Лёд и соль

Роппонги, 2007 год

      Голубое платье, чуть великоватое, скрывало ее фигуру, зато открывало вид на красивые длинные ноги. Скоро они станут еще прекраснее — с кровоподтеками и хаотичными синяками, со стекающими полосками подсыхающей крови, с содранной кожей на коленках.       А ее волосы?..       Он перевел взгляд на копну медных прядей, — золотисто-розовые, блестящие, они вызывали безудержное желание запустить в них пальцы и с силой сжать. Когда они пропитаются кровью, то станут тяжелыми, слипшимися… Произведение искусства.       Он наблюдал за ней из тени — как она пьет, мелкими глоточками, немного морщась от привкуса крепкого алкоголя, как часто проверяет телефон, оглядывается, ища кого-то. Очевидно, тот или та, кого она ждала — не пришел.       Что же, это настоящее везение для него и смертный приговор для нее.       Он выждал еще десять минут перед тем, как покинуть свое укрытие. Она уже расслабилась — наркотик начал действовать, взгляд стал мутным, расфокусированным. Надо торопиться, пока его не опередили — в Роппонги полно любителей поразвлекаться с пьяными девочками.       Усмехаясь над ее нелепыми попытками сохранить вертикальное положение возле барной стойки, он медленно приближался. Она ухватилась за спинку высокого стула, низко опустив голову — длинные волосы закрыли ее лицо, хватка пальцев постепенно слабела.       Он всегда чувствовал этот особый момент — момент, когда они уже не в силах были сопротивляться и задавать вопросы. Момент, когда их сознание переставало быть цельным — оставались лишь хаотично движущиеся картинки; мышцы превращались в желе, язык во рту начинал заплетаться.       Они не могли позвать на помощь или защитить себя. Беспомощно обмякали в его руках, позволяя делать с собой все, что ему заблагорассудится. Наверное, они считали, что он хочет помочь им. Как глупо.       Его крепкие ладони подхватывали жертву, обнимая за талию — со стороны это выглядело так, будто он ведет сильно подвыпившую подругу домой. Он говорил им на ухо что-то вроде:       — Тебе плохо? Пойдем, я отведу тебя в тихое место и вызову врача.       Или:       — Тебе нужно подышать свежим воздухом — станет легче.       И они покорно позволяли себя вести, не подозревая — часом позже этот голос станет последним, что они слышали. Он выводил их из клуба и усаживал в машину — к тому времени они уже впадали в беспамятство, не реагируя на внешние раздражители. Валялись бесчувственно, как шматок мяса, на заднем сиденье неприметной иномарки.       Хотя почему как? Они и были кусками мяса. Бесполезными созданиями, годящимися только для того, чтобы удовлетворить его жажду. С той самой секунды, как наркотик попадал в их тело, они становились подвластны только ему.       Он мог делать все, что захочет. Вседозволенность и никаких запретов. Он втайне сочувствовал этим глупцам, что придерживались правил и рамок — никто из них не испытал и сотой доли тех ощущений, что познал он. Например, как дергается в конвульсиях молодое тело, когда острие ножа проникает под кожу. Или как вытекает глазное яблоко. Как шипит кровь, когда прижимаешь к порезу раскаленное докрасна железо.       Первые его попытки были робкими — он ходил вокруг пойманной жертвы и не осмеливался причинить ей сильную боль. Каждый раз срабатывал стоп-сигнал — он боялся, что его поймают, что его накажут… Голос страха заглушали ее крики, звенящие в ушах.       Боже, как же громко она кричала.       Плакала. Умоляла. Звала на помощь. Это так его разозлило, что он не выдержал — сорвал себе голос, проорав, чтобы она заткнулась.       Но она не заткнулась.       