Кастлванский синдром

Надо было так не надираться, думал Тревор. Вот уж воистину, не стоит пить, если знаешь, что не сможешь вовремя остановиться. Сен-Жермен, старый лис, все подливал и подливал ему, втирая какую-то дичь о Венеции и бурундуках. По итогу все в несчастной голове Тревора перемешалось. Вероятно, он ушел бы гораздо раньше, если появилась бы уверенность, что Алукард не вернется, но Тревор ждал появления кровососа с минуты на минуту. Он еще с ним, черт подери, не закончил! Однако Цепеш не спешил оправдать надежды и ожидания. Опечаленный, почти не слушающий болтовню алхимика, Тревор подносил кубок к губам раз за разом и наконец, так налакался, что перестал осознавать ход времени. Сколько было на часах, когда он вышел из-за стола и покинул проклятое упырячье логово? Луна стояла в самом зените, холодная, обвиняющая, неподвижная, словно прибитая там гвоздями. Бельмонт плелся к поместью Бельмонтов, предчувствуя просто фатальную трепку. Плащ волочился по земле. Если бы здание не было совсем рядом, вероятно, он бы предпочел заночевать в лесу. Уху-уху, это филин где-то в ночной тени. Тревор передразнил птицу пьяным голосом. - Ху-ху, ху-ху, пошел ты нахуй, Алукард. Этими словами он точно навлек на себя некую немилость хозяина мрачного замка, потому что мимостоящее дерево подсунуло ему свой толстый корень под ноги, и Бельмонт запнулся. Свалившись на дорогу, некоторое время охотник так и провел на четвереньках, сочтя, что будет безопаснее. Когда он прополз несколько шагов вперед по дороге, его вырвало. - Бля! – простонал Бельмонт и тут же его вырвало еще раз: черная, как кровь, жижа, плещущая на дорогу в свете луны. - Заговаривал мне з-зубы, вот ублюдок... ебучий Сен-Жермен... Когда его перестало полоскать, Тревор с трудом поднялся на ноги, держась за старое, толстое дерево. Кое-как сфокусировав взгляд, он узнал то самое, дуплистое, искривленное, частично мертвое, которое так любил в детстве. Слезы сами собой потекли у него из глаз. - Почему... почему все это так уебански, - пробормотал Бельмонт, неуклюже утираясь грязным кулаком. Алукард, Сифа, их ребенок. Сен-Жермен; поломанный магический механизм; замок, постоянно перемещающийся тенью по земле, ускользающий от него, как утренний сон. Темный, зловещий, эротический, прекрасный, похожий на кошмар и на мечту. Может, ему не нужно было сопротивляться? Нечто внутри нашептывало ему: там он обретет однажды утраченное. Тревор знал, что этот голос, этот зов, лжив. Но это не могло помешать жадно слушать его, особенно в такие ночи, как эта. Сквозь густое переплетение ветвей Тревор видел: в поместье светится несколько окон. Бледный ночной огонь, похожий на тот, который горит, когда Сифа занимается магией. Палевое, неживое пламя, в последнее время ее способности будто искривились в сторону мрака, нечто отравило их, как и все вокруг. «Ты, это был ты, Тревор Бельмонт, ты погубил ее» Заткнись, устало подумал Тревор. Просто заткнись, если тебе нечего сказать нового. То завали ебало. - Деревце... – чувствуя себя безнадежно пьяным, Тревор дружелюбно и нежно похлопал растение по шершавой коре. Взгляд его двоился, не получалось оценить, сможет ли заночевать в лесной тени, или снова облажается, и солнце спалит его. По всему выходило, лучше совершить над собой еще одно усилие и добраться до поместья. Или хотя бы фамильного склепа. Но в таком случае существовал риск не уснуть, слушая, как предки с огромной скоростью вращаются в гробах. И все же это был неплохой вариант. Склеп тут совсем рядом, в лесу. Уху-уху, подсказал филин. Пошел нахуй, пробормотал ему Бельмонт, будто был лично обижен пернатым лесным жителем. Кое-как отлепившись от дерева, Тревор, шатаясь и стараясь поторапливаться, направился к склепу. Готическое строение возвышалось совсем рядом на освященной земле маленького семейного кладбища за полустертой временем оградой. А вот и ворота, они проржавели и висит только одна створка, не мешая пройти. Девиз Бельмонтов на латыни, венчающий ворота кладбища. Букв сейчас не разобрать, их сточила ржавчина. О, привет, дедушка Леон и остальные. Подвиньтесь, я прилягу... Надеюсь, вы не слишком оскорбитесь, я ведь теперь с