Прятки

Вдруг стало очень темно и холодно. Словно весь дом погрузился в тяжёлую воду. Стены внимательно следили за каждым движением. Лампочки застыли. Ноги перестали слушаться и тряслись, как в конвульсиях. Дом стал большим и голодным, а Яша маленьким. И тёплым. И, пожалуй, очень даже съедобным. Дверь (может, ему почудилось?) сама собой завиляла на петлях и облизнулась. И защелкали секунды, как шестерни в мясорубке. Коридор-конвеер задвигался. В комнате спрятаться было негде. Яше пришлось выглянуть наружу. Он затрясся и посмотрел в темноту. Он был мишень. Яркая, пульсирующая перед взглядами бесконечных кресел, кукол, половиц и дверей. Позвоночником он чувствовал, что он на прицеле. Кто-то лежит, застыв от напряжения и дышит в один такт с ним. Просчитывает его движения. На секунду задерживает дыхание, чтобы не сбивать прицел, и нажимает на крючок, где-то там, по другую сторону тонкой натянутой нити... Или струны. Надо было бежать. Пока струна не лопнула. И в следующую секунду он побежал, куда глаза глядят, а в глазах были слезы, поэтому бежал он в никуда. Вот теперь игра началась по-настоящему. Голос в голове пропадал, уступая место слепоте. Но потом, на секундочку, все же пробился и заговорил: Тише... Тише. Так ты точно никуда не спрячешься. Я тебя знаю, тебе страшно, тебе тошно от самой мысли, что это снова произойдёт, и будет темно, и плохо, и вся жизнь пронесется перед глазами кричащим поездом, и закончится. Но ещё не всё потеряно. Ночь только началась. Волк еще наверняка просыпается и бродит медленно, неуклюже, стряхивая с себя сон. По крайней мере, очень хочется в это верить. Дыши. Ступай тише. Не теряй времени на пустые движения. И дыши. В доме было предательски темно и тихо, каждый шаг и поворот - словно путешествие по минному полю. Яша спиной чувствовал, как смотрят на него спрятавшиеся паучьи глаза и прямо прожигают его сладким ощущением своего превосходства. Ничего, сейчас не время для самоуничижения. На том свете похныкаем. Яша инстинктивно снял ботинки и оставил их на полу, и дальше продвигался в носках, на полусогнутых ногах. Стараясь держаться ближе к полу и стене. "Отец бы оценил". Приседал на корточки, когда потихоньку выглядывал за угол - так незаметнее. И всё время прислушивался, нет ли где знакомой ритмичной поступи. Надо было прятаться. Долго он ещё сможет бесшумно бегать, как в детстве, залезши на заброшку? Сейчас всё было по-другому. Он плохо видел, ему было страшно, он устал. Спустя некоторое время оказалось, что красться, как спецназовец, очень даже утомительно. Надо было заканчивать со всём этим и просто прятаться, неважно, куда, просто передохнуть, а потом, быть может, набраться смелости и пойти перепрятаться куда-нибудь получше. Снова коридор, по бокам комнаты, комнаты. Вот очередная гостиная с диваном и шкафами. Яша осторожно приблизился к полу закрытой двери и заглянул внутрь. Плохая идея. Почти негде укрыться, некуда залезть. Тук-тук-тук-тук. Послышалось где-то в недрах дома, в темноте. К черту, неважно! Он пулей залетел в комнату и начал судорожно осматриваться вокруг в надежде, что найдёт что-нибудь на роль убежища. Шкаф - не то, никаких дверей, просто полки и бесполезные книги. Пустой аквариум. Большой диван - можно было бы залезть внутрь, но гул и скрип от поднятой - и, что важнее, опустившейся обратно - сидушки будет слышен на весь дом. Такое надо было делать заранее. А жаль, чертовски жаль. Яша замер, заледенел. Шаги приближались. Более того, они были в конце коридора. Значит, путь из комнаты теперь отрезан начисто. Черт, черт, черт. Голова лихорадочно думает, глаза впиваются во всё подряд. Стена, диван, книги, полки, фотографии, занавески на окне, стена, аквариум... Стоп. Тени. Тень между углом и диваном. Может, далеко, а может... Так и есть. Всего чуть-чуть побольше, чем должна быть. Яша подкрался ближе и заглянул за подлокотник - между ним и стенами было пространство, укрытой со всех сторон - диваном, занавесками, темнотой. Спасибо - прошептал он мысленно неизвестно кому - спасибо... Главное теперь - не шуметь. Он легонько опустил в проём