Ты убивала колдунов?

      На другом конце длинного тёмного зала в полукруглом сводчатом углублении, напоминавшем глубокую нору, сидел верховный жрец. Арбэт Алмос знал, что он был избран около шестидесяти лет назад, и ожидал увидеть перед собой дряхлого старика, но мужчине, сидевшим перед ним, едва ли можно было дать тридцать. Он был сутул и некрасив, глаза его были неприятно холодными, но он был молод.       Мужчина и женщина упали перед ним на колени и начали о чём-то молить. Они говорили в два голоса, так что Алмос не сразу разобрал, чего они хотят: они просили спасти их новорождённую дочь. Ей было всего семь дней, и она умирала по неведомой лекарям и целителям причине.       Арбэт Алмос большую часть своей жизни посвятил изучению магии, но ритуалы Двора Смерти были ему почти незнакомы, потому что не были магией в чистом виде и не использовали силу. О них вообще мало что было известно, но он слышал, что служители Двора могут не только призывать смерть, но и отвращать.       Жрец посмотрел на пару равнодушными глазами, а потом произнёс неожиданно звучным голосом:       – Вы хорошо служили. Покажите дитя. Если оно не погрузилось слишком глубоко в воды смерти, я помогу ему.       – Она ещё жива, – сказала женщина, развязывая платок на груди.       – Она уже была мертва, когда вы вошли в этот двор. Я всегда знаю, когда колыбель смерти пересекает границы моего дома. Но, может быть, я не дам этой маленькой смерти вырасти…       Женщина испустила короткий болезненный стон и согнулась так, словно её ударили, а потом, ни издав более ни звука, открыла закутанное в платок маленькое тельце. Пелёнки сбились, и были видны крохотные ручки, белые до синевы.       Они безвольно опали, как у тряпичной куклы.       Жрец поднялся на ноги и пошёл к ребёнку, лежавшему на коленях матери. Чёрное одеяние всё вытягивалось и вытягивалось за ним из «норы», словно он был привязан к чему-то, скрывавшемуся во тьме, пуповиной. Наконец он остановился и склонился над телом девочки. Он потянулся к ней, коснулся кончиками своих розовых гладких пальцев, а потом широкие чёрные рукава упали, закрыв всё. Алмос не видел, что происходило внутри, но когда через одну бесконечную минуту жрец выпрямился, девочка оглушительно громко закричала.       Мать подхватила её на руки и начала покрывать поцелуями, повторяя «моя девочка, моя девочка». Отец бросился к жрецу, который снова заполз в свою низкую пещеру, и что-то говорил ему. Жрец словно и не слышал.       И в этот момент Арбэт Алмос опомнился.       Он подошёл к отцу и, схватив за плечо, заставил развернуться и заговорил:       – Кто вы? Назовите своё имя.       В глазах мужчины вспыхнуло не просто раздражение, но гнев. Однако, увидев одеяния Алмоса, он ответил со всей возможной вежливостью:       – Зебе Льессум. К вашим услугам, господин.       – Я Арбэт Алмос из Изумрудного дома. Оракул сказал, что у моего сына есть пара, назначенная звёздами. Я должен был дожидаться знака на Дворе Смерти сегодня, именно в этот час. Полагаю, это и был знак…       – Это невозможно, – ошарашенно проговорил Льессум. – Ваш сын, ваш первенец – второй господин Изумрудного дома, моя дочь не пара ему…       – Такова воля богов и моя, – твёрдо произнёс Алмос.       Альда слышала эту историю множество раз: в пересказе матери, отца, а чаще всего самого Арбэта Алмоса. Сначала он хотел взять маленькую Альду в свой дом, чтобы та получила достойное невесты Гаэлара Алмоса воспитание, но Льессумы воспротивились. Тогда Алмос поставил другое условие: девочка будет приходить в его дом для занятий не менее двух раз в неделю, а Льессумы не будут учить её своему ремеслу. Разумеется, он имел в виду не ремесло кожевников. Льессумы служили не одному только Небесному дому, но и другим высоким домам правого берега; первому господину, конечно же, было известно, чем на самом деле занималась эта семья, и его отец в прошлом часто прибегал к услугам убийц. Льессумы выполнили своё обещание не полностью: они не учили Альду убивать, но считали, что даже жене второго господина Изумрудного дома пригодятся сильные и ловкие руки и ноги, внимательность, чуткий слух и умение обращаться с луком и кинжалом.       