Лёд и соль

      Ступеньки лестницы уныло скрипели на разные лады под ногами Рана, когда он медленно поднимался наверх. Снаружи бушевал сильный ветер — в Кофу пришла буря; в окна бился снег, завывала метель, напевая скорбную песнь прощания.       Дом чувствовал гибель маленькой хозяйки: стены потрескивали, шторы на окнах уныло покачивались в такт непогоде.       Круглая позолоченная ручка на двери в комнату казалась более тусклой, чем обычно — Хайтани легко отодвинул щеколду в сторону, а потом замер с протянутой ладонью.       Повернуть влево, нажать и войти внутрь — так просто и вместе с тем невыполнимо.       Перед его глазами все ещё стояла дрожащая улыбка Фумико — искривлённые от боли губы, приподнятые вверх уголки и чистый, незамутненный свет в глазах, когда он назвал ее…       Мама.       Ран не произносил это слово уже очень давно. И не надеялся произнести вновь.       Его рот казался ему грязным, испачканным — несмотря на понимание того, что это следовало сказать, Рану казалось, что он произнёс нечто кощунственное.       Назвал матерью чужую ему женщину.       Фумико было жаль, — Хайтани ее смерти не хотел, но и не шутил, когда просил подумать о том, хочет ли она становиться его врагом.       Потому что у них была только одна судьба и один путь — прямиком в холодную землю.       И за этой дверью скрывался ещё один его враг.       Ран повернул ручку влево и вошёл внутрь. Аджисай, стоящая у окна, обернулась на звук — и в ее глазах он увидел кучу всего: страх, злость и мольбу сказать ей, что она ошиблась.       — Это, — голос подвёл ее и Аджи замолчала, собираясь с силами. — Скажи, что это не госпожа Охаяси.       Но он молчал.       — Скажи! — сорвалась она на крик.       Бессильный, звонкий — он испуганной птицей вспорхнул ввысь, растворившись в пространстве, и оставил вместо себя тишину, которая была красноречивее любых слов.       Глаза Аджисай наполнились слезами. Она прижала руку ко рту, стремясь подавить первый всхлип, — произошедшее снаружи осталось для нее загадкой: услышав звук выстрела, Одзава сразу же бросилась к окну, но увидела только лежащее на снегу тело.       Разметавшиеся короткие волосы, строгое пальто, — пару мгновений Аджи испуганно переводила взгляд то на Сатоши, стоявшего с оружием, то на женщину, которая показалась ей знакомой — и вот ее черты сложились в один образ: Фумико.       Но она все еще верила, что ошиблась. Маленькая, по-детски наивная, искорка надежды тлела внутри.       А Ран все молчал — его лицо было отвратительно бесстрастным, без единой эмоции, холодным и равнодушным ко всему.       — Скажи мне...       Ее голос трепетал. Аджи сделала шаг к нему.       — Скажи мне! Почему ты молчишь, черт тебя раздери? — не выдержав, она ударила его в грудь раскрытой ладонью, вложив всю свою боль и отчаяние.       Хайтани не сдвинулся и на сантиметр. И не отреагировал, продолжив молча смотреть на нее.       — Это была она? — каждое слово сопровождалось хаотичными ударами. — Она, да?       С таким же успехом Аджисай могла колотить стенку — силы быстро иссякли, гнев уступил место слабости. Слезы, тщательно сдерживаемые, прорвали плотину самоконтроля, когда Ран, наконец разомкнув губы, ответил:       — Да.       Аджисай заплакала от неотвратимости этого «да». Пальцы сами собой сжались, беспощадно комкая ткань его рубашки. Комнату затопили глухие, громкие рыдания — и она тонула в них, чувствуя отчаяние и соленую воду у себя под кожей, пока обжигающе холодная ладонь не легла на спину, привлекая к себе.       Ран обнял ее — от него исходил тот же самый невыносимый запах льда: колкий, причиняющий боль, резкий. Хайтани походил на огромный ледяной айсберг — промороженный до самых костей. Его прикосновения отдавали прохладой металла, но он обнял ее с превеликой осторожностью, прижав к себе в том самом месте, где у него находилось промерзшее сердце.       