ногу, другую... Нащупал очертания чего-то тёплого, что должно быть батареи. Вдохнул и полностью юркнул внутрь. И чуть не закричал от страха. Из проема резко поднялась тень. - Быстро. Свалил. Вон. - прошипел Гримм, зажимая ему рот рукой. - Ты меня понял? Вылез и пошёл отсюда. И только попробуй мне тут шуметь. Яша в панике съежился, наполовину торча из спасительной тени. - Не могу, - отчаянно прошептал он. – Оно близко, я не… Гримм шикнул и с ужасом застыл, приложив палец к губам, но было уже поздно. Гибельно заскрипела дверь. Яша всё ещё сидел в проеме, его голова и плечи виднелись из-за дивана. Он почувствовал, как что-то леденеет глубоко внутри и, сам того не желая, обернулся на звук. Волк действительно стоял в дверях. Невысокий, лохматый, с вытянутой мордой и пустыми глазницами. Яша с тошнотой увидел, что он одет в жёлтую толстовку. От него шла нестерпимая земляная вонь и запах болезни и шерсти, но самое главное - стойкий, безжалостный запах злобы, пробивающий насквозь. Это был даже не запах, а невидимые волны, исходящие от чудовища. И они ясно говорил одно: это жуткое создание на голову ниже тебя хочет тебя убить, и убьёт. Сначала повалит на землю, и снизу вверх ты увидишь его уже гораздо более страшным и большим. Потом прыгнет к тебе и начнёт рвать и кусать - как ребёнок, не остановится. Даже когда человечьи зубы, непривычные к охоте, покроются кровью, даже когда оно услышит, как внутри, во рту, мокро хрустит твое горло. Оно будет продолжать. И ты не сможешь спрятаться от этой злобы Он не двигался. Яша не мог понять, то ли он сломался, то ли выжидал, и от этого становилось еще страшнее. Из-под старой, разваливавшейся маски чуть виднелось грязное лицо. По отдельности все детали выглядели смешными, но вместе складывались в жуткую, чётко очерченную тень с зубастой мордой, стоящую в проеме. Словно фильм или страшная картинка в сети. Только это не фильм. Это жёлтое чудовище стоит и разглядывает тебя, а ты не двигаешься, онемев от одного его вида, и молчишь. Мало что может напугать сильнее, чем старая карнавальная маска в темноте. Но кое-что может. Например, когда маска начинает говорить. Голос у него был земляной, хриплый, словно в горле заранее копошились полчища трупных червей. Говорил волк, а не человек в его маске. Как это было возможно, непонятно. Рот человека, незакрытый картонной мордой, не двигался, только на губах лопались струйки чьей-то крови, а голос исходил как бы из-под носа самой маски, из ниоткуда. - А что ты здесь делаешь? - зашептало оно. Словно журило маленького ребёночка. - А как ты здесь оказался? Ну-ка, выходи… Казалось, оно сейчас наклонится, присядет на корточки и потеребит его по щекам своими изгвазданными, земляными пальцами. Тело предательски выпрямилось и само собой вышло на середину комнаты. Может, его вёл искареженный, инстинктивный голос совести, не позволявший ему подставить Гримма. Может, волку нельзя было не повиноваться. В любом случае он оказался прямо перед ним, и пути назад уже не было. Яша сглотнул и как бы проснулся. Надо было что-то сказать. Если чудовище спрашивает, надо отвечать, подсказало что-то внутри, может, сможешь его заговорить и останешься цел. Чудовище тоже, видимо, не собиралось долго ждать. А может, оно умело читать мысли по глазам. - И как же быть с незваным гостем? - прорычало оно, смотря в Яшу пустыми, пустющими глазницами. - Может, гостя съесть? - Н-не надо! - выпалил он с писком, как ягненочек, и стал судорожно искать слова, а слова терялись и предательски убегали, хихикая. Яша невольно взглянул в черные впадины на маске, и они схватили его взгляд, как магнитом. Он не мог не смотреть. Он чувствовал, что за этой злобным ребёнком стоит нечто, съевшее его, и оно гораздо, гораздо страшнее. Что-то непонятное, очень, очень большое и старое. Это существо веяло из темноты глазниц. Оно не знало ни злобы, ни доброты. Ни времени. Его не останавливали ни жара, ни холод, ни отговорки. Только пахло усталостью. Оно не запоминало ни лиц, ни имён, они были ему не важны. Оно было здесь всегда, и будет, когда и Яша, и все остальные умрут. Им на смену