Некоторые особенности оказания психологической помощи Джеймсу Барнсу

      Стив почувствовал, как всё вокруг него изменялось. Оно медленно перетекало, как парафин в лавовой лампе, позволяя прочувствовать себя и окружение. А в какой-то момент будто бы дало понять, что всё, вот сейчас можно.       Первое, что сделал Капитан, открыв глаза, — это просто дал себе выдохнуть. Подышать с несколько минут, притом очень глубоко, даже не смотря по сторонам. Просто спокойно постоять. Сморгнув слезы, которые появились ещё в прошлом моменте и почему-то абсолютно никуда не делись, он попытался продолжать. Оглядеться, оценить обстановку, пойти, сделать своё дело, всё привычно. Но понял, что не может даже двинуться. Идти куда-то он был точно не готов. Просто постоять тут показалось очень даже хорошей идеей.       Но просто стоять деятельный по натуре Капитан в воспоминании своего друга не мог, пусть и осознавал собственную нужду в передышке. Мозг, перегруженный эмоциями, быстро сумел найти, чем ему заняться.       Для начала хотя бы стоило элементарно сориентироваться в пространстве и в том, что уже видел. Так его может кидать каждый раз очень долго, но воспоминания при этом даже не будут связанны с кодом. Или будут связаны косвенно. Или ещё что-нибудь. Роджерс это только сейчас понял, поэтому сразу же вспомнил все слова, которые активировали Солдата.       Желание. Ржавый. Печь. Рассвет. Семнадцать. Добросердечный. Девять. Возвращение на родину. Один. Товарный вагон.       Теперь зачеркнуть, что уже было и что не могло быть просто исходя из логики. Стив для облегчения процесса и просто чтобы услышать себя, понять, что ещё жив и не растворился в этих воспоминаниях, принялся думать вслух: — Добросердечный был, — вспомнив Аззано, Кэп немного задумался. Это не было куском изменений в Баки, не успели ведь. Значит, всё-таки слово. И то, о котором могли потом догадаться в ГИДРЕ. Значит что-то из кода. Но что?       Пришлось немного подумать. Прикинуть, что происходило. Будто наяву в голове раздался этот противный зомбирующий голос, раз за разом повторяющий слова. И только тогда дошло вероятное. Это было Желание. Желание сохранить себя и своё имя. — Желание было. Товарный вагон и так с моим отпечатком, — это уже просто логическое заключение. И даже если выкинет в это воспоминание, не стоит менять его. Можно нарушить восприятие ситуации. Во всяком случае, в таком направлении развивалась мысль Роджерса. — Семнадцать... Год рождения, — он продолжал прикидывать параллели, но более не нашел, хотя бился несколько минут. — Получается остаются: Ржавый, Печь, Рассвет, Девять, Возвращение на родину, Один, — Стив неосознанно задумчиво почесал подбородок.       Много. Как много ему ещё нужно сделать. А это он не был в воспоминаниях, не связанных с кодом. Но придется. В тех, где Баки ломают, раз за разом, меняют его сущность. Стив так боялся этого. Боялся увидеть, почувствовать, и, не дай Бог, в этом ещё и поучаствовать. До дрожи боялся, до застрявшего в горле крика и покалывания на кончиках пальцев.       Наконец, как только в голове появилась хоть какая-то картинка, Роджерс вздохнул уже спокойнее. Он справится. Он должен. Как справлялся раньше. А тут ещё и ради Баки, к которому потом сможет вернуться. Который обнимет, по плечу похлопает, скажет, что всё будет хорошо. Теперь наверняка. И Роджерс поверит.       Ведь правда, это не сложнее обычных вылазок, а с точки зрения опасности для жизни так и вовсе безобидное. Так что он моргнул сразу же, как это промелькнуло в голове, потряс немного головой, возвращаясь из мыслей, и огляделся.       Это, без сомнений, опять было знакомое место, пусть уже и немного с другой конфигурацией. Прямо как в первом воспоминании. Не удивительно, что у Баки с кодом будет связано то, что было до появления Зимнего — вполне логично. Роджерс от осознания выдохнул лишний раз. Он не хотел бы видеть в живую испытания Барнса, стоять рядом. Пусть принцесса и сказала на код лишь ориентироваться, дала подробные инструкции по тому, что нужно менять, а что нет, но как этот механизм работает, Кэп так пока и не понял. Хотя пытался разобраться. Пробовал. После прошлого вмешательства его всё-таки не выкинуло. Значит, всё в порядке? Наверное. Не понятно.        