Ты убивала колдунов?

      Эстоса сшибло с ног – точно ударила в спину невидимая исполинская рука. А потом она накрыла его и придавила.       Он лежал на полу, распластавшись, и сверху на него давила ужасающая тяжесть. Ему казалось, что рёбра сейчас хрустнут… Дышать было почти невозможно, а уши заложило. Эстос понимал, что не умрёт – второе сердце сохранит ему жизнь, даже если грудная клетка будет поломана и расплющена, – но животный страх было не побороть. Он бился в голове, заглушал все мысли.       Из носа у Эстоса пошла кровь.       Отец заговорил, и Эстос слышал его словно через слои плотного войлока.       – Только в память о твоей матери я пощажу тебя за неповиновение. Твоя девка должна покинуть поместье, и вечером ты явишься ко мне и сообщишь, что сделал это. Это моё последнее слово.       По стуку шагов Эстос понял, что отец ушёл из зала. Он ушёл, но заклинание его осталось и продолжало давить.       В глазах начало темнеть, в груди и спине была такая боль, что невозможно было открыть второе сердце. А потом Эстос потерял сознание.       Когда он очнулся, от заклинания оставался лишь малозаметный, едва ощутимый след, но всё тело болело, как будто его пережевала и выплюнула какая-то гигантская тварь.       Эстос толкнулся руками от пола и с трудом сумел встать на колени.       Он начал медленно, размеренно дышать.       Он полуползком добрался до кресла, и, оперевшись на него, поднялся на ноги. В голове начало проясняться, боль тоже постепенно уходила, оставляя после себя тупую звенящую пустоту. Эстос с трудом мог вспомнить, что вообще произошло.       Чуть пошатываясь, он пошёл к дверям. Стража всё ещё стояла возле них.       – Который час? – спросил Эстос.       – Недавно звонили третий утренний…       Не так уж много времени прошло.       Отец… Ему надо поговорить с отцом во что бы то ни стало! Даже если тот снова сделает то же самое или даже худшее. Или нет? Что если гнев отца обрушится ещё и на Кейлинн? Её такое заклинание может убить.       Хотя… Хотя отец был прав. Убить Кейлинн не так-то просто.       Эстос понимал, что если он закроет проход в свои покои, то никто, даже сам Ульпин Вилвир, не сможет прорваться через преграду, чтобы схватить Кейлинн. Но что дальше? Долго ли они просидят внутри? Через несколько дней им всё равно понадобятся вода и пища.       А все прочие заклинания, что были известны Эстосу, были всё равно что искорки по сравнению с пламенем, которое мог зажечь первый господин и другие колдуны Соколиного дома.       Бежать вместе с ней.       Эстос не видел другого выхода. Они и без того уже думали о том, чтобы покинуть Карталь.       Соколиный дом сочтёт это предательством. Но, Эстос думал, его сил и умений хватит, чтобы покинуть земли, где колдуны Карталя имели влияние, и оказаться вне их досягаемости.       Он никогда не помышлял о таком. Даже крошечная мысль о предательстве не прокрадывалась в его сердце, ни на секунду. Но отец не оставил ему выбора. Или нет: заставил выбирать между долгом и тем, что дороже всего на свете.       Альда сначала ходила по главной комнате своих маленьких покоев туда-сюда, а потом приказала себе успокоиться. Её столько лет учили сохранять хладнокровие и твёрдость мысли, а она так разволновалась всего лишь из-за того, что Эстоса не вовремя позвали к первому господину… Она ещё успеет ему всё рассказать. Немного раньше или немного позже, но он всё равно узнает про татуировку.       Она разволновалась, потому что если оказалась права, то Эстос…       То Эстос – это Гаэлар Алмос, когда-то второй господин Изумрудного дома, сын принцессы Матьясы, внук последнего короля, погибший в пустыне вместе со своими родителями.       