Лёд и соль

      В допросной едко пахло дезинфицирующими средствами — характерный аромат хлорки смешивался с едва уловимыми нотами лимона, возвращая Рана в прошлое, которое он старался не вспоминать.       Тюрьма — само по себе малоприятное учреждение, японская тюрьма — ад на земле, созданный, чтобы люди при жизни мучились сильнее, чем после гибели. Свое первое заключение Хайтани отбывал в месте для несовершеннолетних преступников — условия содержания там мягче; мысленно он был готов ко всему, зная, что после суда ему придется столкнуться с чем-то гораздо более страшным, чем колония для малолетних правонарушителей.       Железный стул, на который его усадили, имел не только жесткое и ледяное сиденье, но и весьма неудобную спинку — под наклоном вперед, из-за чего Рану приходилось держать голову в задранном положении, чтобы видеть расхаживающего перед ним капитана Ясуду. Шея затекла; металлические браслеты на запястьях были затянуты так, что впивались в кожу до красных отметин — но Ран молчал, понимая, что это еще цветочки.       Все самое лучшее было впереди.       — Как ты убивал тех девушек? — спросил капитан Ясуда, не прекращая неторопливо бродить туда-сюда, заложив руки за спину, — это делало его похожим на павлина. — Говори.       — Интересная постановка вопроса, — чуть усмехнулся Ран. — Разве вы не должны сначала спросить, убивал ли я их вообще?       — Дерзишь, — на лице Ясуды расцвела довольная улыбка. — Смелый. Ничего, мы и не таких учили вежливо разговаривать.       Он остановился, посмотрел куда-то вверх с блаженством, словно вспоминая те самые случаи, когда он кого-то «учил», и резко шагнул к Рану, хватая его за затылок и одновременно впечатывая кулак в область солнечного сплетения. Дыхание перехватило — весь воздух одним толчком вышел из легких, вырываясь изо рта; картинка перед глазами — серый пол и чужое предплечье, обтянутое фирменной синей тканью, — на секунду дрогнула и раздвоилась.       — Рассказывай, сученыш, — прошептал Ясуда ему на ухо. — Как ты их убивал? Что ты с ними делал?       Способность дышать наконец-то вернулась — с хрипами втягивая воздух, пропитанный хлоркой, Ран выдавил:       — Могу рассказать, что я сделаю с тобой.       Зрачки Ясуды расширились от беспредельного гнева, губы затряслись. Этот ублюдок, сидящий в допросной с высокомерной рожей, будто на приеме у царственной особы, доводил капитана до трясучки одним своим видом — словно одолжение ему, блять, делал.       Желание увидеть его сломленного, валяющегося в ногах, умоляющего, затмило собой все человеческое — Ясуда отстранился, убирая ладонь с затылка Рана.       — Хорошо, — с придыханием сказал он. — Хорошо. Отстегните его.       Двое полицейских, что стояли за спиной Хайтани, беспрекословно выполнили приказ — звякнул металл, железные путы спали. Ран рефлекторно потянулся к правому запястью, желая потереть поврежденную кожу, но не успел — Ясуда, снова заложив руки за спину, с нескрываемым садизмом протянул:       — Рассказать, значит, можешь. А я могу показать.       Он перевел взгляд с лица Хайтани на охранников позади него — короткий кивок, дозволение. Ран знал, что за этим последует — знал, но не успел подготовиться, потому что к чувству собственной беспомощности нельзя быть готовым.       Именно оно было самым болезненным — не удары, сыпавшиеся на него; а осознание того, что он ничего не может им противопоставить. Желание Ясуды исполнилось лишь наполовину — Ран упал, лежа у его ног, но пощады не просил.       Это все равно не имело смысла — один из них не умел просить, а второй не умел сочувствовать.       Кровь с рассеченной брови залила глаза, заструилась по лицу теплым липким ручейком. Как бы он не хотел, но часть все равно попала в рот, отдавая горечью поражения — сцепленные зубы размыкались при особо ловких ударах.       — Хватит, — разочарованно велел Ясуда. — В следующий раз по лицу не бейте — он должен быть в состоянии внятно говорить.       Посмотрев на скорчившееся на полу тело, как на груду мусора, капитан вышел из допросной, насвистывая веселенький мотивчик, который крутили утром по радио — проклятая песня прочно въелась в мозг и отказывалась его покидать; под собственное пение он добрался до кабинета, с облегчением расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, чей ворот неприятно сдавил горло, и выругался от неожиданности, заметив движение справа.       — Пропади оно все пропадом!.. Госпожа Охаяси, что вы тут делаете?       — Вас жду, — женщина, сидящая на низком маленьком диванчике — том же самом, где ранее восседала Аджисай вместе со своим отцом, доброжелательно улыбнулась. — Можно просто Фумико.       — Можно-можно, — проворчал Ясуда, усаживаясь за свой стол.       Госпожу Охаяси он остерегался — она была приставлена к нему из управления, однако особой власти в этих стенах не имела — так, чистая формальность. Однако открыто перечить ей он не осмеливался — люди из управления отличались мстительностью, имели дурную привычку засовывать свои носы в каждую щель и слыли настоящими снобами.       Фумико, появившаяся в отделе в день заключения Рана Хайтани под стражу, слухам не соответствовала: была предельно вежливой, улыбчивой, приятной — как глянцевая картинка для глаз или шелк на ощупь. И этим она приводила капитана Ясуду в замешательство — он все ждал, когда госпожа Охаяси покажет свое истинное лицо взамен той маски, которая к ней прочно приклеилась — за опрятным костюмом, уложенными волосами и очками в строгой оправе должно непременно прятаться что-то нехорошее.       — Я хотела бы обсудить с вами ваши методы допроса, — кратко сказала она.       Вот оно, — мрачно усмехнулся Ясуда. — Сбросила шкурку, наконец.       — Мало того, что они сами по себе бесчеловечны, так еще и непродуктивны, — продолжила госпожа Охаяси. — Избиение подозреваемого…       — Убийцы, — поправил ее Ясуда.       — Это еще не доказано, — мягко возразила Фумико, но в ее нежном голосе проскользнули твердые нотки. — Вы со мной не согласны?       — Это мое дело, и я буду действовать так, как сочту нужным, уважаемая госпожа Охаяси.       Несколько секунд они смотрели друг на друга — пока Фумико не сдалась, отведя взгляд и кивнув. Помолчав немного, она вновь заговорила:       — Я уважаю ваше право вести расследование, но прислушайтесь к совету: так вы не добьетесь признания. Поступать нужно иначе.       — Вы хотите продемонстрировать свои таланты? — насмешливо поинтересовался капитан. — Вперед, я с удовольствием посмотрю, как вы обломаете зубы об этого паренька.       — Я не буду использовать зубы, капитан. Люди тем и отличаются от зверей, что имеют язык.       — Такие, как он, понимают только один язык — язык насилия и боли, госпожа Охаяси. Удачи, — хмыкнул Ясуда. — Когда поймете тщетность своих попыток, вспомните мои слова.       — Уверена, этого не случится, — все с такой же безупречной вежливостью ответила Фумико. — Но я рада, что вы верите в меня, капитан.       Поднявшись, она попрощалась коротким кивком с Ясудой и покинула кабинет — ни один мускул не дрогнул на ее лице, хотя внутри все кипело от возмущения. Фумико Охаяси считала себя куда более умной и проницательной, чем этот неотесанный болван — так она окрестила капитана в первый день знакомства, рассматривая грубые черты лица, делавшие его похожим на лик уродливого животного.       Неряшливость, халатное отношение к своим обязанностям, лень, отсутствие какого-либо желания добиваться правды — это лишь малая часть из характеристики Ясуды, составленной Фумико для самой себя, — она предпочитала трезво оценивать тех, с кем предстояло работать бок о бок.       И капитан, пожалуй, самая неприятная личность из всех, — рассеянно подметила Фумико, вышагивая по длинному коридору в сторону допросной. На середине пути ее привлек шум — шумные возгласы дежурного и чей-то требовательный голос, в котором слышалось едва уловимое отчаяние.       Кто-то из родственников, — госпожа Охаяси поджала губы.       Родные преступников иной раз доставляли больше хлопот, чем сами подозреваемые — они постоянно рвались на свидание, просили передать весточку, впихивали в руки смятые, влажные от пота, купюры в надежде на то, что из-за взятки к переступившим закон отношение будет снисходительнее.       — Что у вас тут? — Фумико свернула, выйдя в приемную.       Скользнула взглядом, оценивая обстановку: взъерошенный дежурный, явно доведенный до точки кипения, и молодой человек в кожаной куртке. Когда он повернулся, Фумико слегка дернулась — если бы взглядом можно было поджечь, она бы уже горела ярче факела.       — Я хочу увидеть своего брата.       — Подозреваемый находится под следствием, — обтекаемо ответила Охаяси, догадавшись, кто перед ней. — Встречи запрещены.       — Как близкий родственник, — Риндо был взвинчен, — я имею право на свидание.       Это было так, но Ясуда использовал любую возможность для давления на Рана Хайтани — общественность требовала от полиции найти преступника, начальство недвусмысленно намекало на сжатые сроки, и капитан не собирался даже разбираться — для себя виновного он уже определил.       — Я сейчас вышвырну тебя отсюда, — вмешался в разговор дежурный.       — Тихо, — осадила его Фумико, рассматривая младшего Хайтани. — Пройдемте в мой кабинет — там и обсудим ваше право на встречи.       Риндо засомневался всего лишь на секунду — удивительная сговорчивость этой женщины лет сорока на вид в строгом костюме заставила напрячься, ожидая подвоха — но через мгновение все сомнения были отброшены в сторону. Он здесь ради Рана. И пока он не увидит его, он не уйдет.       До кабинета они не дошли — в коридоре перед допросной Фумико остановилась и повернулась к Риндо, покорно идущему за ней. В ее глазах тоже таилось сомнение — госпожа Охаяси понимала, чем рискует — безукоризненной репутацией; и что ей грозит — отстранение от службы. Понимала она и то, что заставляло ее нарушить правила и вести себя безрассудно.       — Я позволю вам поговорить с братом пятнадцать минут. Не больше, — она бросила предупредительный взгляд в его сторону, уловив вспышку гнева в глазах, — поверьте, я сильно рискую, позволяя вам это. Но взамен вы кое-что сделаете.       — Что нужно? — коротко спросил Риндо. Он даже не собирался торговаться — если потребуется, он сделает что угодно.       — Убедите вашего брата начать рассказывать. И рассказывать правду, — госпожа Охаяси сняла очки и посмотрела на него тяжелым взглядом. — Или его ждет смертная казнь.       Боль, которую он ощутил, была такой сильной, будто бы повешение угрожало ему самому. Мир застыл и, казалось, разломался пополам. Риндо, совершенно дезориентированный этими словами, на автомате выдавил:       — Я вас понял.       — Идите.       Фумико отступила от двери. Она нервничала, вертя в руках очки и оглядываясь по сторонам.       — Пятнадцать минут, — добавила Охаяси.       Проигнорировав напоминание, Риндо дернул за ручку двери — та неохотно поддалась, впуская его в чистое и темное помещение. Удивившись, что ключ не потребовался, он вошел внутрь и тут же понял, почему — запястья Рана были прикованы наручниками к стулу.       Услышав шаги, он поднял голову — их взгляды встретились. Риндо, думавший, что первым делом бросится к нему, как только увидит — замер, в ужасе разглядывая брата. Кровь и следы избиения его не смутили — и не такое бывало в их жизни, но вот…       — Смотришь, как будто покойника увидел, — хрипло сказал Ран. — Не нравится моя новая прическа?       — Твои волосы, — Риндо с ужасом уставился на то, что осталось от кос.       Прежде длинные, ухоженные пряди превратились в жалкие огрызки — где-то они достигали шеи, где-то — едва закрывали верхнюю часть уха.       — Парикмахеры тут хуевые, — согласился Ран с насмешкой. — Что, настолько плохо?       — Отвратительно, — признался Риндо — из-за шока он даже не сообразил, что нужно соврать.       В глазах старшего мелькнул болезненный отблеск уязвленной гордости; он отвел глаза, чуть прикрыв веки. Его личный позор — как бы Ран ни нуждался в поддержке брата, он не хотел, чтобы Риндо видел его таким.       — Волосы — не зубы, отрастут, — младший выдохнул, стараясь держать себя в руках.       Гнев, что бурлил внутри него на протяжении последних суток, напоминал озеро с кипящей лавой — он держал Риндо в постоянном напряжении, булькал на уровне живота, отдавал жаром в центре грудной клетки, постоянно подзуживая выплеснуть его, дать волю своей агрессии.       Риндо контролировал себя — пока еще контролировал, — потому что разумом понимал: разгроми он тут все, напади на полицейских — это Рану не поможет. Это только усугубит ситуацию, но сил на сдерживание ярости — темной, клокочущей в горле, — почти не осталось.       — Риндо, — брат посмотрел на него, — вдох и выдох. Не надо.       — Я спокоен.       