Каждый новый день

Дурацкое, непроизносимое имя этого русского не выходило из головы многих в Йокогаме. О нем думал Ацуши, склонившись над отчетами, которыми его завалил и требовал подготовить к уже давно прошедшему сроку Куникида. О нем думал Рампо, прокручивая в голове одну и ту же сцену, когда за открытой дверью не оказалось преступника. О нем думала Йосано, проверяя качество своих рабочих инструментов – ножей, бензопил и скальпелей. О нем думал Чуя, в очередной раз заставляя кого-то трястись от ужаса в лапах мафии. О нем думал Акутагава, направляя ткани своей одежды в сторону до нелепости безобидного противника. О нем думал Дазай, меняя бинты на своих руках, и впервые не готовый мешать другим своими шутками. О нем думали главы Портовой Мафии и Вооруженного детективного агентства в своих хорошо оборудованных и, как казалось раньше, защищенных кабинетах. А все потому, что о Фёдоре Достоевском невозможно было не думать в этот прекрасный тихий вечер, когда беда, уже стоящая на пороге, все еще казалась нереальной. Когда солнце окончательно покинуло небосвод, не оставив людям даже возможности взглянуть на отголоски его огненной красоты, Дазай поднялся из кресла и тихо проскользнул из главного холла в кабинет Фукудзавы. Он прекрасно знал привычку директора задерживаться допоздна за нескончаемым потоком документации и планов, который необходимо было перепроверять даже за Куникидой, не совершившим ни одной ошибки за все время своей работы с цифрами. – Дазай, – поприветствовал, не поднимая головы вошедшего Фукудзава. – Важное что-то? Не частый ты гость в моем кабинете. – Достоевский, – без лишних предисловий начал Дазай, – выглядит как человек, готовый убить любого, кто встанет у него на пути. И разговаривать не будет. Не то чтобы детективное агентство предпочитало дипломатию старой доброй пуле, но я не знаю, насколько далеко он готов зайти, чтобы получить желаемое. Фукудзава посмотрел на Дазая, подпиравшего собой соседнюю стену и наблюдавшего в окно за играми птиц. – Слабые места есть у всех. Каким бы великим и ужасным не хотел казаться Фёдор, он все же человек, у которого должна быть стратегия в поступках и то, чем пожертвовать он не может. Первое поможет нам понять, чего ожидать от него, а второе – как его остановить. Дазай закатил глаза: – Стратегия и жертвы? Я, конечно, не хочу нагнетать, сэнсей, но он – единственный живой человек, отправивший меня в больницу со смертельной раной за многие годы. Как долго и как глубоко придется под него копать, чтобы наконец добраться до его слабых мест? Директор поднялся с места, легко приподняв стул, задвинул его и подошел к подчиненному, остановившись поодаль, чтобы не нарушать личное пространство. Пусть Дазай и казался таким парнем, с личным мнением которого считаться было необязательно, Фукудзава прекрасно помнил, кем был этот человек, пока не сменил чёрный плащ на бежевый. А потому с его мнением стоило не только считаться, но и глубоко уважать. А еще прислушиваться к тому, что он говорит, когда на лице его нет широкой белозубой улыбки. Фукудзава сам невольно снова забеспокоился, только успев немного отвлечься от мыслей о непредсказуемом противнике. Непробиваемый Дазай, казалось, начал задумываться о серьезности возникшей ситуации. – Да, именно стратегия поможет нам понять, как любит сражаться Достоевский, какое оружие и приемы предпочитает, а какие старается избегать. И кого он предпочитает убрать первыми – пешек или ферзей... – Дазай хмыкнул, мимолетно бросая довольный взгляд на Фукудзаву. Это они уже выяснили, – И не стоит забывать, нельзя быть хорошим во всем. Легко понять, если немного понаблюдать, слабости каждого. Я предпочитаю катану, поскольку моя способность не