Поэтому пока — вслепую на код. Или куда выкинет сознание друга. А потом… Всё-таки многое придется пройти вместе. И, сжав кулаки, Стив в очередной раз осознал, что готов. Даже через такое. Барнс прошел, причем в реальности. Так что стоит ему тоже?..        У Роджерса даже ощущение этого пространства отдалось неприятным предчувствием, скрутило что-то внутри так, что и не развязать. Это не могло быть хорошим воспоминанием, точно не Бруклин и не пляжи, которые мог бы посещать Барнс когда-то. Ничего подобного. Лишь опять темный проход, пропахший сыростью. Где-то совсем близко показался свет, как будто его включили в камере, а звук щелчка выключателя дошел до Стива немного позже, буквально на миллисекунды, но этого хватило, чтобы понять, что воспоминание-комната дальше. Что же, придется опять побегать. Почему-то показалось, что он может опоздать.       Попутно Капитан ещё и обратил внимание на свою одежду. Стало интересно, перекинуло ли его просто так, не поменяв, или что-то стало другим. И да, оказалось, изменилось. Он вновь в той самой форме, в какой был, когда спасал Джеймса из плена. Естественно, эта одежда не была такой удобной, как-то, что давали в двадцать первом веке. В этом отношении он вообще был достаточно богатым. Разнообразные материалы, которые буквально ощущаются как вторая кожа, а защищают получше всего, что было в сороковые, обилие форм и размеров. Сразу же вспоминался тот момент, когда Стив пришел на службу, ещё до сыворотки. Тогда ему пришлось самому ушивать одежду до хоть сколько-нибудь пригодного размера. В полумраке, со светом от фонарика, который взял, рассчитывая на то, что будет читать, он исколол себе все пальцы, пока смог сотворить что-то пригодное. Но потом эта форма сослужила ему неплохую службу. До появления у него великолепного тела. А там уже…       Там уже форму начали буквально шить под него. Только теперь потому, что она обычно не подходила большим габаритам. Но и обычным людям одежда была впору редко. Чаще всего о таком рассказывали именно европейцы. Забавно, что даже в военное время нормальные размерные ряды в такой, казалось бы, важной вещи как одежда — редкость.       Стив, задумавшись, чуть не прошел мимо двери, которая отделяла его от следующего воспоминания. Будто бы отделяла от Джеймса. При этом она расплывалась немного, будто у изображения резко понизили качество. Отчего так было? Возможно, потому что память Баки не знала, какая дверь с этой стороны, а возможно потому, что у самого Роджерса все мыслительные процессы сейчас были направлены исключительно на то, чтобы контролировать ситуацию вокруг себя, а не на продумывание деталей. Да и какая разница, что там за дверь? Обыкновенная, металлическая, скорее всего уже повреждённая коррозией, возможно, где-то пытались проделать себе путь местные грызуны, но не то, чтобы у них получилось. Это легко представить всякому, кто хоть когда-то бывал в старинных военных зданиях, а Стив бывал, притом часто. Так что особенной нужды видеть детали его мозг действительно не испытывал. Куда сильнее он хотел понять, что же за этой дверью.       Кэп прислушался, осторожно ступая так, чтобы его не было слышно. Шаг за шагом подошёл вплотную. А потом попытался приоткрыть дверь, которая сначала не поддалась. Но потом, будто кто-то отпустил её изнутри. В этой комнате было на удивление тихо, никаких тебе приёмников или чем бы там могли…       Додумать Стив не успел. Его взгляд, до этого осматривающий помещение, наконец наткнулся на то, что в центре. Кресло. Отвратительного вида кресло, похожее на старые стоматологические, с кучей абсолютно неприятных на вид инструментов, с какими-то трубками, проводами, едва не искрящимися в непосредственной близости от лица Баки. Друг лежал на этом приспособлении без сознания, — вряд ли у него получилось бы заснуть, — но даже в этом состоянии его лицо было мрачным и сосредоточенным. Как перед боем. И сразу же захотелось подойти, растормошить, вытащить, коснуться хотя бы, чтобы помочь. Просто помочь пережить.       