Театр потерянных душ

      Айшель мчалась босиком по траве, минуя маленькие деревенские дома. Ни в одном из окон не горел свет. Вся деревня погрузилась в объятое луной молчание. Желтоватый диск холодно взирал с небес, пряча чернеющий бок за тучами. Айшель точно знала, что ей оставалось немного шагов, а дальше – тëмная река, но чтобы спуститься к ней, нужно было аккуратно сползти по глиняному обрыву. Позади оказался последний дом в деревне, и ивы из его двора лениво поцеловали ускользающий след Айшель.       – Эрн! – выкрикнула она, задыхаясь, и глянула вниз с обрыва.       На берегу виднелся человеческий силуэт, согнувшийся в три погибели, уткнувшийся лицом в песок и обнимавший себя за плечи.       Айшель мигом рванула к нему, будто никакого обрыва и не было: вспорхнула дикой птицей и опустилась на берег, не получив ни единой ссадины. Так она быстро оказалась у цели.       – Эрн! Что с тобой? – лепетала Айшель.       У еë ног лежал совсем тощий подросток и дрожал, впиваясь тонкими пальцами в сутулые плечи. Эрн поднял голову: всë лицо его было мокрым от слëз, на губах запеклась кровь. Но Айшель напугало другое: безжизненный взгляд, в изумрудных прорезях которого не проглядывали ни страх, ни тоска. Мутной пеленой зрачки заполонила немота.       Под грудью у Эрна лежал блокнот и пару вырванных страниц, плотно исписанных кривыми буквами.       – Эрн, не молчи, пожалуйста, – осторожно встряхнула его за плечи, глядя с опаской в пустые глаза.       Тогда губы Эрна чуть шелохнулись, и он едва слышно прохрипел:       – Я не могу больше...       Эрн неуклюже отпрянул, взглянул на книгу, и одинокая слезинка упала с ресницы на впалую щëку.       – Эрн? – спросила тихо, как вдруг вскрикнула: Эрн резко разорвал книгу по корешку. На песчаный берег посыпались листки. – Эрн!       – Не могу больше, – хрипел он, и рвал бумагу дрожащими руками. И с каждым разом всë отчаяннее и злее, срываясь на звериный рык: – Когда это уже кончится?       Айшель попыталась унять Эрна, обнять его, но он вырывался и только громче рыдал:       – Я не выдержу больше! – повторял Эрн в забытьи, судорожно кромсая листы на мелкие кусочки.       Айшель оглядела клочки бумаги, осторожно взяла один из-под рук Эрна и разорвала. Он поднял на неë широко распахнутые глаза, отчего в момент стало страшно, но ей показалось, что в ответ последовал слабый благодарный кивок.       Айшель рвала страницы, стараясь не вчитываться в слова.       – Если тебе больно, то я разделю эту боль с тобой. Я не оставлю тебя с ней, – говорила она. – Не хочешь говорить, что случилось – не надо. Но я тебя не брошу.       И Эрн, давясь слезами, упал и уткнулся лицом в колени Айшель. Он неустанно дрожал и держался пальцами за подол еë белой ночной сорочки.       Айшель продолжала расправляться с бумагой, изредка прерываясь, чтобы погладить Эрна по голове. Сквозь тонкую ткань рубашки на его спине торчали позвонки и рëбра. Он всë ещë издавал непонятные гортанные звуки, но в них наконец звучала жизнь. И Айшель привыкала к ним. Страх отступал. Она размеренно дышала и бережно поглаживала макушку Эрна и его спину, и он, как благодарный зверь, плотнее прижимался к еë ногам. Нечаянно Айшель бросила взгляд на один из кусков бумаг, на котором осталось целое предложение. В темноте различить его было тяжело. Но Айшель верила глазам, знала, что те не обманут еë. Она различила четыре неровных слова:       «Он снова это сделал».       Айшель тут же скомкала этот кусочек и бросила его в воду. Эрн поднялся и тоже начал избавляться от бумаги, лениво собирая по песку обрывки. Он чуть приоткрыл рот, чтобы дышать, и, казалось, хотел уже сказать что-то, но напрягся и опасливо огляделся по сторонам, как вдруг сверху раздался громкий мужской голос:       – Эй! Что тут происходит?