некоторыми небольшими изменениями. Что-что? Я мерзкий кровосос? Трахался с сыном Дракулы, возомнившим себя Дракулой? Но, дедушка, у всех свои недостатки, ты же в курсе. Почему в окнах поместья до сих пор горит свет? Сифа не ложилась, ждет его? Твою мать, что это за хрень?! Бельмонт испуганно шарахнулся назад, когда с размаху налетел на раскаленную стену, но слишком поздно. Он упал. Красная пелена заволокла половину обзора, это было похоже на удар в лицо кузнечным молотом или рукой Алукарда. Бельмонт инстинктивно загородился рукой, и на нее тоже словно плеснули огнем. Кожу невыносимо пекло – за доли секунды Тревор получил ожоги, серьезные настолько, будто сунул голову в ведро со святой водой. Или в окошко церкви. Церковь... святая вода... долго же до тебя доходило... о, блядство, блядское блядство! Освященная земля... семейного кладбища. Поскуливая, как получивший пинка пес, Бельмонт кое-как перекатился подальше от разрушенной ограды и опустил обожженное лицо в прохладную траву, потерся щекой о рыхлый чернозем под ней и так затих. Что ж, пусть его спалит встающее солнце. Возле упокоенных навек поколений Бельмонтов. Он не только вампир, но еще и идиот. Сифа права. Он – ошибка в человеческой природе. Ночь так холодна. Слишком холодна, даже для вампира. Часы до восхода солнца, вероятно, покажутся вечностью. Нужно попробовать уснуть... затухающее, соскальзывающее в темноту сознание подсунуло Тревору цепочку бессвязных образов, основной тематикой которых была кровь. Ему требовалась кровь, и срочно. Кажется, он умрет еще до рассвета, обессиленный, давно уже голодающий, сожженный святым огнем. Крысиная кровь, любезно налитая Сен-Жерменом, не утешила его и только лишь растравила жажду. Маг сделал это нарочно. Нарочно, неужели в подвалах замка не нашлось ничего пристойнее крысиной, мать ее, крови? Или у Алукарда настолько отменный аппетит, что он все сожрал. Прикончил запасы Дракулы, прожорливый кровосос. Эти крысы были девственны, пошутил Сен-Жермен. Вот уебок. Неужели перед смертью нельзя подумать о чем-нибудь приятном? Неужели это и будут его последние мысли? Сен-Жермен, его приторная улыбка, вкус чуть теплой крысиной крови и рвоты на губах. Он попытался воскресить в памяти образ Сифы или Рихтера, но все казалось заляпанным алыми пятнами. У него не получается... не получается... это потому, что он нечисть... он не сможет помолиться... не вспомнит слова... и точно, слова не вспоминались, там, где они были, разверзлась глухая пустота. Образ матери, шепчущей ему короткую молитву на ночь, ее нежная рука, прикасающаяся к его щеке. Алое, алое... все это покрывало алое, он не слышал слов, не мог увидеть ее лицо, как ни старался. Тревор застонал от ужаса, еще до конца не отключившись. Он все потерял, все, что составляло его человечность, он погубил свою бессмертную душу, если она у него была, сына чернокнижника, внука чернокнижника. Леон Бельмонт, прекрасный, как Люцифер, смотрел на него с портрета своим кротким и жестоким взглядом тевтонского рыцаря. Праведность, призванная искоренить тьму, настолько бессердечная, безукоризненная и совершенная, что практически неотличимая от зла. Горящая земля. Сотни, тысячи пожаров. Зарево и дым. Боже, в которого я не верю, помоги мне. Кап. Кап. Кап. Это показалось ему или нет? Последняя греза угасающего сознания, утешительная, потому что оно уходит в смерть. Тревор чувствовал железный привкус и влагу на губах. Затем его осторожно потормошили за плечо. Струйка крови стала чуть быстрее. Пальцы сомкнулись на чужом надрезанном запястье раньше, чем Бельмонт сообразил, что делает. Он высасывал кровь жадными глотками. Она стекала в опаленное горло сладостная, горячая. С каждым последующим глотком страхи растворялись в спасительной дымке, кошмарное небытие отступало, пока, наконец, мрачный жнец не опустил занесенную косу. - Хватит, Бельмонт, - смутно знакомый голос. Один из ораторов, неплохой маг, но слишком нелюдимый, чтобы вызывать желание подружиться. Вечно шатается по лесу в полнолуние, собирая какие-то травы, подсказала встрепенувшаяся память. Как там его звали? Стефан... Саймон... короче как-то типа того. - Не будь у тебя таких заслуг