The camp

      Мэрилин Торнхилл быстрым шагом пересекает длинные коридоры академии. Несмотря на то, что лето было в самом разгаре и ученики постепенно разъезжались по домам, работы у неё не убавилось. Левой рукой прижимая к груди кипу незаполненных отчётов, женщина свободной рукой пытается набрать заученный наизусть номер, но вот уже больше суток ей отвечает только автоответчик. Тихо выругавшись, она убирает телефон в карман брюк. — Мисс Торнхилл! — женщина тормозит, услышав своё имя. Обернувшись, Мэрилин замечает Уэнсдей, неспешно направляющуюся к ней. — Уэнсдей, что-то случилось? — женщина радушно улыбается, пытаясь скрыть своё недовольство, которому всё же не удается ускользнуть от чужого чуткого взгляда. — Я сейчас очень тороплюсь. — Вы ведь идёте в библиотеку? — спрашивает девушка, ровняясь с ней. Женщина кивает прежде, чем успевает подумать. — Вы говорили, что я могу обращаться к Вам, если мне нужно будет поговорить. — Конечно, пойдем, — преподаватель кивает головой в сторону библиотеки. Уэнсдей молча проходит вперёд.       Расположившись за одним из столов в пустом помещении, Мэрилин открывает первый отчёт, решительно намереваясь его заполнять в процессе диалога. — Ты не против, если я буду работать? — Нисколько, — брюнетка мотает головой. — Что-то связанное с произошедшими событиями? — отрешенно спрашивает женщина, углубляясь в бумажки. — На самом деле, да, — с наигранной печалью в голосе произносит Аддамс, заставляя мисс Торнхилл поднять на неё озадаченный взгляд. — Что такое? — Тайлер… — Уэнсдей делает паузу, наблюдая за реакцией женщины, брови которой нахмурились от одного только упоминания имени молодого человека. Брюнетка хотела понять, знает ли Мэрилин о смерти Галпина-младшего. — Я не слышала о нём новостей.       Мэрилин делает глубокий вдох, прикрывая глаза. Она мысленно считает до пяти, после чего аккуратным движением снимает очки и снова улыбается, протягивая руку вперёд, чтобы накрыть холодную ладонь ученицы своей. Уэнсдей вздрагивает от этого жеста, ей неприятно это прикосновение, но она заставляет себя не двигаться и не вырывать руку. Ей нужно разговорить Торнхилл любой ценой, даже если придётся чувствовать отвратительное тепло её рук на собственной коже. — Моя дорогая, ты не знаешь? — от наигранного сожаления в чужом голосе к горлу подкатывает тошнота, Аддамс со всей силы сжимает челюсть, пытаясь сохранить ледяное спокойствие на лице. Она в курсе? — Школа и твои родители выдвинули обвинение в его сторону. — Обвинение? — О твоём похищении. Он увез тебя в лес и пытался… — женщина скользит взглядом по девушке с головы до ног, поджимая губы. — Что он с тобой сделал, Уэнсдей? — Я не помню, — Уэнсдей отмахивается от ответа. Мисс Уимс успела рассказать ей версию, озвученную в академии и полиции, однако не упоминала про обвинения Тайлера в её похищении. Именно поэтому эта информация сейчас вводит девушку в растерянность. — Значит, он сейчас под стражей? — Он скрывается, — с раздражением отвечает Мэрилин. Уэнсдей собирается задать ей вопрос, почему она так недовольна этим, но Торнхилл, словно поняв свой прокол, продолжает, меняя интонацию на более будничную: — Его самого и его отца уже почти неделю не видно в городе, Тайлер не отвечает на телефон и… — Зачем Вы звонили ему? — Аддамс пытается загнать её в угол, чувствует, что может справиться с этим. — Я… нет, я не звонила, — мисс Торнхил нервно качает головой. — Я была в кофейне и слышала сплетни. И вообще, мисс Аддамс, что это за допрос? — Простите, я не хотела, чтобы это выглядело как допрос, я просто пытаюсь вспомнить, что было на самом деле. — Понимаю, — Мэрилин вновь широко улыбается. — Тебе нужно отдохнуть, скоро приедут твои родители, и ты поедешь домой, будешь в безопасности. — А в академии я не в безопасности? — Ты знаешь, что я имела ввиду, Уэнсдей, — женщина надевает на нос очки и пододвигает к себе бумаги. — Извини, у меня много работы. — Конечно.       Выходя из библиотеки, Уэнсдей на секунду оборачивается. Мэрилин выглядит расслабленной и поглощённой отчётами, но нервно дёргающаяся коленка выдаёт её беспокойство или встревоженность. Кажется, она действительно не в курсе.

