P.S. We promise to love each other

       — Осаму!       Дальше Чуя услышал только гудки, которые звучали как разочарование. И сколько бы он не пытался перезвонить, трубку никто не брал ни в этот день, ни в два последующих. Как бы Чуя не хотел принимать это на свой счёт, он просто не мог. Он чувствовал свою ошибку, и вообще, всё было слишком сложно. Им двоим просто нужно было поговорить друг с другом, а не играть в молчанку вот уже который месяц. Все их решения казались детскими. Но даже если Осаму не хочет отвечать ему и принял решение, что взять паузу в их общении будет хорошей идеей, Чуя согласится. Потому что он сделал так же. Ему проще было убежать к себе в мысли, чем поговорить с Осаму нормально. Чуя просто надеется, что Дазай перезвонит ему через пару дней, потому что он был решительнее Чуи в этом плане. Он долго думал за весь месяц, который провёл в практической изоляции ото всех. И он сейчас точно знает, что хочет сделать. Что нужно было сделать ещё давно. Он считает это правильным для самого себя. Он хочет расстаться с Нэо. Это не было импульсивным решением, нет, он думал об этом. Чуя не может сказать, что это были отношения, а скорее что-то странное, издалека похожее. Будто вынужденное. И сейчас, когда он с огромным трудом признал, что относится к Дазаю не как к другу, он понял, как должно быть. Как нужно. Как ощущается чувство влюбленности. Теперь ему кажется, что он тоже способен на такие чувства. Но не к Нэо, точно не к ней. И в таком случае правильно будет не тратить хотя бы её время.       Она, конечно же, спрашивает, куда и зачем они идут, когда Чуя приглашает её встретиться на следующий день. И разговор даётся трудно, несмотря на всю Чуину решительность. Потому что Нэо была добра к нему. Потому что он может сказать, что из всех его предыдущих «девушек» она была единственной, кто не отвращала его как минимум.       — Мы должны поговорить, Нэо, — говорит Чуя, когда наконец-то может это сказать. Он слишком долго думал перед этим разговором. И вот сейчас он стоит прямо перед своей девушкой. Ему нужно сказать ей то, что он хочет прямо сейчас, но это, блин, сложно. — Я должен тебе сказать кое-что вообще-то.       — Чу, ты звучишь странно, — хихикнула Миура.       — Чтобы ты знала, я сейчас очень нервничаю, так что ты не помогаешь, окей? — девушка выставила руки в примирительном жесте и замолчала, давая очередь говорит Чуе. — Знаешь, последний месяц я так много времени провёл в раздумьях. Я перевернул для себя всё с ног на голову, когда пришёл к выводу, который сейчас кажется для меня правдой, — Нэо молча слушала, заглядывая ему в глаза. — Это было невыносимо сложно признать для меня, потому что я не привык к такому. Но… Но за это время Осаму стал для меня таким близким другом, что я не мог даже подумать, что, наверное, — Чуя ещё раз покосился на девушку, убеждая себя, что она точно его слушает и набрался смелости, чтобы выпалить всё на одном дыхании, — чувствую к нему немного больше, чем просто что-то дружеское. Он стал для меня особенным. Я, честно, не думал, что такое может случиться со мной, но вот я тут распинаюсь перед тобой, потому что это впервые для меня, — со стороны казалось, что Накахара говорил недовольно, но это было совсем не так. Он из-за всех сил старался подобрать нужные слова. — Я хочу расстаться, Нэо. Потому что я понял. Понял, что мне нравится Осаму, как бы ужасно это не звучало. Ты хорошая, правда, но я просто хочу быть честным и не тратить твоё время, Ми.       Миура помолчала долгие несколько минут, будто переваривая информацию у себя в голове. Чуя замечал, как эмоции на её лице меняются одна за другой.       — Ладно, — посмотрев ему прямо в глаза, сказала Нэо.       — Эм, — Накахара покосился на неё в ожидании, пока она скажет что-то ещё, но этого не происходило. — Это всё, что ты скажешь? — удивился Чуя.       — Эй, а мне нужно сказать что-то ещё? — искренне удивилась Нэо. — Если я скажу что-то другое, то ты изменишь своё решение? Или он перестанет нравиться тебе? Или ты перестанешь быть геем или кем ты там есть? Я ничего не изменю. Если ты спросишь, больно ли мне, то да, очень, — она крепко пожала худыми плечами. — Но, наверное, я привыкла к боли. Ты не первый, кто кидает меня. Было бы не лучше, изменяй бы ты мне, — будто мысли вслух сказала девушка, — так что это честность. Наверное, так даже правильнее. И мы всегда можем вернуться к дружбе — это максимум, который мы сможем выдать из наших отношений.       — Ты даже не дашь мне пощёчину, как в тех самых романтических фильмах? — улыбнулся Чуя, заискивая улыбку и на чужом лице.       И, наверное, ему не нужно было зарекаться, потому что на звук громкого и на взгляд очень больного шлепка обернулись все прохожие.       — Да, это я тоже сделаю, раз ты попросил, — рассмеялась она. — А вообще, давай я просто обращусь к тебе за помощью, когда это будет нужно, окей? Будешь мне должен, Чуя.       — Буду тебе должен, — повторил он.       — Я хочу, чтобы ты рассказал мне больше про него, — они зашли в ближайший супермаркет за самым дешёвым пивом, потому что Нэо сказала, что именно так она хочет пережить своё расставание.       — Оу, Нэо, по-твоему я похож на человека, который со слащавой улыбкой будет напевать серенады о любви? —спокойно улыбнулся он.       — Я думаю, да, — сказала она, сев на ближайшую лавочку вместе с пакетом, полным пива, — только с правильным человеком, — её тон казался серьёзным, и было видно, что она явно не шутит. — Ты улыбаешься сейчас, Чуя. Ты улыбаешься каждый раз, когда говоришь о нём. И может, ты не заметил, но кроме этих случаев, я ни разу не видела от тебя искренней улыбки. Ты уделял ему так много времени в ваших переписках, что это бы заметил каждый. А каждый и замечал. Меня спрашивали о том, почему ты постоянно в телефоне. Я никогда не говорила тебе про это, — открыв жестяную банку, сказала она, — потому что считала это невозможным. Я просто чувствовала, что я всегда была на втором месте. Всегда после него.       — Я не думал, что ты видела это, — пожал плечами Чуя. Он правда так не думал. Его обижало, что окружение поняло куда раньше него самого.       Сидя тут на лавочке, Чуя понял, что чувствовать себя её другом было проще и свободнее.       — Этого не видел только ты. Помнишь, в начале мая ты остался у меня? — Чуя кивнул и она продолжила. — Тогда ты сказал, что пойдёшь поговорить с ним и ушёл в другую комнату и может это было неправильно, — она опустила виноватый взгляд, рассматривая пыльный асфальт, — но я заглянула, когда вы общались. Тогда я впервые увидела твои глаза, такие, какие они есть и такие, какие они должны быть, когда ты смотришь на человека, который тебе интересен. Ты влюбился в него раньше, чем думаешь, — Чуя заметил у неё мокрые глаза, но на лице, как противоречие была неколебимая, спокойной улыбка.       — Я не—       — Ты да, Чуя, — перебила его девушка, — я предполагала, но не хотела верить в это, отрицая очевидное.       — Я думаю, всё это потому что это Дазай. Мне бы не понравился сейчас никто другой, — никакой другой парень, потому что Осаму — это исключение, хотел добавить он. — Я звучу тупо?       — Знаешь, Чуя, ты впервые звучишь искренне. Оказывается, ты можешь быть таким, — склонив голову вниз, сказала Миура, будто даже с обидой, хотя Чуя полностью мог понять её чувства. — Вы встречаетесь?       — Мы? Нет, нет. Мы не—       — Почему? — подняла на него искренне удивлённые глаза девушка.       — Я не знаю. Потому что мы не поговорили нормально, — Накахара отвёл взгляд. — Осаму сбросил трубку, не узнав о том, что я хотел сказать ему, — Чуя пожал плечами, — может, поэтому.       — Позвони ему сейчас, — скорее как приказ сказала девушка, — давай же, — увидев в глазах недоверие, повторила Нэо.       