Каждый новый день

Ацуши не сдавался. В такие моменты он чувствовал себя Куникидой – идеалы превыше всего. Агентство – превыше морали. Он сидел на коленях, зажимая кровоточащую рану в боку, оставленную ножом одним из военных. Может быть, цена за смерть Достоевского была слишком высока. Тот военный забрал с собой жизнь Кенджи. Сейчас мальчику так не хватало присутствия Дазая, хотя бы незримого. Он надеялся, что наставник знал, что делал, когда попадал в заложники к противникам. Ацуши был уверен, что Дазая без его личного желания было не взять. Белоснежная шапка сияла на голове эспера не хуже короны. Кажется, он слышал что-то про царей, правивших в России много лет назад. Достоевский явно был одним из них. Если не по крови, то по стремлению быть свергнутым – точно. После гибели Кёки Достоевский будто сам подписал согласие на отречение от престола и казнь от руки Ацуши. Высокий, статный, черты лица мало чем напоминали русские – те были слишком простодушными, за словами других русских не часто пряталась ядовитая ложь. Достоевский же сам был ложью. И не казался злым, но всё равно рядом с ним ощущалась угроза. Он стоял выше, задрав подбородок. Белая меховая накидка делала его величественным, непобедимым. Ацуши до конца не хотелось пачкать её кровью, но пришлось. Тигренок стоял на ступенях, отделявших его от главного врага. И в своей голове он уже видел, как жизнь медленно покидает тело Достоевского. Алыми узорами сияют на его белой груди порезы от тигриных лап. – Сдавайся, – прозвучало бесчувственно. В этом был весь Фёдор. – Заткнись и сражайся! – выкрикнул в ответ Ацуши, делая шаг наверх по ступеням. – Стой, где стоишь, – предостерег Достоевский. – Ты нужен нам живым. Если сдашься сейчас – никто больше не погибнет. Больше никто? Откуда он знал, что среди них есть погибшие? Успели доложить так скоро? – Я не буду торговаться с тобой, подпольная крыса! Ты прав – больше никто не умрет, потому что ты поплатишься наконец за все преступления! Еще один шаг. Вызывающе, дерзко, особенно с учетом того, что до сих пор способность Достоевского не была рассекречена. – Дазай бы гордился тобой. Такое безрассудное желание умереть... – О чем ты? – грозные слова застряли в глотке. Внутри что-то заныло от нехорошего предчувствия. – Но меньшего я и не ждал от ученика Дазая. Но в отличие от его смерти, твоя смерть будет напрасной. Подумай об этом, когда сделаешь ещё шаг ко мне. Без колебаний Ацуши поднялся ещё на ступень выше. Глаза Достоевского сузились. На мгновение Ацуши показалось, что он остался удовлетворен непослушаением. – Где Дазай? – выкрикнул Ацуши, сжимая в кулак руку. – Там, где всегда мечтал оказаться. – Ты врёшь! Он не умер бы так просто! – Кто сказал, что он умер так же, как мальчик по имени Акутагава, пытавшийся уничтожить наш штаб... да ещё и в дневное время. Просто позор "Портовой мафии". Стратегию подобных операций я изучал ещё будучи мальчишкой. Он нарушил каждое правило. Про Акутагаву вспоминать не хотелось. Весть о том, что один из сильнейших членов мафии был жестоко убит небожителями, разлетелась быстро. Подробности знать не хотелось, но обрывки все равно доходили. Его замучили пытками, сравнивыми со средневековыми. Он не сказал ни слова. Тело выдано не было. Дазай предполагал, что отдавать было попросту нечего. – Он умер не напрасно, – несмотря на грозный взгляд, слова прозвучали неуверенно. – Как скажешь. – Отвечай, что с Дазаем? – страх пропитал Ацуши, хотя он пытался скрывать. – Воссоединился с создателем. Крик пронзил воздух, но Ацуши быстро превратил его в боевой клич. – Нет! Нет тебе веры! Ты врёшь! Достоевский любовался. И Ацуши видел – почему-то Достоевскому хотелось доказать, что он говорит правду. – Последние его слова абсолютно не соответствовали его девизу в течение жизни. Он сказал: "Нет, я не хочу. Умирать ещё рано." В носу защипало, а в груди пролилось раскаленное золото. Вероятно, то было сердце, ставшее камнем. А Достоевский продолжал: – Он знал, что вы не справитесь без его помощи. Что мы и можем наблюдать – как только Дазай перестал выходить на связь с вами, ваша защита рухнула. Тебе нет смысла бороться. Сдайся, и я гарантирую тебе безопасность. Как и тем, кто выжил. Демоны в глазах русского плясали вокруг костра его черных зрачков. Он не врал. Но он не говорил и правды. Глубоко внутри Ацуши замер, прислушиваясь к тому, как гулко и быстро билось его живое сердце. Оно не верило в смерть Йосано, Кенджи, Куникиды, Кёки и Фукудзавы, хотя все они произошли на глазах юноши. В смерть неубиваемого, умнейшего и самого удивительного человека, которого Ацуши только видел, верилось ещё меньше. Причин врать у Достоевского было более, чем достаточно. И столько же было причин сказать правду. Но Дазай всегда учил слушать только своё сердце. И тогда тигр выпустил когти.