Лёд и соль

            Кто-то сказал: когда люди боятся, они либо убегают, либо сражаются. Аджисай относилась к первому типу — выросшая в тепличных условиях, как изнеженный редкий цветок, она была не готова столкнуться с суровой реальностью.       И она почти не соображала, что делает. Просто побежала вперед — в собственную спальню, рассчитывая запереться там и успеть вызвать полицию, — телефон все это время лежал в заднем кармане брюк.       Но она была слишком медленной. Слишком слабой. Неприспособленной. Страх сковал все ее тело — движения стали неповоротливыми, неуклюжими, как у ребенка, только-только научившегося ходить.       Ран предугадал ее намерение за секунду до того, как она побежала. Резко обернулся, не глядя, выбросил руку — пальцы вцепились в волосы, тут же запутавшись в рыжих кудрях.       С силой дернул назад — Аджи закричала, больше от испуга, чем от боли, хотя кожа на затылке неприятно натянулась.       — Я тебе что сказал?       Правая ладонь легла на горло, пальцы привычно сомкнулись на тонкой шее, чувствуя под собой пульсирующую венку. Она была такая хрупкая, такая ломкая в его руках — как хлипкий молодой побег, переломить который пополам ничего для него не стоило.       Ран был выше — он смотрел на нее сверху вниз, оттягивая пряди назад, отчего ее голова запрокинулась — она уставилась на него в ответ, щурясь от страха и судорожно хватаясь за чужие пальцы на шее.       — Не дергайся, — Хайтани, решив, что она успокоилась, отпустил ее. — Где свитер?       — Там, — она указала в сторону спальни. Руки сами собой взметнулись к шее, ощупывая ее.       — Веди.       Аджисай шла первой, Ран — за ней, настороженно оглядываясь. Квартира была однокомнатной, но с большой кухней — проходя мимо арочного проема, он мельком рассмотрел обстановку: дорогая техника, обилие светлых, нейтральных оттенков.       Спальня была ничем не лучше — такая же безликая: удобная широкая кровать, письменный стол, кресло, пара шкафов. Единственное, что тут было от хозяйки — пушистый клетчатый плед, выглядевший довольно потрепанным, и фоторамка на стеллаже.       Недавно переехала, значит.       — Где?       — На кровати, — дрожащим голосом ответила Аджисай. — Твой свитер на кровати.       Губы Рана изогнулись в усмешке.       — Ты что, спишь с ним в обнимку?       Он с удовольствием наблюдал, как на ее щеках расцветает слабый румянец. Прелесть рыжеволосых людей заключалась в том, что их кожа слишком нежная и чувствительная — на ней легко остаются синяки, но еще — она выдает все, о чем думает ее обладатель.       — Ни за что, — Аджисай скривилась. — Ты больной извращенец.       — Но это мой свитер лежит на твоей кровати, а не наоборот.       Пятна на щеках стали еще ярче. Кагава стиснула зубы, проклиная свою забывчивость: когда она услышала новости по телевизору, то выбежала из спальни, машинально бросив свитер на постель. А потом — забыла убрать в шкаф, где он обычно хранился.       — Иди к черту, — огрызнулась она.       — Повежливее, — лениво произнес Ран. — Нож-то тут у меня.       Его взгляд перешел с взволнованной, агрессивно дышащей девушки на снимок в простой черной рамке. На ней Аджисай выглядела иначе: растрепанная и счастливая, она сжимала в руках здоровенную рыбину, а рядом стоял довольно улыбающийся взрослый мужчина. Сходство было очевидным — отец и дочь.       — Увлекаешься рыбалкой?       — Забирай свой свитер и уходи, — вышло очень жалобно.       Ран искоса посмотрел на нее. Она боялась, однако пыталась это скрыть — дрожь в голосе и глаза все выдавали. Но, невзирая на бледность и дикий страх, исказивший черты лица, Аджисай все равно оставалась привлекательной — Ран понимал, почему Юкио выбрал ее.       — Хорошо, — согласился Хайтани. Все же не стоило доводить девчонку до истерики. — Надеюсь, нет нужды напоминать, что не надо трепаться о нашей встрече. В целях своей же безопасности тебе лучше держать рот на замке.       Он забрал свитер — один из его любимых — и небрежно перебросил через плечо. Напоследок еще раз взглянул на Аджи — ее волосы так и притягивали взгляд, — она стояла, как истукан, с опаской наблюдая за каждым его движением.       До конца не верила, что он просто уйдет. Но именно это Ран и собирался сделать, пока за спиной не раздалось:       — Подожди…       — Да? — он обернулся, с любопытством вздернув бровь.       Страх внутри Аджисай боролся со смелостью — она жутко боялась, но в то же время понимала: другой возможности не будет. Сходить с ума каждый день, гадая, что произошло той ночью, больше не было сил — она так и вправду скоро угодит в объятия смирительной рубашки.       Поэтому… Поэтому ей нужно спросить. Всего один вопрос.       — Почему ты оставил меня в живых?       Точно идиотка, — весело хмыкнул Ран. Девица начала его забавлять — напуганная, она тем не менее решилась на провокационный вопрос.       