Прятки

Всё было как обычно. В коридорах - пыльно, в комнатах - шумно от всеобщих посиделок и завываний под гитару. В кухне с самого утра пили рыжий мальчик и новенький, открывая друг другу души и стуча стаканами о стол. Под столом ютилась Ёжик и потихоньку развязывала им шнурки на ботинках. Они не замечали. Кто-то залезал под самый потолок, загораживался хламом и коробками и кричал: «Ну че? Не видно?» И ещё не знал, что предательский скрип от переминания затекших ног выдаст его этой же ночью. Пестрые пластырями приклеивали на стену окурки, делая из них крест. Где-то бренчали струнами и пели: "Танцуй, танцуй! ". Гримм лежал на кровати с Кирой Пятницей, лениво слушал, и раздумывал о чём-то своём. Скрипнула, открывшись дверь, и кто-то показался на пороге. Гримм скосил один глаз в сторону звука и, спохватившись, тут же повернул голову, пока Кира не успела поморщиться от нестыковки стеклянного и живого взглядов у него на лице. Кира знала, что на правом веке у него ещё чуть виднеются чёрточки – шрамы. Кира потупила взор, спешно сделала вид, что ей есть какое-то дело до Гриммовых глаз. В следующую секунду в комнату, нарушая их взаимность, вошёл искренне смущённый Одуванчик и, сминая карманы, пробормотал: - Там... Там новенький пришёл. Извините... Гримм и Пятница вздохнули и не сговариваясь встали встречать новенького. *** К середине дня в кухне открыли окна, и субстанция снаружи дышала свежестью. Одуванчик суетился у плиты над жёлтыми макаронами. Рядом болезненный молодой человек мелко резал овощи, и доска покрывалась ярким конструктором из кабачков, морковки и чеснока. Пахло тёплым сыром и молоком. Ёжик выбралась из-под стола и растерянно ходила кругами у распахнутого окна. Окно скрипело рамой и обволакивало девочку густым туманом. Яша пришел под вечер. Одуванчик участливо предложила ему остатки макарон, и он, сам тому удивляясь, мгновенно съел. Выпил залпом чай и прилег головой на стол с наслаждением путника, уставшего с дороги. Чашка перед его глазами заиграла тусклым светом. Сквозь неё он видел окно. Одуванчик незаметно убрала тарелки. Яшка молчал. Гримм, куривший на другом конце кухни, на секунду поднял голову и взглянул на него серым глазом. Казалось, он был фокусник, который долгий-долгий вечер развлекал толпу и очень устал. Но секунда прошла. - Доброе утро, - сказал как прежде живой Гримм. Голос у него был чистый, как кусочек страницы, вычищенный ластиком, в блокноте Киры Пятницы. *** Всё было как обычно. Ёжик пряталась под скатертью, катая шарики, и ряд белых вновь сменялся рядом чёрных, и заново, заново... Кто-то пёстрый не вернулся наутро с игры. Крест на пластырях охранял спящую на кресле гитару, но не гитаристов. Рыжий спал в гостиной, в дымку пьян. Амулеты не работали. Одуванчик рисовала на стене фломастером большого кита. Кит теснился, задыхался, и плыл наверх к потолку. Кот лежал на коленях у призрачного старика и играл с мухой. Подоконники белели чистотой. Все устали. Со шкафов сыпалась густая пыль. Дом окутала липкая глухота, которая возникает тогда, когда привык и уже не замечаешь, что вокруг кричат. Кира точила карандаши канцелярским ножиком. *** Яша позаимствовал у Одуванчика пару пластырей и заклеил ссадины, оставшиеся на руках с прошедшей ночи. После этого он глубоко вдохнул, словно решаясь на что-то, и пошел к одноглазому, в другой конец кухни. Тот сидел рядом с Кирой, а Кира зашивала дырки на чехле от гитары. Их двоих как бы окутал большой мыльный пузырь. Напротив копошилась комната и игроки в ней. Яша подошел ближе, и пузырь разбился. - Привет, - неловко сказал он. - Привет, - ответила за двоих Кира. Синий не шелохнулся. - Гримм? – осторожно спросил Яша. – Пожалуйста, послушай… - Секунду! – торжественно сказал он, пялясь в никуда. Секунда прошла. Прошло, в общем-то, минуты две. Наконец он включился обратно и полез в карман за ручкой. – Дай-ка салфетку. - Как скажешь… - пробормотал Яша. - Что ты делаешь? - Пишет, - усмехнулась Пятница. – Видимо опять вдохновение словил. Что на этот раз? - Не знаю, - отрезал Гримм, яростно исписывая салфетку со всех сторон. – Я увидел что-то… хорошее. Кхм. – он сложил салфетку, бережно убрал в карман и улыбнулся. – Простите, минутная слабость. Так, о чем мы там? Яша замялся. - Забей. Гримм пожал плечами и потянулся за второй салфеткой. Кира отошла от него и знаком попросила Яшу наклониться к ней. - Ты его сейчас не трогай, - шепнула она, - пусть побудет один - Ну ладно, - шепнул в ответ Яша. - А долго он так будет, не знаешь? - Неа. Но он почти никогда не бывает один, так что, наверное, долго. То с новичками возится, то со своей писаниной. - Разве пишет он не в одиночестве? - Нет, – закатила глаза она. - У него в голове вечно воображаемые сюжеты. Так что неудивительно, что он порой хочет отдохнуть от них. Ты не обижайся. Потом его выцепишь. Яша вздохнул и пошел убивать время в коридор, к Одуванчику. Тот раскрашивал кита, исписав уже два синих фломастера, и тянулся на цыпочках к потолку, добивая третий. Яша взял зеленый, вытянулся и помог дорисовать голову для кита. Потом расчертили живот, большой и полосатый, и стали раскрашивать вместе, Яша сверху, Одуванчик снизу. Потом последний синий фломастер закончился, но они не растерялись и взяли другие. Плавники получились красные, голова зеленая, а хвост оранжевый, как у жар-птицы. Одуванчик доштриховал, отошел в сторону и улыбнулся. Кит стал сказочным и счастливым. Яша тоже. Хватило с них обоих этого синего цвета. Он глянул на часы, стоявшие в шкафу. Те сломались. Ну, не так уж это было и важно. Все равно он тут провел достаточно времени, и можно было с чистой совестью идти в кухню, нарушать покой одноглазого. Яша нашел его сидящим в том же углу, словно он застыл. Немного помедлил и потормошил рукой. Синий неохотно очнулся. Уставился на него вопрошающим взглядом. - Гримм, - сказал Яша очень спокойно, - я сегодня уйду. Тот промолчал, хоть и вскинул удивленно брови. И усмехнулся. Ни грустно, ни радостно. - Н-да. Пора, – сказал он наконец голосом человека, резко срывающего пластырь. – Знаешь… Я тоже.