Альда посмотрела на восток – там, далеко, на другом берегу реки, но выше всех крыш и куполов поднимался уступами в небо шпиль Изумрудного дома.       Когда-то она была там частой гостьей, и каждый раз, когда даже случайно замечала его громаду в просветах меж других домов, сердце её наполнялось радостью. В раннем детстве она редко видела Гаэлара: тот постоянно был на уроках – детей с магическими способностями начинали обучать очень рано и трудится им приходилось по много часов в день, – а жаркие месяцы вместе с матерью проводил в загородных поместьях.       Принцесса Матьяса не испытывала большой любви к маленькой невесте своего сына; тогда Альда не понимала причин неприязни, думала, что что-то делает неправильно и изо всех старалась понравиться этой темноглазой, остролицей и болезненно хрупкой женщине, естественно, безуспешно. Будь Альда даже самым совершенным созданием на свете, для принцессы она всё равно оставалась девчонкой низкого происхождения, дочерью кожевников, недостойной даже мизинца её сына. Она убила бы Альду, если бы могла, но в Изумрудном доме у принцессы не было власти. Кроме древнего и славного происхождения Матьяса не обладала ничем: ни колдовскими способностями, ни властью, ни умом, ни хитростью, ни сильным характером, ни хотя бы красотой. Хотя насчёт последнего кто-то мог бы и поспорить. Принцесса не была красавицей, но было в её лице, его подвижных чертах нечто притягательное, заметное не с первого мгновения, но впоследствие очаровывающее многих мужчин. Матьяса понимала это и поэтому, в отличие от прочих богатых женщин, одевалась просто, без пышности, чтобы не дать ярким украшениям затмить свою неброскую красоту. Единственным исключением были серьги в виде золотых полумесяцев, в выемках которых, точно в корзинках, покоились звёзды из драгоценных камней, все – разного цвета. Похожий полумесяц с россыпью звёзд над ним был изображён на флагах королевского дома Карталя, так что эти серьги были напоминанием о высоком происхождении Матьясы, к тому же, как она сама говорила, приносили ей удачу.       Эти же серьги были на принцессе Матьясе и в день смерти – и удачи они ей не принесли. Золото расплавилось, превратившись в два бесформенных комка, а камни почти все выжили, лишь некоторые помутнели или поменяли цвет.       Альда помнила, как Безумный Шкезе привёз с Ангубского нагорья сосуд с серым прахом и изуродованные останки серёг третьему господину Изумрудного дома, мальчику семи лет, в тот день ставшему первым господином.       Тот мальчик не смог стать достойным преемником своего отца. При нём Изумрудный дом утратил влияние, и сейчас люди смотрели на ступенчатый шпиль скорее с жалостью. Некогда великий дом захирел и стал прибежищем неудачников, слабых колдунов, которым не на что больше рассчитывать. Даже Безумный Шкезе ушёл и перебрался под крылышко Дзоддиви…       Вспомнил ли он, увидев Альду, кем она была раньше?       Вспомнил ли, как рассёк ей кожу чуть выше запястья и подставил плоскую серебряную чашу, чтобы собрать полившуюся кровь?       Её лицо было совсем не таким, как сейчас: округлым, мягким и нежным. Годы учёбы и убийств изменили его и ожесточили, сделали черты резкими, тонкими и опасными.       