Игра на вылет

Глава 5.

      Вмиг все пчелиным роем окружили тележку, на которой стояли напитки, граненый кувшин с водой, тарелка с овсяным печеньем и вафлями и блюдце с огромной плиткой горького шоколада. Единственную кружку с молоком взял Олег, еще отломил кусок шоколада, отщипнул полвафли и сел в кресло, насвистывая какую-то грустную мелодию. Семён Макарович уселся в кресло-качалку, крепко сжимая горячую кружку. Валентина Александровна не хотела садиться — не хотела выпускать спокойное мгновение. Она стояла, оперевшись о стену, задумавшись о своем. В руках Валентина Александровна держала кофе с молоком, поглаживая пальцами ободок чашки, наклонив голову набок и уперев пустой задумчивый взгляд в пустоту.       Случайно задев горячую жидкость, она отмерла и сделала пару глотков. Посмотрела вокруг: вокруг молчали; только Аркадий Егорович, лукаво улыбаясь, перешептывался с Никитой. Снаружи, за верхушками деревьев протягивалась цепь голубых сопок. Валентина Александровна закрыла глаза…       Мягкий весенний ветер выдул прядь из-под серого берета, и Валентина Александровна заправила ее за ухо. Она оперлась об оледенелые перила, сжав черной перчаткой черную чугунную дугу кудреватого узора. Внизу медленно проплывала неправильная, бесформенная, словно кем-то обгрызенная, льдина. Грязный холодный речной поток утягивал ее вдаль. Вода лилась осторожно, будто только растаяв и еще не успев очнуться от глубокого зимнего сна.       Почему-то людей было очень мало и почему-то никого не прельщала возможность заглотнуть необычайный по своей легкости и свежести жидкий теплеющий воздух. Набережная пустела, и Валентина Александровна стремила взгляд к тянущимся вдоль другого берега сопкам, к до сих пор покрытым снежной пылью лесам на их склонах, к безмятежному голубому небу. Одиноко, покачиваясь, летело тонкое облачко. Оно натолкнулось на вершину сопки и разорвалось пополам, а потом, заклубившись, его обрывки растворились и исчезли.       Прошло около получаса в молчаливом любовании пейзажем и около полутора человек прошло за ее спиной за все это время; но Валентина Александровна все оглядывалась и оглядывалась, надеясь увидеть ту самую ушанку, словно она затерялась в толпе, хотя никакой толпы не было…       Вдруг прогремел телефон — Зайцев отошел к висевшему на стене аппарату:       — Зайцев слушает.       Пока он слушал, Валентина Александровна сделала еще один глоток и снова застыла.       …Она ждала его — опоздания уже успели превратиться в привычку, и она даже подумала, что встреча вовсе не состоится — та, о которой они давно уже договаривались. И вдруг глаза ее к себе приковал знакомый силуэт высокого и красивого молодого человека. Спокойным, неспешным и слегка раскованным шагом, широко и по-детски радостно улыбаясь, приближался Артем. Как бы Осипов не кутался, всю осень, зиму и весну его кожа нездорово бледнела, только к лету наливаясь живым румянцем.       — Я уж было подумала, ты не придешь, — сказала Валентина Александровна, когда он уже мог расслышать ее тихий ровный голос, — думала уходить.       Артем пропустил мимо ушей ее слова и, даже не здороваясь, приступил к делу.       — Вы же в курсе, из-за чего весь сыр-бор?       Валентина Александровна покачала головой:       — Знала бы, нам бы не пришлось встречаться.       — Вы помните договоренности? Об Олеге? Как помните, речь шла о полной сумме… Ну они проверили бухгалтерию театра и удивились, почему, и как, и какая сумма как чистится и откуда берется. Театр это-от что? Это четверть… Надо аккуратнее с этим быть… Ну вот они вызвали меня на ковер.       — Молчал партизаном? — она ухмыльнулась и тут же посмотрела на него по-учительски строго.       Острый кадык, выпиравший из-под горловины темно-зеленой водолазки, дернулся. Артем отрезал:       — Не надо так. Вы сидели в городе, Валентина Александровна. Весь удар-то пошел на меня. В общем, они боятся, что не все вышло чисто. Я сказал, что через театр, увы, нельзя все пропускать — слишком много. Но мне не кажется, что это их убедило.       — А что с доходами?       — Я не передам дословно, но они злились. Хотя я тоже ответил-от, будь здоров!       — Они про школу знают?       — Промолчали. Знают, и промолчали. Только глаза были вот такие, — и Артем посмотрел на Валентину Александровну, как смотрят на ребенка, клянущегося, что его тетрадь съела собака.       — Ну хоть на этом порадуемся.       Они шли молча. Валентина Александровна обдумывала сложившуюся ситуацию, ступая по белой каменной крошке разбитых ступеней, обходя пласты отлетевшей от стены вокзала посеревшей штукатурки. Среди опоясанной бутовой кладкой клумбы росло, вытягивая в стороны, словно руки, ветви с закостеневшими почками, вишневое дерево. На нем сидел довольный нахохлившийся круглый воробушек. Он провел взглядом по дуге над головой и, встряхнувшись, упорхал на бреющем.       Шаг Артема все сбивался, и Валентина Александровна некоторое время следила за его ногами и лицом, после чего спросила:       — Волнуешься?       — Немного, — признался он.       — Немного — не страшно. Волнение полезно, знаешь. Мобилизует организм.       — Так-то мы нарушаем закон, Валентина Александровна. Это не конфеты в ларьке украсть… А мы, видите-от должны волноваться только редко и понемногу!..       — Ну не горячись, — успокаивающе произнесла она и легко приобняла его за локоть, — не мы одни, знаешь ли. К тому же цель оправдывает средства…       — …только если цель — спасение души…       — А разве нет? И твоей, и моей, поверь мне, и других. Понимаешь, делаем добро?       — И нарушаем законы…       — Они не работают, Артем. Чего ты хочешь? Плевать на эти твои законы — и хоть под суд меня за это. Никто не соблюдает — а если бы мы с тобой им следовали от первой до последней буквы, половина детей бы просто подохла с голоду. Благодаря им — законам!       Она ни разу не повысила голос; она остановилась, отпустила его, развернулась на каблуках и быстро ушла прочь. Вскоре Артем догнал ее и извинился, но весь разговор оставил неприятное вяжущее послевкусие…       Сергей Константинович повесил трубку и отошел от аппарата. Он напряженно ожидал, пока все сядут на места — погруженная в воспоминания Валентина Александровна и не заметила, как пролетело время.       — Итак. Допросили свидетелей, — Сергей Константинович зашел за диван и оперся о спинку прямо за Валентиной Александровной. Он смотрел не на нее, а прямо на Донцова, но оттого не становилось ни приятнее, ни легче, — шла речь о вас, Никита Матвеевич. Поговорили с работниками клуба, с вашей сестрой и с вашей девушкой. Думаю, вы помните, во сколько покинули клуб?       Никита вздохнул, словно речь доставляла дискомфорт:       — Было около часа двадцати ночи.       — Не переживайте, время записали. Было ровно час тринадцать. Уходя, вы спросили время. Не страшно, бывает, — казалось, успокоил его Зайцев, но голос его никак не звучал успокаивающе, — и вот, что оказалось известным: в полночь вы вернулись, подчеркиваю, в клуб. Удивительная ситуация, не находите?       — По-моему, ничего удивительного, — сказала Валерия Михайловна.       — Это как посмотреть. Совершенно никто не заметил, как вы выходили. Будто даже вашего исчезновения никто и не обнаружил. Исчезновения. Но время, когда вы вернулись, бармен запомнил. Итак, к чему такая скрытность?       Смуглое лицо Никиты побагровело и на лбу выступил пот. Он вздохнул и ответил:       — Кажется, вы ошибаетесь в предположениях о какой-то скрытности…       — Не спорю. Думаю, могу ошибаться. Но дело публичное. Повторяю: зачем и куда вы выходили?       — Послушайте, — сглотнул Никита и махнул рукой перед глазами, — люди, будучи в трезвой памяти, забывают, по какой причине решили куда-то пойти. А я выпил — не много, но все-таки принял алкоголь. Я помню, как вышел из клуба и направился в сторону дома, а других случаев в моей памяти нет.       Он потер глаза и замолчал, сжав виски. Сергей Константинович тем не менее не сдавался, он подошел уже вплотную к креслу Никиты. Зайцев, нахмурившись, уверенно сказал:       — Думаю, вы и впрямь не все помните. Но именно этот выход на улицу вы, уверен, не забывали. И, бьюсь о заклад, во всех красках, не так ли?       — Я… — Никита тяжело вздохнул и привстал, — я действительно, что меня с кем-то спутали… Я не помню, выходил…       — Сергей Константинович, — настороженно прошептала Валерия Михайловна, — хватит.       — А я настаиваю. Было совершено убийство, и вы отказываетесь отвечать на вопросы следствия. И заставляете меня сомневаться в своей невиновности. Объясняйтесь, Никита Матвеевич.       Но тот объясняться не стал. Никита пошатнулся, его лицо приобрело землистый оттенок, и он свалился в кресло. Аркадий Егорович, сидевший справа тут же вскочил, схватив портфель. «Черт!..», — прошипел Максим Сергеевич. Пока Грачёв осматривал Никиту, Валентина Александровна подбежала к тележке с чашками, наклонилась и понюхала, но ничем странным не пахло.       Аркадий Егорович попросил мужчин помочь уложить Никиту на диван и, измерив давление, крикнул:       — Принесите таз с горячей водой и откройте окна, — Аркадий Егорович снял с него пиджак и расстегнул пуговицы на рубашке.       Максим Сергеевич убежал за водой, а Валерия Михайловна, распахнув двери балкона, вернулась к Никите.       — Что с ним? — спросила она.       — Гипертонический криз с обмороком, — Аркадий Егорович снова взял в руки грушу тонометра.       — Хоть не отравили, — сказала Валентина Александровна, — ну что, Сергей Константинович?       — Я не этого добивался, — ответил он.       — Ах да, конечно! — выплюнула Валерия Михайловна и вышла на балкон.       Следом она никого не приглашала, но за ней уцепился Андрей. Валентина Александровна, устав от душного напряжения, присоединилась к ним.       Узкий балкончик проходил не вдоль всей стены и вмещал пару белых пластиковых стульев, на одном из которых, держа между пальцев незажженную сигарету, сидела Валерия Михайловна. Внутренний дворик густо укрывали голубые ели, цепью выстроились кусты красного шиповника, а рядом с ними — стрелами рвущиеся ввысь фиолетовые ирисы. Жара уже миновала, и воздух заполняла садовая хвойная свежесть. Валентина Александровна встала в уголок и, вцепившись в перила, наклонилась вперед. Андрей, занял второй стул и тихо спросил:       — Вы устали?       — Вы чрезвычайно проницательны, Андрей, — усмехнувшись, ответила Валерия Михайловна и, достав из большого кармана своей черной юбки зажигалку, прикурила сигарету. Зажигалка была металлическая, с бирюзовым фоном, на котором, если приглядеться, сидела, скрестив по-турецки ноги, ехидно прищурившаяся и стыдливо прикусившая нижнюю губу совершенно голая рыжая баба. Рисунок ничуть не смущал владелицу и она, казалось, даже хвасталась им. Андрей старательно делал вид, что не заметил, но щеки его предательски запунцовели. Валерия Михайловна еще добавила, — он бывает просто невыносим… Я, конечно, тоже — работа такая… Но чувство меры тоже надо иметь. Играет в плохого милиционера. Воюет честно, но, скажите, зачем обрушивать артиллерию на деревянный сарай?!       — Вы о Никите? — поинтересовалась Валентина Александровна.       — А разве нет? Вещи должны называться своими именами. Но не суть — у него давление под двести подскочило, а ему тридцатник еще не стукнуло! Ну?.. А Аркадий Егорович тоже так — с таким равнодушным лицом его спасал. Работа… Но так все равно нельзя, и Сергей Константинович перегнул. Я вот гипертоник уже лет сто, плюс-минус…       — Моложе выглядите, — сказал Андрей.       — Пью кровь девственниц. Но дело не в этом. Зачем он так? Вроде бы душно и не было, а тут волнение — и хоть катафалк вызывай…       — Тьфу, — и раздался троекратный стук по деревянной оконной раме.       Сзади подкрался Аркадий Егорович. Он недовольно поджал губы, и глаза его прилипли к дымящей сигарете.       — Не потребуется, Валерия Михайловна, если перестанете курить. Там чувствуется, — кивнул он в сторону зала.       Валерия Михайловна пристыжено сморщилась и выкинула сигарету вниз. Она виновато улыбнулась, и Аркадий Егорович ушел.       — Вы думаете, он в этом не замешан? — спросил Андрей.       — Уверена.       — Валентина Александровна, а вы уверены?       — Не знаю. У меня с ним нет близкой дружбы.       — А, полагаете, Сергей Константинович как думает?       Валерия Михайловна запустила руку в густые волосы и сказала:       — Это уж как угодно. Уверена, он и вас подозревает отчасти, да. Хоть и ни разу не гэбист, но есть в нем какая-то такая история. Хотя он сейчас только кажется большим и страшным, а завтра уже будет совсем другим, скажем, хорошим милиционером. Но я не великая поклонница такого рода интриг. Хотя… работа… что делает с людьми работа!       Погода легонько знобила. Пчелы самозабвенно кружили над цветами, но минута за минутой их становилось все меньше; длинные прозрачные облака лилели, и узкой розовой полоской наливалась обугленная заря. Безумные краски сливались оркестром — им вторило далекое воробьиное чириканье, вороний кар, воркование голубей, жужжание пчел… В тишине все отчетливее проступала жизнь.       Когда они вернулись в зал, Никита из запотевшего стакана пил лимонад и, судя по скривленному лицу, тот был без грамма сахара. Сергей Константинович листал свой блокнот и, потирая виски, что-то в нем задумчиво черкал. Олег мечтательно дожевывал шоколад, а Семён Макарович героически сражался с навалившимся сном. Андрей, словно от нечего делать, устремил взор к стекляшкам и будто осмелился пересчитать их все до одной. Зайцев, не отводя глаз от блокнота, сказал:       — И все же, что вы там делали?       Послышались вздохи и цоканье. В этот раз Никита ответил:       — Покупал наркотики.       — Что именно и у кого?.. Думаю, вы понимаете, что это необходимо.       Никита вздохнул и спросил:       — Обязательно здесь?       — Я бы вам не рекомендовал уходить, — нахмурившись, заявил Аркадий Егорович.       — На балкон? — предложил Сергей Константинович.       — Аркадий Егорович, вы можете с нами.       Аркадий Егорович согласился и, сунув руки в карманы и качая головой, пошел вместе с ними; и Никита пошел, взяв с собой лимонад. Софья игриво толкнула Валентину Александровну слева и шепнула:       — Пошли секретничать…       Раздался смешок, а Семён Макарович как-то очень грустно покачивался, почесывая второй подбородок. У него вырвалось:       — …Меня сегодня, видимо, ничего не удивит…       — А жизнь-от такова! — наклонился в его сторону Осипов, — с днем открытий, Семён Макарович!       Шевцов слабо улыбнулся и попытался оправдаться:       — Я серьезно… Одно за другим!.. Тут и думай, что происходит… Хорошо вам над стариками смеяться! Вот не помрете до моего возраста, будете со склерозом еле-еле ходить… с палочкой… Вот тут я над вами и поржу от души…       Валентина Александровна расслабилась и упала на спинку дивана. Воздух, несмотря на надвигающуюся прохладу, заметно теплел. Максим Сергеевич зажег огни люстры и вокруг засверкало и по стенам побежали зайчики. Олег подавился вырвавшимся смешком:       — Хех… Раз уж пошла такая пьянка! В следующее воскресенье ставим Ионеско, а у меня где-то затерялись билетики…       — Так уж давай бесплатно! — застенчиво наклонив голову, предложила Валерия Михайловна.       — Для вас — хоть весь театр задаром! Не возьму ни деньгу!       Валерия Михайловна посмотрела на него, словно говоря: «Я запомню».       Валентина Александровна почувствовала ноющую боль в шее, и встала, расправив плечи, и отошла ближе к окнам, в которых четче стали вырисовываться размытые контуры комнаты. Снаружи стемнело, наваливались сумерки. Раскрылась дверь, и друг за другом следом вышли Сергей Константинович, втянувший щеки и закативший глаза; Никита, нарочито небрежно запустивший руку в золотистые волосы, и Аркадий Егорович, устало смотрящий вокруг и словно не понимающий смысла и логики происходящего. Последние двое сели в кресла, а Сергей Константинович неожиданно остановился, развернулся и захлопнул двери на балкон.       Ей показалось, что тот оказался на сцене, освещенной прожекторами, что ему стало принадлежать все время и все внимание. Он подошел к то ли полке, то ли столу и взял с него какую-то бумажку, словно что-то чрезвычайно для него значившую, а когда приблизился к публике, оказалось, что это был абсолютно чистый листок бумаги.       — Сегодня мы с Андреем Владимировичем сделали несколько важных выводов. Думаю, очевидно, что нам придется здесь встретиться и завтра, и послезавтра, и сколько угодно еще понадобится. После гибели Василия Степановича и после теракта, нет никаких других вариантов. О вашем желании теперь никто вас не станет спрашивать, — голос его звучал безапелляционно, — допросы еще не завершились, и, думаю, завтра может понадобиться, чтоб кто-то повторил свои показания. Хотя вы все равно продолжите что-то скрывать, причем все. Андрей Владимирович?       — В конце концов, у стен уши есть.       Зависла тишина, но ее быстро разрушил Сергей Константинович:       — Сейчас уже все дома города проверены, ребята постарались хорошо. В некоторых… были найдены взрывные устройства, но сейчас все безопасно. Их обезвредили. Думаю, рисков больше нет и можно…       — …спать спокойно? — неуверенно спросила Софья.       — Полагаю, что так, — незаметно выскользнул Максим Сергеевич, прервав долгое молчание, — завтра нужно будет собраться в это же время. И без опозданий. Андрей, имейте в виду, что мы вам не сможем обеспечить водителя.       — Всему свое время, — резюмировал Сергей Константинович.       Олег закрутил вокруг головой, будто ища чей-то сигнал или толчок к действию. Наконец, спросил:       — То есть, можно уходить уже нам?       — Думаю, вопросы для обсуждения на сегодня закончились, так что встретимся здесь завтра.       — Тогда до завтра, господа! — он подскочил и, церемонно раскланявшись, убежал восвояси.       Валентина Александровна подошла к телефону и набрала домашний номер, пояснив окружающим:       — Мужу.       — Давайте, я вас подвезу, — подошел к ней Артем.       — С Семёном Макаровичем будете соревноваться? — рассмеялась она, — не стоит, Артем.       — Да мне-то не сложно.       Она заглянула ему в глаза и мягко произнесла:       — Не-на-до.       Сзади к нему подкрался Аркадий Егорович:       — Наше дело предложить, Артем. Не смущай Валентину, ты же видишь как она на тебя смотрит, — абсолютно серьезно говорил он, — как Софья, кстати. Подвез бы ее… Раскраснелся… — он вдруг рассмеялся в голос.       — Как не стыдно, Аркадий Егорович, — ответила ему Валентина Александровна таким голосом и взглядом, точно только что на ее глазах разорвали Джоконду.       Артем весь горел от краски и только и выдавил из себя, что:       — Я пойду, — а потом, уже в коридоре, шепотом воскликнул: «Какой кошмар!».       — Софья Павловна, а пойдемте с нами? — спросила у нее Суворова, пока та застегивала на груди кожаную косуху, и получила ответом согласный кивок.       На улице все, замерев, стояли, ожидая чего-то. Город затих, и эту тишину нарушало гудение автомобильных моторов и напряженное дыхание одиннадцати человек. Валентину Александровну уже ждал муж.       — Всем до завтра! — попрощался Артем, садясь на заднее сидение.       — До встречи! — подхватила Валентина.       — И не опаздывать! — строго закончил Максим Сергеевич, улыбаясь и маша рукой. Остальные ответили хором, и все разъехались и разошлись.       С площади Пушкина расходились четыре дороги. Никита побрел по самой южной, и его обогнали машины Олега и Валентины Александровны. Пешеходы пошли вправо, Максим Сергеевич поехал на север, а остальные, сделав круг, отправились по четвертой дороге и ехали вместе вплоть до тройной развилки.       На город в который многий раз с момента его основания падала мгла. Облака рассосались, и небо стало ясным и чистым. В домах затушили огни, а с тем вместе погас и свет всего города. Звезды от Полярной до самой мелкой звездочки четко различались в ночи, и казалось, что и впрямь некто загадочный опрокинул кувшин с молоком на небосвод. Воздух насыщался подлинной июньской свежестью, как свежо на морском побережье, той самой свежестью, сквозь зной наливающейся прохладой. Но в Малининске не было ни моря, ни крика чаек.       В городе наступила ночь.