И еще — она приняла его за маньяка. Неудивительно — ведь все передачи только и говорили о том, что Юкио тоже был жертвой, но эта-то… Могла хотя бы усомниться, попробовать напрячь мозг — Ран терпеть не мог людей, которым необходимо все разжевывать.       — Почему я оставил тебя в живых? Ты мне приглянулась, — издевательски протянул он.       Отчасти так оно и было — он мог бы сжечь ее в том доме. Или мог бы дать Юкио убить ее. Или… Ран привычным движением сложил нож, убирая его в карман, — он мог бы просто перерезать ей горло, но не хотел — он ничего не делал без причины, а причины убивать ее не было.       И он не соврал, когда сказал, что она ему приглянулась — она и ее проклятые яркие волосы. Вот почему он спас ее, пожертвовал своим свитером и сейчас отвечал на дурацкий вопрос.       — Приглянулась? — растерянно повторила Аджисай, переваривая услышанное.       Но если я… Если я ему понравилась, это значит… Это значит, что он убил всех тех девушек, — она в панике отступила назад.       Ран с усмешкой наблюдал, как она пятится, не отрывая от него горящих ужасом глаз — зеленых, как редкие изумруды на закрытых ювелирных выставках. Упивался волнами страха, исходящими от нее — смаковал каждое мгновение, пока она осознавала то, что он сказал.       Конечно, ее мысли двигались в неверном направлении — Хайтани поехавшим маньяком точно не был. Трактовать произнесенное им можно по-разному — Аджисай выбрала самый простой вариант, который ей настойчиво нашептывали недалекие журналисты; этим она немного разочаровала его.       — И ты решил меня отпустить… Чем же я отличаюсь от тех девушек?       — Я не буду отвечать, — Ран снисходительно улыбнулся. — Ведь не может же быть все так просто, верно? Ответы нужно заслужить.       Страха стало еще больше — Кагава тоненько взвизгнула, наткнувшись поясницей на спинку стула, шарахнулась в сторону, сбивая мебель и падая на четвереньки. Едва она смогла начать снова соображать и посмотрела в сторону Рана — там уже никого не было.       Он ушел.       Аджисай моргнула, не веря собственным глазам. Этот психопат и вправду ушел, не причинив ей вреда — забрал свой свитер и покинул квартиру.       А покинул ли? — пронеслась пугающая мысль. Собственный дом моментально приобрел зловещие черты — пространство показалось темным, пропитанным опасностью.       Вскочив, Кагава бросилась в коридор, а оттуда — на кухню. Не забыла заглянуть даже в ванную — будто Ран мог притаиться в душевой кабине, выжидая удобный момент, когда можно напасть на беззащитную Аджисай.       Но у него была такая возможность, — она замерла, растерянно глядя на полочку, где толпились разноцветные бутылочки с шампунями, кремами и прочей чепухой, — напасть на меня, но он ею не воспользовался. Получается… Он не соврал? Я ему понравилась, и он решил оставить меня в живых? Но что это значит?       Аджисай вернулась на кухню и осела на стул, резко сгорбившись. Тишина в квартире давила на уши, зато в голове мыслей было так много — они роились, как пчелы в улье, хаотично сменяя друг друга и угрожая разломить ее череп изнутри.       Несмотря на некую наивность, приобретенную из-за слишком бережного отношения отца, Аджи слышала достаточно ужасающих историй о преследователях, которые буквально сводили жертву с ума, порабощая ее не только физически, но и умственно. Стать целью какого-то больного психа, находиться в состоянии стресса и испытывать ежесекундный страх за собственную жизнь — нет, этого ей точно не хотелось.       Он знает, где я живу, — вспомнила она. — Он наверняка видел мои документы, значит, знает, как меня зовут. А я не знаю о нем ничего… И я так и не выяснила, что произошло той ночью.       Мог ли он действительно пощадить ее только потому, что она — красивая? Это казалось такой глупостью, откровенным бредом, насмешкой — будто бы игры разума уже начались, и этот маньяк пытается водить ее за нос, расшатывая психику. Хочет убедить в том, что она — особенная, а потом…       Что потом? — Аджи всхлипнула, зажав рот ладонью, чуть подалась вперед и снова — назад, раскачиваясь на стуле. — Что ему нужно? Не может же он просто так оставить ее в покое?       Она не верила, она не могла поверить в искренность его слов — журналисты только и твердили о том, что убийства найденных девушек отличались жестокостью; в отдельных источниках даже было упоминание о скальпировании.       Кем надо быть, чтобы снять кожу с живого человека? Способны ли такие люди вообще что-то испытывать?       Всхлипы рвались из груди — как бы она не старалась, унять истерику не получилось. Рыдания — глухие, выворачивающие наизнанку, разносились по всей квартире — в какой-то момент Аджи заревела так громко и отчаянно, что в соседней квартире кто-то возмущенно стукнул кулаком по стенке.       