Но в этот момент в комнату вошли двое. Судя по всему, два техника, или как же их там указывали в отчётах-то?.. Стив решил не вдаваться в подробности, а просто отступил в сторону, к стенке, внимательно наблюдая за тем, что собирались делать эти люди. Они осматривали Барнса. Пока ничего необычного, кроме разве что излишне резких по мнению Роджерса движений. Но его никто и не спрашивал. Это то, как было. И пока пытаться это переделать казалось бесполезным занятием. Тем более, что тут переделывать? Связанно ли это вообще с кодом или это лишь то, что подсознание Баки решило продемонстрировать Стиву?       Будто доказательство, будто яростное, ядовитое и горькое обвинение: «смотри, что делали со мной, пока ты там развлекался с Картер и изображал цирковую мартышку!»       Стив сглотнул, отодвинув в сторону все свои мысли на эту тему. Сейчас у него другая миссия, а об этом точно успеет ещё подумать и не раз. Так что стоило внимательно присмотреться к тому, что происходило рядом с креслом. Судя по движениям рук техников рядом с Баки — его связывали. Надёжно. При этом обе его руки по-прежнему были при нем и не было бионики. Неужели пробная сыворотка, которую ему вкалывали, действительно должна была сделать его настолько похожим на Стива по силе, даже без протеза? И почему именно Бак?       Конкретно этот вопрос очень долго крутился в голове у Роджерса, очень. Почему из всего сто седьмого выбрали именно Джеймса Барнса — и никого другого? Конечно, рядом с сержантом всегда было слышно восторженное «вот это крепкий парень!» или что-то в таком духе. Всегда было понятно, что Бак проживет очень долго и может даже больше, чем делает. Его мама часто говорила, что он, если бы не упахивался до смерти в доках, то мог бы действительно стать великим спортсменом. Хотя обычно это был второй аргумент. Первым в ход шло «ты мог бы быть как Старк». От этого Баки всегда понурым становился.       Он ненавидел это. То, что все от него ждут чего-то. Свои собственные ожидания, — и Роджерс это буквально видел, — Джеймс боялся не оправдать слишком сильно. При этом планку себе ставил такую высокую, что люди вокруг удивлялись. А вот чужие взгляды на себя не примерял зачастую. Но сам факт их наличия, конечно, напрягал воображение сержанта. Особенно от родственников. От мамы. Она для Баки была также важна, как матушка для самого Стива.                    И вот, теперь они вновь здесь, и вновь у Кэпа появился вопрос, почему он. Почему его друг. Потому что крепкий? Потому что гидровцам каким-то образом удалось узнать про их дружбу? Потому что… Случайность?       Самое страшное в жизни. Люди ведь на самом деле эгоисты, это Стивен Роджерс выучил ещё в детстве. Им кажется, что весь мир крутится исключительно вокруг них, что думают исключительно о них и вообще — что всем есть до них дело. Только вот кому, как ни маленькому Стиву было понять, что это на самом деле не так? Его никогда никто не замечал. Потому большинство вещей в его жизни происходили сами по себе, как, к примеру, знакомство с Баки. Так и тут. Быть может, это просто случайность. Скорее всего, именно его друга выбрали просто потому что так случилось. Как бы Стив ни думал иначе, как бы ни обвинял в этом себя, как бы ни вертелся ночью в постели, вздрагивая от кошмаров, где даже не он участник. Главным героем зачастую был Джеймс, которому рассказывали, что его выбрали, потому что он друг Капитана.       В любом случае, маленький Стив Роджерс слишком хорошо усвоил этот урок. И скорее всего это была действительно чистая случайность.       Судьба, всё-таки, жестокая сука. Как бы ни хотелось думать иначе.       