Общественное мнение

Это был далеко не первый раз, когда Майк жалел о том, что в ближайших подругах у него числятся Макс Мэйфилд и Оди Хоппер, но это был первый раз, когда он жалел об этом настолько сильно. За последние полтора часа девочки успели вынести ему мозг с такой железной настойчивостью, словно это было их любимым хобби и занимались они им каждый день по несколько часов к ряду, и отчасти это, конечно, была правда, но не в таких гигантских, трагических, абсолютно катастрофических масштабах, каких ощущал ситуацию Майк, пока выслушивал в, по ощущениям, сотый раз, как Макс причисляет весь мужской пол и его «эмоциональную инвалидность» к главным врагам народа. Они сидели у Мэйфилд в комнате, спрятавшись втроем за закрытой дверью и задернутыми наглухо шторами от осеннего ливня, и обсуждали, как Майк должен извиниться перед Уиллом за их последнюю ссору. Она, собственно, и была основной причиной, по которой у него не было сил даже огрызаться в ответ на бесконечные упреки девчонок, а потому он только с понурым видом пересчитывал трещины на половицах чужой спальни, пока подруги вздыхали над ним с такой вселенской усталостью, будто им предстояло как минимум сделать из Майка нового человека для того, чтобы Байерс простил его — неделя, проведенная без Уилла, ощущалась невыносимой пыткой, больше походящей на удавку на шее, которая затягивалась с каждым днем вокруг горла все сильнее, а кислорода в легких оставляла все меньше, вынуждая мучиться от бессонницы по ночам и выходить из себя по сущим пустякам. Майку казалось, что ему ежесекундно голыми руками разворачивают грудную клетку, вынимая оттуда судорожно сжимающееся от боли сердце, и топчут его на чем свет стоит. Уилл даже не смотрел на него! За общим столом садился рядом с Оди и непринужденно смеялся над шутками Дастина, во время игр Лукаса выкрикивал подбадривающие лозунги, в компании девочек радостно улыбался и позволял утаскивать себя на ночевки, чтобы посплетничать, если они проходили у Байерсов дома, а в школьном коридоре проходил мимо Майка с таким пренебрежительным выражением на лице, словно друг детства для него больше ничего не значил. Сначала Майк жутко злился и всеми возможными способами демонстрировал свою обиду, но долго сердиться на Уилла никогда не получалось — у Майка в генетическом коде черным по белому было прописано друга всячески холить и лелеять, — поэтому когда пришло время оттаивать и предпринимать первые попытки вернуть дружбу, он решительно пошел в наступление, успешно делая вид, что никакой ссоры между ними и в помине не произошло. Уилла его маленькое представление не впечатлило. Майк осознавал, что сам виноват в случившемся — в очередной раз не смог сдержаться и накричал, но сейчас чувствовал себя самым несчастным человеком в мире, а Уилл при этом вел себя так холодно, как будто их разлад никак не повлиял на него. Майк знал, что это напускное, что Уилл тоже переживает и ждет, пока у Майка мозги встанут на место и они смогут нормально обо всем поговорить, но Уилер вдруг с неизбежной ясностью понял, что понятия не имеет, как заглаживать вину, как вообще подступиться к Байерсу после всего, что он ему наговорил. Обычно Уилл всегда легко шел на мировую, прощал Майка в мгновенье ока, стоило ему просто намекнуть на то, что прежняя злость, которая чаще была просто детской обидой, сошла на нет, и Майк, который нагло этим пользовался на правах лучшего друга, не привык мириться с таким Уиллом: неприступным и безучастным, не подпускающим к себе и делающим вид, что Майка просто не существует. Уилеру хватило одного дня полного игнорирования, чтобы понять, что в этот раз он облажался как никогда — Уилл всерьез на него обижался, и никакая смертельная опасность, не оставляющая им выбора кроме как вновь встретиться со злом рука об руку, на горизонте не предвиделась, а потому Майк был вынужден решать проблемы по-взрослому, а не полагаясь на случай. — Эй, ты вообще меня слушаешь?! — возмущенный вопрос Макс выдернул его из воспоминаний об их последней встречи с Байерсом — вместо того, чтобы сесть к Майку в машину, как он обычно делал это по пятницам, когда учебная неделя подходила к концу, а впереди маячило два дня блаженного безделья, которое они полноправно могли провести, катаясь по городу или рубясь в игры в «Аркаде», Уилл вместе с Оди вышел на автобусную остановку ждать Хоппера, который подкидывал их до дома после школы во время обеда. В груди у Майка при воспоминании о безразличном взгляде друга опять неприятно заныло, и он резво закачал головой, словно мог выбросить из черепной коробки неприятные мысли, пробуждающие жалость к себе с новой силой, как ненужный мусор. — Нет, — честно ответил он, сидя