Когда-то она тоже была невестой… Но очень, очень давно. Её назначенному звёздами жениху Гаэлару было двенадцать, когда он и его родители погибли, а Альде не исполнилось и девяти. В тот день судьба её переменилась: она потеряла лучшего друга, которого любила всем своим маленьким детским сердцем, не стало больше занятий с учителями, изучения музыки и поэзии, а дядя Микас сказал, что ей пора вернуться к тому, для чего она на самом деле рождена – выслеживать жертву и отнимать жизнь.       Чуть позднее мать отвела Альду к оракулу, чтобы спросить, что происходит с теми, кто потерял свою назначенную звёздами пару. Оракул посмотрел на них удивлённо, словно не понимал вопроса – а потом взгляд снова стал блуждающим, бессмысленным, смотрящим не вовне, а куда-то внутрь, совсем как у Безумного Шкезе.       – Ничего не происходит, дитя, – сказал он, – ничего. Свою пару невозможно потерять. Это не то, что теряешь или находишь. Это судьба.       Побродив ещё по рынку – на каждом углу её преследовали разговоры об убитом сыне купца, – Альда вернулась в гостиницу и поднялась в свою комнату.       На клочке бумажки она нарисовала угольком две человеческие фигуры: одну лицом к себе, другую – спиной. На них она отметила все места, в которых она касалась Эстоса Вилвира. Она и так помнила их все, потому что была приучена рассчитывать лишь на свою память, не оставлять никаких записей, но воспоминания о смерти Гаэлара подействовали на неё угнетающе.       Первый господин Изумрудного дома Арбэт Алмос был сильнейшим колдуном, однако и он, и его жена, и драгоценный первенец превратились в горстки серой соли… Если она допустит промах и погибнет, довершить начатое придётся её семье – дяде или двоюродным братьям и сёстрам, может быть, Тервелу. Поэтому ей нужно записать всё, что сумела узнать, – чтобы их шансы убить колдуна были выше.       Альда осмотрела ту стену, в которой было окно, и под самым потолком, там, где крепилась балка, заметила узкую щель. Подставив стул, Альда протолкнула туда бумажку. Если с ней что-то случится, семья обязательно обыщет её последнее жилище в поисках таких вот подсказок. Так было заведено.       Больше делать было нечего, только дожидаться часа, когда солнце двинется к закату и в нижнем зале начнут собираться гости.       Она нашла бы столько полезных занятий, если бы была дома… Или могла пойти бы на Двор Смерти и продолжать искать в их книгах упоминания про странную болезнь. Она уже провела несколько часов в библиотеке, но ничего похожего не нашла. Жрец, с которым она говорила, сказал, что это больше похоже на последствия проклятия, но какого именно, ему неизвестно.       – Их существует неисчислимое множество, а людская злоба такова, что каждый день придумываются новые.       Альда пришла в нижний зал «Кошачьего сердца» одной из первых и поэтому заняла удобно стоявший столик. Он находился в небольшой нише, но, если сесть правильно, оттуда было видно большую часть зала и каждого новоприбывшего, что входил через главную дверь.       Народ прибывал, и Альда слышала, что говорят всё больше о страшном несчастье, обрушившемся на дом купца Кайры. Тот уже объявил награду в триста золотых, если кто сумеет указать убийцу.       Эстос, снова со всеми своими друзьями, пришёл в «Кошачье сердце» через час. К ним подбежали сразу несколько прислужников, и бывшие солдаты начали перечислять, чего они хотят сегодня откушать. Когда прислужники понеслись на кухню, Лод закричал им вслед:       – И пусть поторапливаются! Нас ещё ждёт «Благоуханный плод»! Сегодня мы его хорошенько понадкусим, правда ведь, Мадо? – он со всей дури хлопнул друга по спине.       Альда отпила вина из тяжёлой кружки. Значит, они только отужинать сюда заглянули, а потом собирались отправиться в бордель… А завтра третий господин, скорее всего, снова затворится в поместье, мучимый неизвестным недугом. И тогда до него будет не добраться до следующего полнолуния.       