***

      Айшель приподняла тяжëлые веки и мученически простонала.       «Снова сон. Чëрт бы его побрал».       Айшель осмотрелась. Скомканное одеяло валялось у неë в ногах. На голых груди и животе лежали горячие мужские ладони, а со спины обдавало жаром большое, сильное тело и слышалось ровное дыхание. Чуть повернувшись, она увидела спящего Женю, который вдруг чуть поморщился и тоже открыл глаза.       – Доброе утро, – проговорил он, чуть помедлив, и протяжно зевнул, уткнувшись лбом в плечо Айшель. – Как ты?       Айшель перевернулась на другой бок, оказавшись тем самым с Женей лицом к лицу.       – Снова сон... Я уже это ненавижу...       – Расскажешь? – спросил Женя.       Айшель кивнула и хотела уже вылезти из объятий, как испуганно ахнула, заметив на тумбочке сгнивший букет лилий. К горлу подступил ком, а сердце сжалось от досады.       – Сегодня же куплю тебе новые. Уж из-за цветов явно не стоит расстраиваться, – сказал Женя уверенно, но достаточно нежно, чтобы ободрить Айшель. – Давай умоемся и за завтраком всë обсудим?       Айшель слабо улыбнулась и кивнула.       Женя встал с кровати, неторопливо оделся, поцеловал Айшель в губы, и вышел из спальни. Повисла тишина. Айшель сидела на кровати голая и совершенно растерянная: не было сил ни напрячь мозг, чтобы сгенерировать план дальнейших действий, ни поднять тело, чтобы пойти выбросить цветы. Только шум воды в другом конце квартиры отрезвил еë. Айшель неуклюже поднялась на ноги, закуталась в шëлковый чëрный халат и взяла в руки вазу. В ноздри ударил отвратительный запах гнили, а на тумбочке красовалась сложенная дважды пополам записка. Айшель плотно сомкнула челюсть и, сжав бумагу в кулаке, двинулась на кухню, где избавилась от почерневших цветов, а следом поспешила на балкон. Предварительно она забрала из сумки зажигалку.       «Знаете, Стефан... Идите к чëрту».       Эта мысль всколыхнула хмельную безмятежность Айшель. Сердце бешено забилось, ладони вспотели. Айшель раскрыла окно и поднесла горящую зажигалку к записке. Вместе с этим в коридоре раздались скрип двери и звук приближающихся шагов.       Айшель дëрнулась и судорожно двинула руку с зажигалкой к записке. Крик комом завис в горле. Айшель нервно сглотнула и, не веря своим глазам, громко выругалась.       Пламя было чëрным.       – Что за запах? – крикнул Женя, услышав отдалëнно знакомые нотки. Он быстро пришёл в спальню, неся в руках стакан с водой, а увидев пламя, рванул на балкон. – Чëрт, что это такое?!       Женя вырвал из рук Айшель листок. Бросать в окно было опасно – прямо под ними располагалось большое цветущее дерево. Не долго думая, Женя кинул записку в стакан.       Айшель стояла в углу, закрыв рот руками и мелко подрагивая. Вода окрасилась в чернильно-чëрный цвет и стала густой. На балконе витал запах сырого мха и ладана. Она внимательно следила за Женей: как он хмурится, болтает жидкость в стакане и судорожно дышит, затем расправляет плечи, делает глубокий вздох и строго спрашивает:       – Не хочешь ничего рассказать?       Показалось, что карие Женины глаза загорелись янтарно-жëлтым, точно у свирепого тигра, но на лице его не дрогнул ни один мускул.       – Хочу, но за завтраком, – жалобно проговорила Айшель и хотела уже скользнуть в спальню, но Женя преградил проход.       – Нет, сейчас.