Икая и давясь собственными слезами, она с трудом добралась до холодильника, достала ополовиненную бутылку воды и жадно допила остатки. От холода заныли зубы и заболело горло — зато ей стало немного легче.       В ванной умылась ледяной водой, вгляделась в отражение — растрепанные волосы, превратившиеся в гнездо, опухший нос и покрасневшие белки глаз, — но первым, что она заметила, был взгляд — затравленный и дикий.       Взгляд напуганного ребенка. Точно такой же взгляд у нее был в отражении блестящего бока черной машины — тогда Аджисай было десять, но она хорошо знала, что нельзя разговаривать с посторонними и уж тем более садиться к ним в автомобиль.       Мужчина, одетый в серый костюм в тонкую светлую полоску, дружелюбно ей улыбался, но от этой улыбки у Аджисай все кости заломило.       — Твой отец просил забрать тебя, — сказал он. — Я его друг.       Она видела его впервые.       — Пойдем, — мужчина протянул ей широкую ладонь. — Я отвезу тебя к нему на работу.       — В порт? — недоверчиво уточнила Аджи, хмуря брови и прижимая к себе ранец. — Он сегодня должен быть весь день там.       — Да, именно туда, — согласился он.       — Мой папа не работает в порту. Он работает в офисе, — твердо ответила она. — Я с вами никуда не поеду.       — Какая смышленая девочка, — чужая улыбка стала шире, превратившись в оскал, а у Аджисай затряслись коленки.       Она не понимала до конца, чем грозит вся эта ситуация — в силу возраста, — но предчувствие: нехорошее, напряженное, как воздух перед грозой, уже охватило ее полностью. И тогда случайно заметила собственное отражение в тщательно отполированной дверце автомобиля — искаженное, как в кривом зеркале, и от этого еще более пугающее.       И тревогу в зеленых глазах, смешавшуюся с недоверием ко всему миру.       Отец тогда подоспел вовремя — мужчина схватил ее за руку, и кто знает, как бы все закончилось, если бы Ивабэ не выскочил из подъехавшей машины и не отобрал дочь. Аджи вцепилась в него руками и ногами, повисла, как на дереве, крепко обнимая.       Этот момент прочно отпечатался в памяти — из-за страха воспоминания о мужчине были смазанными, расплывчатыми, а вот ощущение безопасности, что подарили руки отца — четким и согревающим.       Нащупав телефон в кармане брюк, Аджисай сделала то, что должна была сделать еще неделю назад — набрала заученные наизусть цифры, дождалась, пока на том конце провода знакомый голос ласково произнесет:       — Привет, милая. А я, не поверишь, только сам собрался тебе позвонить.       И выдавила сквозь силу:       — Пап, ты можешь приехать? У меня кое-что случилось.       Она знала — отец будет не в себе, когда узнает о произошедшем, поэтому ничего не сказала по телефону. Обрисовала ситуацию туманно, доведя спокойного Ивабэ до состояния тревоги — он пообещал приехать немедленно, немного успокоившись после того, как дочь заверила: она цела и здорова.       — Просто ты мне очень нужен, — Аджи отвернулась от зеркала, старательно контролируя голос. — Я все расскажу при встрече.       На этот раз в полиции к ее словам отнеслись со всей серьезностью — Ивабэ Кагава дружил со многими влиятельными людьми — иначе и быть не могло. Капитан Ясуда, увидев их вместе со своим начальником, поперхнулся сладким чаем, едва не уничтожив свой любимый судоку — но вовремя справился, торопливо пряча боязнь получить выговор и упаковку недоеденного печенья.       Все было совершенно по-другому — Аджисай с горечью наблюдала, как внимательно сотрудники слушают каждое слово, фиксируя что-то в блокнотах, и бросают осторожные взгляды на ее отца — Ивабэ сидел рядом, держа дочь за руку — только ее ладонь помогала ему сдерживать клокочущую внутри ярость.       Через два часа ей уже показали фотографии тех, кто подходил под описание незнакомца, угрожавшего ей ножом. Снимка было всего три — на втором Аджи без колебаний кивнула.       — Это он.       — Хайтани Ран, — капитан Ясуда скривился, посмотрев на фото, — он был один?       — Да.       — А должен был? — нахмурился Ивабэ.       — У него есть брат, Риндо. Обычно они держатся вместе. Эти молодые люди, — Ясуда выплюнул это слово, как шелуху от семечки, — не раз попадали в поле зрения полиции. И я не удивлен, что Ран Хайтани замучил и убил тех девушек — в тринадцать он убил взрослого мужчину.       — Не удивлены? — с яростью переспросил Ивабэ. — То есть они спокойно бродят на свободе, похищают девушек, а вы даже заявление у моей дочери принимать не стали?       Аджи притихла, слушая разговор отца и капитана.       Значит, правда, — она вся съежилась, стараясь стать незаметной. — Он убийца.       — Не волнуйся, милая, — отец, заметив ее скованность и бледность, обратился к дочери, — я приложу все усилия, чтобы этот подонок оказался в тюрьме. Буду добиваться высшей меры наказания — казни.