Обычно Альда действовала быстро и решительно. С того момента, как она получала заказ, до его выполнения редко проходило более суток, но в этот раз… С того самого момента, как Дзоддиви спросил: «Ты убивала колдунов?», Альда чувствовала себя так, словно шла по верёвке, натянутой над бездной.       И сейчас ей стоило бы подойти к Эстосу, заговорить, коснуться, может быть, получить шанс убить, но ноги не шли… Альда точно окаменела. Хотелось ударить саму себя, чтобы привести в чувство. И когда она увидела, что Эстос встал из-за стола и идёт к ней, она так и смотрела на него, не в силах отвести взгляд.       Эстос улыбался, но улыбка не трогала глаз. В них было какое-то усталое, почти затравленное выражение, а лицо было нездорово бледным.       «Что же с тобой такое?» – подумала Альда.       Она была встревожена, но заставила себя улыбнуться в ответ: не широко, а словно бы через силу, так делали секковийки.       – Боялся, что не увижу тебя сегодня, – вместо приветствия сказал Эстос.       Альда надеялась, что румянец на её щеках незаметен. Ей нечасто доводилось слышать такое – и, что хуже – мужчины нечасто смотрели на неё вот так. Она не могла не заметить: утомлённые глаза третьего господина точно вспыхнули искрами, когда он заговорил с ней. Он был рад её видеть… О семь высоких небес, какой глупец! Какой безнадёжный дурак! Если бы не ей нужно было убить Эстоса Вилвира, она бы кричала ему: «Беги! Беги от неё! Разве ты не видишь, что эта женщина лжива и опасна? Ты колдун. Сам первый господин Небесного дома захотел от тебя избавиться, значит, ты опасен и умён, почему же ты не видишь, что перед тобой притворщица и лгунья?»       Но Эстос неумолимо шёл к своей смерти, словно его влекла злая судьба.       – Могу я угостить тебя вином, Кейлинн? – её имя, выдуманное имя, прозвучало так мягко и одновременно сильно, словно прикосновение уверенной, властной руки.       – Благодарю, у меня уже есть, – указала Альда на свою кружку.       Эстос опустился на стул рядом, бесцеремонно взял кружку и принюхался:       – Я говорил о настоящем вине, сделанном из винограда, выросшего на западных склонах Трехрогой горы, и выдержанном в бочках из скального дуба.       – Никогда такого не пила.       Эстос махнул рукой:       – Кувшин «Плача на ветру»! И не сметь вскрывать, я сам откупорю…       Горлышко кувшина, который им принёс слуга, было залито чем-то вроде мутной красноватой смолы, и Эстос внимательно изучил оттиск печати на нём, прежде чем начать счищать.       – Твои друзья не рассердятся, что ты оставил их? – спросила Альда, пока Эстос разливал кроваво-алое вино по стаканам из зеленоватого стекла.       – Нет, я не собирался идти сегодня с ними. Просто надеялся, что встречу тебя здесь…       Альда удивлённо приподняла брови.       – Когда я увидел тебя, то что-то зашевелилось в душе… – сказал Эстос. – Наверное, вспомнились те месяцы, что я провёл на войне. Славное время… Мы мёрзли в проклятых палатках, каждый день рисковали жизнями, но… Но сейчас я думаю, что никогда не был счастлив так, как тогда!       – И думаешь, я помогу вернуть тебе те дни? Стану твоей любовницей-секковийкой, вроде тех, что ты заводил в старые добрые времена?       – Если бы всё было так просто, я бы давно нашёл себе любовницу из вашего народа. Но знаешь, я уже давно ничего не хочу… Нет, ты не подумай, что не могу, – рассмеялся Эстос почти смущённо. – Просто всё как в тумане, словно и не со мной… Как будто я уже умираю. А вчера, когда я начал говорить с тобой…       Он пододвинул стакан Альде:       – Отведай!       – Так что произошло вчера? – спросила она, поднося стакан к губам.       – Я сам не знаю. Мне безумно захотелось коснуться тебя… Как будто мне шестнадцать лет и кровь кипит в жилах. Как будто туман рассеялся.       – А сегодня так же? – Альда всё же сделала осторожный глоток.       – Нет, – покачал головой Эстос. – Сегодня мне рядом с тобой… спокойно.       Альда была встревоженна этими словами, их простота и откровенность что-то шевельнула и в ней тоже, и эти маленькие неловкие движения в давно остывшем сердце причиняли ей боль.       Может быть, это какое-то колдовство?       Её смущение и тревога были не настолько сильны, чтобы она забыла о деле. Она протянула руку и накрыла ладонь Эстоса своей – опять не почувствовав никакого особенного тепла кожей, – и сказала:       – Не вознамерился ли ты напоить меня и затащить в постель?       – Нет, – покачал он головой. – Просто… – Эстос глядел на Альду немного растерянно, словно не знал, что сказать. – Просто говори со мной.       – Я мало что могу рассказать, моя жизнь однообразна и скучна. А вот ты… Если не врут, ты сын самого влиятельного человека в нашей стране.       – Ты думала, мы тебя обманули? – Эстос оглянулся на своих друзей, которые веселились, казалось, даже не заметив его отсутствия.       – У меня нет уверенности. Будь я сыном главы Совета Одиннадцати, разве проводила бы я дни в компании старых солдат? Даже знаменитый «Благоуханный плод» не был бы для меня достаточно хорош!       – Эти старые солдаты – хорошие люди. Уж точно лучше тех, кого я ежедневно вижу в доме своего отца.       – Ты ведь колдун… Покажешь мне что-нибудь волшебное? Можешь сделать так, чтобы с потолка посыпалось золото, или превратить вон того толстяка в скворца?       – Моё колдовство иное, – ответил Эстос, отпивая вино. – Не особенно впечатляющее.       – И что же ты умеешь? – наклонилась ближе к Эстосу Альда.       Ответ был ей не так уж важен, но всё же хотелось узнать, чем третий господин был так опасен Небесному дому, что они решили его убить.       – На самом деле мало что, – Эстос опустил глаза. – Я поздно начал обучаться, потому что… жил в другом месте, не с отцом. Конечно, я кое-что умею, но это не годится для того, чтобы впечатлить красивую женщину…       – И всё же скажи мне! – Альда так заторопилась, что чуть не забыла, что нужно изображать секковийский акцент.       Эстос посмотрел на неё внимательно, словно размышляя, говорить или нет. Альда видела, что он хотел уже сказать, она была в этом уверена, хотел!..       Но тут двери распахнулись, и в зал вбежали сразу двое слуг в цветах Соколиного дома – синем и серебряном.       Эстос не поднял руки в знак приветствия, словно желал скрыться, но слуги всё равно его высмотрели и тут же подбежали. От их сапог и одежды несло конским потом – видно, они гнали лошадей сюда от самого Соколиного дома.       – Третий господин, простите, что прерываем вашу трапезу. Первый господин велел немедленно доставить вас домой. У него к вам срочное дело.       Эстос смотрел на Альду – точно не слышал ни слова.       – К сожалению, нам надо расстаться, – сказал он. – Ты будешь здесь завтра утром?       – Не знаю… Я думала пойти за Северные ворота.       – Наняться к новому купцу?       – Или найти попутчиков и отправиться домой.       Эстос хотел сказать ещё что-то, но слуги опять не дали.       – Третий господин, вас ждут! Ваш отец…       – Да знаю я! – отмахнулся от них Эстос, но момент был упущен. Эстос сказал совсем другое: – Не знаю, увидимся ли мы ещё, но буду надеяться…       Альда так растерялась, что даже не сумела ничего сказать в ответ.       Альда ещё с час просидела за столом в одиночестве, думая об Эстосе, вернее, безуспешно заставляя себя о нём не думать. Думать о нём было можно и даже нужно, но только как о задании, о жертве, о том, кого нужно убить, а не как… Высокие звёзды, не как о мужчине!       