Театр потерянных душ

      С ароматами ванили и терпкой вишни по квартире растекалась музыка. Возле стола остался лежать пакет с покупками, пока в полумраке помещения кружились весëлые тени. Маша двигалась вглубь, маня Антона лëгким жестом руки. Она бросила на стул просторный пиджак, будто избавившись от доспехов, и осталась танцевать в чëрном топе, совсем тоненькая, бледная и хрупкая. Видя еë такую, Антон нарочно приближался в танце, а когда оказался совсем вплотную, подхватил Машу на руки и закружил. Та вскрикнула, а затем рассмеялась, вцепившись пальцами в чужие плечи и обхватив ногами талию.       – Я тяжëлая, отпусти! – говорила она, сильнее хватаясь за Антона.       – Ты тяжëлая?! – комично возмутился Антон. – Да ты легче воздуха!       – Поэтому ты решил попытаться это исправить пиццей? – едко бросила Маша. – Предупреждаю сразу: готовка – это не моë. Я даже кусок колбасы ровно отрезать не могу.       – Это не трудно. Я помогу, если что-то будет не получаться.       Антон отпустил Машу, и та, поправив тонкую бретель, шагнула к пакету с продуктами, предварительно проворчав:       – Могли бы и в карты поиграть.       Машина кухня была не особо большой, но, тем не менее, вмещала в одном помещении и столовую. На столе стоял первый, подаренный Антоном букет красных роз. Рядом лежал новый, собранный из голубых гортензий. Женин совет сработал наилучшим образом: Маша искренне обрадовалась, и будто бы еë глаза, доселе леденяще холодные и серые, стали в цвет подаренным гортензиям.       Маша включила свет и заглушила музыку.       – Точно, тапочки, я забыла! – воскликнула она, заметив босые ноги Антона. – Так, располагайся пока, а я найду тапочки и разберусь с цветами. А то с твоими танцами совсем забылась.       Плиты цвета слоновой кости действительно обжигали ноги колючим холодом, поэтому Антон с удовольствием скользнул в пушистые тапочки. Оглядевшись, он заметил цветущие на стенах насыщенные синие бутоны неведомых растений, а над светлыми столешницами – мелкую, блестящую жемчугом, мозаику. Тем временам в дверном проëме показалась сонная мордочка Машиной лысой кошки – Геллы. Та оглядела комнату пугающе странными голубыми глазами и вдруг прошмыгнула под стол.       Антон разобрал пакет с продуктами и устроился у столешницы. Перед ним лежали свежие томаты, ароматная моцарелла и шампиньоны. В холодильнике своего времени ожидала копчëная колбаса. Решено было не усложнять готовку пиццы, а собрать еë из простых элементов. И тем не менее, Антон чувствовал гулкую, как лихой сквозняк, тревогу. Маша поставила в графин, наполненный водой, букет гортензий. Слегка усмехнувшись, она сказала:       – Мне правда нравятся цветы, которые ты даришь, но скоро у меня не хватит ваз для них.       Она шагнула к Антону за спину и легонько пробежалась кончиками прохладных пальцев по его позвоночнику.       – Я просто не знал, что тебе нравится, – ответил Антон, неловко улыбаясь. – Подумал, цветы – проверенный способ сделать тебе приятно.       – Ты хочешь знать, что мне нравится?       Антон вспыхнул и резко сунул Маше в руки томаты, а затем, стесняясь, ответил:       – Да, хочу, – немного помолчав, добавил: – Я буду делать тесто. Вымой пока помидоры.       Маша едва заметно ухмыльнулась, лениво волоча ноги в сторону раковины. Тем временем кошка, играясь, чуть тронула лапкой из-под стола Машину ногу.       – Речь о том, какие подарки я хочу получать, так?       – Да.       – По правде говоря, я не люблю принимать подарки. Не знаю, почему, просто чувствую себя неуютно в такие моменты.       – Тогда извини, – вырвалось вдруг у Антона, и он виновато сжал губы, жалея то ли о сказанном, то ли о подарках, которые мечтал подарить в скором времени Маше.       – Нет, что ты, не за что извиняться! – взволнованно залепетала Маша. – Я просто люблю больше дарить, чем получать. Поэтому с радостью послушаю, что нравится и тебе.       – Я расскажу, когда ты ответишь на мой вопрос.       Маша вернулась за столешницу, где Антон, не торопясь, уже начинал готовить тесто. Невольно она засмотрелась на его руки: свет люстры заманчиво оттенял выступающие вены. Готовил Антон действительно с чувством, и в каждом движении его, уверенном и сильном, Маша находила нечто притягательное, чему не находила объяснений. Ознобом било по телу чужое ожидание.       «А что говорить?»       – Ты меня прямо-таки озадачил, – нервно усмехнулась Маша, и, встретившись с Антоном взглядами, вдруг отвернулась. – Я в принципе люблю пробовать что-то новое. В последнее время жизнь погрузилась в рутину, поэтому рада была бы любому необычному опыту.       Антон загадочно улыбнулся, и Маша, подхватив его настроение, спросила:       – Ты тоже об этом подумал?       – Не знаю. Давай вместе скажем.       Высчитав синхронно три секунды, они произнесли, каждый своё:       – Свингер-пати! – воскликнула Маша.       – Керамика, – выдал наперекор Антон.       Глядя мгновение друг другу в глаза, изумлëнные, они вдруг хором рассмеялись. Маша закрыла рот руками, зажмурившись, и покраснев.       – Я учту твои предпочтения, – проговорил Антон сквозь смех, смахивая с ресниц слезинку.       Было решено разделить обязанности поровну: пока Антон готовил тесто, Маша понемногу резала ингридиенты. В этом она в действительности не отличалась искусностью: ломтики колбасы получались комично кривыми, то до прозрачного тонкими, то слишком толстыми. Антон не смеялся над этим, хотя, Маша была уверена, что хотел. Она и сама над собой хохотала. Всё происходящее казалось ей смешным. Казалось, даже злорадный месяц за окном веселился, роняя по небу жемчужные искры.       – А тебе что нравится? – спросила Маша, покончив с нарезкой ингредиентов.       – Я люблю всякие вещи, связанные с искусством: статуэтки, фотографии, картины... Сейчас пытаюсь обустроить съëмную квартиру, – на момент он запнулся, а затем вдруг затараторил эмоционально: – Не квартира, а шарашкина контора, честное слово! Фотки смотрю: хорошая, светлая, аккуратная. Приезжаю на место, а мебель вся старая и вонючая. Диван как будто из кирпичей сляпали и чехлом поверх накрыли, ей-богу. Я вот помаленьку сглаживаю обстановку: недавно статуэтку купил... – голос его дрогнул, и Антон вновь заговорил привычным спокойным голосом: – Лошадка такая красивая, расписанная под гжель. Она меня как-то отвлекает.       – А переезжай ко мне, – бросила Маша дерзко.       Антон от неожиданности встал, невольно приоткрыв рот. Он часто заморгал, хмурясь и недоверчиво глядя на Машу, будто думал, что ему эти слова послышались.       – Ну что с тобой? – Маша тронула плечо Антона, и он, слабо дëрнувшись, посмотрел ей в глаза.       Машу будто раскалëнным железом ударили от этого взгляда. Глаза зеленовато-карие, с брызгами золота у широкого зрачка, серьëзные и пронзительные, уставились прямиком ей в душу. Так даже Айшель на Машу никогда не смотрела, отчего невольно становилось страшно.       – Я подумаю над твоим предложением, – бросил Антон и загадочно повëл густой бровью.       И всё же вечер был резок и весел. Он был наполнен взволнованными разговорами на самые разные темы. И Маша чувствовала: она пьяна счастьем. Она ранена им, истерзана и обсмеяна, будто вся их с Антоном история была одной малой комедией для богов.       – А ты веришь в жизнь после смерти? – спросила вдруг Маша, садясь на подоконник.       Тем временем Антон поставил в духовку пиццу, а закрыв дверцу, немного нервно погладил лысую кошку по голове. Та доверчиво прильнула к его горячей ладони, жмурясь и мурлыкая.       – Мне кажется, конец это всегда новое начало. Потому и смерть, я думаю, тоже своего рода трансформация... не знаю, души? А ты веришь?       Маша слушала, затаив дыхание, а когда наступил черëд ей отвечать на вопросы, сказала тихо, но уверенно:       – Да.       – А ты как-то пришла к этому с годами или всегда верила?       Антон нарезал круги по комнате, вслушиваясь в странный шум, доносящийся этажом выше, безуспешно пытаясь его распознать. Зато, Маше он, судя по всему, оказался знаком. Пока Антон приближался к ней, она глядела в потолок, ухмыляясь. Оказавшись совсем вплотную, он уловил еë неровное дыхание и напряжëнность стана.       Маша оценивающе глянула сначала влево, затем в право: окружена. Пока сидела, задумавшись, не заметила, как Антон выставил по обе стороны от неë руки.       – Знаешь, наверное, я с течением времени это всë осознала. На меня в этом плане положительно повлияла Айшель: она первой рассказала мне о своих представлениях. Я долго не принимала этого, ибо росла среди атеистов, а по итогу пришла к выводу, что всё же мне её идеи близки, – говорила Маша монотонно, не отрывая глаз от розоватой кожи Геллы, лелея ту, а вот лицо Антона напротив еë странно смущало. – А ты?       – Я с детства об этом думал и почему-то пришёл к такой мысли, что человек после смерти ещё живёт какие-то жизни. Я тогда ещё не знал, что такое реинкарнация. Думал долго, что являюсь гением, раз такое придумал, а потом оказалось, что всё изобретено было задолго до меня.       Маша усмехнулась, и руки еë невольно легли на руки Антона.       – А карма есть? – продолжала Маша, склонив белëсую голову на бок.       – Однозначно есть.       – А ты про ту карму, что идет из прошлой жизни или за наши поступки в этой?       – Про обе, – уверял Антон. – Я вообще верю в справедливость вселенскую. Часто людям не хочется признавать этого, но всё, что мы имеем – следствие наших дел. Хоть в этой, хоть в прошлых жизнях.       Маша долго была совершенно серьëзна, но по подушечкам пальцев пробегали электрические токи, и она вдруг неловко улыбнулась:       – Как тебе кажется, кем ты был в прошлой жизни?       – Знаешь, иногда кажется, что я был вот как та гжельская лошадка. На мне что в той, что в этой жизнях ездят, – сказал Антон, и Маша, тихо смеясь, обняла его за шею.       – Не поверишь, я хотела сказать о себе то же самое.       Антон усмехнулся и хотел было отстраниться, но Маша невольно потянулась за ним, не покидая объятий.       Тогда Антон не нашëл выхода лучше, чем просто обнять Машу в ответ. Тем временем на верхнем этаже раздался пронзительный визг пружин, а следом – протяжный, громкий, сладострастный стон.       – А вот никчëмные актрисы будут вечно обречены имитировать оргазм, – вдруг бросила Маша, и Антон засмеялся. – Ты останешься у меня сегодня ночевать?       – Хочешь отомстить соседке?       Гелла запрыгнула на подоконник и принялась укладываться спать на мягкой подушке.       Маша наклонилась над ухом Антона и прошептала ему:       – Хочу ощутить то же блаженство, что и она.

***

      Месяц, хмурясь, зорко глядел в окно квартиры Жени и Айшель. Ветер гудел, эхом гоня по Москве стремительный рокот автомобилей.       На столе лежала одинокая карта, которая изображала седовласого старика: то ли странника, то ли одинокого монаха, забравшегося на вершину горы. В одной его руке был посох, а в другой – фонарь, который проливал свет во мраке ночи и показывал: рядом ни души.       Айшель затянулась, как вдруг подавилась табачным дымом и нечаянно выронила окурок. Пепел дрогнул и, подхватываемый ветром, упал на римскую шестëрку на карте.       На балкон выскочил Женя, неся в руках плед.       – Вот какого чëрта ты вышла на балкон в одном халате? – проворчал он и накинул на плечи Айшель пушистый плед. – Пойдëм обратно в спальню.       – Да мне не холодно, – прохрипела Айшель. – Просто дымом поперхнулась.       Женя озабоченно покачал головой и сел на колени рядом с Айшель, обняв её ледяную руку. В воздухе царила немая тоска, и никто из троицы на балконе не был в силах еë прервать. И Айшель молчала, нервно вбирая в лëгкие горький дым, и Женя, уставившись на карту-одиночку, и гордая колода, чьи беззвучные ответы могли спасти ситуацию.       – На что в этот раз гадаешь? – спросил Женя едва слышно.       Айшель закусила губу и снова затянулась. Вкус табака горечью осел на языке, и мысли, прежде чëткие и последовательные, вмиг спутались и разбрелись, как клубы дыма. Женя тронул губами пальцы Айшель, и она, немного погодя, ответила:       – Я спросила у карт, где мне искать разгадку своих снов.       Женя прищурился, пытаясь разглядеть изображение. Внизу карты гласила надпись: «Отшельник».       – Ого, – протянул Женя. С балкона повеяло холодом. – И где же тебе искать еë?       Айшель выдохнула горький дым и потушила сигарету, оставив окурок тлеть в стеклянной пепельнице. Она видела сквозь полумрак надменные зелëные глаза, и больше они не вызывали в ней ужаса. Теперь Айшель знала, как будет действовать. В её голове уже созрела целая тактика, как добраться до правды, только на пути к ней вначале нужно было частично солгать:       – В самой себе.