***

      Тесные улочки сменяли друг друга. Прохладное утро туманилось. Под серым небом все дома в посëлке выглядели одинаково: светлые, с пëстрыми черепичными крышами, испещрëнные множеством окошек. Сады тускнели под бледным лучом солнца, совсем не греющим, но слепящим глаза.       Ехали Женя и Айшель молча, изредка обмениваясь короткими репликами. Женя задавал вопросы и, получая негромкие и жалкие ответы Айшель, тяжело вздыхал. Периодически он поглядывал на неë, вжавшуюся в спинку кресла и печально глядящую на сельскую улицу, и сердце сжималось.       – Ты хоть не обожглась? – тихо спросил Женя.       – Нет, – коротко ответила Айшель.       Женя помолчал, сдвинул очки ближе к переносице и неторопливо продолжил:       – Извини, что повëл себя так. Мне явно не стоило ругаться и повышать голос.       Айшель изумлëнно распахнула глаза.       – Ты-то за что извиняешься? Это я виновата, что не сказала обо всём заранее. Прости меня за это.       Их автомобиль притормозил у ворот одноэтажного кремового дома. Женя глянул на Айшель, улыбнулся уголками рта, и она легонько поцеловала его в нос.       – Давай договоримся, что впредь мы не будем друг от друга что-то умалчивать. Всë же всегда проще решать проблемы вместе, чем по одиночке.       – Хорошо, – прошептала Айшель и нежно улыбнулась.       Раздался скрежет калитки. Айшель обернулась и увидела долговязого пожилого мужчину. Загар лежал пятнами на его изрытой морщинами коже. Сквозь фуражку проглядывали тëмно-серые, с частыми прорезями седины, волосы. Борода и вовсе была белой. Старик щурился и улыбался. Айшель быстро выскочила из машины и помчалась к нему.       – Дедушка, здравствуй! – пропела она и осторожно заключила сутулую старческую фигуру в объятия.       Джахид хрипло посмеивался, а заприметив Женю, подозвал его и крепко пожал руку. Сухая костлявая ладонь напомнила лапу птицы, и длинный горбатый нос походил на клюв. В старого, насмешливого ворона превратился Джахид, но в глазах Айшель он выглядел необычайно милым.       – Какими судьбами у нас? – спросил он и сложил руки в замок перед собой.       – Проведать вас решили. Так давно не виделись, – ответила Айшель.       Джахид кивнул и пропустил гостей во двор. Шëл он медленно, но размашисто, так что спустя пару мгновений оказался на пороге дома. За дверью слышались торопливые шаги и эмоциональные женские голоса.       Дверь резко распахнулась, и оттуда вышли навстречу гостям Лейла и Валентина Николаевна. Первая мигом заключила в объятия и Айшель, и Женю, а вторая стояла позади, одаривая их сдержанным, но добродушным приветствием.       – Я так по вам скучала! – залепетала Лейла и радостно расцеловала гостей в щëки. – Вы завтракали? Мы сейчас быстро всë приготовим! Заходите!       Дом Алиевых хоть и имел один этаж, зато вмещал, казалось, очень много комнат, бесконечный лабиринт которых сбивал с толку.       Вся семья расположилась в просторной гостиной, одна половина которой была занята массивными диваном и креслами с восточными узорами, а вторая – покрытыми сияющим лаком столом и стульями из тëмного дерева. Песочные стены, отделанные штукатуркой, были увешаны фотографиями со всеми членами семьи. Айшель огляделась: давно она не посещала родной дом, даже забыла, как много в нëм ковров с различными орнаментами.       Она села в кресло, а Джахид и Женя – на диван. Но безмятежность длилась не долго.       – А ты чего расселась? – спросила Лейла у Айшель и усмехнулась. – Хотела есть? Пошли готовить.       Та изумлëнно поморгала, хотела уже было возразить, но, встретившись с пылкими глазами матери, быстро потеряла решимость: встала с кресла и поплелась на кухню. Валентина Николаевна посмеялась и похлопала еë по плечу.       – Пойдëм, милая. Ты думаешь, где твой отец? Он не выдержал Лейлу и сбежал в институт.       – Мама! – крикнула Лейла от досады. Но всë же радость встречи была сильнее, и она мигом преобразилась, говоря привычно ласково: – Айшель, как прошëл твой отпуск в Баку? Как поживает Лале?       При упоминании Лале Валентина Николаевна заметно напряглась. Еë душа представляла собой могучего стального скорпиона. Он встал на дыбы, и на кончике жала образовался прозрачный яд.       – Отпуск выдался довольно-таки хороший. Хотя если можно его так назвать: я ведь всë равно работала, пусть и удалëнно. А Лале... По-моему, она хорошо чувствовала себя, но меня смутило, как она оставляет на виду фотографию своего мужа. Я думала, вдовы специально стараются избавиться от напоминания о супруге.       – А она с фотографией не разговаривала? – спросила Валентина Николаевна и горько усмехнулась.       – Разговаривала иногда, – растерянно проговорила Айшель.       – Понятно, у бабки крыша поехала.       Лейла погрустнела. Поджимая губы и бледнея, она принялась резать дольками фрукты.       Еë душа походила на белоснежного лебедя с сапфировыми глазами. Птица взметнулась в воздух и рванула за спину скорпиона.       – Я думала, она оправилась от его смерти. А тут вот что... – вздохнула Валентина Николаевна. Айшель глянула на скорпиона и поняла, что из жала на самом деле сочится не яд, а слеза. – Как Эрнест умер, Лале больше никогда в России не была. Сказала, больно тут находиться: слишком много воспоминаний. Ну и уехала она в Баку с детьми.       – А Айшель?       Валентина Николаевна повела бровями, будто на секунду подумала, что Айшель заговорила о себе в третьем лице, но быстро опомнилась.       – Вы так редко говорили о ней и об Эрне.       – Говорили, и говорили много, просто ты не интересовалась. А что про Айшель мне сказать? Мы, если честно, не много с ней общались. Я толком ничего о ней и не знаю. Лучше дедушку спроси, он расскажет больше.       – Она жила в России?       – Жила. Но, знаешь, тоже, как Эрн умер, перебралась с мужем в Баку. Она приезжала иногда в Москву на праздники. И на твоих днях рождения была, просто ты маленькая была, поэтому не помнишь еë.       – Сколько ей было лет?       – Шестьдесят три, вроде. Недолго пожила, но умерла своей смертью. Эрн в пятьдесят пять умер. Рак лëгких.       – Эрнест хорошим был человеком, – негромко сказала Лейла.       – Да, и Лале. Они с Эрном очень нам помогли. Когда родился Исмаил, нам некому было его доверить: Джахид наотрез отказался просить у родителей помощи, а мои нашего брака не хотели и ребёнку не обрадовались. Лале сама вызвалась помочь нам, заботилась об Исмаиле. А я так стыдилась, даже не знала, как еë благодарить.       В гостиной раздался знакомый женский голос. Айшель выглянула и увидела Женину мать, Наталью Григорьевну. Та обнимала Женю и что-то тихо ему говорила. Заприметив Айшель, она широко улыбнулась и сама подошла с ней обняться.       – Здравствуйте, – стеснительно проговорила Айшель.       – Здравствуй! Как ты?       – Всë хорошо, спасибо.       Наталья Григорьевна была полноватой женщиной среднего роста. Симпатичной, но не сильно приметной. Одета она была в скромный серый спортивный костюм. Волосы короткие, забавно вьющиеся, точно рожки. Но сквозь русые, с редкой сединой на висках, завитках, выглядывали изящные серьги из белого золота с синими камнями.       Душа Натальи Григорьевны выглядела, точно сказочный кораблик: небольшой, с лазурными, как само небо, парусами.       – Как чувствует себя Василий Юрьевич? – спросила Айшель.       Женя усмехнулся: они переглянулись с матерью, подумав, судя по всему, об одной и той же шутке.       – Лучше. Уехал на рыбалку, сказал, будет духовно очищаться от нашей с Женей негативной энергетики, – ответила и деловито положила руки на талию. – А я пока тоже очищаюсь, но уже от его энергетики.       Айшель посмеялась, а сама мельком прислушалась: Джахид, крехтя, поднялся с дивана и негромко буркнул:       «Ну как всегда... Бабские разговоры».       Готовку пришлось бросить. Лейла кинулась встречать гостью, а Валентина Николаевна подала на стол то, что они успели собрать.       Все уселись за стол, и Валентина Николаева недовольно шикнула, увидев демонстративно пустое место Джахида.       – Айшель, позови дедушку.       Та кивнула и побежала на улицу, но с порога нигде не сумела заприметить фигуру дедушки. К счастью, Айшель знала, где он любил бывать. Минуя бегом виноградник, она нашла беседку, внутри которой на плетëном стуле сидел Джахид и читал книгу в тëмно-зелëной обложке. Блеснули золотые буквы: «Так говорил Заратустра».       – Ты чего ушëл? – спросила Айшель, тяжело дыша.       – Вроде, недолго бежала, а такая одышка. Куришь, что ли? – отчеканил Джахид, подозрительно щурясь.       – Вопросом на вопрос отвечать – это как-то не по-азербайджански.       Джахид хрипло рассмеялся и опустил глаза в пол.       – Не хочу я есть. Да и шума они наделали: Лейла и Наташа. Подумал, тут в тишине посижу.       – Я тебе мешаю? – смутилась Айшель.       – Нет, – глаза Джахида радостно блеснули, и он протянул тощую руку в сторону кресла напротив. – Вам тут всегда рады, госпожа.       Айшель заулыбалась и, сев в кресло, подвинула его так, чтобы быть поближе к дедушке.       – Слушай, у меня есть к тебе один разговор... Лале много мне рассказывала про твоих сестру и брата: Айшель и Эрна. Может, я ошибаюсь, но ты о них мне совсем мало рассказывал.       – Да я думал, тебе неинтересно. Не стал нарочно лезть с разговорами о них.       – До недавних пор мне и правда не было сильно интересно. Но теперь всë по-другому.       – И что ты хочешь, чтобы я рассказал?       Айшель помедлила, а затем сказала:       – Всë, что захочешь.       Джахид пригладил бороду, откинулся на спинку стула и призадумался. Айшель догадалась, что прежде никто не озадачивал его такими вопросами.       – Началось всë в году так пятьдесят третьем. Я был самым младшим ребëнком в семье. В год моего рождения родители решили переехать в Москву, Эрну и Айшель тогда было по восемь лет: они двойнëвые, – прокашлялся. – Отец наш в Москве устроился, преподавать историю в МГУ. Как ты заметила, у нас, считай, вся чета учителей.       Вдалеке раздался голос Валентины Николаевны. Она кричала с порога:       – А ну-ка быстро все за стол!       Джахид улыбнулся и крикнул в ответ:       – Валька! Не мешай! У нас важный разговор!       Айшель даже содрогнулась: никогда прежде не слышала, чтобы Джахид кричал. Хрипотца в его голосе отдавала лязгом металла. Зато душа-солнце радостно сияло под потолком беседки, одаривая приветливой улыбкой Айшель.       – Так вот. Отец у нас был человеком очень строгим. Даже жестоким. Эрну больше всех доставалось, он в особенности был упрямый. Отец это очень сильно не любил, поэтому наказывал за лишнее слово или действие. Но Эрн всегда делал всë по-своему. Вот он и стал не учителем, а архитектором. А я всë детство ходил за ним, как хвостик, и мечтал быть похожим. Конечно, не совсем получилось. Эрн сам по себе был какой-то... Не такой, как все.       – А в чëм его непохожесть была?       – Не знаю. Порой это просто чувствуешь, а объяснить самому себе не можешь, почему так.       – А Айшель?       – Айшель... Знаешь, как бывает: близнецы, а совершенно разные. Эти наоборот, были очень похожи. Оба те ещë упрямцы, но очень семейные по натуре своей люди: ничего для родных людей не жалели. Всë самое лучшее отдавали своим детям. Умные были оба, а надо мной постоянно смеялись: я туповат был, – рассмеялся Джахид. – Они могли и пошутить, мол, подобрали меня с улицы родители. Но я всегда знал, что они любят меня. И всю жизнь приходили мне на помощь.       – А кем работала Айшель?       – Отучилась на математика, но я и не помню, чтобы она работала... Я, по правде говоря, плохо помню их юными, ибо сам был ребëнком. У меня более-менее чëткие воспоминания, где они либо подростки, либо уже взрослые. И вот Айшель… я вспоминаю только, как она дома с детьми сидела.       Айшель негромко усмехнулась. Приятно было так сидеть с дедушкой — правда, иногда становилось прохладно, и даже под плотным слоем одежды пробегали мурашки.       – А еë муж Самир?       – Самир архитектором работал. Они с Эрном на учëбе познакомились. Эрн как узнал, что Самир не женат, быстренько сосватал его Айшель. Вот и... поженились.       Говорили они дальше недолго. Становилось нестерпимо холодно. Айшель и Джахид зашли в дом и сели за стол вместе со всеми.       – Вернулись, – шикнула ядовито Валентина Николаевна.       – Вернулись! – передразнил еë Джахид и нахально ухмыльнулся.       Айшель, шмыгнув носом, принялась уплетать завтрак: блины с фруктами.       – Замëрзла? – негромко спросил еë Женя.       – Ага, – улыбнулась Айшель и глотнула кофе.       – Как дела на работе? – поинтересовалась Наталья Григорьевна.       Пока Айшель жевала блин, Женя сам ответил:       – Всë хорошо, правда, свободного времени стало значительно меньше: нам дали заказ на организацию свадьбы.       – Свадьба... А какие сроки?       Женя нервно ухмыльнулся:       – До двадцатого сентября.       Валентина Николаевна нахмурилась и вопросительно глянула на Джахида. Негодовали и Лейла с Натальей Григорьевной.       – Что за люди, которые за месяц организовывают свадьбу? – спросила последняя, выгнув бровь.       – Богатые поляки, – ответил Женя.       – Взяли хоть доплату за срочность?       – Конечно. Они щедро платят, но сам факт, что всë так быстро… – протянул Женя, задумавшись. – Пришли с такой уверенностью, будто кроме них у нас нет клиентов.       – Они правы?       – Нет. Есть клиенты, но как по иронии, они все либо значительно раньше, либо после двадцатого.       – Что ж, я рада, но будьте готовы, что на следующей неделе к вам собирается ревизор.       – Ревизор? – переспросила Айшель насмешливо.       Женя хмыкнул. Сделав последний глоток чая и отставив в сторону посуду, он сказал:       – Да, но я предпочитаю называть его папой.

***

      Мрак сгустился к ночи, приглушив свет ярких августовских созвездий. Только луна подозрительно выглядывала из-за туч и горела тревожным бледно-жëлтым светом. Вкрадчиво перешëптывались изумрудные листья винограда. В их прохладной тени притаились тяжëлые гроздья.       По вымощенной галькой дорожке, ведущей к беседке, бежал янтарный отблеск камина.       Айшель сидела в плетëном стуле, в том же, что и во время разговора с дедушкой Джахидом, закутавшись в шерстяной плед. Рядом расположился Женя, одетый в джинсовую куртку, а напротив – Валентина Николаевна. Закинув ногу на ногу и пряча руки под плед крупной вязки, она размеренно дышала прохладным ночным воздухом. Пламя едва озарило еë бледное, матовое лицо, испещрëнное глубокими морщинами. Валентина Николаевна сидела, прикрыв глаза, всë никак не начиная сеанс психотерапии.       – Я нужна вам в роли семейного психолога? – спросила Валентина Николаевна и наконец приоткрыла глаза. Она оглядела сидящих перед ней Женю и Айшель, и в мутном, тускло-голубом омуте неожиданно сверкнул хищный блеск, подобный молнии. – Или, всë же, я побуду этим вечером милой бабушкой-советчицей?       