на полу и упираясь спиной в стену комнаты Мэйфилд. Глаза его устало прикрылись — голова готова была вот-вот взорваться от напряжения. Майк грешным делом подумал, что явиться на порог Байерсов промокшим до нитки и с единственным жалким «прости» будет легче, чем высидеть еще хотя бы пару минут в компании Макс, которая словно видела его насквозь, надавливая на самые болезненные точки, пока отчитывала как первоклассника — «тебе надо научиться держать себя в руках, Уилер, ты же не из леса выполз!», «если бы Лукас мне такое сказал, я бы ему вмазала по лицу», «Уилл не заслуживает такого отношения, а ты ведешь себя как конченый мудак». Последнее ранило особенно сильно. Макс не говорила ему ничего нового, он все это знал сам, но ее обезоруживающая, почти наглая честность и проклятая способность выворачивать ему душу наизнанку заставляла Майка едва ли не стену лезть от стыда. Разумеется, Уилл заслуживал лучшего. И да, Майк поступил по-скотски, когда сказал, что если Уилл собирается и дальше вести себя в подобном духе, то может к нему даже не подходить. Но Уилл ему соврал. А потом еще и отказался объясняться, вдруг категорично заявив, что он не обязан рассказывать другу все, о чем думает и вообще, нечего лезть ему в голову, когда не просят. И теперь Майк чисто физически не мог без срывающегося на галоп сердца смотреть на картину, которую друг вручил ему далёким летом 1986, до войны с Векной, разрушения Хоукинса и кошмара, в который превратилась их жизнь по возвращении в Индиану. Раньше Майк пялился на картину при любом удобном случае, он успел наизусть выучить каждый мазок и штрих кисти, мог с закрытыми глазами описать ее в малейших деталях, назвать каждый подтон красок на шершавом полотне, но для того, чтобы объяснить, что творилось у него под ребрами при взгляде на нее, он не нашел бы никаких слов. Сначала, увидев подозрительно напоминающий рисунок сверток у Уилла в аэропорту, Майк пришел в бешенство. Байерс притащил картину для какой-то девчонки на встречу с ним после того, как они не виделись почти год? Скучал прямо до потери сознания, ничего не скажешь. А потом еще обвинил его в том, что Майк не писал целую вечность! И да, тут он, может, и был прав, но как, скажите на милость, Майку следовало строчить письма так, чтобы в каждой строчке, каждом слове и букве не прослеживалось ослепительно-красными чернилами унизительное «я скучаю по тебе до потери пульса и вот-вот сойду тут без тебя с ума», пока Уилл увлеченно строил жизнь без демогоргонов, обнаглевших лучших друзей и кошмаров на ежедневной основе на другом конце страны, нормальную жизнь, которую он заслужил как никто другой? Майк тоже не знал. Когда рисунок оказался вовсе не для таинственной подружки, а для него, Майка, он уже успел с трудом, но свыкнуться с мыслью о том, что потерял Уилла. Не в общепринятом смысле, но оттого не менее болезненном, способным в кровь разворотить внутренности. Было бы несправедливо думать, что он навсегда останется в жизни Байерса самым важным человеком — первым, к кому тот идет за помощью, кому доверяет самые сокровенные тайны, за кем без сомнений последует хоть на край света. Да и не было у Майка права этого требовать, как бы сильно ни хотелось, чтобы он являлся единственной константой в чужой жизни. В первую очередь потому, что сам Майк предал их связь первым. И даже если он жалел об этом каждый божий день со дня отъезда Байерсов, ситуацию это никак не спасало. В любом случае, когда выяснилось, что Уилл столько времени — по словам Джейн, он рисовал чуть ли не круглые сутки, — потратил на картину именно для него, Майк почувствовал себя не просто на седьмом небе, а где-то далеко за пределами вселенной, пока сердце заходилось под ребрами словно сумасшедшее, а губы непроизвольно растянулись в такую широкую улыбку, что щеки моментально покраснели и заныли от напряжения. Майку было все равно — он не мог вспомнить, когда в последний раз был настолько же счастлив. Уилл рисовал для него, совсем как в детстве, и даже если это было по просьбе Оди, своей важности и значения совсем не теряло, потому что потом Уилл заговорил, и Майку вдруг показалось, что лучший друг — единственный человек на свете, способный вернуть ему веру во что-то настолько безнадежное как он сам. Если Уилл, добрый, понимающий, самый лучший на свете Уилл считал, что кто-то вроде Майка заслуживает любви, значит, так и было. Простые правила — все, что говорит Уилл, становится истиной в последней инстанции. Майк сейчас не мог точно вспомнить, как они вновь столько лет спустя подняли эту тему. Просто его мама вдруг решила убраться в подвале и выгнала Партию зависать в его комнате, а не заметить во всю ширь растянувшееся на