И если во все предыдущие звонки трубку просто никто не брал, то сейчас телефон был отключён вовсе. И тут было только два варианта: либо Дазай просто заблокировал Чую, либо с ним что-то случилось, потому что Осаму всегда раньше брал трубку. Этот человек не знал, что такое выключение звука.       — Он не берёт, — пронзая взглядом телефон, констатировал факт Чуя.       И это стало его постоянной репликой, которую он повторял следующее время. Чуя провёл у Барбары полторы недели, пытаясь унять накатывающую с каждым днём тревогу. Потому что он был бессильным. В первые дни Чуя ещё мог думать про то, что Осаму его заблокировал, но Дазай не брал трубку с телефона Бари тоже. Прошли ужасные полторы недели, и это уже походило на самый большой срок, который они не общались. В любое время. Даже когда Чуя пытался изолироваться от Осаму, тот закидывал его сообщениями, на которые Накахара отвечал. Но тут он просто кинул Чую одного с вагоном мыслей, которые загоняли его в тёмную бездну. Ему оставалась неделя до летних каникул. И когда время успело пролететь так быстро? Скоро будет год, как он живёт в этом городе? Потом будет год, как они знакомы с Осаму?       Его родители пока не собираются переезжать. И честно, Чуя не знал, что бы он делал, если бы его родители захотели. Впервые какой-то дом стал для него родным и безопасным местом. Впервые о нём кто-то заботится, и он чувствует себя кому-то нужным. И по большей части это всё заслуга Барбары.       В последнюю до каникул школьную неделю Чуя ходил еле-еле. Их закидали экзаменами и практиками, на которые у Чуи и так не было сил. Это всё казалось сложнее, чем обычно.       Накахара в большинстве случаев отказывается, чтобы его подвозили, когда ему предлагают это. Потому что ходить в школу и из неё — это единственное занятие, которое ему нравилось делать сейчас. До этого дня начало лета не выделялось знойной жарой. Солнце приятно подпекало, но не жарило до ожогов на лице. И дул приятный летний ветер, приносящий с собой тучу ароматов. Это и вправду не могло не нравиться. В последние дни перед концом школы и перерывом на летние каникулы людей ходило совсем немного. Задний двор после уроков совсем пустовал. Чуя вдыхает летний воздух полной грудью и облокачивается на кирпичную стену заднего двора школы. Тут спокойно и не ходит никто лишний, поэтому Чуя позволил себе потянуться в рюкзак за пачкой сигарет. Он не курит обычно, но сейчас так было немного проще. Ему было сложно без Осаму, а особенно не зная, что с ним и где он, поэтому затуманенный никотином разум помогал отвлечься. Пусть лето и было умеренным всё это время, сегодня, видимо, было исключением. Солнце светило ярче обычного, нагревая асфальт и делая пребывание на улице почти невыносимым. Каждый японец, вероятно, сейчас мечтает о дожде, который сменил бы духоту в городе. Чуя медленно делает затяжки, пуская дым вверх и наблюдая, как его уносит ветер. Сейчас он вспоминает свой чердак и старые пачки сигарет там, которые даже не принадлежат ему. Он вспоминает истории Осаму про то место и те пачки. Каждый раз, когда он делает это, он чувствует себя до невообразимого глупо.       Я никогда не привязывался к кому-то настолько сильно, — подумал он. Чуя кинул вниз тлеющую сигарету и потушил её подошвой своих чёрных кроссовок, когда та дошла уже до самого фильтра. Чем больше ты думаешь, тем быстрее идёт время, — сказал он у себя в голове. Чуя любит лето и к жаре относится не так смертельно, как многие другие. Ему не сильно хочется уходить отсюда, но ему нужно забрать сестру из школы, потому что этого не могут сделать его родители. Это было неудивительно. Он оттолкнулся от стены и уже развернулся к выходу из школы.       — Эй, парень, — положив руку к нему на плечо, прозвучал определено знакомый голос. От его прикосновений по спине неосознанно побежали мурашки.       Чуя медленно поворачивается, и он уверен: в его глазах сейчас читается всё, что он бы хотел сказать ему и сделать тоже. Он как можно грубее скидывает чужую руку и молча разворачивается, чтобы уйти. Хотя ему бы точно нашлось, что сказать.       — Ты выглядишь уставшим, — со слышимой ухмылкой на наглом лице сказал голос за спиной. Когда он успел подойти? — Хуже, чем обычно.       — Вам что-то конкретное нужно, — он развернулся, без стеснения смотря учителю прямо в глаза. — Мори-сенсей? Или вы просто доебаться хотите? — его фраза звучала так, будто ему оставалось одно слово до того, чтобы разбить учителю нос, а может и пару рёбер. И Чуя будет лгуном, если скажет, что это неправда. Пусть он и контролирует себя с тем, что навалилось, он в себе не очень уверен.       — Какой ты агрессивный, — делано удивился Огай. — Я просто хотел тебе помочь, — пожал он плечами.       — Как? — делая пару шумных шагов к Мори, спросил Чуя. — Ещё раз попробовать задушить меня? — Чуя сжал кулаки до побеления костяшек и следов от ногтей на ладонях. — Я не Кэтрин, мне больные люди не нравятся, — отчеканил он.       — Жаль, — пропустив оскорбление мимо ушей, с такой же омерзительно-хитрой улыбкой протянул Мори. — У меня есть то, что поможет тебе расслабиться, только и всего, — учитель полез в карман и на удивление достал всего лишь пачку сигарет. Но ответ на вопрос возник тогда, когда он открыл её, а там была только одна «сигарета» самодельная и без табака вовсе.       — Я не курю траву, — выплюнул Чуя. — Откуда у учителя вообще наркотики? — как бы он не старался сделать своё лицо так, чтобы оно ещё больше выражало неприязнь, искренне удивление у него скрыть совсем не получилось. Сначала он душит Чую, угрожая ему, а теперь с «милой» улыбкой предлагает покурить с ним? Он явно не самый простой учитель, —подумал Накахара.       — Хм, — улыбнулся Огай, — неужели это тот вопрос, который ты хочешь задать? — делая шаг вперёд, спросил учитель. — И да, постой, — брюнет переключил серьёзный взгляд на Чую. Вся его деланная улыбка спала, и теперь его лицо не выражало ничего читаемого, — откуда ты знаешь, что это не просто сигарета? Откуда ты знаешь, как выглядет трава? —взгляд у Огая был настолько пугающий, что Чуя заметил, как невольно сделал шаг назад. Это выглядит так, будто учитель знает, о чём ему нужно спросить.       — Я не обязан отвечать на ваши вопросы вне школьное время, Мори-сенсей, — вернув на лицо спокойную улыбку, сказал Чуя, он не видел больше смысла продолжать этот разговор, хоть у него и были вопросы.       — Я думаю, тебе ещё понадобится моя помощь. А я ой как люблю помогать, — улыбнулся учитель и проводил Чую взглядом, Накахара чувствовал его, будто прицел на своей спине.       Он агрессивно топал, пытаясь не ударить что-то или кого-то возле себя. Он терпеть не мог, когда кто-то не понимает его слова «нет», потому что из уст Чуи это всегда категорично и неоспоримо. Ему было странно, и он искренне не понимал, чем заслужил такое пристальное внимание учителя. На поверхности летала мысль, что Огай просто ненормальный и ему доставляло удовольствие всячески провоцировать своего ученика. Но Чуя чувствовал, что это было не всё. Мори был похож не на простого отбитого, а на человека, который ищет выгоду и преследует свои цели. Как минимум то, что он предлагает школьнику наркотики, пусть и лёгкие, уже удивляет. Откуда он знает, что Чуя не пожалуется? Или он настолько уверен в своей невиновности? То же самое и про случай в туалете, почему сенсей был так уверен, что Чуя не пойдёт жаловаться директору или хотя бы Анго? Когда Чуя дошёл домой, он пришёл к простому выводу о том, что его учителю просто нравится выводить людей на эмоции, а Чуя идеальный для этого претендент. Он почти никогда не отличался безразличием в раздражающих его ситуациях.