боевая. Следовательно, меня в теории возможно задеть какой-то из способностей, что и было продемонстрировано Фёдором. – Акт устрашения? – подал догадку Дазай. – Я думал об этом. Мне кажется это маловероятным. Большая удача, что мы смогли вычислить его до того, как мы с Мори навсегда оставили бы этот бренный мир... и вас разбираться с вашими проблемами самостоятельно. Поэтому первое, что нужно вынести из этого по поводу предпочитаемой стратегии – Федор не любит марать руки в крови, ему проще снести верхушку (и он правильно делает, поскольку мафия бы точно пришла в упадок со смертью Мори), чем вырезать вас по одиночке. Но кровью попачкаться все же приходится, потому что второе, что я понял – он одиночка по своей сути. Ему проще сделать работу без помощи других, качественно, быстро и, главное, у него будет уверенность в законченности дела. – Хоть он и не брезгует прибегать к одноразовой помощи каких-то мелких рыбешек, – добавляет Дазай и поворачивается лицом к Фукудзаве. – Но он не один, директор. Даже если исключить шестерок, есть другие, равные ему по силе или даже сильнее. И те из них, кто были его соисполнителями, все еще на свободе и все еще могу причинить вред вам или мафии. На лице главы агентства мелькнула улыбка. Ему нравилось видеть Дазая таким, какого он себе иногда фантазировал – заботящимся не только о себе, а о благе всех, в том числе врагов. Это в который раз подтверждало, что он не ошибся, приняв Дазая, а тот не ошибся, оставив мафию. – Неужто об Акутагаве беспокоишься? – За Акутагаву я спокоен. Но боюсь, если дам мафии развалиться, Чуя будет преследовать меня, тащась на уровне бордюра по улице за мной и зависая на потолке прямо над моей кроватью, слезно прося замолвить словечко за него в агентстве... еще и резюме притащит, не дай Бог. Они ушли от серьезной темы на пару минут, перемывая косточки Портовой мафии и предлагая варианты вступительных испытаний для каждого из них. – А что касается жертв, Дазай, – вдруг произнес Фукудзава, опустив руки в карманы, – то Фёдора должна пугать хотя бы его собственная смерть, потому что единственная причина, по которой он во все это влез – кроме него никто не в состоянии найти эту книгу. – Если отрезать ему конечности, задумается ли он о справедливости, которую собирается разрушить, причинив страдания стольким людям? Фукудзава почти безразлично пожал плечами: – Не узнаешь, пока не отрежешь, Дазай. Но смотри не перестарайся. – Конечно, директор. Но от этого одни плюсы – без рук он не будет таким привлекательным и зловещим. Сложно убеждать вступить на твою сторону тех, кто видит на твоем примере, к чему может привести борьба против нас. Мне, например, было бы очень неудобно завязывать петлю на шее с одной рукой! Да и без ног особо высоко нигде не повисишь... одни неудобства!

***

Дазай вышел из кабинета и, пройдя коридор, заглянул в офис. Внутри на кипах бумаг с включенной настольной лампой дремал Ацуши. Дазай не удержался и набросил на подопечного покрывало с дивана, не забыв помочь сэкономить Фукудзаве на счетах за электроэнергию. Ночь блестела. Фонари, горевшие ярко, призывно, светили только на главных улицах и совсем немного на ответвлениях. Темнота скрывала от города грязь улиц и ужасы смерти. В это время суток правила мафия. И не стоило мешать ей, проводя освещение. И Дазаю почему-то казалось, что отрубать конечности Достоевскому было бы как-то излишне жестоко. Можно было обойтись чем-то менее калечащим, но столь же сильным. А еще казалось, что сам Достоевский без лишних раздумий отрубил бы ему ноги, руки и голову. А затем переступил бы истекающие кровью обрубки и пошел туда, в темноту, дальше творить свои ужасающие преступления, и некому будет назначить ему наказание.