Она всхлипывала — тонко и звонко, скулила, как щенок. Это раздражало до безумия — хуже той пытки с капающей водой.       Он размозжил ей голову молотком. Бил, пока осколки черепа не смешались с мозгами, превратившись в розовую кашу.       Он же просил ее заткнуться, верно? Она не послушала.       На эту, пятую по счету, у него были особые планы — он давно хотел попробовать одну из пыток, популярную в Древнем Китае, но все не решался — ему больше нравилось причинять боль своими руками. Однако — следует отдать должное изобретательности палачей — изощренность этого наказания превосходила все, что придумывал он сам.       В тихом домике, стоящим на окраине — уединённость в его случае очень важна, — уже метались в специальной клетке голодные крысы, которых он не кормил несколько дней. В углу был припасен запас горючего — ну, а зажигалка или спички всегда найдутся.       Жертва тяжело дышала — ее голова билась о стекло автомобиля, поскольку дорога сменилась на неровную, всю в рытвинах и ямках, — а он усадил ее на заднее сиденье вместо того, чтобы положить, допустим, в багажник. Рискованно, но он находил в этом особое очарование — обходительный убийца везет дорогую гостью на смерть.       Дорогую — потому что эта не была похожа на предыдущих. Слишком чистенькое и наивное у нее было личико для той, кто любит выпивать в клубах за счет мужчин. Слишком доверчивый взгляд. Слишком короткое платье, — чуть свободное в талии, и он сразу понял, что оно принадлежит не ей, и минимум косметики.       Да, она была не похожа на остальных. Она заслуживала особого отношения.       Машину он отогнал за дом, так, чтобы ее не было видно с дороги. Вытащил жертву, ухватив за плечи, поволок к входу, не заботясь о том, что земля, камни и сухие ветки оставляют отметины на ее голых ногах. Она стала дышать еще тяжелее, пару раз простонала что-то невнятное — наверное, начинала осознавать, что происходит нечто страшное.       Затащив ее внутрь, он бросил свою ношу на пол и включил свет. Лампа тускло вспыхнула, освещая скудную обстановку кухни, где в полу имелся люк — открыв его, он подтащил тело и столкнул вниз, — высота была небольшой, а переломанная нога или рука на фоне уготованного ей роли не сыграет. Собрался уже сам спуститься вниз, как вдруг застыл, беспокойно оглянувшись — что-то с момента, как он вошел в дом, не давало ему покоя. Но что?..       Все было на своих местах. Вокруг на километры — ни души. Жертва тихо хрипела и бормотала что-то внизу. Было слышно, как тревожно мечутся в клетке крысы.       Он спустился вниз, в темноту, по памяти прошел вперед и нащупал выключатель на стене. Щелкнул им, — одновременно с этим волосы на голове встали дыбом. Кожей почувствовал — за его спиной кто-то есть, но прежде, чем он успел обернуться, взгляд выхватил высокий силуэт в углу. А потом что-то тяжелое обрушилось на его затылок — в глазах резко потемнело, горячее пролилось за воротник его белого, тщательно выглаженного свитера.       Он пошатнулся, но выстоял. Повернулся, чтобы сразиться с тем, кто напал на него — но снова не успел. Кто-то схватил его за запястье, выгибая так, что боль стрелой пронзила всю руку вплоть до плеча — он вскинулся, закричал, заглушая хруст собственных костей.       Вместе с этой пыткой его пнули по колену — по ощущениям, словно гвоздь вогнали в коленную чашечку, или же вместо ступни у нападавшего был железный протез. Как выяснилось позже, все было куда обычнее — на нем были тяжелые ботинки с металлическим носком.       Тогда он еще этого не знал. Он упал, крича, всхлипывая и матерясь — прижимал к себе руку со сломанным запястьем, бездумно, как ребенок, будто это могло облегчить боль.       