Ты убивала колдунов?

      Альда встала прямо перед первым господином. Он осматривал её с видом барышника, который ищет, какой бы недостаток найти в товаре, чтобы сбить цену. Потом он приподнял руки вверх, тряхнув широкими рукавами так, что они соскользнули к локтям. Обнажились крепкие, мускулистые руки с грубоватыми, хищными узорами татуировок. Они уходили выше локтей.       – Сейчас я наложу заклятье. Ты можешь чувствовать что-то вроде тяжести, как будто сзади тебя встал человек и давит на плечи. Не пугайся, не кричи, не пытайся скинуть этот вес. А пока жди…       Альда надеялась, что увидит, как откроется второе сердце Ульпина Вилвира, но тот просто шевелил пальцами в воздухе, точно лепил невидимую вещь. Вид у него был скучающим, точно он знал, что работа отнимет много времени.       – Как здоровье моего сына? – спросил Вилвир, не переставая двигать пальцами.       – Третий господин бодрствовал лишь два часа, но сказал, что его самочувствие лучше обычного…       – Надеюсь, что эти два часа он посвятил чему-то более полезному, чем ты… – ядовито заметил Вилвир.       – Он изучал книги, что-то считал, – ответила Альда, начиная чувствовать почему-то не тяжесть, а тепло. Очень приятное тепло.       – Если ты рассчитываешь, что можешь стать супругой моего сына, то забудь… Тебе оказали огромную честь, взяв наложницей в этот дом, и только благодаря тому, что мой сын никогда ни о чём меня не просил раньше. Разве мог я отказать тяжело больному в его первой просьбе? Тебе никогда не подняться выше, а твои дети никогда не унаследуют Соколиный дом и не получат титул господ просто по праву рождения. Им придётся его заслужить. Помни об этом и не мечтай о большем.       Альда хотела ответить, что не вынашивает честолюбивых замыслов, но тут на неё навалилась горячая, как нагретый солнцем камень, тяжесть. Не мучительная, даже приятная, но такая, что даже языком шевельнуть было невозможно.       Так как третий господин был болен – иле же притворялся таковым – пышные церемонии вхождения в дом новой наложницы пришлось отложить до лучших времён. Альде лишь надели на запястья и лодыжки особые браслеты, украшенные рубинами, и сменили причёску. Секковийские косы расплели, волосы от висков подняли вверх, скрепив драгоценными заколками, а оставшиеся распустили.       Эти приготовления заняли больше четырёх часов, но даже после этого Альде не было позволено войти в комнату Эстоса. В первый раз наложниц было положено вводить к господину на закате. Оставшиеся часы Альда провела в саду. Слуги предлагали ей пойти в покои других господ и познакомиться с их наложницами, но Альда отказалась, сославшись на то, что у неё пока нет достойных даров, чтобы прийти с ними к своим сёстрам.       Когда солнце наконец опустилось, а позолоченные крыши поместья вспыхнули красноватым огнём, её пригласили в тот дворец, что занимал Эстос, Лигур вложил в руку новой наложницы бляшку со знаком Соколиного дома и отворил перед ней двери в покои её господина. Господин, распростёршийся на постели, даже не пошевелился. Альда обернулась на Лигура, стараясь изобразить растерянность.       – Третий господин спит, – ответил слуга, – это лучше, чем когда он мучается от боли. Заботься о нём. Если что-то нужно ему или тебе, безотлагательно присылай слуг – у двери всегда кто-то сторожит.       – Я буду следить за господином, не смыкая глаз.       – Хотя бы это… – вздохнул Лигур. – Пройдёт не менее двух недель, прежде чем ты сможешь выполнить свои обязанности.       Альде даже не нужно было притворяться – она почувствовала, как её щёки заливает краска.       Стоило двери за Лигуром затвориться, как Эстос отбросил одеяло и вскочил с постели.       Он подхватил Альду на руки и закружил по комнате. Поначалу – чисто инстинктивно – она начала отбиваться, но потом рассмеялась и позволила кружить себя. Эстос довольно быстро выдохся – и опустил Альду на кровать.       Сам он оказался сверху, придавив её.       