Ран взглядом указал на его руки — они сжались в кулаки, костяшки побелели. Выдохнув, Риндо медленно разжал ладони — одеревеневшие пальцы подчинялись плохо.       — Я вытащу тебя отсюда. По какому праву они вообще тебя здесь держат? Что они говорят? В чем обвиняют?       — Считают, что поймали маньяка, — Ран презрительно улыбнулся, демонстрируя этой улыбкой свое отношение к умственным способностям полицейских.       — Но с чего они вообще взяли, что это ты? Та девчонка, — догадался Риндо, отвечая сам себе, — Аджисай…       — Не произноси ее имени, — прошипел Хайтани, чуть дернувшись, будто одно упоминание о ней равнялось каленому железу, прикоснувшемуся к его коже.       Эта сука, — Ран гнал от себя мысли о Кагаве, потому что знал: начни он думать — уже не остановится, увязнет в темной, обжигающей ненависти, а ему нужна была ясная, холодная голова.       — Почему ты не скажешь им правду? Не расскажешь, как обстояли дела на самом деле?       — Потому что они не спрашивают.       — Женщина, что привела меня сюда, попросила убедить тебя начать говорить, — Риндо с шумом выдохнул, — не имеет значения, что они не спрашивают. Просто расскажи им.       — Они уже решили, что я виновен, — устало возразил Ран. — Они не ищут преступника, они выбивают признание. Расскажи я — что изменится?       — Один труп — не пять, — шепотом заговорил Риндо. — Это не идет ни в какое сравнение с тем, в чем тебя обвиняют сейчас. Я встречусь с этой девкой — заставлю ее забрать свое заявление…       — Не вздумай, — Ран мгновенно преобразился — от смиренной позы не осталось и следа, голос стал жестким, требовательным. — Не приближайся к ней. Ты меня понял? Держись от нее подальше — я не хочу видеть тебя на соседнем стуле.       Риндо упрямо вздернул подбородок. Они всегда были вместе — с самого детства, и если Рану суждено угодить в тюрьму — то и Риндо тоже.       Это было их правилом.       — Нет, — с нажимом, сквозь зубы, произнес Ран, — у тебя полно дел. Реши вопрос с Эйкой — если она умрет, ты останешься без опекуна. Займись Роппонги; начинать все с нуля я не собираюсь.       Горло Риндо сдавило железной рукой — преодолевая боль от жутких слов, которые ощущались в глотке как гвозди, он тихо сказал:       — Они говорят о смертной казни.       — Я знаю законы Японии. Делай то, что должен.       — Ты себя слышишь вообще? Я не могу заниматься чем-то другим, пока ты здесь! — рявкнул Риндо, игнорируя шум, который издала приоткрывшаяся дверь.       Фумико, заглянувшая внутрь, беспокойно оглядела фигуру Риндо — он был настолько взбешен, что воздух вокруг него гудел как ток в уличных проводах. Оценив обстановку, она скомандовала:       — Время вышло. Покиньте помещение.       — Еще пару минут, — не оборачиваясь, выпалил Риндо.       — На выход. Живо.       — Я же сказал, — Риндо круто развернулся, — еще пара минут!       — Риндо, уходи.       Он растерянно посмотрел на брата, не веря, что просьба уйти сорвалась с его губ. Ран опустил голову, слабо морщась: шея болела так, словно на его плечах сидел кто-то невидимый, как будто его никчемность обрела человеческий облик и сейчас, свесив ножки с его плеч, болтала ими в воздухе, ехидно посмеиваясь и шепча на ухо: слабый, слабый, ты — слабый.       — Ран, ты…       ... слабый.       — Уходи.       Фумико, до этого молчавшая по причине своего нежелания вмешиваться в личные отношения между братьями, наконец решилась сказать:       — Господин Хайтани, если вы хотите еще раз увидеть брата, то вам лучше уйти сейчас. Тихо и спокойно. Давайте не будем создавать друг другу проблем.       И снова — когда он взглянул на нее, она испытала потребность встать под ледяной душ, потому что гнев в глазах Риндо обжигал. Они были опасны — они оба, — и госпожа Охаяси в сотый раз задумалась о правильности своего решения.       — Ладно, — севшим, треснутым голосом ответил Риндо. — Я уйду.       Фумико наблюдала, как он приблизился к брату — присел на корточки, положив обе ладони поверх прикованных рук Рана, что-то быстро прошептал, от чего лицо заключенного озарилось улыбкой. Она была похожа на крохотного светлячка в непроглядной темноте ночи — такая же незаметная, не улыбка вовсе, а намек на нее — но Фумико отвела глаза, не в силах смотреть: веки защипало, и в груди разлилась тяжесть.       