***

      В конце июля, когда каникулы недавно начались и появилось больше свободного времени, Чуя знал, где хотел проводить его. Он сидел на чердаке по много часов в сутки. В основном вечером. Иногда он уходил спать ночью. Когда-то рано утром, когда небо уже рисовало красочные рассветы. Он провёл долгое время с камерой в руках, замораживая в фотографиях все стадии ночного неба, а потом и в своём ноутбуке, редактируя полученные кадры.       И наверное, если бы кто-то встретил Чую прямо сейчас, он бы вряд ли с первой попытки узнал бы его. Потому что за эти три недели он перебрал все варианты, что могли случиться с его другом. И в большем количестве из этих разов причиной был он. Он был слишком надоедлив, навязчив, и дело просто было в нём. Сейчас он просто устал, ему просто хотелось отдохнуть от всего этого и забыться. Наверное, сейчас Чуя понимает, почему он ни в кого не влюблялся. Потому что он влюбляется вот так. С паранойей и зависимостью к человеку, так, чтобы он был смыслом его жизни. И хоть они не встречались и дня, они были друзьями, это значило, что Чуя уже привык к Осаму. Чуя чувствует себя так, будто у него отобрали что-то важное, что-то, что раньше было частью его. Кто бы мог подумать, что Чуя может так привязаться к кому-то.       Он ходит, гуляет пару раз за неделю, потому что его просит об этом Барбара, и потому что ему самому нравится делать фотографии людей, бегущих по улицам в свои дела и заботы. Ему нравится сидеть на кухне со своей соседкой и слушать её истории про свидания и давнишнюю молодость. Он видит, как Барбара так же, как и он, переживает за Дазая, но упорно не затрагивает эту тему, оставляя в их разговорах неловкие паузы.       За всё это время Чуя понял, что ему даже не интересно было узнавать, где его родители, когда он не видел их дома. Так было всю его жизнь, и он привык к тому, что их нет рядом в девяноста процентах его жизни. Они просто исчезают в самое нужное время. Когда он нуждается в них или в их помощи. В принципе, он гордо забивает на проблемы, оставляя их копиться и накладываться одну на другую, потому что именно такой пример давали ему Люси и Сэтору.

***

      Когда он заходит в пустой дом после ночной прогулки по скучному городу, он видит легкий свет на кухне, который тонким лучиком выходит в коридор. Оттуда дует холодный ветер с запахом свежести, потому что на улице несколько минут назад начался дождь, который увеличивается с каждой секундой. Чуя хотел бы посмотреть, кто там. Этот дом никогда не бывает наполнен в такое время, но он еле ходит, чтобы забежать сейчас в кухню. Чуя медленно делает шаг за шагом, и каждый из них сопровождается скрипом старых половиц. Он доходит со слегка кружащейся головой от усталости и уже укоренившегося недосыпа. Чуя видит там свою сестру. Кимико сидит за столом. Она бледная, как лист бумаги, её губы в цвет белых зрачков, а глаза округлены до невозможности. Она выглядит безумно напуганной, так, будто прямо перед ней только что убили человека, её взгляд не выражает ничего, он лишь устремлён в невидимую точку где-то внизу. Каждая часть её тела трясётся. Кими держится за руку, которая буквально синего цвета. Она дергается, когда слышит приближающиеся шаги, но не оборачивается.       — Кими, — Чуя медленно подходит к ней и садится на корточки перед сестрой. Расслабление, оставшееся от вечерней прогулки, приятного запаха мокрой травы и ночного неба, быстро улетучилось. Сердце начинает бешено колотиться. — Кими, что у тебя с рукой? — Накахара привстал, пытаясь дотронуться до конечности, но отвечают ему только диким криком, который, как она не пытается, сдержать не получается. Чуя ощупывает руку ещё раз, стараясь делать это как можно аккуратнее. Но он и с первого только взгляда может понять, в чём проблема. — Ты, блять, сломала руку, Кими, — с полной эмоциональностью говорит Накахара. Он уверен, что звучит и выглядит сейчас раздражённым, будто его сестра доставляет ему проблем. Но на самом деле Чуя просто не знал, как показать, что волнуется. Он не привык проявлять такие эмоции.       — Д-д-да, наверное, — её голос вибрировал, но от помощи она не отказывалась, когда Чуя предложил ей болеутоляющее. Это было меньшее, что он мог сделать, но большее, что сообразил его мозг сейчас. В памяти толстой пеленой начал всплывать их разговор в январе.       — Надо вызвать скорую, — скорее как приказ говорит Чуя. Он сам не знает, что делать, и его тоже немного трусит.       — Н-нет! — чуть громче, чем могла, сказала она. Кими подскочила на месте и активно замотала головой.       — Ты издеваешься надо мной? — сквозь сцепленные зубу спросил Чуя. И сцепил он их точно не от злости на кого-то или желания ударить, как он делает это часто, а потому, что был безумно зол на себя. Голос в голове кричал, что синяки зимой были связаны и с переломом, а тогда это значит, что он позволил ему случиться. — Да! — посмотрев ей в глаза, сказал Накахара. — У тебя рука сломана! — как бы Чуя старался не повышать голос, у него не получалась. Эмоции, скопившиеся за всё это время, пусть не полностью, но хотели выйти. — Что случилось? — чуть успокоившись спросил он. — Что вообще с тобой происходит? — Чуя провёл рукой по передним волосам, которые выбились из хвостика.       — Мой парень её сломал, — немного помедлив, призналась Кими. Она старалась не смотреть брату в глаза, Чуя заметил это. Это был, наверное, первый факт, который она сказала ему сама и про свою жизнь. — Но он сделал это случайно! — предвидев реакцию своего брата, воскликнула девушка.       — Ёб твою мать, Кими, — опустив голову в руки, сказал он. — Он больной? Где ты его вообще нашла? — Накахара до крови закусил внутреннюю сторону щеки, чтобы не представлять, как он убивает того парня, и думать сейчас о своей сестре.       — Он сам познакомился со мной, — его сестра выглядела такой уставшей, какой Чуя ещё не видел её. — И он давал мне наркотики, если я попрошу, — они вдвоём знали, что то, что Кимико принимала вещества — не секрет. Но Чуя не думал, что она делает это сейчас. Рука непроизвольно сжалась в кулаке, но не чтобы ударить кого-то, а чтобы оставить отрезвляющие следы-полумесяцы на ладони. — Он работает на главного в мафии, которая поставляет их по всей Японии, — девушка говорила тихо, с паузами и метанием взгляда из одного угла в другой, лишь бы не встретить синие от злости глаза брата. — Он ш-шестёрка там, — будто это должно помочь, добавила она. — Я ему нравлюсь. И он мне, Чуя, — она подняла глаза на своего брата, те не выражали ни намёка на враньё.        — Давай мы—       — Я не могу ехать в больницу, — перебила его девушка.       — Успокойся, — может, внешне Чуя выглядел таковым, каким просил сделаться свою сестру, но внутри у него всё тряслось от страха и злости вместе. — Мы поедем в больницу и скажем, что ты упала с лестницы, ясно? — он сто процентов не хотел выгораживать ублюдка, который сделал это, но ему было важнее, чтобы Кимико согласилась поехать в больницу. — Всё будет хорошо, Кими, — улыбнулся он, хотя они оба знали, что улыбка эта получилась весьма неискренней.       — Я не знаю.       — У тебя болит что-то ещё?       — М-может, — опустив глаза, сказала она.       — Ладно, я попрошу Бари отвезти нас, — поднявшись на ноги, сказал он.       — Нет, — его сестра буквально подпрыгнула на месте. Она явно видела опасность в постороннем человеке, который тоже может узнать эту историю. Когда она успела стать такой запуганной? Почему Чуя не уследил за ней? Он чувствует огромную долю своей вины, даже несмотря на то, что младше её.       — Кими, успокойся, она не расскажет никому, — попытался Чуя. — Всё будет хорошо, — снова повторил он, хотя и сам уже был в этом неуверен.       Это был безумно неловкий разговор, потому что он и так слишком часто обращается к ней за помощью, чтобы делать это снова. Но чтобы то ни было, Барбара идёт за машиной и садится, не обращая внимания на то, что она в пижаме. Они едут в спокойной тишине, потому что женщина ничего не спрашивает, и она ждёт с ним несколько часов, пока Кими смогут принять, сделать рентген и наложить гипс. Она называется мамой, когда врач хочет сказать рекомендацию какому-то родственнику, потому что посчитали нужным дать Кимико успокоительные. Барбара со всеми красками рассказывает их легенду, хотя Чуя уверен, что она ни на минуту в неё не поверила. Она подставляет своё плечо, когда Чуя начинает засыпать на больничных креслах. Барбара везёт их домой на рассвете из-за того, что у его сестры нашли ушибы по всему телу и сломанное ребро вдобавок. Она включает музыку из старого радиоприёмника у себя на кухне, когда готовит им завтрак, чтобы не сидеть в напряженной тишине, и Бари накрывает его пледом, когда он засыпает на её диване после этой тяжелой ночи. Чуя слышит сквозь дрёму, как Кимико разговаривает с ней, доверяя соседке, что огромная редкость для неё. Он не знает, что нужно сказать ей, когда они наконец-то идут к себе домой, потому что простого «спасибо» будет чертовски мало. Чуя нередко задавался вопросом: почему эта женщина за эти пару месяцев сделала для него больше, чем собственные родители? Зачем ей вообще нужно делать это всё?       