стене над его кроватью полотно было крайне сложно. После того, как они с Оди расстались летом 1986, когда игнорировать разрастающуюся между ними пропасть стало уже невозможно, прошло много времени. Первая неловкость и замешательство — Майк вдруг понял, что не знает, как им вести себя дальше, если они больше не вынуждены держаться за руки или делиться слюнями при любом удобном случае, — сменилась на теплую привязанность, платоническую близость и дружеские подколки. Майк любил ее, он точно это знал. Просто эта любовь оказалась не той, за которую он ее принимал. Оди была приятной. Ему нравилось, что от нее пахнет цветочным шампунем, нравились ее аккуратные худые коленки, пухлые мягкие губы и пушистые темные волосы, но этого никогда не было достаточно. И скрывать это дальше больше не было смысла, ведь, как оказалось, извечные сомнения в отношениях они делили на двоих. А теперь, когда от ощущения потери и снедающего чувства вины остались лишь смутные воспоминания, а их место вскоре заняло желание любить и поддерживать друг друга без лишнего сентиментализма, им возмутительно сильно нравилось вспоминать, насколько нелепыми они были, пока встречались — Оди кривила нос, рассказывая, как Майк ужасно целовался поначалу, и закатывала глаза — ужасная, просто ужасная привычка, которую она переняла от Макс! — когда речь невольно заходила про то, каким кошмарным, безответственным бойфрендом был Майк. Тот же в свою очередь пародировал «влюбленный взгляд» подруги, разыгрывая шута, и всеми силами отрекался от звания самого ужасного ухажера в их компании — Уилл еще ни с кем не встречался, вдруг он еще хуже, чем Майк! За это по голове ему прилетало не только подушкой от Оди, но и Байерса, однако оглушительный хохот, который стоял в комнате в такие моменты, стоил, по мнению Майка, любых жертв. По крайней мере, так было до того злополучного вечера в его спальне. Конечно же, все сразу с интересом уставились на картину и принялись расспрашивать о ней, потому что долгое время Майк не решался повесить ее на видное место, а во время войны на это и вовсе не было времени. И когда встал вопрос, откуда же она все-таки взялась, Майк во избежание неловкости, которая грозилась накрыть в мгновенье, в которое он осмелится произнести правду вслух, перевел все в шутку, рассказав, что Оди попросила Уилла нарисовать ее, потому что была до беспамятства влюблена в такого красавчика. Да, в тот раз тоже все засмеялись. Но Оди почему-то выглядела при этом крайне удивленной, почти возмущенной, а Уилл так сильно побледнел, что Майк всерьез забеспокоился о его самочувствии. — Да я ничего не понимала в этой вашей игре, с чего бы вдруг я попросила Уилла рисовать такое?! — все еще смеясь, спросила Джейн с недоумением. В голове у Майка что-то резко перемкнуло, и он с растерянной улыбкой оглянулся на Байерса, пропуская мимо ушей замечание Макс о том, что Оди в жизни бы не стала просить рисовать что-что способное настолько сильно завысить его и так взлетевшую до небес самооценку. — Вот поэтому вам хоть разок надо с нами сыграть! — подначил девочек Дастин, встревая в разговор со своего излюбленного места у подоконника, где он без разрешения перебирал комиксы друга. — Видимо, с того, что я тебе был жутко нужен и ты и дня без меня не могла прожить, — отшутился Майк в ответ, но взгляд его остался серьезным и прикованным к Уиллу, который только виновато отвел глаза, очевидно пойманный с поличным. — В твоих мечтах, может быть, — парировала Джейн, насмешливо фыркнув, но в этот раз никто не засмеялся. Майк бы, может, и обиделся на нее чисто ради приличия, но он ждал реакции от Уилла, следил за его бегающими глазами и судорожно сжимающими покрывало руками словно коршун, выискивающий добычу — зацепку, которая окончательно выдаст Байерса. — Господи, ладно, какая уже разница, давайте лучше что-нибудь посмотрим, — поняв, что дело пахнет жареным, попыталась осадить всех Макс, но ее старания не возымели никакого эффекта — Майк уже чувствовал, как сердце безнадежно ухает в пятки: зачем Уилл ему все это наговорил и заставил поверить в то, что он до сих пор нужен был Оди? И зачем, черт возьми, соврал про этот рисунок?! — Вы включайте видик, а я сгоняю за попкорном, — глухо отозвался Майк, все еще пытаясь поймать упорно ускользающий от него взгляд друга, — Уилл, поможешь? Разумеется, ему некуда было деться. Внизу Майк разорался как потерпевший — его хватило на две или три спокойных фразы, после которых последовало разъяренное «ты мне соврал!». Все наверняка их слышали, но никто не спустился — единственным человеком, способным привести Майка в чувство, был Уилл, но сейчас и он был беспомощен, — а шум пылесоса из подвала заглушал