У Альды кружилась голова – но точно не от того, что Эстос носил её по комнате, а от чего-то другого, от того же, от чего замирало и таяло её сердце, – и она подумала, что впервые в жизни подобное обхождение было ей втайне приятно. Она хотела, что Эстос держал её вот так – как нечто принадлежащее ему и бесконечно ценное.       Эстос завладел её ртом, и пока его язык и губы ласкали её, его руки ловко освободили Альду от верхней накидки и пояса. Платье было таким тонким, что она чувствовала себя обнажённой в его объятиях.       Мысль о том, чтобы остановить Эстоса, была слабой, как далёкое эхо. Альда обхватила его плечи и вжалась губами в его горячий, сильный рот.       – Кейлинн, – хрипло прошептал Эстос, оторвавшись на секунду. – Ты вошла в этот дом. Теперь ты моя, по праву.       От тёплой и тревожащей хрипотцы его голоса Альду пробрало дрожью.       Только вот имя. Чужое имя…       Она даже не заметила, как это произошло, просто вдруг почувствовала горячую ладонь Эстоса в сокровенном месте между бёдер. Он касался её сквозь ткань, но это всё равно было так бесстыдно…       Под платьем на Альде не было белья – оно не полагалось наложницам, когда те находились подле своего господина, – и поэтому прикосновения были точно по голой коже.       Она почувствовала, что стала влажной там. Может быть, уже давно, но только сейчас она поняла это. И Эстос медленно погружался в эту влагу, потихоньку раскрывая её. Пока между ними оставалась ткань, целых пять слоёв, но всё равно это было то, чего Альда не испытывала никогда раньше. Никто кроме неё самой не касался её там…       Она застонала от удовольствия, смешанного с отчаянием.       – Ты прекрасная, чудесная… – шептал тем временем Эстос. – Ты – настоящее чудо, пришедшее в мою жизнь. Я должен поклоняться тебе, как божеству, но я хочу тебя, невыносимо хочу. И я уже знаю, что это будет сладко, как никогда в жизни, потому что ты… Я как будто ждал тебя всю жизнь!       У Альды разрывалось сердце, и она прикусила губу, чтобы не вырвались те самые слова.       Ей хотелось сказать «Да, я твоя. Бери меня!», но стыд останавливал. Стыд и ещё что-то – неотступная память о том, кем она на самом деле была, вовсе не Кейлинн, а Альдой Льессум. Хотя ей и казалось, что сейчас она на самом деле из холодной, рассудительной Альды превратилась в необузданную и страстную секковийку Кейлинн.       – Ты хочешь меня не меньше, – продолжал Эстос. – Я чувствую, что хочешь… Там так влажно.       Эстос начал надавливать чуть сильнее, и Альдой овладевала какая-то сладостная слабость. Ей казалось, что даже захоти она оттолкнуть Эстоса, то не смогла бы поднять руку.       Его движения там становились всё более сильными, напористыми, властными…       А потом он убрал руку и поднёс пальцы к лицу. Они влажно блестели – от её соков.       Альда невольно зажмурилась – в её жизни никогда не было ничего настолько, настолько смущающего. Она текла в его руках, и он показывал ей мокрые пальцы.       А потом он поднёс их к губам и облизал.       Сердце в груди Альды билось так, словно хотело вырваться наружу, а в животе всё немело от необъяснимого, непонятного желания того, о чём Альда пока ещё не знала, от безумного и сладкого предвкушения…       Она невольно раскинула ноги ещё шире, точно приглашая. Ткань платья натянулась, и Альда увидела влажное пятно. Ей было стыдно и одновременно хотелось большего. Она чувствовала, что теряет себя…       Она перевела взгляд на Эстоса, на его худое красивое лицо, и на секунду ей почудилось в нём нечто знакомое, как будто она видела его когда-то раньше, месяцы, а может, годы назад.       – Постой, – прошептала она. – Я… я должна тебе кое-что сказать.       Эстос чуть приподнял брови - чересчур серьёзный, неуместно серьёзный тон его удивил. Он был встревожен. Альда даже догадывалась почему – потому что Кейлинн раз за разом его отвергала.       – Я, кажется, знаю, что именно… – произнёс он.       