Только она смогла успокоить Чую, когда он расспрашивал у Кимико про этого парня, потому что единственное, что он мог сделать — это набить падонку морду. Чуя замечает, как Барбара пытается намекнуть, что это совсем не его вина, пусть Накахара и не верит ей. И она помогает не только в эту ночь, но и в следующие две недели, которые Кимико нужно проводить за восстановлением. Все эти последующие две недели прошли с сестрой сначала вдвоём, а потом и с Чихэру. В пустом доме, с редкими разговорами и уходом за ней. Он молча приходил к ней с едой, когда замечал, что она не ела целый день. Он приносил ей нужные таблетки, упорно пытаясь дозвониться до родителей. Но он получает только сообщение о том, что они в Европе, где-то на море. И да, за это время они приехали. В самом начале для того, чтобы отдать Чихэру, потому что им нужно вдохновение вдвоём. Чуя не удивляется, потому что давно понял, что им всё равно по большей части на детей, так что он привык к этому. Они не спрашивают, что с рукой у их дочки и может ли вообще Чуя следить за младшей сестрой, им это никогда не было нужно. И только когда Чуя встретился с Барбарой, только когда он понял как надо, он начал замечать проблемы в своих родителях. Но сейчас Чуя просто устал. Устал от всего. Ему было тяжело отвечать за двух сестёр, которые свалились к нему на голову. Он пытается не забыться в своих проблемах, но это невозможно. Потому что за всё это время его грызёт вина за этот случай и ненависть к тому парню. Его раздражает, что он бессилен, потому что его сестра всё равно ничего не скажет. Ему тяжело, потому что нужно следить за большим домом и теперь на нём ребёнок. Он должен играть, кормить, водить на занятия, гулять и укладывать спать Чихэру. Он следит за приёмом таблеток Кими и за её походами к врачу, которые обязательны. И ему неописуемо тяжело, потому что не прошло ни дня, чтобы он не задумывался о Дазае. С каждым днём, с каждым его новым сообщением, которое остаётся без ответа, он всё больше вгоняет себя в чувство вины. Чувство вины за то, что всё испортил. Невыносимо было осознавать, что их разговоров больше не повторится. Он писал о том, что просто хотел бы услышать, что Осаму живой. Этого ему было бы достаточно. Просто знать, что он живой и не хочет больше говорить с ним. Он бы лучше принял такой исход событий. Чуя, наверное, мог бы сойти с ума с сестрами, и домашним заданием перед выпускным классом, и уборкой, и вообще всем этим. Но у него есть помощь. И он очень благодарен, когда Барбара приходит или вовсе забирает к себе Чихэру. Она большую часть времени проводит у неё, поскольку соседка не слепая, чтобы увидеть мешки, которые поселились у Чуи под глазами. Она замечает его состояние раньше всех, пытаясь сделать то, что в её силах. Ему страшно, потому что он впервые так боится чего-то, а точнее кого-то потерять. Только когда он потерял общение с Дазаем, он понял насколько сильно дорожит им. И насколько сильно он привязался к нему. Боже, он так скучает по нему и его тупым шуткам в сообщениях, по странным однотипным фото и звонкам по вечерам. Чуя не думал, что в принципе способен скучать по кому-то, но сейчас. Чуя просто переживает, не зная, что делать, потому что он находится за несколько тысяч километров, и он даже не знает номера отца Осаму для того, чтобы позвонить ему. Дазай всегда был в другой стране, но для него он был как кто-то, кто рядом. Кто-то, кто сопровождает Чую каждый день. Потому что с их часовыми разговорами так и было. Они не говорили с Осаму уже немного больше месяца, и за это время Чуя несколько раз хотел одолжить деньги на билеты в Германию у Барбары.       Он лежит, глядя в потолок, потому что так проще. Потому что сейчас летние каникулы, и он не знает, что может делать ещё. Он не берёт трубку, когда ему звонит Нэо или Мива или они обе по очереди. Его комната с задвинутыми шторами и захлопнутыми окнами — комфортная зона для него. Тут ему спокойно, и он проводит время за сном в своей кровати. Он не может даже сказать, что всё дело в Осаму, потому что так и есть. Он волнуется за сестру не меньше, где-то даже больше. Она не говорила с ним так открыто с того вечера на кухне. И он понятия не имеет, что ей сказать и имеет ли он вообще право говорить что-то человеку, который и до этого не особо его слушал. Просто всё это сложилось между собой, и вот он тут. Уходит, уже которую неделю в своё хобби, бодрствуя по ночам.       Единственный человек, на чьи сообщения Чуя отвечает — это Бари, которая зовёт его на ужин или завтрак, в кино или прогуляться по парку. И пусть он и отказывает ей, в большинстве случаем, он не может отказать ей, когда она приглашает его на ужин со своим парнем, про которого так много говорила Чуе.       И Накахара, правда, готовится, гладит рубашку и брюки. Заплетая волосы в маленький низкий хвост, который аккуратнее, чем обычно, и усиленно умывая лицо, стараясь избавиться от тёмных пятен под глазами. С зеркала на него смотрело замученное отражение, будто и не он совсем. Не тот Чуя, к которому он привык.       Барбара открывает ему дверь, и он видит такую искреннюю улыбку на её лице и немного удивление, потому что Чуя наконец-то выглядит хоть как-то отдаленно похоже на себя. Она выглядит искренне счастливой, и Чуя тоже улыбается ей в ответ. Барбара подкрутила блондинистые волосы и одела красное платье с украшениями. Она выглядела чудесно, и было видно, что она готовилась к этому ужину. Она провела Чую на кухню, где за столом уже сидел её спутник. Он был взрослым мужчиной лет сорока-сорока пяти, с на удивление для его возврата седыми волосами, в которых редко попадались намёки на былой тёмный цвет. Глаза его были в тон волос, серые острые скулы делали лицо строгим. Он надел костюм с идеально выглаженным галстуком и светящимися от чистоты чёрными туфлями. Чуя чувствует преувеличенную официальность этой встречи, особенно с их нарядами, учитывая домашний ужин. Но если его попросила об этом Бари, он готов пойти на всё, что угодно, как бы глупо это не звучало и выглядело.       — Юкичи Фукудзава, — привстал изо стола мужчина и протянул руку для уверенного рукопожатия.       — Я Чуя, — мило улыбнулся Накахара и пожал предложенную ему руку. — Накахара Чуя. Мне приятно познакомиться с вами, Фукудзава-сан, — пусть Чуя и ненавидел формальности с суффиксами и в девяносто процентов случаев избегал их, избранник Барбары выглядел слишком серьёзно для простого обращения по фамилии и уж тем более имени.       — Мне тоже, Накахара-кун, — мужчина немного кивнул головой и сдержанно улыбнулся. — Барбара много говорила о тебе, — сказал он, усаживаясь назад за стол.       — Можно Чуя, — улыбнулся он.       Чуя знал, что больше своего первого мужа Барбара ненавидела готовить. «Если мужчина хороший, то сможет сам приготовить себе еду, а если нет, то нужно уходить от него, ведь ты не чёртова служанка» — говорила она, когда давала Чуе на завтрак подгорелую яичницу. Но сейчас стол был накрыт вкусно пахнущим ужином, и у Чуи есть пару подозрений, что он — не исполнение его соседки. Но он спросит это у неё позже. И в общем, всё проходило очень хорошо, потому что они неплохо общались. В основном, конечно, Барбара и Фукудзава между собой, но Барбара пыталась включить и Чую в эту беседу. Вообще Фукудзава казался нормальным. Спокойный, умный и рассудительный, с приятной манерой речи. Барбара смотрела на него с искренним уважением и любовью, Чуя не мог не заметить это.       После ужина Чуя уходит в комнату, которая была названа его. Там была старенькая двуспальная кровать и торшер с книжкой полкой. Но каждый раз, когда Чуя приходит к Барбаре, он всегда спит именно тут. Чуя собирается устало завалиться спать, но в его комнату раздаётся легкий стук костяшками пальцев, Чуя обычно не закрывает дверь.       — Надеюсь, не помешал, — седая голова выглянула из приоткрытой двери.       — Нет, всё нормально, — Барбары не было рядом, поэтому Чуе было уже не так обязательно выдавливать из себя такую широкую улыбку, — я ещё не спал.       — Барбара много говорила о тебе, Чуя-кун, — он сделал небольшой шаг в комнату к Чуе. — И о Дазае тоже, — Чуя непроизвольно поморщился. — Она просила не говорить тебе, потому что, вероятно, смущается, но вы важны для неё. Как дети. Я заметил это ещё давно, — Накахара внимательно слушал его, пытаясь понять, к чему клонит мужчина, но он и не заметил, как непроизвольно улыбнулся. Барбара тоже была близка для него.       Фукудзава не раздражал Чую, потому что если Барбара выбрала этого человека, это значит, что он не может быть плохим. Чуя поговорит и послушает его, если он хочет.       — А если она нашла что-то особенное в тебе, — он присел на край кровать рядом с Чуей, — то я думаю, что могу поговорить с тобой. Хотя бы, чтобы ты знал, какой я человек и что мне очень нравится Барбара, — Фукудзава сосредоточено смотрел на Чую, говоря всё серьёзным тоном, будто подготовился заранее.       Сейчас Чуя и вправду чувствует себя её сыном, потому что это выглядит так, будто Фукудзава спрашивает у него разрешение на их отношения.       — Я рад, что Бари счастлива, — с полуулыбкой сказал Чуя, будто оборвав долгую тираду партнёра своей соседки, — и если вы делаете её счастливой, то пусть будет так, — он пожал плечами.       Мужчина кивнул и благодарно улыбнулся, меняя свой строгий взгляд на более доброжелательный.       — Если тебе будет нужна моя помощь, — смотря в глаза, начал Фукудзава, — то ты всегда можешь обратиться ко мне, Чуя-кун, — Юкичи встал с кровати, по-отцовски похлопав Чую по спине, и вышел, захлопнув за собой дверь.       Как только Фукудзава уходит, Чуя думает о том, что первое приходит ему в голову: как бы отреагировал Осаму на Юкичи? И всё, вот это уже похоже на диагноз в Чуиных глазах, потому что он не перестаёт думать о нём с поводами и без. Это становится чем-то нормальным.       Чуя засыпает раньше, чем обычно, буквально проваливаясь в сон, пока Барбара и Фукудзава, судя по звукам, возятся на кухне. Сон у него беспокойный и чуткий, и не только в эту ночь. И, в конце концов, Чуя просыпается посреди ночи из-за грозы и ливня, заливающегося ему в окно. В комнате темно и сыро, всё его тело покрылось мурашками из-за холода. Чуя вертится в кровати ещё минут двадцать, пока усталость за день не берёт верх, и он не начинает уже посапывать в подушку, проваливаясь в неглубокий сон.       Из дрёмы его вырывает вибрация звонка телефона и свет от него, который залил тёмную комнату. Чуя немного подскакивает на кровати от неожиданности, а его сердце начинает биться сильнее. Сейчас приблизительно полвторого, и никто не будет просто так звонить ему в такое время. Поэтому Чуя начинает переживать, не дотянувшись ещё толком до телефона. И Чуя видит неизвестный иностранный номер, когда заглядывает в экран.       — Да?! — его голос сейчас звучит сонно. Звучит испуганнее, чем он бы хотел казаться.       — Чуя? — слышится прерывисто по ту сторону.       Накахара округляет глаза и немного дёргает рукой с телефоном в ней от неожиданности. Он не верит своим ушам. Потому что он знает этот голос. Знает, будто лучше всех на свете. И так давно не слышал его, что успел соскучиться. Безумно сильно соскучиться.       — Осаму? — немного дрожащим голосом спрашивает он.       Он успокаивает себя, потому что он точно не будет показывать Дазаю, что волновался за него настолько сильно. Он никогда не показывает своих слабых, как он считает, эмоций никому и сейчас делать этого тоже не собирается. Он слышит мирное сопение по ту сторону телефона и сам делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. И теперь, когда он знает, что Дазай говорит с ним, это правда помогает.       — Я, блять, переживал за тебя, — уже более спокойным тоном сказал Чуя, хоть внутри он был абсолютно не спокоен.       — Я знаю, Чуя, — согласился Дазай.       — С тобой всё в порядке? — Чуя старается говорить будничным тоном, и у него это вроде получается, но сердце говорит обратное. — Ты пропал больше чем на месяц. Я-я уже много чего надумал.       — Относительно, — медленно говорит Осаму. С каждым его словом Чуя всё больше понимает, насколько он скучал и что чувствует к нему. Понимает, что все его переживания были не беспричинные, потому что он никогда не чувствовал такого хоть к кому-то. — Я был в ужасном месте, Чу-чу, — громко воскликнул Дазай. Чуя слышал нервозность, а не искренность во всей этой наигранности. — У меня было парочку переломов, поэтому—       — У тебя что? — заорал Чуя, будто сейчас не ночь и в соседней комнате не спит Барбара и Фукудзава.       — Эй, всё хорошо, — усмехнулся Осаму. — Я просто был в больнице всё это время.       У Чуи округлились глаза, и он подскочил с кровати, потому что сидеть на месте он уже не мог. Он отчего-то чувствовал, будто бездействовал и мог сделать сейчас что-то полезнее лежания.       — Дазай, эти слова нельзя, блять, ставить в одно чёртово предложение, — со стиснутыми зубами процедил Накахара.       — И вот я снова Дазай, — театрально грустно сказал он. — Обидно, Чу-чу!       Сейчас его совсем не интересовало, что думает Дазай о его признании и ответит ли он ему вообще что-то на это. Это всё было сейчас таким неважным. За месяц он понял, что он просто хочет, чтобы Дазай был рядом. И ему уже было не так важно в роли кого он будет. Чуя просто хочет снова вернуть те их разговоры по вечерам. И он снова хочет услышать его шутки. Он так устал за этот месяц, перебирая разные варианты того, что может быть с Осаму, что ему больше ничего не хотелось, как просто узнать, что он жив. Он волнуется за него, но пытается не показывать этого, чтобы не быть идиотом в глазах Дазая.       — Что у тебя, сука, случилось, Осаму? — выдохнул он в динамик. — Сейчас всё хорошо? — Чуя уже не так пытался звучать спокойно, потому что просто не знал, как это сделать.       — Сейчас, вообще-то, да, — будто задумавшись, сказал Дазай, — не считая ужасно неудобного гипса на моей ноге и нахождения дома двадцать четыре на семь.       Он не скажет ему, что было с ним за этот месяц. Никогда не скажет. Но важно то, что он понял ценность Осаму за всё это время и своё отношение к нему. Ему было непросто, но он даже не позволит говорить об этом, потому что по сравнению с Осаму его проблемы ничтожны.       — Чуя, — Дазай звучал серьёзно. Чуя впервые слышал такой его тон. — Прости, что не звонил тебе, я-я был в другой стране, и у меня не было телефона, поэтому извини. Меня забрал отец, и я смог позвонить тебе, как только у меня получилось. — Осаму явно пытался подбирать нужные слова.       — Что случилось? — оборвав Осаму, спросил Чуя.       — Э, — сказал Дазай тише, — это долгая история. Моя мама связана с этим и, — было сложно, потому что Осаму не знал, что говорить. И ему было неловко и даже тяжело говорить это всё.       — Мы не говорили о прошлом, — перебил он Дазая и озвучил их общую мысль Чуя. — Никогда.       — Да, — согласился Осаму и выдохнул, будто ему стало намного легче оттого, что Чуя начал это именно так. Им двоим нравилось, что они настолько хорошо понимают друг друга.       — Знаешь, — Чуя сделал небольшую паузу, решая, точно ли хочет продолжить говорить то, что задумал, — я никогда не говорил тебе о своей старшей школе в Кобе.       — Там было что-то особенное? — улыбнулся он. Ведь Дазай понял, к чему Чуя говорит всё это и был благодарен ему за это. Потому что тема его мамы была негласным табу для их диалогов. И когда Дазай решил рассказать про неё, ему и правда нужно было время.       — Думаю, да, — задумавшись, сказал Чуя, доставая пачку сигарет из своей куртки, которая висела на спинке стула. — Люди в то время и само это место сделало меня тем, кто я есть, — неловко улыбнулся Чуя с сигаретой в губах, пусть Дазай и не видит его улыбки. Он никогда не говорил про это время никому.       Если они продолжат общение, то Осаму должен был узнать об этом когда-то, так что будет справедливо рассказать про себя, если Чуя ждёт того же от Дазая.       — Когда мне должно было исполниться тринадцать, мои взбалмошные предки решили вернуться в Японию из Европы, — Чуя открыл старенькую зажигалку, крутанув колёсико, и та осветила тёмную комнату, поджигая сигарету. Такие разговоры будут проще для Чуи с никотином. Первая затяжка, запускающая дым по лёгким, ощущалась как спасение. — Мы жили в Словакии около года до этого, и моя мама решила, что Кобе — это хороший вариант для нас. Она нашла квартиру в высотном здании в ужаснейшем районе не без того криминального города. И каждый раз с новым переездом за ручку шла и новая школа. Я был во многих, Осаму. В огромном количестве школ, но эта, — он сделал перерыв на затяжку, вспоминая в подробностях его первое впечатление об этом месте, — эта была не сравнима ни с чем. Это была государственная школа для малоимущих детей из неполноценных семей или детей, родители которых в тюрьме. Или если они сами нарушили закон или… — он начал говорить быстрее, — в общем для отбросов в общепринятом понимании этого слова. Для моей мамы это не было проблемой. Она сказала, что это «опыт» и это место научит меня «коммуникации с разным видом людей». Справедливости ради, это оказалось правдой, так что не знаю, могу ли я винить её в этом.       Дазай внимательно слушал, вникая в каждое слово и напоминая себе, что Чуя делится этим, чтобы Осаму было не так трудно рассказывать про себя.       — Мест в других школах не было от слова совсем, поэтому это был единственный вариант для меня, — Чуя пожал плечами, будто всю его активную мимику и жестикуляцию сможет кто-то увидеть.