звуки для мамы. Он уже не помнил точно, что наговорил Уиллу, помнил только, что никогда в жизни не чувствовал себя более преданным — Байерс над ним посмеялся, заставил поверить в слезливый бред про любовь, выставил полным идиотом, но что важнее, он смотрел в том пропахшем пылью и затхлой пиццей фургоне самыми честными глазами на свете и лгал ему, Майку, обо всем. Никому он был не нужен. Ни Оди, ни Уиллу, никому из тех, без кого сам Майк после их отъезда кое-как выживал, словно в очередном страшном сне. Уилл в долгу не остался — сначала принялся оправдываться, но когда Майк потребовал сказать, в чем была нужда лгать, вдруг разозлился пуще него и кинул ту злополучную фразу про то, что не обязан перед Майком отчитываться и тем более рассказывать ему обо всем, что творится у него на душе. И Майк, на секунду опешивший от подобного заявления, брошенного уступчивым и миролюбивым другом, уже хотел крикнуть что-то вроде «и нахрена тогда нам вообще дружить?», но Уилл стремительно вылетел за порог, и его хватило только на озлобленное «если и дальше собираешься мне врать, можешь больше даже не подходить». Уилл больше и не подходил. Да и вообще предпочитал больше не смотреть на Майка в принципе. Интересно, давалось ли ему сопротивление желанию дотронуться или позвать по имени так же тяжело? За последние два года они стали неразлучны, с трудом можно было вспомнить хотя бы день, когда бы они ни виделись, а если такой и находился, то оба невыносимо скучали, будто разлучались не на сутки, а как минимум год. Майку было даже не стыдно, он нашел себе прекрасное оправдание: он столько раз терял Уилла в прямом и переносном смысле, что теперь малейший намек на разлуку вызывал необъяснимую панику и тревогу. Майк знал, что вспылил, что виноват и что создал проблему из ничего, но мысль о том, что Уилл пожалел его, словно брошенную под дождем собаку, и наврал с три короба просто для того, чтобы все это оказалось выдумкой то ли ради смеха, то ли по доброте душевной придуманной им самим, доводила Майка до белого каления. Когда злость прошла, он понял, что встрял по самое не хочу, и обращаться с просьбой помочь к Дастину и Лукасу не решился — до сих пор помнил, какие бредовые советы надавал ему Синклер во время ссор с бывшей девушкой. Зато Оди и Макс, хоть и обещали тщательно вскрыть ему мозг, наверняка больше ребят разбирались в тонкостях человеческих отношений и за последние пять дней провели много времени рядом с Уиллом, а винить Майка за то, что он пытается выведать информацию о друге у третьих лиц, могут только самые жестокие, никогда не сталкивающиеся с разбитым сердцем люди. — Так не может больше продолжаться, — решительно заявила Джейн, видимо, сжалившись над ним. У Макс бы наверняка нашелся еще поезд и маленькая тележка упреков в его сторону, но уверенный тон Оди прервал любые попытки продолжать экзекуцию, за что Майк был ей благодарен по гроб жизни. — Уилл очень расстроился. Нельзя так грубо разговаривать с любимыми людьми, Майк. Нужно извиниться, — привычка Джейн общаться констатациями фактов иногда всерьез Майка напрягала, и хотя она говорила очевидные вещи, они всегда попадали в самое яблочко, которое сам он со своим хваленым красноречием не мог разглядеть. — Этого будет мало, — Макс покачала головой, задумчиво возводя глаза к потолку. — Нужен подарок. Или супер красивое свидание! — взгляд ее загорелся предвкушением от собственной гениальной идеи, а Джейн мечтательно вздохнула, согласно кивая. — Придется потратиться, — предупредила она Майка, не дав ему и слова вставить в ответ. Господи, как все-таки с девчонками было трудно. — Вывалишь все свои карманные деньги. — Да, подарок — хорошая идея, — осторожно заметил он, неловко замявшись, чтобы сообразить, как бы поделикатнее сообщить подругам, что афера со свиданием не прокатит — они выглядели настолько воодушевленными, что ему было совестно портить им веселье. — Но со свиданием не получится. Если только дружеское. — Он с тобой расстался? — обеспокоенно спросила Оди, а в глазах ее отразилось такое искреннее сочувствие, что Майк даже сам на секунду поверил в то, что его бросили. — Не переживай, я вернусь домой и поговорю с ним! — недолго думая, нашлась она с решением. — Уилл очень отходчивый и быстро забывает обиды, он обязательно тебя простит, и вы снова будете вместе. — Да, только сначала нужно придумать план, — Макс схватила с прикроватного столика блокнот и ручку, которые ждали своего часа еще с того момента, как Майк появился на чужом пороге с видом побитой собаки и робкой просьбой помочь все исправить. — Во-первых, подарок… — Нужно написать речь! — добавила Джейн, ободряюще улыбнувшись. — Мы с папой всегда так делаем, когда