Тем временем техники уже закончили работу по проверке жизненных показателей Баки и привязыванию его к этому пыточному аппарату. Только сейчас Кэп обратил внимание на то, что Барнс уже пришел в себя. Он не двигался, не кричал, только настороженно наблюдал за тем, что делают эти люди, смотрел волком, обещая лишь одним взглядом долгую и мучительную смерть, стоит им только его освободить. Вот откуда в Барнсе взялось это. Эта жестокость, которую Стив заметил сразу после Аззано. Тогда Баки стал брать меньше пленных, оправдывая это каким-то абсолютно глупыми причинами вроде соскочившего пальца или подобного. Он отшучивался, мол, да, Стиви, вот так это и происходит с теми, кто побывал в плену. А сам в то же моменты делал всё, чтобы пленных не оставалось, кроме совсем уж необходимых.       Стрелял на поражение. Добивал, как подозревал Роджерс, иногда руками всех, кто мог быть даже немного причастен ко всему этому. Именно тогда в нем, в его светлом и добром Баки, посеяли семена жестокости. Конечно, хорошо, что не сломали окончательно, и Стив благодарил тогда Бога каждый день, что Барнс не ходит призраком. Потому что это было бы куда хуже.       И тогда же Капитан Америка осознал, что он точно не такой святоша, каким его считают. Потому что если бы был, то поговорил бы. С Баки, с Ревущими, да хотя бы Пегги рассказал бы о своих подозрениях. А он не сказал никому. Только кивал, что все хорошо, позволяя делать то, что может принести Барнсу спокойствие. Если для этого спокойствия нужно было убить пару-тройку нацистов — пусть так.       Стоило Стиву немного отвлечься на свои мысли, как в воспоминании началось какое-то действие. Техник отошёл от Барнса, принимаясь говорить на немецком. Баки тоже смотрел на них. Роджерс понимал не так много, потому внимательнее следил за мимикой и движениями, чем за словами, льющимися на чужом языке. В этот момент второй человек наполнял шприцы какой-то прозрачной жидкостью. Один за другим. Один за...       Девять. Девять шприцов.       Роджерс привалился спиной к стене, смотря большими глазами на то, как первый шприц подносят к запястью друга. Барнс был напряжён так, как будто сейчас готов броситься, убить, но даже если бы он дернулся, то все равно абсолютно ничего бы не было. Только запястье мог вывихнуть, и вряд ли это остановило бы то, что сейчас происходило.       Как в замедленной съемке Стив наблюдал за погружением длинной, острой иглы под кожу. Не смотрел на лицо Баки, потому что знал — там ничего. Ни единой эмоции, лишь глаза выжидательно блестят, будто пытаясь высмотреть в действиях техников, какая же должна быть его реакция на все это. Роджерс тоже наблюдал, просто не мог не наблюдать, не смотреть внимательно.       А потом Джеймс, кажется, что-то почувствовал, потому что первый болезненный стон сорвался с иссушенных жаждой и отсутствием нормального питания губ. Полный какого-то затаенного ожидания того, что в любом случае будет, произойдёт. Так приговоренные стонут в ночи перед казнью. Затем напряглись руки. Обе ладони, ещё такие живые, сжались в кулаки. Голова метнулась из стороны в сторону, будто Баки попытался отогнать от себя что-то. И лишь губу прикусил. Как если даже сейчас говорил: «не дождетесь!»       Будто удовлетворившись предварительным результатом, техник взял второй шприц. Глаза Бак не открыл, лишь частое дыхание выдавало то, что он не потерял сознание. И вновь игла проникла под кожу. Роджерс проводил это действие завороженным взглядом. Не мог оторвать глаз и от места укола после. Не чувствовал, как плотно вжался в стену всем собой, желая слиться с ней, раствориться, как будто его никогда и не было. Возможно, Стив даже желал малодушно закрыть глаза, вылететь, выбежать из комнаты и не смотреть на это, ведь догадывался, что будет дальше.       В помещении на долю секунды стало оглушающе тихо, а потом послышался скулёж. Тихий, отчаянный, какого Стив никогда не слышал ни от Барнса, ни от кого-либо ещё. У Баки всегда был высокий болевой порог, тот не боялся врачей, не боялся драк, но сейчас выглядел действительно испуганным. И невероятно напряжённым каждой мышцей. Голова опять метнулась из стороны в сторону, руки дернулись в путах, и даже со своей позиции Кэп мог видеть, как блестит пот на лице.       