Альда села и поправила платье на груди – хотя ниже вид всё равно был непристойным, растерзанным. И это проклятое скользкое пятно…       – Нет, не знаешь. – Она на мгновение зажмурилась перед тем, как начать: – Я отказывала тебе, потому что боюсь… Совсем немного, но всё же боюсь.       – Тебе не нужно меня бояться…       – Я обманывала тебя, вернее, подыгрывала, делала вид, что я… Не по злому умыслу, а просто, чтобы не выглядеть глупо! – Альда перевела дыхание, а потом торопливо, на выдохе выговорила: – У меня не было мужчины.       – Что?! – на лице Эстоса появилась растерянная, неверящая улыбка. Он как будто бы думал, что над ним подшучивают, и решал, что сказать в ответ.       – Это правда.       – Но я никогда бы не подумал… Я решил, что ты…       – Я знаю, ты думал, что я, как все женщины моей крови, выбираю мужчин, каких захочу, но я… Я не нашла того, кто… С кем бы я могла лечь и не пожалела бы на следующее утро, – голос Альды дрожал, потому что она не лгала, говорила не за Кейлинн, а за себя, за девушку из Льессумов, чья семья давала свободу и выбор, но которая так и не сделала этого шага.       Эстос откинул пряди волос со лба:       – Так что же, ты готова умереть девственницей, если так и не встретишь того самого?       – Но я встретила…       Альда бросила быстрый взгляд на Эстоса, чтобы убедиться, что он всё понял, а потом отвернулась. Её душили рыдания. Ведь она встретила его, но должна теперь убить… Она думала, что раз Гаэлар погиб, то ей суждено оставаться одной до самой смерти, но Эстос словно перечеркнул то страшное прошлое, отбросил в сторону тень, что нависала над её жизнью долгие годы.       Эстос обхватил её щёки ладонями.       – Любовь моя… – прошептал он. – Если тебя страшит…       – Нет! – воскликнула Альда. – Я не боюсь. Я просто… смущена. И ты должен знать…       – Теперь я знаю, – глаза Эстоса сияли, – и не буду торопить тебя. Но сегодня я всё же закончу то, что начал…       Он уронил Альду на кровать и начал целовать, в то время как его рука снова оказалась у неё меж бёдер, во влажной, теплой тесноте. Он не пытался проникнуть вовнутрь – и между ними по-прежнему была ткань, – так что Альда позволила ему делать с собой всё, что он хочет. Тем более, что это было приятно, так приятно, что она выгибала спину и стонала под его рукой, не в силах сдерживаться.       А потом её выгнуло, как тетиву лука, и по телу пронеслось горячей волной медленное, тягучее наслаждение.       Эстос не переставал целовать её.       Альда лежала в его объятьях и часто, неровно дышала, изумлённая тем, что с ней произошло.       Конечно, она знала о подобном, не могла не знать, но испытать это с мужчиной, с тем, кто был так желанен и дорог…       В какую же страшную западню она попала!       Засыпая Альда думала, что ей всю ночь будет сниться Эстос. То, как она стонала в его рот, или то, как обхватила его и в несколько движений заставила выплеснуться.       Но во снах Эстоса не было, зато там была принцесса Матьяса, в её маленьких округлых ушах качались те самые серьги. Она рыдала, и серьги тряслись в такт.       – Мой первенец! Мой первенец! – стонала она.       Альда знала, что принцесса, и её муж, первый господин Изумрудного дома, и Гаэлар, их сын, погибли вместе, может быть, в одно и то же мгновение были сметены страшным вихрем колдовского пламени; но во сне она решила, что Матьяса рыдает по погибшему сыну. Но потом появился Гаэлар. Он был совсем на себя не похож: бледный до синевы, худой, как ветка, большеглазый юноша с полоской только-только пробившихся над верхней губой усов. Но Альда почему-то была уверена, что это он.       – Что ты сделал с моим первенцем! – кричала Матьяса. – Я прикажу казнить тебя! Сварить в масле! Я дочь короля! Как ты посмел меня ослушаться?!       На свет вдруг выступил Безумный Шкезе, не морщинистый и седой, как сейчас, а темноволосый, с гладким лбом и глазами, горящими ярко и безумно. Одежда на нём была цветов Изумрудного дома.       