придут новые, и новые, и новые, а эти пустые глазницы будут здесь вечно. Ничто не изменится, когда оно закончит его убивать. Оно даже не заметит этого. А пока что существо издевалось. Игралось с ним, как чужие пальцы с беззащитным телом, прячась за маской волка и за оболочкой ребёнка. И тут Яша понял, что он умер. А значит, нет больше ничего. Ни последнего удара. Ни капитана корабля. Он уже давно тонет. Остаётся только обида, протекающая по днищу и бортам. Тоска, протыкающая весёлые паруса. И страх. Если он оказался здесь после смерти, то умирать действительно страшно. Пусть и во второй раз. Собственной смерти боишься всегда. За ней всегда темнота. К ней нельзя привыкнуть. Но, может, ей можно подыграть? Поэтому он не своим голосом, но уж как-то прошептал: - Я умер. Существо ещё спокойнее впилось в него взглядом и повернуло голову набок. Оно делало это медленно, и Яше казалось, ещё чуть-чуть - и оно случайно свернёт ребенку шею. Но волк заулыбался, растягивая щеки, как струну, и промурлыкал: - Глупенький. Ты думал, что смерть твоя - это конец? И пошёл к нему пружинистыми шажками, вытягивая лапы вперёд. Яша видел, как к его лицу приближаются пропахшие землёй пальцы, солёные, растопыренные, до боли обычные человеческие пальцы, которые могут сделать всё, что угодно. Он предчувствовал их прикосновение - если можно назвать этим нежным словом что-то настолько отвратительное. Он хотел сделать хоть что-нибудь, чтоб убрать от себя эти страшные руки, но тело его застыло на месте, оставив его запертым внутри. Всё, что он мог — это закрыть глаза и не видеть всего, что сейчас будет совершаться над его телом. Как ни страшно, он желал, чтобы этот момент покрылся хоть какой-то тайной. Ведь зачатие жизни и её похищение хочется окутать толикой темноты. Чтобы было в этом хоть немножечко уважения. Это последнее, чего он просил - капельку тайны. Поэтому, когда эта обычная, грязная, холодная рука коснулась его - он уже этого не видел. Дальше мир покачнулся, и началось что-то, похожее на страшный сон. *** Гримм, лежавший на полу в своём углу, не знал, сколько прошло времени. Оцепенение, спасшее его, прошло. Он оживал. Волк ушёл вскоре после того, как на пол с костяным грохотом упало тело. Больше Гримм не слышал ничего, или, по крайне мере, не смог услышать, погребенный собственным страхом, слившийся, как пыль, с полом под своей спиной. Наконец, он почувствовал, как бешено стучит сердце и дыхание колышет его с ног до головы. Он одновременно хотел и боялся вставать. Никто не знал, куда пропадали тела после встречи с водой. Всех, кто мог бы об этом рассказать, в доме уже не было. Поэтому Гримм невольно боялся выглянуть наружу и посмотреть. Он чувствовал, что стал свидетелем чего-то жуткого и потайного, и, если взглянет на это - кто знает, может, его тоже постигнет участь очередного нежеланного свидетеля. Но, с другой стороны, волк ушёл, и он бы мог подсмотреть, пока не поздно, и хранить это знание при себе, незаметно... Он не знал, что делать. "Черт, - подумал он, - кто бы знал, насколько страшно лежать в одной комнате с трупом. Даже смешно. " Наконец, игольчатая боль в спине и потустороннее любопытство пересилили страх, и Гримм осторожно выглянул из-за подлокотника наружу. Там, как и ожидалось, лежал Яша. Гримм бесшумно, очень-очень медленно вылез и боязливо склонился над телом, сам не зная, чего он страшится больше - того, что оно мертво или что может сейчас открыть глаза и уставиться на него. В доме было до жути тихо. Гримм присел рядом с ним, держась на расстоянии вытянутой руки, и застыл, глядя на него, испуганный и любопытный. Вдруг он услышал какой-то шелест. Похолодел. Молниеносно обернулся к двери - там никого не было. Нужно было поворачиваться обратно к трупу. Почему-то ему очень не хотелось этого делать. Шелест пробежал снова. На сей раз Гримм понял, что он идёт откуда-то из-за спины. Он стиснул зубы и заставил себя повернуться. Всё было как прежде. Снова просвистел шелест. Тут он разжал кулаки и чуть было не засмеялся в голос, в последнюю секунду прикрыв рот руками. Труп не умер. Он дышал и спал.