Ран был очень похож на ее сына. Сходство потрясающее — черты лица, поведение, голос — если бы Фумико не мучилась в схватках на протяжении десяти часов, она бы засомневалась, что ее Акио не приходится родственником Рану.       И проклятая, фантастическая, невероятная схожесть заставляла Фумико относиться ко всей ситуации иначе — снисходительнее, будто бы она являлась заинтересованной стороной.       Охаяси понимала это — и ничего не могла поделать.       Она сморгнула выступившие на глазах слезы, выпрямилась, кивнув Риндо на прощание — сгорбившись, он шаркающей походкой покинул допросную, а Фумико осталась. Подошла к стене — стул в помещении был лишь один, и тот занят, — сняла неудобные туфли и опустилась на идеально чистый пол, подогнув под себя ноги.       Ран молча смотрел на нее, никак не комментируя странное поведение.       — Это покажется вам насмешкой, но я хочу помочь, — Фумико открыла папку, лежащую на ее коленях. — Расскажите мне, каким образом на госпоже Кагаве оказался ваш свитер и что вы оба делали в том доме.       — С таким вопросом вам лучше обратиться к Ясуде, — небрежно откликнулся Ран. — Уверен, он вам много чего расскажет.       — Но я хочу знать вашу версию, — Фумико не теряла надежды, но Хайтани только криво улыбнулся, показав окровавленные зубы, — хорошо. Ничего, если я побуду тут? Вы не против моей компании?       — Располагайтесь со всеми удобствами, — с издевкой ответил Ран.       — Благодарю, — кивнула госпожа Охаяси, сделав вид, что не заметила открытой неприязни. — Знаете, я внимательно изучила материалы дела, и кое-какие моменты меня очень удивили. Например, если маньяк — вы, то почему жертвы закопаны в доме господина Кодзимы? Хотите услышать, что мне ответил на это капитан Ясуда?       — Он предположил, что я был с ним в сговоре, — тут же ответил Ран. — А потом наши мнения разошлись, и я убил его.       Фумико улыбнулась.       — А это так?       Ее вопрос остался без ответа — подождав некоторое время, она вернулась к бумагам, пробегая глазами по заметкам, сделанным своей рукой на полях.       — Еще меня заинтересовал другой момент: допустим тот факт, что вы с господином Кодзимой убивали девушек на пару, или же он просто предоставлял вам свой дом для этих целей. Каждая из жертв была замучена до смерти, а после — зарыта на заднем дворе, но последняя — ее имя Аджисай Кагава, — утверждает, что не только была в том доме, но и осталась целой и невредимой. Не могу представить обстоятельств, при которых маньяк решает отпустить жертву, да еще и доставить ее домой, предварительно защитив от холода. Они не способны на эмпатию — жалость точно неизвестна тем, кто снимает кожу с живых людей, — тогда почему же?.. Хотите узнать, как я ответила на этот вопрос, господин Хайтани?       — И как же?       — Госпожа Кагава избежала страшной участи, потому что убийца не смог исполнить задуманное. Думаю, что он был мертв, — Фумико закрыла папку. — Я считаю, что вы не убивали тех девушек. Это сделал Кодзима. Но тогда перед нами встает новый вопрос: кто убил господина Кодзиму?       — Думаю, и на него у вас найдется ответ, — усмехнулся Ран.       — Верно. Я считаю, что это сделали вы. Почему бы вам не рассказать все, как есть?       — Вы удивитесь, но я пытался донести до капитана Ясуды правду.       Фумико недовольно нахмурилась.       — Ясно. Значит, все хуже, чем я предполагала.       — Общественности нужен кто-то, кого можно наказать, — прядь волос упала ему на лицо, и Ран дернулся, проклиная про себя невозможность самостоятельно убрать ее, — и я хорошо подхожу на роль живого убийцы.       — Если вас обвинят во всех смертях, вам не избежать казни. Если же обвинение будет включать только убийство Кодзимы, то вы отделаетесь тюремным сроком.       Госпожа Охаяси встала, отряхнула юбку и подхватила туфли.       — Я собираюсь помочь вам, господин Хайтани. Не хочу, чтобы вы отвечали за зверства других.       — И что хотите взамен?       — Я помогу вам бесплатно.       — Лучше скажите сразу, чего хотите. Я не верю в бескорыстие.       — Тогда мне придется убедить вас в обратном, — бесстрастно заметила Фумико. — Я люблю свою работу и привыкла делать ее хорошо. До встречи, Ран. Постарайтесь поменьше провоцировать капитана во время следующего допроса, иначе нужды в казни уже не будет.