***

      Уэнсдей бросает взгляд на циферблат часов, они показывают без десяти девять. Аддамс делает вздох и встаёт с кровати, направляясь к двери. — Ты куда? — Энид, заталкивающая все свои вещи в чемодан, отвлекается от этого занятия, в упор глядя на застывшую у двери соседку. — К Уимс, — без колебания отвечает она, всё же слегка поворачивая голову в сторону Синклер. — Поздно ведь уже, — задумчиво протягивает блондинка. — Я знаю. — Утром хоть проводить придёшь? — усмехается Энид, бросая хитрый и многозначительный взгляд на подругу. Уэнсдей полностью разворачивается корпусом к ней и несколько секунд непонимающе буравит взглядом, прежде чем до неё доходит смысл сказанных соседкой слов. — Я не… я просто хочу обсудить с ней кое-что!       В комнате раздаётся звонкий смех Энид. — А что ты делала днём? — девушка утирает слезу, проступившую на глазах от смеха. — Мне казалось, что только и делала, что разговаривала с ней. — Если хочешь всё-таки уехать завтра домой в целости и сохранности, лучше замолчи. — Да я же не осуждаю, Уэнси! — Энид вскакивает со своего места и подходит к Уэнсдей. — У вас обеих непростая история, мне кажется, вы заслуживаете счастья. — Ещё одно слово и я придушу тебя ночью. — Иди уже к своей мисс Уимс, — Синклер показательно закатывает глаза и отходит назад к чемодану. — Но утром всё-таки не забудь про меня, пожалуйста.       Вместо ответа девушка слышит громкий хлопок входной двери, что вызывает у неё ещё один звонкий смешок.

***

      Уэнсдей нерешительно мнётся у двери кабинета, то занося руку, чтобы постучать, то вновь опуская её. Такое поведение ей совершенно не свойственно и именно поэтому девушка чувствует раздражение, зарождающееся между рёбер. В какой-то момент она не выдерживает и просто дёргает за ручку, распахивая дверь. — Я думала, ты не решишься, — усмехается директриса. Сложив руки на груди, она бедром опирается на край собственного стола, внимательно наблюдая за приближающейся к ней ученицей. — Решилась, — отвечает брюнетка, останавливаясь в нескольких шагах от женщины. Она всматривается в расслабленное лицо мисс Уимс, которое в тусклом освещении кабинета кажется неимоверно уставшим. — Пойдём, — директриса отталкивается от стола, протягивает Уэнсдей руку и ведёт её к выходу в коридор. Аддамс не раздумывая вкладывает свою ладонь в её, не задаёт вопросов, а просто следует за женщиной, запоминая, как приятно чувствовать тепло её руки в своей.       Они идут по длинным коридорам, сворачивают туда, где Уэнсдей не доводилось бывать раньше. Останавливаются у массивной дубовой двери, с инициалами в золотой табличке: Л.У. Уимс отворяет дверь и пропускает девушку вперёд. Аддамс осматривается: большая комната в светлых, но приятных даже ей, тонах, двуспальная кровать, шкаф и огромный стеллаж с книгами. Уэнсдей подходит ближе, пальцем проводит по корешкам книг, отмечая про себя, что женщина тщательно ухаживает за ними — ни одного комка пыли. — Нравится? — раздаётся из-за спины, заставляя вздрогнуть. — У Вас личная библиотека, — констатирует факт и разворачивается, чувствуя непреодолимое желание смотреть на Ларису Уимс. Женщина широко улыбается и по-птичьи склоняет голову набок, вскидывая бровь — ждёт ответ на свой вопрос. — Так всё-таки нравится? — Очень, — прямо отвечает Аддамс, даже не пытаясь всячески завуалировать свой ответ под полное отрешение. Почему-то до безумия сильно хочется добавить приторное: «Вы тоже», но она душит этот порыв, прикусывает щеку изнутри, только бы не сказать эту несусветную глупость. Вместо этого произносит: — Одолжите пару книг на лето? — Бери всё, что хочешь, — игриво произносит Лариса, и Уэнсдей сильнее вгрызается зубами в собственную плоть, пытаясь понять, что за игру затеяла Уимс. Зачем привела сюда? Зачем смотрит так нежно и бросает неосторожные фразы? Не потому ли, что знает, зачем девушка шла за ней и почему не отшатнулась, когда Лариса брала её за руку? Не потому ли эта женщина делает всё это, ведь точно знает, чего хочет Уэнсдей?       