ругаемся. Напишем, как тебе жаль… — Как ты его любишь… — подключилась Мэйфилд, стремительно что-то записывая в блокнот. — И обязательно пообещай больше никогда так не делать! — И нужно вспомнить все ваши важные даты вроде первого признания, поцелуя и прочего… — Дальше свидание! — Да, сейчас холодно для пикника, но можно пойти в ресторан или кино… — Или на аттракционы! — Точно, Уилл обожает кататься на колесе обозрения… И целоваться там будет мега романтично! — Стоп-стоп-стоп! — Майк от изумления аж подскочил со своего места на полу, предупреждающе вскидывая руки, чтобы заставить девчонок замолчать. Те удивленно посмотрели в ответ, так и застыв на постели со сцепленными от восторга руками. — Никакого свидания, первых поцелуев и признаний в любви. Мы с Уиллом не встречаемся и не встречались никогда. И я уже устал об этом всем говорить. Мы друзья. Просто друзья, — слово уже привычно осело неприятной досадливой горечью на языке, но Майк не позволил себе вновь расстраиваться из-за этого: если он ничего не предпримет, то скоро и другом назвать Уилла не сможет. — Большего бреда я в жизни не слышала, — после недолгой паузы отозвалась Макс, вперившись в Майка взглядом, который можно было интерпретировать только как «я не верю ни единому твоему слову, а еще у тебя дурацкая прическа». Последнее было скорее лирическим добавлением к тем многим жизненно необходимым замечаниям, которыми они обменивались с Майком последние два года — вечно дразнили друг друга за любые мелочи. — Это не бред, — отозвался Уилер, всерьез задумываясь уйти. Девчонки сделали все только хуже. Теперь он жутко хотел сводить Уилла на свидание в парк аттракционов. — Я не знаю, почему, но все вокруг вдруг решили, что мы вместе. Если вам тоже сказала Нэнси, все это херня. — Какая к черту Нэнси? На вас со стороны посмотри и тут же начнешь блевать сердечками, радугой и сахарной ватой, — поморщилась Макс, но теперь уже казалась более убежденной в его словах и даже слегка растерянной. — Даже слепой бы догадался. Признайся, вы просто шифруетесь. Не очень удачно, кстати. — Мы не встречаемся, — со всей серьезностью, на которую был способен, заявил Майк. Этот разговор порядком начинал его утомлять, порой куда проще казалось согласиться со всеобщим мнением и с каменным лицом заявить, что Уилл его парень. — Но тебе бы хотелось? — вдруг спросила Джейн, окидывая его своим этим жутким проницательным взглядом, от которого волосы на затылке дыбом вставали. Майку словно невидимыми щипцами вскрывали череп, и он напустил на себя угрожающий вид, чтобы Оди не вздумала копаться у него в голове. — Что за идиотский вопрос? — недовольно огрызнулся он, не желая признаваться в своих желаниях вслух, особенно этим двоим. Он и так был почти на все процентов уверен, что они перемыли ему на своих ночевках все кости. — Ответ — да, — закатив глаза, заявила Макс, отбрасывая теперь уже бесполезные записи в сторону. — Ты спишь и видишь, как бы начать раздевать его руками, а не взглядом. Смотреть уже противно. — Ну так не смотри! — взъелся Майк, решительно поднимаясь с насиженного места. — От вас никакой помощи. Если и дальше собираетесь промывать мне мозги, я пошел. То, что я мудак, и сам догадался. Лучше бы нормальный совет дали. — Не бесись ты так, — примирительно попросила Мэйфилд и похлопала ладонью по покрывалу на постели. Майк, ради приличия немного постояв с обиженным видом, устало плюхнулся между ней и Оди, тут же откидываясь на спину и вглядываясь в потолок, который уже через секунду преградили нависнувшие над его лицом подруги, пристально выискивающие в его глазах свидетельства того, что у него вот-вот будет нервный срыв. — Я просто скучаю, — прикрыв веки, признался Майк, позволяя жару опалить щеки. Говорить о таком вслух было для него в новинку и совсем немного стыдно, но он подумал, что если и может кому-то довериться, это именно девочкам, которые разбираются в чувствах гораздо больше него. Даже если и посмеются над ним, никогда не выдадут тайну остальным. К тому же Майк уцепился за возможность разжалобить их и поскорее уже выпутать решение своей проблемы. — Мы сто лет так сильно не ругались. Я не знаю, что делать. Без Уилла все не то. Он никогда так долго не злился на меня. И я постоянно боюсь. Каждый день боюсь, что он уйдет, и сейчас этот страх реален как никогда. Вы правы, я придурок. Не знаю, как он терпит меня все эти годы. То, что я устроил в воскресенье… Мне самому ужасно стыдно. Но Уилл... он ни разу мне не врал, понимаете? — Майк зажмурился, борясь с подступающим комом в горле. — Может, у него была веская причина? — с несвойственной ей осторожностью предположила Макс. — Не думала, что ты настолько серьезно относишься