Мучительно зажмурившись, Стив услышал, как Барнс простонал от боли, а потом затих. Только тогда вновь решился посмотреть на него. Но кроме напряжённой фигуры ничего толком не увидел. В глазах расплывалось. Разве что заметил недовольное лицо того техника, который говорил. Второй подошёл к нему, что-то быстро спросил, чуть склонившись, будто они оба знали о присутствии здесь Роджерса и не хотели, чтобы тот слышал. Только вот здесь и не нужно было слышать. И даже немецкий понимать не нужно было, потому что Кэп и без этого осознал: вопрос стоял о продолжении испытания. Главный явно был недоволен, повернул лицо в сторону подопытного. Стив мог предположить, что окинул его взглядом. Придирчивым и холодным, безразличным. А потом сделал то, что заставило Стива застыть.       Он кивнул.       Стена оказалась на удивление удобной подставкой, когда Капитан буквально сполз по ней спиной вниз, смотря перед собой потерянным взглядом. Но как. как ему в этой ситуации вписать себя в это воспоминание? Вряд ли Бак сейчас осознает, кто ставит над ним этот эксперимент, а даже если осознает сейчас, то вряд ли запомнит. Ведь лица этих техников стали менее чёткими. Просто два человека, все остальное исключительно фантазия Стива.       В голову Роджерса не пришло ничего лучше, кроме как подняться и на едва гнущихся ногах прошаркать к этому креслу. Затем он опустился, почти упал на пол, на колени. Как раз у той ручки, к которой была привязана рука Баки. И ладонь этой, не тронутой ещё иглой, живой левой руки Стив взял в свою. Зажмурился, сжав легко, сглотнул. А потом опустил голову.

«Я с тобой.»

      Он не мог видеть, как вкололи четвертую дозу, и понял это лишь когда Джеймс сжал его руку так сильно, как никогда. Если бы Стив не был суперсолдатом, возможно, заработал бы какую-нибудь травму. Но сейчас он был рад, что может помочь другу хотя бы так.       К сожалению, это движение не было концом, лишь началом. Баки тихо заскулил опять, потом громче. Было слышно, как его голова мечется по подголовнику. Был ли в этом кресле вообще подголовник? Роджерсу не нужно было смотреть, чтобы увидеть напряжение всех мышц. И слава Богу довелось лишь мельком увидеть, как по губам Джеймса стекают струйки крови от того, как их прокусил. А потом прозвучал первый крик. Громкий, надрывный, как попытка вместить хоть часть этой боли, выжигающей каждую маленькую клеточку в теле.       Сколько так кричал Баки? Останавливался ли вообще? Отпускало ли хоть на секунду? Кажется, он даже что-то говорил, но что — Кэп так и не понял.       Постепенно приступ пошел на спад. Стив открыл глаза как раз в момент, когда Баки кололи пятую. И эта паника, какая была на лице друга, когда Роджерс поднял на него глаза, отпечаталась на изнанке век. Потому что никогда, буквально никогда, ни разу в жизни на этом юном лице не было такого выражения.       Капитан вновь зажмурился. И услышал уже отчётливее. — Блять, пожалуйста, — сначала тихо, хриплым умоляющим шепотом, потом все громче, срываясь на крик, — блять, пожалуйста, прошу, остановитесь, хватит! Умоляю вас! Пожалуйста, пожалуйста, молю, умоляю, блять, прошу вас, хватит, ну пожалуйста, пожалуйста…       И лучше не становилось. Только хуже с каждым разом. Кажется, Стив слышал, как у Баки хрустнуло одно из запястий, когда его выгнуло от очередного приступа боли.       К девятому шприцу Барнс охрип настолько, что уже не мог просить в полный голос, кричать. Он скулил и стонал от боли, метался. Всё его тело выгибало, температура поднялась, как в лихорадке. Рука была мокрой, то и дело норовила выскользнуть из ладони Стива, который сидел у ног друга, прерывисто дыша и по-прежнему склонив голову. Он просто не мог сдвинуться с места. Не мог сделать ничего.       Только не отпускать. Ни на секунду.