Театр потерянных душ

      – Айшель, а Эрн нас точно не наругает? – спрашивал Джахид, теребя ручкой подол зелëной юбки Айшель.       – Если он ничего не заметит – нет.       Джахид боязливо огляделся и двинулся к кровати Эрна, из-под матраса которой вытащил потрëпанную тетрадь.       – Отлично! – нечаянно воскликнула Айшель, а затем добавила, шëпотом: – Спасибо, Джахид.       – Зачем тебе дневник Эрна? – покосился на вход в спальню. – А вдруг он скоро вернëтся?       – Да подожди ты! – Айшель принялась листать страницы, судорожно вчитываясь в текст на них. Каково было её удивление, когда в один момент на страницах оказались вырваны куски бумаги, а где-то – целые листы. – Какого чëрта?!       В коридоре раздались шаги, и Джахид задëргал Айшель за рукав, но она не обращала внимания. Её губы беззвучно проговаривали обрывки слов, а глаза отчаянно бегали вдоль строк. Везде мелькало зачëркнутое имя, в котором проглядывала его первая буква: «Ю».       «Ю... снова это сделал. Было очень больно и страшно».       – Айшель! – пискнул Джахид.       Айшель оторвалась от дневника и столкнулась с тишиной: липкой и удушающей.       «Неужели Юра и Эрн?..»       Сглотнув, Айшель подняла глаза на замершего в проходе Эрна. Он встал в мгновении от атаки. Глаза его, злые и хищные, рассекали воздух горячей ядовитой стрелой, а судорожное дыхание эхом ударялось о стены.       – Когда нет личной жизни, ведь так интересно лезть в чужую, – процедил Эрн.       – Лучше вообще еë не иметь, чем каждую ночь возвращаться домой в слезах, – резко бросила Айшель, будто вонзила в мягкую плоть остриё копья.       Джахид, мельтешащий у них под ногами, дрожа и быстро хлопая мокрыми глазами, отчаянно голосил:       – Эрн, Айшель не виновата, это я достал твой дневник!       – Замечательно, Джахид! А что дальше? Ты, может, сигареты мои отцу притащишь? – при упоминании сигарет голос его предательски дрогнул.       – Эрн! – зло крикнула Айшель.       Губы Джахида задрожали. Он опустил голову, чтобы никто не видел его слëз, но было поздно: Эрн уловил первую слезинку, когда та ещё зависла на кончике длинной ресницы.       – Мы хотели, чтобы тебе было лучше. А ты от нас закрылся, – залепетал Джахид, вытирая мокрые щëки. – Мы хотели знать, почему ты стал таким злым и холодным...       Эрн стоял, не в силах издать ни единого звука, зато телом отреагировал незамедлительно: подхватил Джахида на руки и сел с ним на кровать.       – Джахид, понимаешь, – начал он тихо и виновато. – Когда человек взрослеет, у него появляются проблемы, которые... ты из-за возраста не поймëшь.       – А Айшель? Ты не злишься на Айшель, скажи?       – Нет, Джахид, не злюсь.       – Если тебе будет плохо, скажи нам... Мы же правда хотим тебе добра.       Эрн грустно рассмеялся и, не разрывая объятий с Джахидом, лëг на кровать. Айшель осторожно улеглась рядом.       В комнату осторожно заглянула молодая худощавая женщина с усталыми чëрными глазами.       – Вы чего это Эрнеста окружили? – улыбнулась она, и лицо еë вмиг озарилось восторженным добрым светом.       – Потому что он у нас очень хороший, мама! – воскликнул Джахид, и Эрн неловко засмеялся.       Женщина подошла к кровати и, сев на самый край, погладила макушки детей костлявой рукой. Задержав взгляд на Эрне, поцеловала его в лоб, добавив:       – Мой котëнок, как тебе повезло с братом и сестрой.