Он не погиб. Каким-то чудом он спасся. Но как он оказался третьим господином Соколиного дома? Как? Почему?       Конечно, у Альды было объяснение. Если бы у неё была такая возможность, она обязательно порасспрашивала бы прислугу о том, что происходило в поместье более двадцати лет назад. Долго ли гостила здесь принцесса Матьяса, часто ли виделась с первым господином?       Неужели первый господин пал столь низко, что обесчестил сестру своей жены до свадьбы? И знал ли он, что она уже носит ребёнка, когда вывел к жениху? И если он захотел забрать сына себе, то почему ждал более десяти лет?       Безумная история… Эстос ни за что не поверит.       Он может поверить в самые невероятные вещи, но не в то, что он – сын Ульпина Вилвира от принцессы Матьясы.       Но ведь Ульпин столько лет хранил её серёжку, держал её в своей комнате рядом с величайшими сокровищами. Чем не доказательство их любовной связи?       Теперь Альда понимала, почему первый господин Изумрудного дома так легко согласился на брак своего первенца с девушкой из простонародья. Это был не его сын, ему было всё равно, как сложится его судьба… Вполне возможно, он вообще не собирался делать его наследником дома. Арбэт Алмос знал!       А самым простым и очевидным доказательством её правоты было то, что рядом с ней проходили боли Эстоса.       Священные знаки на руках связывали его с нареченной, так что само существование вдали от неё становилось мукой. Судя по тому, что Эстос рассказывал о своих первых годах в Соколином доме, первый господин пытался остановить разрушительное действие нарушенного обета. Но ритуал отсечения от прошлого и все прочие лишь отсрочили наступление мук на несколько лет. Обет наречённых был превыше всего. Не было в мире силы, что могла бы поспорить с велением богов, и поэтому Эстос медленно и мучительно умирал. Даже не зная, почему…       Теперь Альда понимала всё, не было лишь объяснения тому, как Гаэлар выжил и оказался в Соколином доме.       Мог ли быть так, что…       Альда, кружившая по комнате, замерла, когда услышала, что открылась дверь.       – Тебя не было так долго, и я уже… – Альда замолчала на полуслове, когда увидела Эстоса.       Тот был бледен, на одежде были пятна крови, волосы в беспорядке…       – Что случилось? – произнесла она, внутренне каменея.       Даже понимая, что произошло нечто плохое, она почти не испытывала страха. В ней просыпалась убийца. Альда из дома Льессумов, уже не Кейлинн, говорила со своим возлюбленным.       Эстос опустился в кресло и потянулся в стоявшему на столе кубку, наполовину пустому. Альда взяла кувшин, налила в кубок ещё вина, дождалась, когда Эстос выпьет, переведёт дух, а потом спросила:       – Это твоя кровь или чужая?       – Моя. Пошла носом. Мы с отцом поспорили, и он… – Эстос усмехнулся. – Он показал мне некоторые свои умения.       – Из-за чего вы спорили?       – Не спрашивай… Я скажу потом, когда будет ясность. Отец ещё может поменять решение.       Он говорил это так, будто ничего серьёзного не случилось, но Альда чувствовала ложь. Даже когда Эстос говорил о собственной болезни и близкой смерти, его голос звучал ровнее и спокойнее. Его явно встревожил разговор с отцом – не просто встревожил, задел за живое.       Она решила не пытать Эстоса и не мучить ещё больше. Да и сам он, видимо, не желая расспросов заговорил о другом:       – Скажи лучше, что случилось утром? Что не так с моей татуировкой? И почему ты спрашивала о назначенных?       – Это не так просто объяснить, – покачала головой Альда. – Ты… Я боюсь, что ты просто не поверишь мне.       