Принцесса подняла своё опухшее от слёз лицо и начала выговаривать Шкезе что-то, что не складывалось в слова. Она повалилась в кресло, не переставая что-то выкрикивать, и сжимала живот так, точно страдала от боли.       Серьги её ушах, качались, ловили солнечные блики и горели огнём.       А потом принцесса указала на Альду:       – Возьми её тоже! Почему только мой сын страдает? Она тоже должна!       – Она ещё мала, госпожа, – ответил Шкезе.       – Мне плевать! Плевать! Зачем вы сделали это с моим сыном?! Зачем!!!       Альда проснулась. Сердце быстро колотилось в груди.       Это был не совсем сон, а что-то вроде смешанного со сном воспоминания. Всё это на самом деле происходило, но не совсем так. Альда помнила те события туманно – ей было тогда около восьми… Она прибыла в Изумрудный дом для занятий и встречи с Гаэларом, как это было заведено, но в одном из залов её ждал первый господин и часто сопровождавший его Шкезе. Тогда ещё нестарый, как и было во сне. Альда не знала, в чём был талант этого странного человека; он был слабым колдуном, все так говорили. Но он, тем не менее, стал самым приближенным лицом первого господина Изумрудного дома, а после его смерти, когда величие дома угасло, он занял столь же высокое место при первом господине Небесного дома. Говорили, что Шкезе прозревает будущее – видит его во снах, но если бы это было так, разве не предупредил бы он Арбэта Алмоса, что он, его жена и старший сын погибнут, если отправятся в то путешествие?       Альда склонилась перед первым господином, как её учили, и тот милостиво кивнул в ответ.       – Мне нужно немного твоей крови, – сказал Алмос. – Совсем немного. Ступай с восьмым господином, – он кивнул на Шкезе. – А потом тебя проводят к Гаэлару.       Шкезе увёл её в большую комнату, где на полках громоздились груды свитков и книг, а на столе в открытых ларцах хранились загадочные жидкости и порошки. Шкезе взял со стола маленькую плошку, на дне которой было совсем чуть-чуть густой голубой жидкости, не больше ложки.       – Дай мне руку, – приказал Шкезе.       Альде было страшно, но она подчинилась беспрекословно.       Шкезе маленьким ножичком скользнул по подушечке среднего пальца так легко и быстро, что Альда почти не почувствовала боли.       Кровь закапала с пальца, и Шкезе подставил под капли плошку. Он отсчитал шесть капель, а потом начал перемешивать кровь с голубой жидкостью. Она должна была поменять цвет от крови или хотя бы потемнеть, но этого не произошло.       – Слуги отведут тебя в комнату для занятий, – Шкезе махнул в сторону Альды рукой, отпуская. – Палец скоро заживёт.       Принцесса Матьяса часто, почти каждый раз, придумывала предлоги, чтобы отвлечь сына от игр и занятий с Альдой, поэтому в тот день, когда Гаэлара позвала служанка по какому-то важному делу, никто не удивился. Гаэлар последовал за служанкой, а Альда вернулась из сада в павильон, где они занимались, и взялась за книгу. Читала она тогда ещё медленно. Её отвели обедать – по-прежнему без Гаэлара, – потом вернули обратно в комнату для занятий, и только через час после этого туда вошла принцесса Матьяса. Она смерила Альду холодным взглядом и спросила:       – Где мой сын?       – Я не знаю, госпожа. Его увели – я думала, что по вашему распоряжению.       Холодность на лице принцессы сменилась тревогой, почти что страхом. Её черты ожили и стали… красивыми.       Матьяса обернулась с служанке и прошипела:       – Немедленно отыскать второго господина.       Она вышла из павильона, а Альда, не спросясь, бросилась следом за ней. Служанку, уведшую Гаэлара, быстро нашли. Она сказала, что мальчик находится в покоях первого господина.       Когда принцесса ворвалась туда, то нашла сына на одной из террас. Он спал на подушках в тени, а двое слуг махали над ним опахалами.       Принцесса подошла к нему, а Альда остановилась у входа. Гаэлар спал? В середине дня? В покоях своего отца? Что же здесь происходило?       