Мисс Уимс исчезает в смежной комнате, обустроенной под кухню, и через несколько секунд кричит оттуда: — Белое или красное?       Девушка не сразу понимает, о чём спрашивает директриса, поэтому торопится за ней, чтобы переспросить. На кухне пахнет цитрусами: Уэнсдей замечает большую корзину с фруктами на столе. Лариса стоит рядом, крутя в руках закрытую бутылку вина. — Разве студентам можно распивать алкогольные напитки на территории академии? — спрашивает брюнетка, наблюдая с какой ловкостью и лёгкостью директриса выуживает из шкафчика штопор и в момент открывает бутылку, тут же с наслаждением вдыхая аромат гранатового вина. — Можно, если осторожно, — хохочет женщина, заполняя свой бокал багровой жидкостью. — Так, какое ты будешь? — То же, что и Вы, — отвечает, подходя ближе. Лариса кивает, наполняя второй бокал вином. Уэнсдей чувствует непонятное ей волнение, поэтому в попытке избавиться от него, равнодушно хмыкает: — Не боитесь, что буду буянить? — Снова будешь елозить у меня на коленках? — интересуется женщина, протягивая вмиг смутившейся девушке бокал. — Если так, то бутылка виски у меня тоже имеется. — Я… Проехали! — Уэнсдей резче, чем хотела, выхватывает бокал из чужих рук и отворачивается, спешно возвращаясь в комнату. Лариса звонко смеётся, следуя за ней.       Мисс Уимс садится на край кровати, ближе к изголовью, жестом приглашая девушку присесть в кресло напротив. — Рассказывай, что ты задумала, — говорит директриса, непринуждённо откидываясь спиной на мягкие подушки, после чего делает глоток, смакуя вино. — Я говорила с Мэрилин сегодня.       И Уэнсдей рассказывает ей всё, на что она обратила внимание в разговоре, случившимся в библиотеке. Высказывает свои предположения, рисует причинно-следственные связи, делает заключения. А ещё пьёт вино, такое лёгкое и до невозможности вкусное, оставляющее сладкое послевкусие на языке. Она раскрывает перед Ларисой все карты, предлагая свой тщательно обдуманный вариант того, как вывести Торнхилл на чистую воду. Уэнсдей говорит, наслаждаясь тем, что её внимательно слушают; говорит, активно жестикулируя и вскакивая с кресла; говорит, не замечая, как вино туманит рассудок.       Уэнсдей замолкает, чтобы дать наконец Ларисе возможность высказаться, и только теперь понимает, что стоит рядом, почти в плотную: одна её нога упирается в деревянный каркас кровати, а вторая — согнута в колене и опирается на край матраса, будто бы девушка собирается залезть на него. От осознания того, насколько она близко к пристально наблюдающей за ней Ларисе Уимс, внутри всё сжимается и переворачивается. Уэнсдей выпрямляется, собираясь отшатнуться, но чужие пальцы обхватывают её запястье, не позволяя. — Мисс Уимс, у Вас очень хорошее вино, — выпаливает первое, что приходит в голову, пытаясь скрыть свою неловкость. Как, чёрт возьми, она вообще оказалась здесь? — Зачем ты пришла, Уэнсдей? — Лариса смотрит в её глаза внимательно, уверенно, она пытается разглядеть в них страх, злость или отвращение: что-то, что позволило бы Ларисе отступить, снять это наваждение, бесцеремонно ломающее все границы, существующие между ними. Но в карих омутах видит лишь толику смущения, жгучее любопытство и безрассудное желание, скрыть которое не даёт растекающийся по венам алкоголь. — Хотела рассказать об этом и… — словно под гипнозом, шепчет одними губами, опускаясь на кровать рядом с женщиной. — И? — Уимс пододвигается ближе, продолжая держать девушку за руку. Кончиками пальцев свободной руки она поправляет растрёпанную чёлку, аккуратно скользит по острым скулам и замирает на горячей щеке. — И Вас. Я хотела увидеть Вас.       Лариса буквально слышит предсмертный треск возведённых ею границ, которые она так тщательно оберегает. Последние остатки самообладания исчезают, когда Уэнсдей, словно кошка, льнёт к её ладони, прижимаясь щекой, а затем неуверенно тянется к ней — боится, что она снова отвергнет. Лариса собственноручно толкает принципиальную директрису Уимс в глубокую тёмную пропасть, когда наклоняется и целует Уэнсдей.       