к этой чепухе «друзья не врут»… Мне всегда казалось, это лишь ваши детские игры. — Все, что касается Уилла, это серьезно, — с обезоруживающей откровенностью признался Майк и распахнул глаза, натыкаясь на сосредоточенные лица подруг. Макс умудрялась смотреть на него одновременно укоризненно и с тревогой, щекоча длинными рыжими волосами его уши, а вот глаза Оди лучились сочувствием и нежностью. Она мягко улыбнулась, подобрав его ладонь. — И он тебе нравится, да? — Это сейчас было обязательно? — Майк почти застонал от отчаянии. Они точно заставят сегодня сказать его это вслух. — Да, иначе весь смысл нашего разговора теряется, — убежденно заявила девушка с важностью политиков, вещающих с экранов телевизора о предстоящих выборах. Учитывая ее растрепанный домашний вид, старую растянутую футболку Хоппера и лишь одну вдетую в ухо сережку — вторую она, сняв, так и оставила на столике у зеркала, позабыв про первую, — выглядело это как минимум забавно. — Возможно, — уклончиво ответил Майк, тут же отводя глаза, чтобы не застать победную усмешку на лице Макс. — Да он втюрился по уши, — поддразнила его подруга, но голос ее при этом звучал так ласково, что Майк даже не решился огрызаться в ответ. — Признайся, ты уже распланировал, как вы вдвоем укатите в Нью-Йорк, заведете три кошки и будете долго и счастливо жить в доме гейской мечты, пока ты штампуешь свои детские сказочки, а Уилл — нердовские рисунки с этими вашими драконами и казематами, — ухмыльнулась Мэйфилд, вдруг принявшись щекотать его. Майк, окончательно раскрасневшись от смущения и смеха, уже начинал задыхаться и вскочил на постели, отбиваясь от пронырливых пальцев Макс. Девушка напоследок самодовольно усмехнулась и оставила его в покое, когда тягаться дальше стало слишком сложно — Майк, может, и не являлся капитаном баскетбольной команды как Лукас, но уж защититься от девчонки был в состоянии. — Майк, — позвала его Оди, когда они все успокоились, вновь аккуратно стискивая его ладонь. — Когда мы с тобой встречались, ты делал много глупостей. Мне было больно. Я тебя любила и сейчас люблю, но не хочу, чтобы мой брат через это проходил. Он уже и так многое пережил. Тебе нужно быть… лучше. Осторожнее с ним, — Джейн была куда более мягче Хоппера, но вслушиваясь в ее речь, Майк не мог отделаться от мысли, что уже оказывался в подобных обстоятельствах и слышал те же самые фразы. Ему стало совсем чуточку боязно, но Оди говорила осторожно и с расстановкой, тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть его. — И все, что мы тут тебе наговорили, вовсе не обязательно. Подарки и свидания… Просто попроси прощения. Искренне. Уилл очень переживает. — Да, мы просто хотели посмотреть, как ты будешь прыгать перед ним на задних лапках, чтоб он тебя простил, — фыркнув, призналась Макс. — Иначе никакого удовлетворения. — Ладно Оди, она хотя бы его сестра, а ты ради всемирного равновесия не можешь хоть раз встать на мою сторону? — надувшись, упрекнул Майк подругу. — Ты многого не знаешь, — вдруг захихикала Джейн, уклоняясь от возмущенного «эй!», которым прервала ее Макс, пытаясь дотянуться до рта девушки прямо через Майка, чтоб остановить ее от очевидной выдачи строго секретной информации. — Макс всю среду убеждала Уилла в том, что ему нужно сделать первый шаг к примирению. Что ты вовсе не имел в виду то, что сказал, и разозлился лишь из-за того, что мнение Уилла для тебя важнее остальных. — Просто смотреть на твою кислую рожу становилось уж совсем невыносимо, — тут же принялась оправдываться Макс, заметив ошарашенный вид Майка, — а Уилл упрямый как баран, заладил со своим «я его обманул». Вы друг друга стоите. — Ты меня любишь, — самодовольно констатировал Майк под смех Оди. Несмотря на то, что они с Уиллом все еще были в ссоре, тревога отступила, а ситуация вдруг перестала казаться такой уж безвыходной. Ему безумно хотелось обниматься, и когда Макс, тоже неожиданно поддавшаяся порыву, с напускным недовольством стиснула руки за его спиной, отвечая на объятия, Майк прошептал тихое, едва слышное «спасибо», на которое Мэйфилд судорожно выдохнула, а Оди удовлетворенно кивнула, мягко улыбнувшись. — Все, Уилер, чеши домой и пиши речь, — принялась выпроваживать его Макс через полчаса, когда все банки с колой были выпиты, все чипсы съедены, а дождь слегка поутих. — Нам с Оди надо кое-что обсудить. Майк даже предполагать не хотел, о чем они будут разговаривать сегодня ночью.