Она взяла ладонь Эстоса в свою и сжала. Не отпуская его руки, она опустилась на пол возле кресла Эстоса, как должна была делать настоящая наложница, но чего Альда не делала ни разу до этого дня.       – Кейлинн… – Эстос склонился к ней. – Что с тобой?       Альда сильнее стиснула пальцы Эстоса. Она должна начать со своей главной лжи. Только так, рассказанная Альдой Льессум, а не наёмницей-секковийкой, её история будет иметь смысл и вес.       – Прости, но я лгала тебе. Мне пришлось… – Альда зажмурила глаза от стыда. Она лгала множество раз, но только с Эстосом это было так невыносимо трудно. Ложь ему ощущалась как настоящее предательство. – Я должна была признаться давно, но я боялась, что ты возненавидишь меня. Я и сейчас боюсь, но я должна. Почти всё, что ты знаешь обо мне, – это ложь. Меня зовут не Кейлинн, и я даже не секковийка.       – Я знаю, – спокойно ответил Эстос.       – Знаешь? – Альда вскинула голову.       – Когда мы с тобой в постели, у тебя пропадает акцент. Ты говоришь, как уроженка Карталя.       Альда ахнула. Она не замечала этого.       Она настолько забывалась, когда была с Эстосом, что… Глупая влюблённая девчонка!       – Но ты никогда мне не говорил… И ты, получается, давно знал! – она, и правда, не понимала, как он мог промолчать, если догадался об обмане.       – Я подумал, что у тебя должны быть на это причины. Ты пыталась от кого-то скрыться – а я мог тебе помочь, укрыть в Соколином доме, где никто не смог бы тебя найти.       – А ты не думал, что я скрываюсь потому, что совершила ужасное преступление?       – Я давно не слышал, чтобы разыскивали юную девушку, виновную в страшном преступлении.       – Ты сумасшедший! – прошептала Альда, глядя на Эстоса неверящим взглядом. – Как ты мог?! Ты понятия не имеешь, кто я такая и что совершила… А что, если…       – Да, я не знаю. Но я верил – и верю, – что ты не желаешь зла мне, именно мне. Я оказался прав: ты спасла мне жизнь.       – Ты не должен был мне верить! – у Альды подступили к глазам слёзы. Она готова была разрыдаться от злости и от стыда, а ещё от любви к Эстосу Вилвиру. – Не должен! Ты не понимаешь… не понимаешь…       Альда вскочила на ноги. Эстос лишь улыбнулся в ответ:       – Так что ты хотела мне сказать?       Он ждал её рассказа, точно подарка. Он даже представить себе не мог, какой окажется правда!       Альда набрала побольше воздуха в лёгкие. Открыться Эстосу было едва ли не так же страшно, как стоять перед колдуном и чувствовать, как раскрывается его второе сердце, готовое выпустить пламя.       – Я ни от кого не скрывалась. На самом деле я…       Она замолчала. У неё не было сил произнести это. Она, пока ждала Эстоса, придумала, как и в каком порядке всё ему расскажет, и она начала, но когда дело дошло до главного… Переломить себя оказалось невероятно трудно.       – Не так важно, кто я, – произнесла наконец она. – Есть вещи важнее. Шрамы под твоими татуировками – это никакое не отсечение. Это другой ритуал. Тебя обманули. Обманывали с детства… Не мне упрекать кого бы то ни было в этом, потому что я тоже лгала, и много, но они не просто солгали… Они скрывали, в чём причина твоей болезни. Смотрели, как ты мучаешься…       – Они? – переспросил Эстос, поднимаясь с кресла. – Они… Целители и мой отец, ты хочешь сказать? Мой отец?!       На его губах больше не было улыбки. Только неверие и злость.       – Я не знаю кто, – тихо ответила Альда.       – Что ещё за другой ритуал? Какой? Ты говорила утром про назначенных… Это из-за него? В этом всё дело?       Голос Эстоса оставался странно спокойным. Точно так же он говорил про то, что собирается покончить с собой, чтобы не мучиться от безумной боли. С пугающим ледяным ожесточением.       – Да, – ответила Альда, – это ритуал назначенных. Я знаю этот рисунок. Если ты не веришь мне, Двор Жизни и Двор Смерти подтвердят. Их жрецы знают, у них есть книги…       – Я верю тебе, – резко сказал Эстос и отвернулся от Альды, точно видеть её было выше его сил.       Альда не решалась подойти к Эстосу, как не решалась с ним заговорить. Он несколько раз прошёл от кресла к постели и обратно с потерянным выражением лица. Кулаки его беспрестанно сжимались и разжимались, и он что-то тихо говорил сквозь зубы. Казалось, он едва сдерживает гнев, но Альда понимала, что он всего лишь пытается понять, сопоставить всё то, что уже было ему известно.       – Я верю тебе, – Эстос наконец подошёл к ней и взял за руки. – Верю, потому что ритуал назначенных объясняет многие вещи, которым до этого дня не было объяснения. Например, почему рядом с тобой моя боль проходит…Ты нечто большее. Я всегда это знал.       – Про это я тебе не лгала, я, честно, не понимала, почему твоя боль уходит! И только утром, когда увидела те старые шрамы, я заподозрила, что… – Альда смотрела в его яркие глаза, и ей казалось, что она сейчас разрыдается. К горлу что-то неумолимо подступало.       – Я умирал из-за того, что нарушил клятву?       – Клятву, о которой даже не помнил, – подтвердила Альда.       – А ты? – Эстос смотрел на неё так отчаянно, точно боялся услышать ответ. – Ты – моя нареченная?       – Я… Я до сих пор не знаю… – Альда сделала шаг назад. – Мой жених погиб десять лет назад. Его пепел хранится в главном святилище его дома… Но ты не можешь быть никем другим!       – Его дома?! Какого дома? – Эстос притянул её обратно к себе.       Альда сглотнула, готовясь ответить, но сбоку послушался шум. Она обернулась. На входе в комнату, согнувшись низком в поклоне, стоял Лигур. Его согнутая спина вздымалась, словно он только что бежал.       – Третий господин, прошу простить, но дело неотложное! – громко заговорил Лигур. – Первый господин скоро будет здесь! Вам нужно одеться, чтобы приветствовать вашего отца, как надлежит сыну!       – Мой отец? Идёт сюда?! – взгляд Эстоса заметался по комнате. – Это точно?       – Слуги видели, как паланкин пронесли по Мосту розовых бутонов…       – Скажи моему отцу, что я не могу приветствовать его у входа, потому что болен и сильно ослаб, – велел Эстос. – Проводи его сразу сюда. И позаботься обо всём остальном…       Лигур побледнел – Эстос просил его солгать самому первому господину, – но, тем не менее, послушно склонился и вышел.       Когда он ушёл, Эстос бросился к кровати и откинул покрывало. Альда начала закрывать занавеси на окнах: она знала, что когда Эстос бывал болен, то с трудом переносил яркий свет, и поэтому в комнате всегда было темно.       – Что-то ещё? – спросила Альда, когда Эстос улёгся и закопался поглубже под одеяла.       Она знала, что первые господа великих домов почти никогда не навещали своих детей и прочих родственников в их покоях, только жён, когда решили провести с ними ночь. Это дети должны были являться к ним по первому зову. То, что Ульпин Вилвир решил прийти к сыну, было дурным знаком.       И так некстати! Она не успела рассказать Эстосу и половины того, что знала…       Она поправила одеяла на постели, посильнее смяла подушки. Эстос в этой время, прикрыв глаза, творил заклинания.       Холода, как в прошлый раз не было. Вместо этого появилось ощущение, что в воздухе натягиваются невидимые нити, а потом рвутся… Альда не увидела, не поняла, а просто всей кожей почувствовала, что колдовская преграда вокруг покоев перестала быть цельной, – Эстос открыл в ней проход. Такой, через который мог пройти любой.       