*** 4 года назад ***

1 апреля г. Кобе; Япония       Чуя прижимал к себе лямку своего ярко-красного рюкзака, который ему купила мама, когда они ездили на выходные во Францию прошлым летом. Его отец держал его за плечо, стоя сзади и подталкивая его к серому непривлекательному зданию с потрескавшимся фасадом и исписанными стенами. Накахара сделал глубокий выдох, ведь это всего лишь новая школа и уже не первая, ему не о чем волноваться. Он попрощался с отцом, который сопроводил его улыбкой, а когда увидел, что Чуя уже заходит, ускользая из поля зрения за серой металлической, словно тюремной, дверью, уехал.       В холле, сразу при входе, Чую встретил охранник, который не стесняясь, закинув ноги на свою стойку, храпел, включив издающий помехи старенький телевизор. Накахара повертел головой в разные стороны, в надежде, что хоть кто-то проявит дружелюбие и расскажет, куда ему нужно идти, но вместо этого его встречали только косые, недовольные или оценивающие взгляды. Чуя прошёлся по зданию с грязными на вид стенами и мусором на полу. Никто здесь не носил школьную форму, и он на фоне всех выглядел странно и даже комично с аккуратно поглаженной рубашкой, из-за которой он сегодня обжег себе пальцы, и классическими брюками синего цвета. Он обводил каждую дверь глазами, пытаясь выцепить нужный ему кабинет, но на дверях едва ли были номера. Каким-то кабинетам повезло с неаккуратно выцарапанными на двери числами. Он поднимал голову, рассматривая учеников, ища на их лицах хоть намёк на улыбки, но те только самодовольно фыркали и отворачивали недовольные лица.       Нужный кабинет был в конце тёмного коридора без лампочки, с дверью и огромной надписью на ней о том, что некий Рембо-сенсей — придурок. Чуя неуверенно постучал в дверь костяшками пальцев, но по ту сторону было слышно много голосов, поэтому вряд ли его бы вообще кто-то услышал. Тонкая рука Чуи потянулась к дверной ручке, которая была оторвана на половину, но не успев он потянуть за неё, дверь с той стороны с размаху открылась, ударив Чуе по носу.       — Что за, — недовольно поднял голову Чуя.       Из кабинета вышел невысокий парень с каштановыми волосами. Он оглядел его сверху-вниз без особого любопытства. Накахара, вероятно, мог бы рассмотреть парня получше, но тот молча ушёл, а Чуе мешала кровь, хлынувшая из носа водопадом. Он запрокинул голову, зажав нос, и нащупал в кармане салфетку. Чуя долго тянуть не стал и, убрав остатки инцидента, вошёл в класс, стараясь держать покосившуюся улыбку. Чуя не хотел скандалов в первый же день, тем более парень, который вышел, наверное, его новый одноклассник.       — Извините, — Чуя улыбнулся пошире, обращаясь к мужчине, вероятно, учителю. Был он темнее тучи, высокий и худой, с впалыми, острыми, как лезвие, скулами и длинными волосами, зализанными у головы. — Я новенький, — Накахара сделал пару неуверенных шагов ближе к мужчине, но тот даже не повернулся на него. — Мне сказали, что это мой кабинет, и я подумал, что в-вы учитель?!       — Он вряд ли захочет говорить с тобой, — сказал бодрый голос за Чуиной спиной. Владельцем голоса оказался рыжий худощавый парень с однобокой ухмылкой и немного выше Чуи ростом. — Марк Твен, — парень в один шаг преодолел дистанцию между ними, оказавшись на расстоянии вытянутой руки. — А ты? — заметив замешательство, спросил парень почти что Чуе на ухо.       — Да, да, извини, — Чуя неловко улыбнулся. — Я Чуя Накахара. А т-ты не местный?       — Хм, — парень улыбнулся шире, будто хочет рассмеяться от глупости его вопроса. — Тут будет много «не местных», дружок. Привыкай. И как такого, как ты, вообще занесло сюда, — будто мысли вслух сказал Твен.       — В других школах не было мест и—       — Тебе будет несладко здесь, Чуя, — пожал плечами парень, осматривая Чую с ног до головы. — Знаешь, что? Пойдём, — Марк схватил Чую за локоть и с силой потянул за собой.       — Извин-ни, а урок?       Его одноклассник ничего ему не ответил, а только усилил хватку. Его тонкие, но очень длинные пальцы полностью обхватили Чуину руку. К почти сломанному носу у Чуи явно прибавится синяк, и это только первый час в этой школе. Твен тянул его за собой, огибая редких учеников, встречающихся в тёмном коридоре школы, пока они не вышли к выходу тем же путём, что Чуя и пришёл сюда. Марк уверенно и быстро обернулся по сторонам, прежде чем толкнуть дверь школы и выйти из здания.       — Куда мы идём? — немного громче сказал Чуя.       — Ты же должен понимать, где будешь учиться, — чуть обернувшись назад к Чуе, сквозь ухмылку сказал его одноклассник.       Они обошли почти весь двор школы, прежде чем оказались за ней. Теперь Чуя понял, почему коридоры пустовали — все школьники были здесь. Сзади было футбольное поле со сломанным забором и пара лавочек, стоящих полукругом. Ученики, в основном старше Чуи, стояли там, и вот тут школьная жизнь кипела. Кто-то громко спорил, стараясь перекликнуть один другого, кто-то курил, деловито пуская дым наверх. Парочка парней подростков, стоявшая вокруг парня, возрастом Чуи, взяв его за воротник, кричали на него. Чуя видел у многих алкоголь в ярких стеклянных бутылочках.       — Знакомься, Чуя, — Марк Твен подтолкнул Чую к сборищу школьников, будто ожидал от него чего-то, а сам, сложив руки на груди, довольно улыбался. — Вот так выглядит наша школа в привычном для неё состояние, дружок.       — Никто не идёт на уроки? — с округлёнными глазами покосился он на одноклассника.       — Не-а, — пожал плечами Марк.       Когда они вдвоём всё-таки вернулись в класс, Чуя понял, что в этом месте вообще не было разделения на классы. Просто детей с примерно одинаковым возрастом запихивали в одно помещение, часто забывая, что их при этом ещё и учить нужно. Потому что в его классе был Марк, старше его на два года, и запуганная девочка, которая боялась каждого звука, та была явно младше его.