Женя задумчиво усмехнулся, и Айшель поняла, почему. Та же мысль посетила и еë саму:       «Милой бабушкой? Серьëзно?»       – А что ты смеëшься, Женька? Признаюсь, опыта работы милой и заботливой бабушкой у меня мало. Но с точки зрения моей основной специальности, я могу быть только ей. Иначе я – плохой психотерапевт.       – Вас никто не осудит, Валентина Николаевна. Просто вопрос, о котором пойдëт речь, потребует ваших профессиональных знаний. Решайте сами, кем быть, но без вашей помощи вряд ли что-то удастся решить.       Айшель на секунду подумала, что совсем лишняя здесь: она не умела коммуницировать с бабушкой так, как умел это Женя. На удивление, его она охотно слушала, даже уважала. Именно уважала, иначе никак не объяснить, как ластился у Жениных ног стальной скорпион.       – Мне нужна твоя помощь в толковании снов, – вмешалась Айшель.       – Если помощь нужна именно тебе, то нам стоит говорить вдвоëм.       – Нет, Женя останется. Он... мой антистресс, если можно так выразиться.       Женя вопросительно вскинул брови, но возражать не стал. Только бережно накрыл ладонью ладонь Айшель, которая лежала на подлокотнике стула.       Валентина Николаевна по-доброму ухмыльнулась и слегка прищурилась.       – Хорошо, продолжай.       – Мне снится Азербайджан, но не мои будни в нëм, а будто фрагменты жизни Айшель и Эрнеста.       Валентина Николаевна заметно напряглась. Еë взгляд потемнел, а дыхание стало реже.       – Давай сразу уточним: это просто фантазийные сюжеты с их участием? Или тебе снятся истории, которые рассказывала тебе Лале?       – Второе. Пока этих снов было всего три, и первые два действительно совпадали с историями, которые рассказала мне Лале. Но последний – нет.       – Когда тебе начали сниться эти сны?       – В первую же ночь в Москве.       Айшель пересказала сновидения, бегло поглядывая на Женю: он гладил еë прохладную ладонь своей горячей и внимательно наблюдал исподлобья за тем, как растворяется под жаром кожи и мягкого пледа тревога в раскосых глазах.       – Но сегодняшний сон был совсем другой. Будто я иду к какой-то реке, на берегу которой сидел Эрн. Там он совсем юный, я бы даже сказала, подросток. И рвëт какую-то книгу. Я подхожу к нему, пытаюсь успокоить, а у него будто крышу снесло: начал рыдать и вырываться. По итогу мы вместе рвали книгу, а потом услышали, будто кто-то нас зовëт. Я не поняла, что за голос. Я думала, меня звал Женя, но он спал тогда.       Валентина Николаевна нахмурилась и задумчиво постучала пальцами по подлокотнику стула.       Раздался звук крадущихся шагов. Листья виноградника притихли, и пламень в камине перестал шуметь. Айшель вздрогнула и чуть сжала Женину ладонь. Женя прищурился, но держался спокойно.       Вдоль дорожки растянулась длинная сутулая тень, и следом из-за угла вышел дедушка Джахид с подносом в руках, на котором расположились фарфоровые кружки с ароматным чаем. Поняв, что все его заметили, он перестал красться и пошëл с привычным шарканьем. Будто не замечая напряжëнной тишины, воцарившейся вокруг, Джахид неторопливо прошëл в беседку, поставил поднос на столик и уселся в свободное кресло.       Айшель молчала, плотно сжимая губы, а Валентина Николаевна, прищурившись, едко бросила:       – Подслушивал?       – Да это вы шептались так, что было слышно в Шемахе, – сказал Джахид спокойно. – А с вашей стороны очень не красиво шептаться о моих брате и сестре в тайне от меня.       Всем стало жутко неловко, даже Жене, который в обсуждении не принимал участия. Скорпион Валентины Николаевны опасливо забился под стул Джахида, но внешне она держалась как ни в чëм не бывало.       – Извини, – жалобно проговорила Айшель.       