Его снова пнули — на этот раз по ребрам. Что-то опять хрустнуло. Адский огонь распространился по всей правой стороне тела. Удары сыпались один за другим — напавший на него бил прицельно, в разные места, всегда с одинаковой силой, как запрограммированный робот без капли сочувствия.       Он вертелся на полу и выл, изгибался в тщетной надежде защититься. В какой-то момент, когда боль от новых ударов перестала чувствоваться — потому что уже невыносимо болело все, он отключился.       А когда пришел в себя, он испытал новое, непривычное ему, но знакомое всем его жертвам чувство. То, что ощущали они все — беспомощность.       Взгляд уперся в низкий, буро-серый потолок с единственной лампой, покачивающейся на проводе. Он лежал на столе, приготовленном для пятой — железном и устойчивым, который выкупил с производственного цеха и слегка усовершенствовал — приварил к ножкам четыре металлические трубы так, чтобы они возвышались над столешницей на сантиметров десять. К ним он обычно привязывал руки и ноги жертв, но сейчас это его сломанные, опухшие запястья обвивала грубая веревка.       В боку невыносимо кололо. Во рту чувствовался привкус крови и еще что-то острое — качнув языком, он понял, что это его собственный зуб. Повернув голову, он с отвращением выплюнул его вместе с розоватой слюной и замер — в углу, в его личном кресле, куда он обычно усаживался, чтобы понаблюдать за жертвами, сидел подросток лет шестнадцати и задумчиво смотрел в экран телефона.       Первой реакцией был шок — он не поверил своим глазам, моргнул. Потом вспыхнула надежда — подросток! Не мог же он его избить и привязать к столу, верно? Значит, он был вместе с теми, кто напал на него. Если получится договориться… Детей обмануть проще — они восприимчивы к чужим страданиям, более милосердны и слабы.       — Эй, — слабо позвал он. — Пацан…       Получилось шепеляво и невнятно из-за выбитых зубов. Но нужного он добился — мальчик отнял глаза от экрана телефона и посмотрел на него.       В то же мгновение он понял, что ошибся в двух вещах: в возрасте и милосердии. Его ввели в заблуждение тонкие длинные пальцы, держащие телефон — слишком хрупкие и изящные на вид, чтобы принадлежать взрослому мужчине, но взгляд, которым парень уставился на него, мгновенно пробрал до костей.       В нем не было и капли сочувствия. Только спокойный, ленивый интерес.       — Очнулся, — констатировал парень, вставая и убирая телефон в карман черных брюк.       В подвале сразу стало тесно — его надзиратель был высоким, на целую голову выше него. Широкий свитер скрывал худощавое телосложение, однако по стройным ногам и тонким запястьям он понял, что парень не мог похвалиться мышечной массой.       Длинные волосы, заплетенные в две аккуратные, тугие косички — он нетерпеливо дернул плечом, чтобы отбросить одну из них за спину, — резко контрастировали с массивной серебряной цепью, подходящей какому-нибудь короткостриженому бугаю, а черты лица были утонченными, словно вылепленными искусным скульптором — они притягивали взор, как именитые картины в галерее.       — Как тебя зовут? Я Юкио, — он улыбнулся дрожащими губами.       — Ран.       — Привет, Ран, — Юкио не оставлял попыток наладить контакт. — Как ты здесь оказался? Может, поможешь мне?       Ран — если, конечно, он не соврал насчет имени, — слегка удивился: глаза распахнулись чуть шире, брови приподнялись.       — Помочь? — повторил он в замешательстве.       — Да. Мне очень больно, — торопливо заговорил Юкио, — кажется, у меня сломаны руки и ребра. Мне нужен врач, Ран, иначе я могу умереть! Давай ты освободишь меня, а я просто уйду, ладно? Я никому не расскажу, что видел тебя, не пойду в полицию, обещаю. Просто помоги мне. Ты же добрый парень, да? Ты же не хочешь, чтобы я умер? Развяжи меня.       — Развязать? — Ран удивился еще сильнее, нахмурился, будто обдумывал значение этого слова.       Юкио напряженно смотрел на него, мысленно проклиная тупость подростка. Чего он медлит? В любой момент может вернуться тот, кто избивал его, и тогда…       Что тогда, Юкио даже думать не хотел. В нем еще теплилась надежда, разгоравшаяся все ярче, пока Ран не произнес, склонив голову набок:       — Но зачем мне делать это, если я сам тебя связал?       Внутри что-то хрустнуло, сломалось, и это были не кости. Эта была надежда.       Юкио сглотнул, смотря на подростка — хотя теперь он видел, что ему лет восемнадцать, не меньше, — по-новому. Красивые черты лица вдруг показались невыносимо уродливыми — как оскал бешеного зверя, тонкие длинные пальцы, теребящие цепочку на шее, напомнили паучьи лапы, плетущие ловушку-паутину.       — Ты, — со страхом просипел Юкио, — но зачем?       Наверху послышался шум. Тяжелые шаги, идущие в сторону люка. Глухо стукнула крышка, деревянные ступени лестницы жалобно заскрипели под чьим-то весом. Юкио рефлекторно повернулся на звук — сначала увидел черные массивные ботинки, затем ноги в темных джинсах, следом в поле зрения попала водолазка, обтягивающая тело — широкие плечи, хорошо развитая грудная клетка, крепкая шея.       Второй, в отличие от Рана, выглядел как мужская модель с рекламного плаката какого-нибудь фитнес-центра: прекрасная фигура, светлые волосы, собранные в небрежный пучок, выразительные черты лица — если Рана лепили долго, доводя до совершенства каждый сантиметр, то второго нарисовали резкими, торопливыми штрихами — но это вовсе не умаляло его красоты. В нем чувствовалась жизнь, энергия, уверенность — то, чего не хватало безупречно красивому Рану.       — Я же просил позвать меня, когда он очнется, — с нотками недовольства произнес он, спрыгнув с последней ступеньки.       — Не злись, Риндо, — беззаботно откликнулся Ран. — Я только хотел это сделать.       — Ага, рассказывай. Вот, лови, — Риндо кинул ему сверток. — Еле нашел.       Этот беспечный диалог, будто они находились не в подвале с привязанным и избитым пленником, породил внутри Юкио новую волну ужаса. Заикаясь, он пробормотал:       — П-послушайте, зачем вы привязали меня? Что вы хотите со мной сделать?       — А что ты хотел сделать с той девушкой, которая сейчас без сознания валяется наверху? — Риндо посмотрел на него прямо, и Юкио осознал, что эти двое — родственники: глаза у них были почти одинаковые, только вот температура взгляда разнилась.       Риндо смотрел так, словно собирался поджечь его.       — Я ничего не хотел с ней сделать… Клянусь, я просто хотел ей помочь! Она напилась в клубе, я не знал, куда ее деть, и привез сюда, чтобы она выспалась и пришла в себя!       — У тебя в машине ее сумка с документами и телефоном. Ты бы мог позвонить ее родным, или отвести в кобан, — услужливо подсказал Риндо, засунув руки в карманы джинс. — Но вместо этого притащил сюда, в полузаброшенный дом за чертой города.       — Я ничего такого…       — Скажи, — пропел Ран с другой стороны — Юкио резко повернул голову к нему и увидел, как он натягивает на ладони белые латексные перчатки. Именно их принес Риндо. — Какая она по счету?       Юкио мгновенно стало дурно, пульс участился.       — Я не понимаю, о чем вы говорите… Отпустите меня!       — Если будешь отвечать на вопросы честно, — Ран закончил возиться с перчатками и уставился на него брезгливо, — я сделаю вид, что не понял, что ты хотел с ней сделать. И что это, — он носком кроссовка поддел клетку с крысами, — всего лишь твои любимые питомцы.       — Это… Да, я установил ловушку… В подвале завелись крысы.       — Что же не убил крыс? Пожалел?       Юкио сглотнул слюну, чувствуя, как холодный пот застилает глаза. Страх затмил все — даже боль от переломанных костей.       — Д-да, пожалел…       — А они ведь голодные, — Ран улыбнулся, глядя на трех крыс в клетке — одна из них была мертвой, и ее труп уже обглодали сородичи.       Вкрадчиво спросил:       — Юкио, ты что, собрался морить их голодом?       — Отвечай, выблядок, — Риндо пнул ножку стола ботинком — тот затрясся, и по телу привязанного прошлась новая волна боли.       — Я з-забыл их п-покормить…       — Вот как, — Ран кивнул, удовлетворенный ответом, — хорошо, что мы тебе напомнили. Можем сделать это вместе.       Он шагнул к маленькой тумбочке, на которой лежал поднос, а на нем громоздились различные инструменты: иглы, ножи, тиски, молоточки для мяса… Чего там только не было — даже медицинский скальпель имелся.       Именно его Ран и взял в руки, поднес ближе к свету, рассматривая блестящую сталь.       Юкио понял, что он хочет сделать. Страх превысил все допустимые пределы — никогда в жизни он не испытывал такого животного, сводящего с ума, ужаса. По штанам потекло теплое — Риндо, стоящий рядом, поморщился и отвернулся.       — Пожалуйста, — он не соображал, что говорит, но продолжал нести какую-то чушь в надежде, что это поможет, — пожалуйста, не надо, пожалуйста, я все сделаю, я больше так не буду, клянусь вам. Хотите денег? Денег? У меня есть наличные, и еще в банке, я могу оформить кредит, я возьму любую сумму, только не надо, пожалуйста, развяжите меня…       Когда Ран шагнул к нему и ухватился за свитер, рывком дернул — Юкио заплакал. Слезы потекли по лицу, разбитые губы тут же стало печь от соли. Сила, с которой Ран схватил его одежду, уничтожила последние мысли о побеге — тонкокостный и худощавый на вид, Ран без особых усилий порвал крепкую ткань.       Взгляд его мучителя оставался равнодушным и сосредоточенным — орудуя скальпелем, он вырезал кусок мяса с его правого предплечья, наколол его на острие, как кусочек севиче, и бросил через прорезь в клетку к крысам.       Те оживились — Юкио сквозь собственные всхлипы услышал противный писк и копошение.       — П-пожалуйста, — прошептал он беззвучно.       — Думаешь, они наелись? — Ран перевел задумчивый взгляд на его левую руку. — Юкио, разве ты не любишь животных?       Юкио затрясся всем телом.       — Ты ведь хотел покормить их, — ласково напомнил Ран, втыкая скальпель чуть повыше локтя. — Того куска, что я вырезал, явно не хватит, чтобы утолить их голод.       — Если бы он не обмочился, можно было бы вырезать прямую мышцу бедра — она покрупнее будет, — подал голос Риндо.       Он удобно устроился в кресле, в котором до этого сидел Ран, и безучастно наблюдал за братом.       — Если хочешь умничать, можешь занять мое место, я не против.       — Нет уж, — Риндо поморщился и встал, — я лучше пойду, проведаю девчонку.       — Кто бы сомневался, — фыркнул Ран, не прекращая орудовать скальпелем. — Юкио, не трясись, иначе это будет продолжаться бесконечно.       — Зачем ты… Ты мстишь за кого-то? — Юкио уставился на него, пораженный догадкой.       Неужели какая-то из жертв была важна этому психу?       — Нет, я просто обожаю кормить животных, — серьезно ответил Ран. И добавил, ухмыльнувшись: — Если бы я мстил, ты бы уже не мог говорить. Как только твои питомцы наедятся до отвала, я прекращу это, — он показал Юкио скальпель, перепачканный в его крови, — но что насчет твоего голода, а, Юкио?       — Что?..       — Ты подмешиваешь девушкам наркотики, привозишь их сюда, затем безжалостно расправляешься с ними, — Ран слегка прищурился, прикидывая, откуда он еще может вырезать кусок, — тебе это нравится? Впрочем, зачем я спрашиваю — если бы не нравилось, ты бы этого не делал.       — М-мне это н-не нравится…       — Правда? Ты не впадаешь в эйфорию, пока режешь своих жертв? Не наслаждаешься их криками?       Скальпель уперся в кость, и Ран, раздраженно цыкнув, выдернул его. Юкио заорал, корчась от боли:       — Нет! Нет! Ты ебучий психопат, прекрати делать это! Я же умру от потери крови!       Хайтани посмотрел на него сверху вниз.       — Да, умрешь.       — Ты больной, — прошептал Юкио. — Тебе нужно лечиться…       Ран ухмыльнулся.       — Забавно слышать это от тебя. Девушки, которых ты резал — они говорили то же самое? Называли тебя психопатом? Просили развязать?       — Зачем ты это делаешь, — пробормотал Юкио. У него почти не оставалось сил говорить: шок, стресс, боль — все смешалось в кучу. — Ты же такой же, как и я… Чудовище.       Спокойное, лишенное эмоций, лицо Рана резко исказилось от злобы. Наклонившись, он прошипел:       — Такой же? В отличие от тебя, я не дрочу на окровавленные останки и необходимость резать тебя на куски вызывает у меня только одно чувство — отвращение.       Необходимость?..       Юкио уцепился за это слово остатками сознания. Он его так… Наказывает? Значит ли это, что скоро наказание прекратится? Он покормит крыс и уйдет… Тогда Юкио сможет освободиться. Ему всего-то надо будет добраться до первого этажа и позвонить…       — Мы закончили, — Ран кинул скальпель на пол, стянул перчатки с рук и отправил их туда же.       Пнул клетку — та была без нижнего дна, и крысы сразу разбежались в разные стороны, противно попискивая и шевеля усами. Одна из их сразу отыскала крохотную щель и проворно юркнула в нее.       — Знаешь, как говорят, Юкио? Крысы бегут с тонущего корабля.       Ран дружески хлопнул его по плечу и отошел в сторону.       — Правда, в твоем случае это будет горящий корабль.       — Что, — заволновался Юкио.       Задергался — веревка тут же впилась в поврежденные запястья, в боку закололо. В нос ударил сильный запах горючего. Воздух в легких резко закончился — стало трудно дышать; он открыл рот, как рыба, выброшенная на сушу.       — Ты похож на червяка, которого перерубило лопатой, — Ран щедро брызнул на него из бутылки, той самой, что Юкио заботливо припас для пятой жертвы. — Так же мерзко извиваешься. Но у червяка, даже перерубленного пополам, есть шанс выжить. У тебя — нет.       Он поднялся по лестнице, держа в руке перевернутую бутылку — с нее лилась бледно-желтая жидкость с характерным ароматом. Юкио, поняв, что будет дальше, задергался сильнее — у него внезапно открылось второе дыхание, сработал древний, как мир, инстинкт выживания. Боль отступила на второй план, все стало неважным — вплоть до обезображенных рук.       Все, кроме одного — выжить.       Крышка люка захлопнулась с тяжелым стуком — слишком громким, будто насмехаясь над попытками Юкио спастись. Но он не сдавался. Веревка была обмотана слабовато и небрежно — кое-как, задыхаясь от боли, он смог освободиться и сползти на пол.       Каждый сантиметр пола, преодолеваемый им, превращался в километр. Силы почти оставили его, но он, цепляясь остатками зубов за призрачную надежду, упорно полз.       Я не хочу умирать, — в панике думал Юкио. — Я не хочу умирать… Я не умру.       