***

      Ветер гудел и ныл во мраке вечера. Сквозь злые тучи на «Коммуну» взирал месяц, тускло освещая крышу. Сигаретный дым дрожал, и карты, разложенные на полу, чуть трепыхались. Айшель удерживала свободной рукой две: Верховной Жрицы и Отшельника. На первой изображалась священная дева в одеянии религиозной служительницы. Взгляд её был взыскателен и пронзителен в адрес Отшельника, но тот отчего-то никак не появлялся.       – Я знаю, что вы здесь! Выходите.       Карты обожгли ладонь, и Айшель огляделась по сторонам. На краю крыши в густом дыме замаячил высокий силуэт в капюшоне. Сначала он не двигался, а затем обнажил голову и произнëс:       – Зачем вы позвали меня? Не надоело бояться?       Айшель стиснула зубы и, гордо глядя на Эрна, отчеканила:       – Вы не достойны моего страха.       Эрн поменялся в лице: появилась неуловимая тень нового, прежде невиданного ни во сне, ни на яву чувства. Затем Эрн расхохотался злым, диковинным смехом:       – Правда? – издевался он над Айшель, но она держалась смело. – Что ж, вижу, вы настроены серьëзно. Так зачем позвали меня? И что за книга у вас?       – Летом я была в Баку и гостила у вашей жены, и она поведала мне истории о вас: о вашей жизни, личности и многом другом. А когда я вернулась в Москву, мне стали сниться сны с вами. И они повторяли в точности события вашей жизни, о которых я узнала от своего дедушки, а по совместительству вашего брата, только недавно, – пока говорила, не сводила глаз с лица Эрна, которое стремительно мрачнело и обретало острые черты. – Я не знаю, как так получается, что в моих снах – события вашей жизни. Но кроме вас мне не поможет никто.       Эрн молчал, скрестив на груди руки. Взгляд его блуждал, а губы шевельнулись едва слышно:       – Может, нам перейти на ты?       Айшель кивнула.       – Ты помнишь что-нибудь о своей жизни до появления в «Коммуне»? – получив отрицательный ответ, продолжила: – А хочешь знать, что было в моих снах? Я конспектировала их в дневнике.       – Не уверен, что это пригодится мне, но раз тебе так будет проще, – Эрн пожал плечами, склонив на бок голову.       Айшель тем временем убрала карты обратно в упаковку, а ту, в свою очередь – в карман кардигана, затем раскрыла блокнот и бегло просмотрев записи, прокашлялась и заговорила:       – Ты – Эрнест Алиев, родился девятого сентября в тысяча девятьсот сорок пятом году вместе со своей сестрой-двойняшкой – Айшель – в Баку.       – Странное у меня имя для кавказца, – заметил Эрн. – Какое-то оно немецкое.       – В регионах Закавказья вполне распространены европейские имена, – тяжело выдохнула, пропуская сквозь полуоткрытые губы дым. – Вы родились в необычной семье... ваша мать, Нисар, была выдана в восемнадцать лет замуж за тридцатилетнего мужчину, от которого родила тебя и твою сестру. Через восемь лет у вас появился младший брат – Джахид.       Догорающая до фильтра сигарета оставляла на языке горьковатый вкус, но Айшель не обращала на него никакого внимания. У неë захватывало дух от запредельной близости с потерянной душой Эрнеста Алиева.       – В восемнадцать лет тебя поженили на девушке по имени Лале. Вы любили друг друга, и у вас родилось двое детей, которые пошли по твоим стопам: тоже стали заниматься архитектурой. Старшей дочери Селин уже пятьдесят семь лет, а младшему сыну Искандеру – пятьдесят три. Они оба живут в Баку и заботятся о Лале.       – А я... долго жил?       – Пятьдесят четыре года. Пару месяцев не дожил до пятидесяти пяти, – потушив сигарету, Айшель кинула окурок в сторону. – Рак лëгких.       – И моя история не послужила для тебя мотивацией бросить курить?       Айшель фыркнула и протянула Эрну блокнот, но тот камнем упал на пол, словно не было никакой преграды в виде руки.       «Делать нечего».       Пришлось раскрыть перед Эрном книгу и листать перед ним страницы. Читал он быстро, на удивление ловко разбирая корявый почерк Айшель. Вдруг Эрн остановился, опустился на колени и негодующе спросил:       – Юра?       – Ты помнишь его? – опешила Айшель.       – Конечно помню. Когда я оказался здесь, этот плут управлял рестораном.       – Вы ведь дружили при жизни, – Айшель забрала блокнот. – Ты построил «Коммуну» вместе с Самиром, мужем твоей сестры. И вроде бы всë было хорошо, только в моих снах окружающие говорили о неком конфликте между вами. Как раз после окончания строительства ресторана.       Эрн молчал, и выражение его лица выдавало недоверие. После упоминания Юры от былого задора не осталось и следа. Айшель закрыла блокнот и, тяжело вздохнув, сказала:       – Я не знаю, что у вас случилось и отчего мне снятся эти сны, но чувствую, что, разгадав их, можно помочь и тебе.       – Думаешь, мне нужна помощь?       – Без понятия, но она точно нужна мне. И я уверена, ты сумеешь мне еë оказать.       Эрн помолчал, а затем бросил будто невзначай:       – Тебе же предлагал помощь этот поляк.       Айшель будто ледяной водой окатили. Она отстранилась от Эрна и буркнула:       – Он мне не поможет.       – И правильно. Лучше не верь ему, – едко хмыкнув, добавил: – и рыжему своему тоже.       – Почему? – встревожилась Айшель.       – Скрытое в отце проявляется в сыне, и часто в сыне я нахожу ответы на загадки отца. Ульяновы яркий тому пример.       – Это Ницше? «Так говорил Заратустра»? – получив утвердительный кивок, объяснила: – Эту книгу читает сейчас мой дедушка Джахид. Он сказал, еë подарил ему ты, – Эрн ничего на это не ответил, потому Айшель повторила прошлый вопрос: – Так... почему, по-твоему, мне не стоит верить Стефану и Жене?       Эрн поводил плечами и с заговорщеской улыбкой сказал:       – У одного нет души, а другой – из рода лжецов.       – Так ты умеешь видеть души?       – Да, – ответил буднично.       Айшель на мгновение не поверила услышанному, и как только осознание пришло, она кинулась расспрашивать:       – Какая она у Жени?       – А ты что, не видишь её? – прыснул Эрн. – Собираешься выходить замуж за человека, чьей души не видишь. Не слишком ли опрометчиво?       – Я доверяю ему, просто... скажи, как выглядит его душа.       – О, она прямо такая, как у его деда. Словами не описать. Тебе стоит самой попробовать увидеть её.       – Как? – Айшель едва ли не умоляла. – У меня не получается. Стефан агитировал проводить магические обряды, но я боюсь довериться ему. А разговоров по душам у нас было столько, что я давно бы уже всë увидела.       – А ты уверена, что Женя всегда был искренен с тобой?       Эрн резко придвинулся к ней, и она, пятясь, не удержалась и рухнула. Быстрым, вкрадчивым шëпотом он заговорил, и голос его, сливаясь с шумом ветра, будто взывал к той глубинной пустоте Айшель, где была бы у неё душа:       – Сейчас же иди к нему и говори, но говори не с ним, а с его душой. И говори не о настоящем, а о прошлом. Души живут прошлым и только им. Но поспеши. Не поторопишься: столкнëшься с Дьяволом.