Джахид нежно посмотрел на неë. Душа-солнце, прежде таинственно потухшая, разгорелась с новой силой, озаряя и Айшель, и Женю, и даже язвительную Валентину Николаевну золотистым светом.       – Эрн бы ни за что книг не разорвал, – сказал Джахид. – Но я помню, что лет в пятнадцать у него был дневник, который он постоянно прятал. Айшель мне однажды поручила его найти. Ну я нашëл, только Эрн быстро обо всëм узнал. А после я этот дневник никогда не видел. Возможно, Эрн его действительно разорвал.       – Что могло случиться такого накануне, чтобы он сделал это? – спросил Женя.       – Не знаю. Я тогда совсем ребëнком был, Эрн и Айшель меня в свои дела не посвящали, – Джахид нахмурился, следя за тем, как колыхал ветер гроздья винограда. – Я помню только, что когда Эрн увидел свой дневник в руках Айшель, то был в ярости, но ни на кого из нас голоса не повысил.       Джахид глотнул горячего чая и распаленно выдохнул. Валентина Николаевна зло зыркнула на него: не любила подобные звуки. Айшель смекнула, что дедушка Джахид нарочно еë дразнил — по обычаю, просто так. Точнее, из вредности.       – Это всë замечательно, но почему мне это снится? – робко вмешалась Айшель.       Валентина Николаевна расправила плечи и заговорила деловито:       – Давай логически размышлять: тебя ведь поразила поездка в Азербайджан, в том числе истории об Эрне и Айшель. Верно?       – Да.       – Судя по всему, зацепил Эрн сильнее. Но подсознательно ты отождествляешь себя с той Айшель. Поэтому снятся именно такие сны, где они вдвоём, – немного помолчав, Валентина Николаевна добавила: – Есть много трактовок снов. Я сторонница трактовки Юнга, что нам снятся люди, качества которых мы хотели бы приобрести сами или, наоборот, бежим от них, открещиваемся. Так, возможно, тебя зацепило что-то в Эрне: всë же, я не знаю, что именно рассказывала Лале. А от судьбы Айшель ты как раз и бежишь.       – Но как ты объяснишь последний сон?       Воцарилась тишина. Айшель оглядела всех присутствующих. Пламень камина озарял их лица таинственным янтарным блеском, очертив лишь контуры скул, носов и дуг бровей. Так свет свободно скользнул вдоль Жениного расслабленного лица. Женя осторожно подал Айшель кружку с чаем и свободно откинулся к плетëной спинке стула. Джахид сидел, раскинув в разные стороны локти, и с вызовом глядел на Валентину Николаевну. Та поморщилась, и чëрные тени пролегли вдоль глубоких линий морщин.       – Ты порочишь мою профессиональную честь, – шикнула Валентина Николаевна.       – Ой, психолох Валентинка Николавна запереживала о своей профессиональной чести, – съязвил Джахид, нарочито говоря с акцентом.       Женя незаметно хохотнул, уткнувшись лицом в плечо Айшель. Та тоже засмеялась. Зато Валентина Николаевна ущипнула Джахида за руку:       – Молчи! Пень старый... – буркнула она. Хмурясь, закуталась посильнее в плед, чтобы Джахид не смог ущипнуть еë в ответ и заговорила быстро и монотонно тихо: – Знаешь, я верю в то, что это связь с родом. Я не могу быть уверенной в том, что последний твой сон был наяву, но тем не менее, попробуй начать конспектировать всë, что тебе снится. Записывай подробности. Если появится что-то необычное, спроси меня или дедушку. А лучше Лале, если у тебя сохранился еë номер телефона. Но об этом сне ты вряд ли что-то узнаешь.       – А если это действительно было, как Айшель умудряется в снах воспроизводить события прошлого? – спросил Женя.       – Это уже мистика, а Айшель в ней толк знает больше меня, – Валентина Николаевна вытянула руку из-под пледа и опасливо глянула на Джахида. – Дай угадаю, уже перебирала варианты, мол, это проклятье рода или попытка душ Эрна и Айшель связаться с тобой?       Женя и Айшель переглянулись, а в голове у них возникла одна общая мысль:       «А что если?»