Случалось, что её к кому-то тянуло, но редко… Жена дяди Кафаса говорила, что женщины их рода обычно холодны, да и найти мужей им тяжело – кто захочет стать мужем наёмной убийцы? – поэтому большинство девушек оставалось в семье и помогало нянчить детей своих дядьёв и братьев, а своими так и не обзаводилось. Истории тех, кто всё же выходил замуж, чаще были несчастливыми, как, например, у Каэты, которая влюбилась в молодого капитана с торгового корабля и решила скрыть от него, кем была. Ведь он уходил в море на несколько месяцев, и в это время она могла свободно заниматься своим ремеслом… Кончилось всё кровью и смертью. Говорили, что именно поэтому боги избавляют дочерей Льессумов от страстей.       Альду они избавили не совсем. Она знала, каково это – когда человек кажется притягательным настолько, что каждое его движение, каждый поворот головы кажется достойным того, чтобы художники запечатлели его на фресках королевского дворца. И каково – когда неизъяснимое, непонятное самой себе желание пульсирует в висках, заглушая любые мысли. А иногда, когда они с Тервелом лежали ночью на крыше, всматриваясь в низкие звёзды, она чувствовала, что он желает её и, прижмись она к нему чуть ближе, посмотри чуть более призывно, он сожмёт её в крепких, сильных объятиях и ни за что уже не отпустит… Но она не допускала этого «ближе». Тервел был ей как брат, и накатывавшее желание вызывало в ней не столько подлинную страсть, сколько стыд.       «Ближе» ей хотелось быть с Эстосом…       Альда стиснула зубы и постаралась выкинуть эти мысли из головы. Ей не об этом надо думать…       Хотя бы о чём-то близком к нему. Например, что за недуг мучил третьего господина? И какова была его сила? Он был подозрительно уклончив, когда говорил о ней.       Альда думала о загадочных умениях Эстоса и раньше, но ничего толкового на ум не приходило, а сейчас запуталось ещё хуже.       Она смогла придумать только одну причину его убить: Эстос Вилвир умел нечто, может быть, и не особенно опасное, но такое, что было не под силу никому на правом берегу. Взять первого господина Дома Змеи, второго самого могущественного колдуна на левом берегу: он мог бы обратить полгорода в груды золы, но его не пытались убить – потому что у правого берега были колдуны сходной силы, им было что ему противопоставить. Любому колдуну Небесный дом мог противопоставить своего, но, судя по всему, не Эстосу.       Кем же он был? Говорили, что когда-то бывали колдуны, которые могли поднимать армии мёртвых – чрезвычайно редкое умение. Но Двор Смерти точно бы почуял, если бы кто-то попытался проникнуть в их потусторонние владения и покусился на покой умерших. Это явно было что-то другое, но что?       Когда то вино, что налил в её стакан Эстос, закончилось, Альда не стала подливать. Она встала из-за стола и ушла в свою комнатушку на верхнем этаже.       Может быть, дело было в выпитом вине – действительно на редкость ароматном, однако ещё и крепком, – но в эту ночь Альда заснула быстро.       Разбудил её сначала топот шагов на лестнице, а потом негромкий, но настойчивый стук в дверь. Альда немедленно выхватила из-под подушки тонкий кинжал и взяла так, чтобы он был прикрыт широким рукавом сорочки.       – Кто там? – крикнула она.       Сквозь щели в ставнях проникал едва заметный бледный свет – значит, было уже утро, хотя и очень ранее.       – Мы из Соколиного дома от третьего господина.       – Да неужели… – Альда собиралась сказать это про себя, но получилось вслух.       – Поверьте, госпожа. Мы не причиним вам вреда, у нас важное поручение.       Звучало любопытно, но и подозрительно тоже.       Альда подошла к двери и отомкнула задвижку.