***

      Первая неделя прошла нормально. Чуя просто старался сторониться всех, кто вызывал у него подозрение в этой школе, а поскольку таких было много, Чуя решил ограничится компанией Марка. Парень не слишком часто общался с ним, но он был единственным, кто хотя бы не забывал улыбаться, хоть и делал это немного пугающе.       Даже спустя месяц Чуе ещё нужно было привыкать к нормам этого места, ведь каждый ученик здесь чхать хотел на правила и замечания. Все делали, что хотели, зная, что никто их не выгонит. Все пользовались этим, посылая каждого, кого видят, куда подальше. Чуя ещё привыкал к полицейским и психологам, которые захаживали к ним с объяснительными беседами по поводу запаха сигарет, который пропитал это место и каждый его уголок, к учителям, которые могли позволить себе не приходить на уроки или спать на них. Его мама на все рассказы лишь пожимала плечами, говоря о том, что других вариантов у них нет. Кими тоже ходила сюда, но в другое крыло и даже если она и пересекалась с младшим братцем, то упорно его игнорировала.       Спустя два месяца грязные коридоры уже были не такими чужими. Чуя медленными шагами переходил из одного угла школы в другой, избегая лишних взглядов и вопросов. Марк иногда, как собачонку, тягал его за собой, но только тогда, когда ему становилось скучно, а это было пару раз в неделю. В остальное время Чуя наслаждался тишиной, какая только могла быть в этом месте. Накахара сам перестал носить школьную форму уже на вторую неделю, когда заметил, что здесь замечание ему никто делать не будет, потому что с ней он слишком выделялся и выглядел неуместно глупо.       — Эй, рыжий, — окликнул чей-то грубый голос за спиной, когда Чуя шёл в кабинет английского. — Обернись! — зарычал кто-то приказным тоном сзади, когда Накахара попытался проигнорировать. Мало ли сколько тут рыжих парней, не ты один, — достаточно убедительно сказал внутренний голос.       — Извините, вы ко мне обращаетесь? — Чуя округлил глаза и медленно повернулся, искренне не понимая, что от него хотят. — Вы, наверное, меня спутали с кем-то или—       — Да заткнись ты, — прошипел высокий брюнет с тёмными, как вороньи крылья, глазами, в которых можно было прочитать всю его необъяснимую злость и надменность. — Подойди сюда, — Чуя повертел головой, проверяя, точно ли обращаются к нему, но когда убедился, что тёмный взгляд направлен на него, сделал два медленных и неуверенных шага вперёд. — Ты знаешь, парень, — уже с улыбкой сказал брюнет, — каждый новенький в этой школе должен побыть моей шестёркой для того, чтобы его не избили или ещё чего похуже, — чуть наклонившись, прошипел парень.       — Извините, что? — стараясь сохранять неловкую улыбку, переспросил Чуя, хотя от тяжёлого взгляда, направленного будто в душу, по спине пробежали мурашки. Чуя не знал, что должен был ответить на это.       — Да ты походу тупица, — сжал зубы парень. — Я сказал, что хочу, чтобы ты делал то, что я говорю тебе.       — Почему я должен делать что-то? — посмотрев в глаза, спросил Чуя. Может, он и был где-то неуверенным и робким, но бесхарактерным идиотом он не был никогда. — Я учусь тут, разве я обязан вам что-то? — стараясь сохранять вежливость и улыбку, спросил он. Хотя от злобы в чужих глазах хотелось провалиться под землю или убежать как можно дальше.       — Обязан ли ты мне? В этой школе есть иерархия, и я на самом верху, парень, — собеседник выпрямился и рассмеялся. — Посмотришь, — он пожал плечами и, развернувшись, ушёл, не сказав больше ни слова.       Чуя простоял в коридоре ещё пару минут, провожая его спину взглядом и непонимающе хлопая глазами. Он слышал об этом парне от Марка и сразу узнал его — это был Кацура, Твен говорил про то, что он буквально «владеет» этой школой, чувствуя своё превосходство каждый раз, когда бьёт тех, кто ему не нравится. А по словам его одноклассника ему не нравились очень многие. Марк говорил, что у него есть такие же отбитые на голову друзья, которые решили, что лучше всех. Многие из этой школы боялись их и абсолютно все уважали. Чуя не стал бы спорить с правилами этой школы и разъяснять, кто прав, а кто нет, он не такой человек. Но быть чьей-то «шестёркой» тоже не про него.       Он понял, про каких друзей ему говорил Марк, когда те окружили его в коридоре после окончания уроков. Большинство школьников уже ушли, и уголок возле его класса был совсем пустой и тёмный. К нему подошли двое парней примерно на год, а может и два, старше Чуи. Один был высокий, худощавый, с каштановыми волосами, с ровной, неуклюже обстриженной чёлкой, в тёмных очках и с дурацкой ухмылкой, которая не подходила под его «статус». Второй был немного ниже, с самоуверенным взглядом и рыжими непослушными волосами, которые торчали во все стороны. У него была разбита губа и пластырь на носу, который наполовину был в крови. Первый сразу представился как Мотоджиро Каджи и говорить тоже начал первый, нависая над Чуей, как тёмная туча в ясный день.       — Здравствуй, — ухмыльнулся Каджи. — Нам сказали, что ты нагрубил нашему другу.       — Я не хотел никому грубить, — сразу поняв про кого речь, ответил Накахара. — Если вы называете это так, — подняв голову, сказал Чуя. — то ваш друг возомнил из себя слишком много, разве нет?       Рыжий парень улыбнулся и резко выдохнул, последнее звучало пугающе. Шатен же стоял так, будто старается сдерживать смех, который вот-вот проступит. Его поведение выглядело странным и неуместным.       — Никто, — второй парень сделал шаг вперёд, отстраняя Мотоджиро левой рукой, а правую он сжал в кулак так, что его костяшки на руке побелели, — не может говорить так, — парень вознёс кулак над Чуей, и уже через несколько секунд тот прилетел ему по лицу, попадая в верхнюю губу.       — Сука, что вы—        Чуя прикоснулся к кровоточившей губе, пытаясь унять жжение. Вдалеке послышался звук чьих-то быстрых шагов, которые перебили Чую и напрягли парней. Они вдвоем переглянулись, и Каджи развернулся, чтобы уйти отсюда как можно быстрее.       — Мы продолжим завтра, — сквозь зубы сказал рыжий парень, перед тем, как догнать своего друга.       Чуя почувствовал вкус металла во рту, когда облизал болящую губу. Видимо, кулак разбил её. Конечно, Накахара знал, что это школа не совсем благополучная, но это было уже жутким и ненормальным. Он умылся в школьном туалете, пытаясь унять дрожь в руках, смыть кровь со своего лица и отстирать её от светлой кофты. Ему было страшно, но он не говорил об этом маме, потому что привык, что вряд ли от неё будет хоть какая-то реакция. Он проводит как можно больше времени на улице, чтобы вернуться домой тогда, когда его тело перестанет трястись, ведь он не знает, как давать отпор и что ему вообще нужно делать. Когда он идёт домой, он закусывает губу перед входом в дом, несмотря на то, что это очень больно. Мама не задаёт вопросов, когда после прихода он сразу бежит в свою комнату. И Чуя не хотел, чтобы она задавала вопросы насчёт того, почему он не идёт в школу на следующий день. Чуя не хочет быть трусом, поэтому собирается и натягивает улыбку, чтобы пойти туда. Первую половину дня он шугается и оглядывается, каждую минуту вызывая вопросы у Марка. Но во вторую, когда он видит лицо Мотоджиро и его друга, он хочет уйти от них и избежать ещё одного «разговора», но было уже поздно, потому что эти двое заметили его, и было видно, что именно Чую они и искали. Лучшим вариантом было просто уйти от них. Пусть Чуя у себя в голове и корил себя за слабость. Он не умел драться и никогда не делал этого, поэтому всё это будет похоже на избиение. Он быстро спускается по лестнице на первый этаж и забегает в первый попавшийся туалет, захлопнувшись в одной из грузных кабинок, где на двери написаны оскорбления и пошлости. Он старается успокоить сердце, которое будто разорвёт сейчас сетку ребер и выпрыгнет наружу, но у него это не получается, потому что он чувствует, что в туалет кто-то зашёл. Дверь бахнула, издав умирающий скрип. Тихое и безопасное место больше не было таким, его догнали. Накахара медленно проверил глазами дверь своей кабинки, та всё ещё была закрыта, это значительно успокоило его. Он сделал глубокий вдох, будто последний в его жизни, усердно пытаясь задержать дыхание, чтобы не выдать себя внутри одной из этих кабинок. Когда Чуя услышал медленные шаги чужих кроссовок, сохранять спокойствие было тяжелее, и это вообще показалось бесполезным, потому что в его дверь уже стучала пара рук. Громко и с настойчивой периодичностью. Чуя сидел на унитазе сверху, слушая крики и стуки.       — Накахара, — Чуя понятия не имел, откуда они знают его фамилию, — прятаться там глупо, — через ухмылку сказал Каджи, Чуя узнал его тон и голос. — Тачихара всё рано достанет тебя оттуда. Любой ценой. Ты же не будешь сидеть там вечно.       — Открой уже эту блятскую дверь, — перестав стучать, прокричал второй голос, теперь Чуя знает, какая у него фамилия.       Больше всего в жизни Чуя ненавидел ощущение своей слабости и трусости. И хоть он очень редко испытывал это, он противился им больше всех. Накахара сделал глубокий вдох и медленно спустился с унитаза, ставя ноги на грязный кафельный пол с разбитой плиткой. Он должен сделать это как минимум для того, чтобы уважать себя. Дверь открылась с щелчком и его сразу же встретили два глаза Тачихары, которые питали ненависть. Он потянул его за руку, взявшись цепкой хваткой, вытягивая из туалетной кабинки и толкая в сторону стены. Тачихара кивнул другу и тот видимо сразу понял, что делать, потому что он вышел из туалета и плотно закрыл дверь за собой, оставляя Чую с рыжим парнем один на один.       — Я не знаю, что я вам сделал, — сразу начал Чуя, облокотившись спиной об холодный кафель.       — Кацура сказал, что ты интересный парень, — сквозь беспричинную ненависть сказал Тачихара. — И что он бы хотел, чтобы ты был с нами, понимаешь? Ты! — с пренебрежением сказал он, делая большой шаг к Накахаре. — Что из тебя можно сделать нормального парня. Схуяли ты? — процедил Тачихара.       — Но я и не хотел чего-то подобного, — удивился Чуя, округлив глаза и его ноги сами бы хотели сделать шаг назад, но было некуда.       — Его это не интересует, идиот, — Чуя невольно дрогнул от пристального взгляда прямо в глаза. Он увидел, как Тачихара сжал зубы, злобно шипя через них.       Парень сделал глубокий вдох и быстрый выдох, прежде чем сжать кулаки так, что Чуе показалось, что у него останутся следы от ногтей на ладонях. Тачихара замахнулся и уже через пару секунд его кулак ударил Чую по рёбрам. Второй удар не заставил себя долго ждать и прилетел туда же. Чуя сжался от боли, которая разлилась по его телу.       — Ты ёбнутый? — вместе с кашлем выдавил из себя Накахара. — Что ты, мать твою, делаешь, — Чуя попытался распрямиться, не взирая на боль, но голос его всё равно был сдавленный и шипящий. Он смотрел прямо в глаза, налитые злостью и наблюдал за веной, пульсирующей на виске.       — Я не говорил тебе подниматься, — сказал Тачихара, его острый кулак прилетел в бедро, а за ним ещё один в живот.       Он бил больно, опытно, будто делал это даже не в десятый раз. Тачихара бил, оставляя после своих ударов синяки и ссадины. Казалось, будто ему нравилось это делать. С каждым новым ударом Чуя чувствовал, будто падает в обморок. Ему было бессмысленно применять сюда свою силу, потому что Тачихара был опытнее и сильнее. Это всё равно было бы бессмысленно. Накахара не хотел признавать, но ему вправду было страшно.       — Ты почувствовал себя крутым, идиот? — процедил он сквозь зубы, будто даже не Чуе вовсе, а как размышление вслух.       Тачихара не переставал бить, пока Чуя не упал на землю. Сколько бы он не старался мужественно стоять, это не получилось бы физически ни у одного человека, не то что у тринадцатилетнего мальчика. Школьный туалет уже будто пропитался запахом его крови. Чуя не был из слабых, но он был на год, а может и два младше его, и он был один. Буквально совсем один. Он не умел драться. Его худые руки и тощее тело не могло вынести такого. Рыжий парень разбил ему губу, судя по крови во рту, и, вероятно, сломал что-то, но что, Чуя не смог бы понять. Боль разошлась по всему телу волной, и определить, что болит конкретно, было невозможно. Ему некого было позвать на помощь, потому что ему было тяжело уже даже кричать, да он и не хотел привлекать к себе столько внимания. Чужой грязный кроссовок прилетел ему в живот. Удар, который оставляет после себя ещё одну порцию синяков и, вероятно, сломанное ребро вдобавок, потому что Чуе показалось, что он слышал хруст собственных костей. У Накахары в голове это длилось вечно, и пару раз он даже отключался, а когда просыпался, крови на полу рядом с ним становилось всё больше. С этого дня металлический привкус крови во рту наверняка останется с ним надолго. Тачихара оглядывает его, когда думает, что закончил, презрительно смотря свысока, кривя лицо, будто смотрит на что-то отвратительное ему.       — И как Кацура вообще мог подумать, — он присел на корточки возле Чуи, — что ты на что-то способен, — взяв Чую за волосы, прошипел он. Накахара чуть не издал громкий ор от боли во всём теле, но в последний момент до крови закусил губу, ограничиваясь слабым стоном. — Я приду к тебе ещё раз, если ты решишь рассказать кому-то, — говорит он, вставая на ноги. — Мило пообщались, — фыркает он напоследок, перед тем, как громко хлопнуть за своей спиной дверью.       Звук эхом прошёлся по кафельному туалету. Чуя остаётся лежать там один. Он думает, что снова упал в обморок, когда ему становится совсем больно. Единственное, что он может, это, сжав зубы до скрежета, попытаться встать, и то он делает это не сразу. Ему противно от своей никчёмности в этой ситуации, и он ненавидит себя за это. Когда он смог встать, он не знал, сколько времени прошло. Он сидел в туалете, пока по его щекам медленно катились солёные дорожки. Он не мог перестать, как бы не хотел. Слёзы смешивались с кровью и от этого разбитое лицо ещё больше пекло и болело. К тому времени, как он вышел на улицу, он всё ещё плевался кровью и еле передвигал ноги. Он устал и единственное, что он сейчас хотел, так это смыть с себя кровь, грязь и лечь в кровать, а ещё и желательно так, чтобы не просыпаться как можно дольше. Ему было мерзко от себя такого, и он ничего не мог сделать с этими чувствами. На улице успело потемнеть, а на небе пролечь еле видные звёзды. От пыльного города и нельзя было ожидать другого. Чуя медленными шагами пытался доковылять домой, придерживая ушибленное ребро, будто так оно болело бы меньше, и промакивая грязными рукавом кофты кровь на лице. Чуя видел удивлённые взгляды прохожих, и пару раз ему даже сигналили машины, когда он появлялся в свете их фар, но сейчас его это мало волновало. Ему просто было страшно. Чуя даже не знал, чего боялся, но когда его ноги привели его к квартире, он весь трясся. Дверь ему открыла мама, которая окинула его вопросительным взглядом. Чуя мог представить, как выглядит сейчас, потому что вся его одежда и лицо в крови, а вернулся он на несколько часов позже, чем должен был.       — Я упал на заднем дворе школы, — выдал Чуя первое, что пришло ему в голову. Как бы ему хотелось сейчас избежать этого разговора, но сказать хоть что-то будет явно лучше. — Всё нормально, — вряд ли хоть кто-то другой смог бы поверить в это, потому что Чуя предполагает, что губа опухла, поскольку ему было трудновато говорить, а синяки явно не оставили и лицо.       — Ага, — кивнула Люси, пропуская сына внутрь, — будь аккуратнее, сынок, — улыбнувшись, сказала она перед тем, как вернуться на кухню. — Тебе же не нужно к врачу? — крикнула женщина из другой комнаты.       — Нет, — ответил ей Чуя немного трясущемся голосом.       Он и не сильно ожидал другой реакции от матери. Но все же будто детская обида смешалась с усталостью и болью от каждой раны, некоторые из которых всё ещё немного кровоточили. Он устало добрёл до ванной, еле передвигая ногами. И только когда он подставил лицо под тёплые струи воды душа, его перестало трясти. Стоять на ногах не было сил, и он сел, наблюдая за водой, которую окрашивает его же кровь. Чуя поджал губы, словно маленький ребёнок, и слёзы сами полились из голубых глаз. Он был беспомощным, и ему было до жути обидно. Он чувствовал себя одиноко.