***

      Женя любил бывать один. Это состояние он приравнивал к истинной гармонии. В моменты одиночества Женя брался за альбом с карандашами и рисовал. В процессе он невольно вëл про себя обширные монологи обо всëм насущном и совсем не скучал.       Женя сидел в «Восточном» зале за столиком, над которым раскинулись буйные ветви изумрудного дерева. Правая рука лихорадочно штриховала получившийся портрет карандашом.       «На бумаге он менее жуткий».       Портреты у Жени получались всегда поразительно точными. И вот на него с листа смотрел мужчина лет пятидесяти пяти, с продолговатым лицом, на котором отчëтливо выделялись скулы. Глаза его были большими, в черноте которых едва различались зрачки. Нос – надменным, чуть вздëрнутым, а губы – тонкими.       Нечаянно Женя вспомнил, как в детстве бывал у Василия Юрьевича на работе. «Восточный» зал был его любимым. Там он сидел часами рисовал или читал. Читать Женя любил, хотя делал это редко. Особенно философские книги.       «Скрытое в отце проявляется в сыне, и часто в сыне я нахожу ответы на загадки отца».       Женя любил Василия Юрьевича. Всë-таки любил, хотя долго пытался отречься от него: далëкого, холодного и непонятного. Однако недавно Женя отыскал в себе тайны, доставшиеся ему от отца в наследство.       «Но чьи загадки унаследовал Стефан?»       Этот человек казался сплошной загадкой. И, глядя на его портрет, Женя терял волю к сохранению хорошего настроения. Его заглушил монолог, каждое стремительное слово которого било по черепу набатом, пока беззвучными оставались шаги.       – Добрый вечер, Евгений Васильевич! – эти слова ударили Женю электрическим током.       Он увидел перед собой Стефана в парадном бордовом костюме, держащего под локоть Магдалену в изящном шëлковом белом платье с пышными рукавами-валанами.       – Добрый вечер, – вторила Магдалена с тенью блаженной улыбки.       – Добрый! – ответил Женя с истошным энтузиазмом. – Какими судьбами здесь?       Стефан неловко заулыбался и ответил, сверкая бездонными глазами:       – У меня день рождения.       – Вот как, – Женя страстно хотел, чтобы Стефан и Магдалена поскорее ушли. Взгляд первого ощущался почти телесно, он давил со всей силы на глотку. С наигранной радостью Женя бросил: – Поздравляю.       – Благодарю! – зато Стефан не унимался и был весел. – Представляете, как неприятно получилось: Изабелла с детьми разъехались по делам, а составить мне компанию согласилась лишь Магдалена.       Женя покосился на её живот.       «А не потрахиваешь ли ты её, именинник?»       – Так вы и рисуете, – заметила Магдалена. – Очень похоже на Стефана.       – Да, это правда похоже на меня! У вас талант, Евгений Васильевич.       – Спасибо, – немного помедлив, Женя внезапно предложил, сам с себя удивившись: – Хотите, я подарю вам этот портрет?       – Для меня было бы честью!       Женя сорвал лист с пружины и вручил Стефану, обнажив тем самым другой портрет, уже Айшель.       Стефан шепнул Магдалене на ухо идти за столик, а сам продолжил:       – Спасибо, Евгений Васильевич, – глянул на свой портрет, чуть щурясь, а затем на Айшель. – Замечательные рисунки. И Айшель Исмаиловна прямо-таки вылитая. Кстати, как она поживает? Всё ли хорошо?       Женя чувствовал, как гнев ядовитой змеëй сжимал его сердце. До побеления костяшек сжались и Женины кулаки. Напряжëнно втянув ноздрями пропахший ладаном воздух, он проговорил с наигранной улыбкой:       – Всё в действительности замечательно, настолько, что это не ваше дело.       Уж что он точно не любил, но не мог отказаться от этого – хамить людям. Это получалось само собой, что Женя едва ли понимал, что сумел задеть словами собеседника. Только сейчас ситуация обстояла иначе. Женя был уверен, что расспросы Стефана об Айшель являлись одной большой злой забавой. И он уже жалел, что не сдержался, правда, идти на попятную не позволяла гордость.       Коварная змея укусила Женю прямиком в сердце и уползла, и гнев сменился другим чувством.       «Я что, ревную?»       – Евгений Васильевич, я верю, что вы не хотели меня обидеть, – Стефан заметно нервничал. – Понимаю, Айшель Исмаиловна вам дорога и вы хотите ей блага, но я ничем это благо не нарушаю.       – Да, Айшель Исмаиловна мне дорога. И, знаете, её благом будет благо мое. Поэтому, если не хотите его нарушить, идите к своей невестке.       Стефан опешил. Женя поднялся с места, взяв под мышку альбом и положив в карман пиджака карандаш и ластик.       – Я не совсем понимаю...       – Стефан, будьте добры, не лгите. Всë вы прекрасно понимаете, – Женя пожал его руку и неторопливо направился к выходу, но, сделав пару шагов, опомнился: – Ещë раз с днëм рождения, Стефан!