перед ораторами и человечеством, я бы тебя добил, ты не только вампир, но еще и пьянь, - процедил Стефан или Саймон, выдергивая руку у Бельмонта из клыков. - Поднимайся и топай, я обещал Сифе присматривать за тобой этой ночью, и намерен доставить тебя к ней в целости и сохранности, ублюдок. - Стефан... спасибо, - не своим голосом пробормотал Бельмонт, опираясь на протянутую руку. - Я Саймон, - огрызнулся оратор, но руку не отпустил, покорно подставляя плечо, чтобы Бельмонт снова не упал. Судя по заученным движениям, Бельмонт был у него не первым, кого он вытаскивал из кабака, или с поля боя. - Точно, Саймон... спасибо... До поместья они дошли достаточно быстро, учитывая то, что Тревор путался в ногах и разражался пьяными благодарностями. От пережитых только что ужасов вампирского ухода из жизни у него развязался язык. Слушая его, Саймон, вероятно, сожалел, что не замазал уши воском. Наконец, эти несчастные двести метров кончились. Саймон подергал дверь, и та оказалась не заперта. Бельмонт наткнулся на него: увидев, что происходит в гостиной, оратор застыл на месте, точно обратился в соляной столб. Устроившись на изящном старинном диване, Сифа и Алукард занимались сексом. Обнаженная, разгоряченная Бельнадес сидела сверху, запрокинув голову в явном забытье страсти, по ее шее стекала тоненькая струйка крови, а из-за плеча выглядывал Цепеш. Взгляд горит, приоткрытые губы слегка запятнаны алым... Заметив Бельмонта, он помахал ему. Бельмонт закрыл Саймону глаза ладонями. - Не хочу даже знать, что тут происходит, - оратор вывернулся змеей, отступил, оказываясь в темноте. Сложенные на груди руки и сдвинутые брови без слов говорили: сами разбирайтесь. Развернувшись, Саймон исчез. А вот Алукард и Сифа – нет. Более того, Бельнадес, кажется, едва заметила то, что у них гости. Она продолжала медленные, раскачивающиеся движения, стискивала бедрами Алукарда, и узкая спина ее знакомо изгибалась от близости финальной сладостной дрожи... цепочка позвонков то проступала, то таяла под ласкающей рукой. Кажется, Цепеш укусил ее совсем немного, это едва ли могло навредить, как было с Бельмонтом. Научился сдерживать себя? Тревор шагнул в комнату, затворяя за собой дверь. Язык прилип к гортани. Он смотрел, как его жена трахается с его бывшим другом и не мог вымолвить ни слова. Свечи давно догорели, и огоньки теперь трепетали над лужицами воска, поддерживаемые магией. Так вот откуда это странное блеклое пламя... это не Сифа, это Алукард делает. - Какого хуя? – кое-как вымолвил Бельмонт, потянувшись к фамильному кнуту. Ауччч! Ему пришлось отдернуть руку, потому что стычка с освященной землей привела к тому, что перчатка прогорела и больше не могла его защитить. Алукард приподнялся ему навстречу, садясь на диване. Сам дотянулся до пояса с Утренней звездой, беспрепятственно и бестрепетно расстегнул, оружие звякнуло об пол. - С кем ты подрался, Тревор? – промурлыкал дампир, - у тебя такой вид, будто с самим Мрачным жнецом. В очередной раз спасал мир? Мой благородный друг... - Заткнись, - механически отозвался Бельмонт. Он повернул к себе голову Сифы за подбородок, в надежде, что кошмарный сон развеется. Что он увидит в ее глазах смысл, но там ничего не было, только болезненная, обжигающая страсть. - Мне это снится. Я умираю, и вижу этот пиздец, потому что проклят, - прошептал он, опускаясь на колени возле дивана. Ладони Алукарда обняли его лицо: прохладные, уверенные и нежные. Цепеш поцеловал его, и Бельмонт почувствовал на его губах вкус крови Сифы. И, возможно, это была не только кровь... пряный, неприличный привкус, интимная подробность, которую он знает очень хорошо. - Почему ты считаешь, что тебе можно, а мне – нет? – Сифа теперь смотрела прямо на него, словно стряхнув с себя часть опутывающей ее магии. Тонкие пальцы сначала ласково размазали кровь на губах Цепеша, а затем больно вплелись в лохматые черные волосы Бельмонта. - В общем, мы с Адрианом решили помириться. - И дружески поебаться, - севшим голосом. - Тебя это меньше всех должно напрягать, Бельмонт. - Бельмонт?.. – это Алукард. И это было последним, что услышал Тревор: потерял сознание, медленно сползая на ковер.