Почти сразу же в дверь потянулись слуги. Они торопливо расставляли по покоям курильницы и лампы, вносили всё новые кушанья, напитки и закуски, которые вскоре перестали умещаться на узком столе.       Эстос схватил Альду за руку:       – Тебе нужно уйти… Только не в свои покои. Спрячься где-нибудь, чтобы слуги не знали! – шептал он быстро и торопливо. – Нельзя, чтобы он тебя нашёл! Я боюсь, он что-то задумал… Не дожидаясь…       – О чём ты? – во все глаза смотрела на него Альда. – Что он хо…       – Я расскажу потом, но сейчас тебе надо прятаться. Он обещал мне время, но… Отец уже идёт, а ты… – Эстос стискивал её пальцы до боли. – Я должен был…       – Хорошо, хорошо… – согласилась Альда, понимая, что сейчас не время выяснять причины. Эстос не попросил бы её об этом просто так, из прихоти. – Я проберусь в маленькое святилище, где…       – Нет! Я придумал! Слуги все ушли?       Альда привстала и откинула край синего полога, чтобы осмотреть покои.       – Никого нет. Значит, первый господин уже почти здесь! – Альда поднялась на ноги. – Мне надо бежать!       – Видишь полку со свечами? Подойди к ней, быстрее!       Альда знала эту полку – она рассматривала выстроенные на ней разноцветные колдовские свечи. Эстос говорил её никогда их не зажигать, а лучше даже в руки не брать.       – Надави на неё! Так, точно хочешь загнать в стену! – скомандовал Эстос.       Альда надавила. Сначала ничего не происходила, а потом полка начала вдвигаться. Она подалась совсем чуть-чуть, меньше, чем на четверть пальца, но потом под полом что-то щёлкнуло, и одна из резных стенных панелей отъехала в сторону.       – Тайный ход! – выдохнула Альда.       – Закройся там и никуда не ходи! Жди!       Из-за главной двери уже слышался шум шагов – первый господин и его свита приближались.       – Постой! – окликнул её Эстос, стараясь говорить тихо. – Я хотел узнать… Как тебя на самом деле зовут?       Пару секунд она стояла, не в силах вымолвить ничего. Почему, почему это было так трудно? Труднее, чем лгать…       – Альда, – сказала она наконец.       Эстос повторил его одними губами, беззвучно.       Альда шагнула за потайную дверь, спасаясь бегством и от первого господина Соколиного дома, и от третьего. Потому что, то, как он произнёс её имя, обожгло её, точно удар хлыста.       Едва она успела закрыть за собой дверь, как от порога послышался голос Ульпина:       – Ждите здесь! Я желаю остаться с сыном наедине.       В узком проходе, где оказалась Альда, оказалось не так уж и темно. Оказывается, некоторые отверстия в резьбе были сквозными, и через них из комнаты проникал свет. Альда прижалась глазом к одному из таких.       Ей видна была кровать и Эстос на ней, притворявшийся настолько слабым, что даже положенное приветствие он произнёс еле слышным голосом. Зато Альда почувствовала, что холодная преграда вокруг покоев снова сомкнулась.       Наконец она увидела Ульпина Вилвира. Он подошёл к кровати и остановился у изножья. Потом он сдёрнул с плеч расшитую серебром синюю накидку на пол и сел на постель рядом с Эстосом.       – Эстос, сын… – заговорил он необычно мягко. – Ты не пострадал? Знаю, что пострадал… Высокие звёзды, надеюсь, я не навредил тебе слишком сильно. Это моя вина, но ты не должен был перечить отцу. Никто не смеет мне перечить в моём же доме!       Альда слышала, как Эстос что-то тихо ответил, но слов было не разобрать.       – Я опомнился потом… – продолжал первый господин, и голос его звучал почти виновато. – Сейчас луна идёт на убыль, ты, должно быть, и без того страдаешь… Эстос, я не хотел. Ты же знаешь, что дорог мне…       – Я нужен тебе, – на этот раз Эстос ответил чуть громче.       – Да, ты нужен, но дело не только в нужности… Все эти годы, даже когда ты был мальчишкой, от которого не было ни капли пользы, один лишь шум да драки, все эти годы из всех моих детей я больше всего боялся потерять тебя! – первый господин схватил Эстоса за руку и как-то странно сгорбился, прижав её к груди. Точно стервятник над добычей. – Ассар – мой наследник, но ты – отрада и утешение моего сердца.       Голос первого господина взлетал и падал, как у человека, который не привык делать такие признания.       – Моя болезнь… – снова заговорил Эстос, но Альда не слышала больше ничего.       Тревога, которая не отпускала её с самого утра, начала перерастать в страх: вдруг Эстос проговорится? Что будет тогда? Она знала, нутром чуяла, что пока нельзя это говорить первому господину! Если он узнает, что тайна раскрыта, то что он сделает?       – С тобой всё будет хорошо. Я не говорил тебе, но скоро приедет Тиардин. Я вызвал его, он уже покинул Пельту. Он стар и не может путешествовать быстро, но скоро он будет здесь.       – Ты хочешь снова провести тот ритуал? – Эстос заговорил громче. – Как в детстве? Чтобы я опять…       – Нет, это невозможно, – перебил его Ульпин. – В таком возрасте уже невозможно. Но я думаю, что вместе с Тиардином мы сможем…       – Ты сам в это не веришь, отец! Если бы меня можно было спасти, ты бы не стал ждать столько месяцев, столько лет. Ты понимаешь, что ничего уже не поможет, и зовёшь его просто от отчаяния. – Эстос замолчал, но, не дождавшись от отца ответа, задал вопрос: – Ты знаешь о моём недуге больше, чем говоришь. Я угадал?       Голова Ульпина дёрнулась – как будто бы от гнева. Но руку Эстоса он не отпускал.       – Да, я знаю больше, – всё же выдавил из себя первый господин. – Но это не те знания, что могут излечить тебя. Они бесполезны.       – Но тебе известны причины? – требовательно спросил Эстос.       Альда стиснула кулаки: Эстос вёл себя неосмотрительно, его голос был слишком уверенным, слишком сильным для того, кто едва мог подняться с постели.       Только бы он не сказал всё остальное, про назначенных, про то, что знает теперь – его обманули… Альда понимала: трудно сдержаться, когда узнаёшь про такое! Эстос был достаточно хладнокровен, чтобы ничего не сказать ей про исчезающий секковийский акцент – жизнь в Соколином доме научила его осмотрительности. Но хватит ли его хладнокровия, чтобы сдержаться сейчас?       – Сын мой, в память о твоей матери, которую… – Ульпин вдруг резко замолчал.       Альда слышала только его участившееся, шумное дыхание.       – Что с твоей рукой? – тяжелым, изменившимся голосам спросил первый господин. – Откуда это?       Альда не могла видеть, на что он показывал, но догадалась: шрамы.       Значит, это не она была так невнимательна, что не заметила их. Их просто не было видно раньше, они проступили недавно!       – Ритуал отсечения, ты сам мне говорил, – ответил Эстос.       – Нет, я про шрамы! Они исчезли много лет назад, сгладились… Мы с Тиардином загнали их под кожу… Нет, не может быть! – Ульпин почти кричал. – Не может… Если они вышли наружу, то ты… Ты бы уже умер! – он в растерянности глядел на Эстоса. – Или же… Или же наоборот…       – Отец… О чём ты?       – Лежать! – рявкнул Ульпин и, с силой толкнув Эстоса, уронил того на подушки. Он прижал руку к лбу сына и замер. – Клятва исполнена… – произнёс он потом. – Я чувствую связь. И ни капли смерти в твоей крови.       Ульпин выпрямился и, убрав руку со лба Эстоса, вытянул её перед собой.       – Ты здоров. Уже давно здоров, – эти слова звучали как обвинение. – Ты лгал мне и притворялся! Ты нашёл её!