С протяжным всхлипом принцесса опустилась на колени возле сына и разразилась рыданиями. А потом она начала кричать…       Слуги забегали, прислужники заметались, в покоях появились первый господин и Шкезе. Принцесса плакала и кричала, спрашивала, зачем они сделали это с её сыном, а Альда ничего не могла понять. Она только заметила, что запястье Гаэлара замотано белой тканью, и принцесса указывала именно на эту повязку.       Потом, в приступе злости и отчаяния, Матьяса сорвала ткань с запястья Гаэлара и швырнула мужу прямо в лицо.       Альда, стараясь держаться подальше от разъярённой принцессы, вдоль стены проскользнула к Гаэлару, который всё ещё спал. Крики должны были давно его разбудить, и это значило, что сон не естественен: его либо чем-то опоили, либо он был под действием заклятья.       Запястье Гаэлара оплетала свежая татуировка. Из-за того, что кожа покраснела и припухла, нельзя было в точности разобрать рисунок, но напоминал он сплетение угловатых ветвей. И это был не просто рисунок, линии как будто выступали над кожей.       Альда сначала подумала, что это была обычная ритуальная татуировка колдуна. Гаэлар был достаточно взрослым, чтобы получить первую. Альда не разбиралась во всех тонкостях, но знала, что с помощью особых татуировок колдуны могли увеличивать свои силы, или получать власть над определёнными стихиями, или осваивать ранее недоступные заклинания. У Арбэта Алмоса татуировок было так много, что на правой руке они поднимались выше локтя.       Но принцесса Матьяса не стала бы так неистовствовать из-за колдовской татуировки.       И тут Альда вспомнила про мисочку с голубой жидкостью и поняла.       Это была не колдовская татуировка, а татуировка назначенных звёздами. Клятва, не произнесённая словами, а высеченная в человеческой плоти. Она связывала пару окончательно, так что один не мог без другого.       Её полагалось нанести в десять лет, но принцесса Матьяса как могла оттягивала этот момент, потому что это окончательно связало бы её сына с простолюдинкой. И вот её муж просто сделал это – приказал Шкезе взять кровь Альды, приготовить особую краску и нанести татуировку.       – Ты сделал это намеренно! – кричала принцесса. – Чтобы он не мог уже избежать этого проклятого брака!       – И чтобы ты не решила, упаси нас великие боги, избавиться от девочки, – спокойно ответил Арбэт Алмос.       Арбэт Алмос в отличие от своей жены не терял достоинства, не кричал, не кружил по комнате и не бросался угрозами.       – Только не говори, что тебя заботит судьба этой замарашки! Или веления звёзд! Тебе плевать! Чего ты добиваешься, скажи! Чего?! Чего ты хочешь? Ради всех богов ада, почему ты делаешь это с моим мальчиком?       – Ты ещё спрашиваешь? Тебе сказать, почему? – лицо Арбэта Алмоса было не просто спокойным, оно стало неживым, каменным.       Метавшаяся по террасе принцесса Матьяса вдруг замерла. Её затрясло, словно от ужаса, но она быстро взяла себя в руки.       – Ты… – прошептала она. – Ты не можешь быть настолько… настолько мелочным. Это ведь ничего не изменит! Ты всего лишь не дашь ему заключить достойный его брак. Разве это...       Муж подошёл к ней и неожиданно ласково обнял за плечи.       – Конечно же ты права, дорогая супруга, я не могу быть настолько мелочными. То, на ком он женится, несущественно.       – Тогда почему? В чём смысл?       – В исполнении того, что велят нам боги.       – Боги? Боги? – переспросила принцесса. – Думаешь, я поверю? Что ты ещё задумал?! Если Гаэлар пострадает, – ты поплатишься за это! Клянусь, поплатишься!       Она сжала кулаки. Альде казалось, ещё секунда, и принцесса Матьяса бросится в ярости на своего мужа. Тот даже отступил на шаг.       И в этот самый момент Арбэт заметил прижавшуюся к стене Альду. Он кивнул на неё Шкезе, и тот, мгновенно поняв желание господина, вывел её из комнаты.       Альде должны были сделать такую же татуировку чуть позднее, но вскоре после того Гаэлар, его мать и отец погибли.       Когда Альда поднялась с постели, Эстос ещё спал. Он даже не шевельнулся, когда она встала. Как он мог спать рядом с ней так беззаботно и доверчиво? Рядом с незнакомым почти человеком.       