***

Он не мог ждать до утра. На столе аккуратной стопкой были собраны исписанные чернилами листы бумаги, некоторые совсем новые, другие уже смятые и потрепанные. Единственным источником света в спальне была настольная лампа, а из окна доносился шум ночного дождя и запах мокрой листвы, а Майк уже третий час не мог сомкнуть глаза. Стрелки часов остановились на отметке шесть утра, но солнце поздней осенью вставало не так рано, как летом, и за окном все еще царила темень. Уилл наверняка спал. Может, сначала следовало позвонить по рации, прощупать почву, но Майк был настроен слишком решительно, чтобы допустить возможность отказа. Он закинул бумажки в рюкзак и прокрался по лестнице на первый этаж, а затем, убедившись, что ничего не преграждает путь, выскочил за порог, аккуратно прикрывая за собой дверь. Машину он оставил за несколько кварталов от дома Байерсов, чтобы шум двигателя не разбудил хозяев — вряд ли бы Хоппер оценил ночное вторжение. Пришлось несколько минут бежать до чужого дома под проливным дождем, а затем еще столько же швыряться камешками в окно спальни Уилла в надежде, что шум разбудит его — друг всегда чутко спал и мог вскочить посреди ночи от любого шороха. Когда окно распахнулось, в проеме показалось удивленное лицо взъерошенного после сна Байерса, и он несколько минут испуганно вглядывался в темноту, пока Майк не помахал ему рукой, привлекая к себе внимание. Уилл ошарашенно уставился в ответ, изумленно хлопая глазами; за последние пару дней Майк так отвык от его искренних эмоций, что не смог сдержать радостной улыбки — всё было лучше того холодного взгляда, которым Уилл награждал его в школьных коридорах. Кричать что-то было бессмысленно — шум дождя заглушал любые звуки, поэтому Майк поспешил вскарабкаться до чужого окна без лишних слов, а Уилл всегда понимал его и в полной тишине. Друг пошире распахнул створки и скрылся за шторами, пока Майк едва ли не штурмом брал скользкий от воды подоконник. В чужую спальню он влетел почти кубарем. — Что ты тут делаешь? — пораженно спросил Уилл, кутаясь в покрывало и выглядя при этом таким очаровательно-растерянным, что Майк исключительно с божьей помощью удержался от того, чтобы не кинуться к нему с объятиями. Вода стекала с куртки на мягкий ковер, а его кеды наверняка оставили на подоконнике и полу грязные следы, но Уилл ничуть не злился, только смотрел с легким беспокойством, словно переживал, что с Майком что-то случилось и он не мог заявиться в его комнате ранним утром просто ради того, чтобы увидеться. — Прости меня, — без предисловий выдал Уилер, скидывая рюкзак и выуживая на поверхность исписанные вдоль и поперек листы. — Это рассказ. Про нас. Наших героев. Я всю ночь писал, — сбивчиво объяснил Майк, настойчиво вталкивая бумагу в чужие руки. Стало немного стыдно от собственной нетерпеливости, да и вдруг Уиллу не понравится его писанина, даже если он с детства обожал все его истории? Однако прежде, чем Майк успел пожалеть о своем решении, Байерс взял листы в руки и пробежался глазами по содержанию, старательно хмурясь, потому что разглядеть что-то в темноте спальни были почти невозможно. — Зачем? — только и спросил Уилл, откладывая рассказ на стол. Он все еще глядел на Майка с легким подозрением, будто до сих пор не верил, что это не странный сон, не выходка богатого, но утомленного разлукой воображения, и друг по-настоящему здесь. — Захотел сделать тебе приятно, — честно ответил Майк, неловко переступив с ноги на ногу. В обстановке теплой сухой спальни он чувствовал себя неподходящим к общей жизнерадостной картинке куском паззла уродливого синего цвета, который казался угрюмым пятном на фоне разлившихся по комнате солнечных лучей, способных даже холодной дождливой ночью согреть комнату и продрогшие руки Майка, потому что исходили они от Уилла. — Я не подлизываюсь или что-то такое, — поспешил оправдаться он, — и ты можешь не прощать меня прямо сейчас, хотя если честно, вряд ли я выдержу еще день в ссоре, не расшибив себе лоб о первый же фонарный столб, — Уилл коротко рассмеялся, но это было вызвано скорее нервами, чем юмористическими способностями Майка. — Так что… в общем, это все, что я хотел. Мне жаль. И обязательно прочитай рассказ, — он неуверенно попятился к выходу, слегка опасаясь вновь оказываться под ливнем. — И можно я заеду за тобой утром? — Майк, — Уилл в несколько стремительных шагов оказался рядом и схватил его за запястье, оттягивая от распахнутого окна и пуская по замерзшей коже приятные мурашки удовольствия. — Куда ты собрался? Там льет как из ведра. Раздевайся, я дам сухую одежду и поспим пару часов перед тем, как родители проснутся. Ты ведь на машине? — Майк на автомате закивал болванчиком, чувствуя, как в темноте Уилл утягивает его ближе к постели. — Тогда даже лучше. Снимай куртку и обувь. — Подожди, так ты меня прощаешь? — ошеломленно спросил Майк, перехватывая обе руки Уилла в свои и с неверием вглядываясь в родные глаза, суетливо