В этот раз поцелуй получается тягучим и вязким, пропитанным болью и страхами: о прошлом и настоящем. В нём — сущая необходимость. Аддамс цепляется пальцами в широкие плечи, жмётся ближе, боится отпустить и торопится, по неопытности задевая своими зубами чужие. — Не спеши, Уэнсдей, — с лёгкой улыбкой произносит женщина, удобнее усаживаясь на кровати и помогая девушке переползти ей на колени. — Я никуда не уйду. — Обещаете? — Аддамс бегает взглядом по её лицу, пытается запомнить каждую его острую чёрточку и морщинку. В её собственной груди клокочет, по телу расползается эйфория, отдающая внизу живота жаром. Уэнсдей всегда презирала подобные чувства, не понимала людей, романтизирующих единение душ и тел, но сейчас ей хотелось кричать о том, что внутри, хотелось касаться Ларисы и чувствовать её прикосновения в ответ. Хотелось изучать каждый сантиметр её разгорячённой кожи, целовать и слушать, как женщина отзывается хриплым стоном. — Обещаю, девочка моя, — шепчет, оставляя поцелуй на кончике носа, на скуле, щеке, в уголке губ. — Я здесь.       Уэнсдей впивается в её губы, мягко и глубоко, проталкивает язык внутрь, касается нёба и сплетает языки. Аддамс ловит себя на мысли, что удивительно легко целовать Ларису Уимс. Так легко позволять её рукам сжимать собственную талию, пока внутри неё всё пылает и искрит.       Уэнсдей тянется руками к вороту её рубашки, расстёгивает верхние пуговицы и недовольно фыркает, когда чужая ладонь останавливает её. — Мы не должны. — Что? — у Аддамс внутри всё ухает куда-то вниз. Неужели женщина сейчас опять оттолкнёт её, начнёт читать свою заученную нудную лекцию про границы и рамки субординации?       Лариса замечает недоумение в тёмных глазах и чувствует, как девушка вмиг напрягается, а потому, улыбаясь и покачивая головой, спешит объяснить: — Я имею ввиду, что мы не должны сейчас делать это. — Но… почему нет? — Уэнсдей, охваченная страстью и желанием, правда не может понять, что не так и почему женщина остановилась в тот момент, когда каждая клеточка горит, и это пресловутое единение тел кажется сейчас таким безумно нужным и необходимым. — Вы не хотите или… — Хочу, Уэнсдей! Очень хочу, — выдыхает, своим лбом прижимаясь к чужому. — Но не хочу напугать. Хочу, чтобы тебе было комфортно. — Лариса… — брюнетка руками обхватывает её лицо, подушечками больших пальцев гладит мягкую кожу, нежно смотрит в глаза. — Я хочу познавать твоё тело, целовать, прикасаться. Хочу ощущать реакцию своего тела на тебя. Позволь мне научиться чувствовать.       У Ларисы в груди щемит от искренности просьбы, от нежности чужих слов. Женщина и не знала, что внутри этой всегда отрешенной и будто бы даже отчуждённой от всего мира девушки может быть столько всего приземленного — человеческого. Она отступает, позволяет уверенно расстегнуть пуговицы на рубашке, позволяет целовать шею, плечи, ключицы. Она почти задыхается от переполняющих чувств, когда Уэнсдей невесомо касается губами шрамов под рёбрами, а затем поднимает голову, вновь заглядывая в глаза. — Больно? — Нет, сейчас нет, — Уимс качает головой, закусывает губу и ладонью заботливо проводит по заплетённой макушке. — Не бойся.       Уэнсдей кивает, оставляет влажный поцелуй где-то на шее, а затем бережно спускает лямки нижнего белья с плеч, расстегивает застёжку на спине. Аддамс изучает, наслаждается и касается, слушает и прислушивается к себе, запоминает каждый изгиб чужого тела и учится читать его особенный язык. — Ты такая красивая… — шепчет на ухо, пальцами водя по обнажённой коже, млея от того, как вздрагивает от её прикосновений женщина. — Красивая.       Лариса отвечает тихим стоном, впивается ногтями в кожу, жмётся ближе. Уэнсдей оставляет красную отметку на её коже и думает о том, что это так удивительно легко. Удивительно легко любить Ларису Уимс.