Неужели ему ни на миг не приходило в голову, что против него могли злоумышлять? Даже Кейлинн… Будь у неё возможность, она бы нанесла на руку мазь из золотого порошка и обследовала бы всего Эстоса, обследовала и нашла то самое место, куда ей нужно было вонзить кинжал, чтобы убить его наверняка. Два удара.       Нет, даже будь у неё возможность и запас мази, она не стала бы этого делать. Лучше даже не знать, не подходить близко к тому краю, за которым ждало её убийство Эстоса. Лучше не давать себе и шанса, не искушать судьбу.       Альда умылась и переоделась, принесла приготовленный слугами завтрак, и только тогда Эстос проснулся. Каждый раз, открыв глаза, он начинал широко и удивлённо улыбаться, до сих пор не в силах поверить, что те страшные боли не возвращаются.       – Могу я сегодня или завтра покинуть поместье? – спросила Альда.       Эстос, поливавший мёдом тонкие лепёшки, отставил мисочку в сторону и задумчиво сжал губы.       – Надолго?       – Самое большее полдня, – ответила Альда.       – Всего лишь?.. Конечно, можешь. Я… Я просто боюсь, что ты решишь уехать.       – Зачем бы я тогда согласилась стать твоей наложницей?       – Не знаю, не могу объяснить. Мне просто… неспокойно. Ты слишком важна для меня, но я не могу… – он низко опустил голову и замолчал.       У Альды сжалось сердце. Эстос чувствовал её ложь. Не мог объяснить самому себе, но каким-то животным чутьём ощущал, что с Кейлинн что-то не так.       А она… Она чувствовала нечто странное. Необычную зависимость. Зависимость от желаний Эстоса.       – Я хочу посетить храм Стрелы. Не была там много месяцев, – пояснила Альда.       – Скажи Лигуру, он распорядится, чтобы тебе приготовили паланкин.       – Мне это не нужно!       – Среди слуг пойдут слухи, а потом они дойдут и до господ, – уклончиво ответил Эстос.       – Это значит, что ты не хочешь меня отпускать?       – Я с самого начала знал, кто ты, и что ты не из тех, кто будет смиренно ждать приказаний, но в этом доме есть правила, – заговорил он ровным, бесчувственным голосом. – Не стоит нарушать их на второй же день, как ты принесла клятвы.       – Ты не можешь запереть меня здесь!       – Не могу! – Эстос резко поднялся из-за стола.       Он тяжело дышал, и всё тело его было напряжённым, как натянутая тетива. Он отвернулся от Альды, которая выжидающе на него смотрела, и отошёл к окну.       Так и не поглядев на неё, он сделал долгий вдох, а потом сказал:       – Иди.       Короткое слово упало как камень.       – Эстос, я… – Альда подошла к нему и несмело коснулась его руки. – Я же говорила, что хорошей наложницы из меня не выйдет…       Вместо ответа он развернулся – его лицо было спокойным и светлым, – и поцеловал её, а потом тихо повторил:       – Иди. Будут спрашивать, скажешь, что я позволил, что я уважаю обычая твоего народа и… Сама придумаешь, что сказать.       – Прости… – прошептала она.       Альде хотелось вонзить во что-то свой нож – который снова был спрятан у неё в рукаве.       Братья и отец Эстоса обязательно узнают. «Ты совсем ума лишился, что позволяешь этой секковийской девке разгуливать по городу без присмотра и позорить твоё имя?!» – вот что они скажут. Просто не могут сказать ничего другого.       Альда не стала ждать, когда Эстос передумает, и быстро собралась, снова обрядившись в секковийскую одежду и захватив ещё длинный тёмный плащ, в который могла укутаться с ног до головы.       Лигур, хотя и не сумел скрыть негодования, всё же заставил её взять с собой тяжёлый серебряный знак в виде сокола и с тремя синими кистями внизу..       – Никто в этом городе не посмеет причинить вам зло, госпожа Кейлинн, если вы покажете знак. И однако же ходить одной без сопровождения женщине вашего положения недопустимо. Первый господин будет разгневан…       – Я служу третьему, – бросила Альда, постаравшись придать голосу обычной секковийской заносчивости.