бегающие по комнате в поисках чистых полотенец — отросшие волосы Майка уже полностью облепили холодные щеки. — Конечно, — без задней мысли отозвался Уилл, словно это было чем-то само собой разумеющимся. Словно все это время Майку надо было просто подойти и сказать «прости», и Уилл бы моментально сменил гнев на милость, одаривая его этой своей до дрожащих коленок сладкой улыбкой, из-за которой Майк ловил звезды перед глазами и с непреодолимым трудом останавливал себя от желания сцеловать ее с чужих губ. Словно не было всей этой недели игнорирования, обид и колкого взгляда, словно Уилл простил бы его, даже выдерни Майк сердце у него из груди. — И ты… ты даже ничего не скажешь? — все так же растерянно спросил он, сжимая руки друга в своих ладонях с такой силой, будто боялся, что если отпустит их, то его тут же выдворят за порог. — А, да… Насчет картины: прости, что соврал, — Уилл виновато поджал губы, — даже не знаю, как сказать правду… — Нет-нет, я не об этом, — спешно прервал его Майк, — ты прав, ты ничего мне не должен. Не надо ничего объяснять. Неважно, почему ты нарисовал ее. Просто спасибо. Это лучшее, что когда-либо для меня делали. Но неужели ты… не знаю, не скажешь мне, что я отвратительно себя повел, что обидел тебя? Что-то… про меня. — Если ты здесь, наверное, и сам все понял, — Уилл с улыбкой пожал плечами, и Майку нестерпимо захотелось прижаться к нему вплотную в попытке получить тепло, которое Байерс хранил внутри себя, которое было его естеством, чем-то, что всегда всплывало в голове, когда Майк думал о нем — тепло, запах детства, раскачивающиеся на заднем дворе качели, мягкие руки, блестящие зеленым янтарем глаза. — Это была худшая неделя в моей жизни, — признался он, встречая неожиданно скептичный взгляд напротив. — Знаешь, мне тоже было хреново, но у меня определённо был опыт похуже. — Майка иногда всерьез беспокоила привычка друга шутить про самые травмирующие события в его жизни. — С тех пор, как… ну ты понял. Все закончилось, — объяснился он, коря себя за излишний драматизм. — Да, я понял, — Уилл осторожно провел пальцами по тыльной стороне его ладоней, словно пытался успокоить. Майку казалось, он ничем не выдает своей тревоги, но уже через несколько секунд заметил, что кончики пальцев у него дрожат — можно было списать все на холод, но Майк чувствовал, что это остаточное. Что он до сих пор подсознательно боится, что до сих пор не может поверить в происходящее, что до сих пор проживает эту адову неделю по второму кругу. — Я так рад, что ты здесь. — Хватило всего одной фразы, чтобы его отпустило. Майк подался вперед, крепко вжимая Уилла в себя и вдыхая запах чистой постели и цитрусового шампуня, которым пахли растрепанные после сна волосы друга. Если Уилл и заметил, как Майк коснулся губами его виска, то ничего не сказал. — Теперь мне тоже придется переодеваться, — тихо рассмеялся он, когда Уилер отстранился. На свободной домашней футболке расползлось влажное пятно, а и без того узкие шорты вплотную облепили бедра. — Я прокрадусь в ванную, вытрусь и вернусь, только дай одежду, — попросил Майк, в одно движение скидывая мокрую толстовку и светясь от счастья словно новогодняя елка. Когда он привел себя в порядок и аккуратно прикрыл дверь ванной за спиной, из кухни послышался приглушенный шепот, и Майк застыл посреди коридора, боясь наступить на предательски скрипучую половицу, которая точно привлекла бы к нему ненужное внимание. — Уилер посреди ночи лезет в комнату к нашему сыну через окно, а потом полуголый топает до ванны, и я должен поверить, что они там что, мультики смотрят?! — тихо, но оттого не менее возмущенно досадовал Хоппер. — Мы должны уважать их личное пространство! Если Майк сказал, что они не встречаются, мы должны ему верить. Даже если это неправда, — на последней фразе Джойс немного стушевалась, но все же голос ее прозвучал уверенно, со стальной настойчивостью, перед которой у мужа не было и шанса на сопротивление. — Видимо, уже начали, — проворчал Хоппер и, судя по звукам и запаху, налил себе кофе. Майк невозможным усилием воли сдержал хохот, прокрадываясь по лестнице на второй этаж. Состояние почти коматозного счастья при виде свернувшегося под одеялом уютным клубком Байерса достигло своего пика и лишило Майка всякого намека на стыд, поэтому он без лишних расспросов забрался в чужую кровать и прижался к Уиллу со спины, вполне полноправно считая, что заслужил ночные объятия за ту неделю страданий, которую пришлось вынести вдали друг от друга. Уилл умиротворенно выдохнул в его руках и окончательно расслабился, позволяя Майку уткнуться носом в мягкие пушистые волосы и растягивать губы в довольной улыбке хоть до посинения.