Он дополз до лестницы. Ухватившись за ступеньку, подтянул тело выше, активно помогая себе одним коленом — второе болело так, что голова кружилась. Переломанные ребра обожгло огнем, но Юкио полз.       Он полз целую вечность. Останавливался, лихорадочно дыша отравленным воздухом. Пот тек по лицу, попадал в глаза — их жгло, разбитые губы саднило.       Но он дополз. Уперся руками в крышку — она медленно начала подниматься. Юкио удалось увидеть ножки кухонного стола, собственные тапочки у входа и… Черные массивные ботинки, которые шагнули к нему.       А затем Риндо наступил на крышку люка, отрезая Юкио путь к спасению. Он взвыл — истошно и дико, как животное, толкнул со всей силой, что у него осталась — но поднять крышку, на которой стояло семьдесят килограмм живого веса, было невозможно.       — Какое стремление к жизни, — прокомментировал Риндо, глядя себе под ноги. — Почти ведь вылез.       Ран не удивился — он изначально знал, что такие, как Юкио, эти больные ублюдки, готовы землю грызть, пресмыкаться, умолять — делать все, что угодно, лишь бы и дальше волочить свое жалкое существование. Они считают себя хищниками, но как только встречают настоящего зверя — превращаются в жалких овец, способных только блеять. В них нет ничего человеческого — они даже себя не любят; Ран брезгливо оглядел грязный пол, замызганные стены и поношенные тапки у порога.       Какая-то… Берлога падальщика.       Девушка, которой суждено было сегодня умереть, слабо зашевелилась на диване. Риндо вытащил ее из подвала и осмотрел — все кости были целыми, это ублюдок ничего не успел с ней сделать, не считая пары-тройки синяков на ногах и наркотиков.       Ран всмотрелся в ее бледное лицо — она хмурилась и беспокойно что-то шептала сухими губами. Он наклонился поближе, чтобы расслышать — в нос ударил запах алкоголя и сигарет, которыми пропитан воздух в любом клубе, а еще — что-то нежное, похожее на аромат цветов.       — Холодно…       Он выпрямился, устало прикрыл глаза. Конечно, ей холодно — она была в тонком платье, а этот хлипкий дом продувался ветрами, как решето пропускало воду.       — Кажется, выблядок отключился. Что с ней будем делать? — спросил Риндо, прислушиваясь к звукам из подвала.       — Сожжем, да и все.       — Очень смешно, — фыркнул брат. — А серьезно?       — В документах должен быть ее адрес. Отвезем и оставим у двери, какие еще варианты, — Ран дотронулся до обнаженного плеча — девушку бил озноб. — Подгони машину поближе, я тут закончу.       — А она? Сам вынесешь?       — Да.       Риндо не стал спорить — кивнул и направился к двери. Чуть помедлив, Ран снял с себя свитер, оставаясь в тонкой футболке. Приподнял ее голову, натягивая ворот, затем поочередно просунул руки в рукава.       — Пить, — еле слышно прошептала она.       — Напилась уже, — буркнул Ран. — Малолетки все никак не поймут, что бесплатный сыр только в мышеловке.       Она неловко ткнулась лбом ему в грудь, заваливаясь в сторону — с легкостью, будто она ничего не весила, Ран подхватил ее и перекинул через плечо, одновременно поднимаясь. Нашарил в кармане зажигалку, щелкнул кнопкой и поднес к дивану — лежащий на нем ветхий плед мгновенно загорелся, следом пламя нашло пищу повкуснее — брошенную бутылку из-под бензина.       Ногой открыв дверь, Хайтани вышел на свежий ночной воздух. Через час уже рассветет — небо было розовато-лиловым, неподалеку шумно засвистела какая-то птица. На фоне темнеющего леса вспыхнули желтым фары — Риндо подогнал машину.       Поудобнее перехватив свою ношу, Ран двинулся к автомобилю, а за его спиной огонь пожирал полузаброшенный дом, ставший могилой для четверых жертв и одного убийцы.