Жесткая ладонь коснулась спутанных волос, огладила их по всей длине, усмиряя буйные завитки — Аджи уткнулась лицом в белую ткань, судорожно всхлипывая и находя утешение в объятиях своего злейшего врага.       — Зачем, — невнятно пробормотала она. — Почему?       Ран незаметно выдохнул, увлекая Аджи за собой к кровати. Что он мог сказать ей? Что это — случайность, нелепое стечение обстоятельств, приведшее Охаяси к порогу дома? Или что это — ее вина, осознанный выбор, когда Фумико решила стать его врагом?       Ни один из этих ответов не удовлетворил бы Аджи, а сотрясать воздух Ран считал бесполезным. Поэтому он просто гладил ее по волосам, пропуская через пальцы шелковистые на ощупь пряди, — механически, бездумно, наслаждаясь редким чувством тепла, которое дарило ее тело.       Аджисай сидела у него на коленях, крепко держалась за рубашку и всхлипывала в шею — там, где ее дыхание соприкасалось с оголенной кожей, пробегали электрические разряды.       — Что с ним будет?       Аджисай оторвалась от Рана, напоследок мазнув губами по месту, где билась жилка, и посмотрела ему в глаза. Взгляд — прямой и твёрдый; недавнее отчаяние сменилось мрачной решимостью.       Так близко… Она опять была так близко, прямо как во сне. Против воли он перевёл взор на ее губы, хранившие остатки слез — они должны быть сладко-солёными на вкус.       — Ты убьёшь его?       — Нет.       Аджи ядовито улыбнулась. Ее правая рука все ещё лежала на его груди, и Ран бы многое отдал, чтобы ощутить, как она касается кожи без раздражающей помехи в виде рубашки.       — Я так и думала, — с каким-то мрачным, торжествующим блеском в глазах сказала она. — Когда речь идет о тебе, все меняется, верно? Одного ты велел наказать за принесенную мне книгу, а другому за убийство Фумико ничего не будет. Это твоя справедливость?       — В той ситуации Сатоши был прав.       Горький смех рассыпался по комнате, как жемчуг из разорванного браслета.       — Прав? Она помогала тебе. Фумико боролась за тебя!       Вот поэтому я не хотел принимать ее помощь, — едва не вырвалось у Рана, но вместо этого он отчеканил:       — Мы с Фумико всегда были по разные стороны баррикад. Она явилась сюда как представитель закона — Сатоши все сделал правильно.       В кои-то веки он сделал что-то правильно, и все равно — ошибся, — внутри заговорил гнев. Хайтани осознавал, что не может избавиться от Сатоши сейчас — пока не может.       — Ты отвратителен, когда пытаешься оправдать собственные омерзительные решения. Меня от тебя тошнит, — бросила она ему в лицо.       — В таком случае ты засиделась на моих коленях, — холодно ответил Ран и столкнул ее на пол.       Аджи не успела издать и звука, оказавшись на ковре возле кровати — прямо у ног Хайтани. В фиалковой радужке разлилась сверкающая сталь, — глядя на нее сверху вниз, Ран с удовлетворением отметил, как она уставилась в ответ с нескрываемой яростью.       Он наклонился и легко подцепил пальцами ее подбородок; Аджисай тут же обхватила его запястье, готовая бороться.       — Почему ты всегда все портишь? — вкрадчиво спросил Ран, не обращая внимания на ее попытки освободиться. — Стоит мне проявить к тебе каплю сочувствия, как ты тут же выкидываешь новый фокус.       — Прости, что не могу вести себя как твои покорные слуги, — с сарказмом выдавила Аджи.       Хайтани с нескрываемой усмешкой возразил:       — Ты никогда не станешь моим слугой, и знаешь, почему? Потому что, — он склонился еще ниже и ласково убрал ее волосы за спину. Чужое дыхание коснулось ушной раковины — дразня, Ран закончил фразу: — От моих слуг я требую двух вещей: верности и покорности. Ты не способна дать ничего из этого, поэтому до конца своих дней ты останешься моей пленницей.       — Никогда еще близкая кончина не казалась мне столь привлекательной, — прошипела она.       Ран выпрямился и усилил хватку, больно сжимая ее щеки.       — Следи за тем, что говоришь.       — Не то что? Исполнишь мое желание? — несмотря на то, что Аджи в прямом смысле сидела у его ног, вид у нее был, как у победительницы.       И это… Нервировало.       — Ах, да... Ты не можешь.       Она рассмеялась.       Точь-в-точь как в его снах.       Тот же отравленный, несущий яд смех, тот же надменный, не скрывающий превосходства взгляд — она упивалась тем, что имела над ним малейшую, но власть.       Зубы Рана скрипнули.       — Еще слово — и ты будешь молить о смерти, — пообещал он; пальцы сжались так, что грозили раздавить кости.       Губы Аджисай дрогнули в усмешке и приоткрылись.       Самоубийца.       Хайтани мог покляться, что она действительно собиралась что-то сказать — невзирая на его предупреждение, но ее отвлек звук открывающейся двери. Исао, возникший на пороге, лишь скользнул пустым взглядом по странной картине: Ран на кровати, Аджисай — на полу, и вежливо сообщил:       — Срочный звонок из Токио.       Хайтани чертыхнулся про себя, рывком поднимаясь на ноги. Химура протянул ему телефон, одними губами шепнув:       — Господин Хаджиме.       Тревога, окутавшая сердце плотной дымкой — больше всего Ран боялся, что с Риндо что-то произойдет, а его не будет рядом, — немного рассеялась. Сделав жест, означающий, что за пленницей нужно следить, Хайтани вышел в коридор и ответил:       — Слушаю.       — Возникла небольшая проблема, — Коко, как обычно, не стал церемониться и перешел сразу к делу. — Через полчаса Одзава должен передать груз на корабль покупателей.       Послышалась пауза, шелест, а потом — едкая ругань. Очевидно, Коко уронил какую-то папку с бумагами, которыми был завален его стол.       — Дальше, — нетерпеливо бросил Ран, приказав себе выбросить из головы все, что касалось Фумико и Аджисай. — В чем сложность?       — Кенма отказывается передавать груз. Требует, чтобы мы доставили его жену в назначенное место, и только потом он отдаст приказ перегружать все с корабля.       — В чем-то я его понимаю, — ухмыльнулся Ран. — У него нет никаких гарантий, что после того, как груз сменит владельца, его жена все еще будет дышать.       — Ты что, решил сменить команду? — тут же завелся Коко. — Может, позвонишь ему сам, посочувствуешь? Мы слишком много сил потратили на это дело — все должно пройти согласно плану, никаких уступок или проколов! Майки нас на куски...       Хаджиме осекся, потом шумно выдохнул — Ран почти наяву увидел, как он сжал переносицу пальцами, в которых зажата ручка, и зажмурился, успокаивая себя. Через секунду Коко уже вполне миролюбивым тоном сообщил:       — Никто не убьет ни Кенму, ни его жену, пока мы не подпишем бумаги о передаче компании. Этот ультиматум — жалкая попытка отсрочить собственную смерть.       — Так напомни ему, у кого на руках все козыри, — равнодушно заметил Ран. — Я не понимаю, чего ты хочешь от меня.       — Чтобы один из наших козырей заговорил. Я выезжаю на встречу, — снова зашелестели бумаги, — поэтому будь добр, убеди нашего дорогого друга сотрудничать. Пусть она будет убедительной, не знаю, отрежь ей палец, если придется... Важно, чтобы груз был передан через полчаса — и ни минутой позже.       — Я думал, это дело ведешь ты.       — У меня физически не хватает времени на тупые переговоры, — огрызнулся Коко. — И я не попугай, чтобы тысячу раз повторять одно и то же. Если Одзава не слышит моих слов, то пусть слушает крики жены. Напоминаю, Ран: от того, насколько гладко все пройдет, зависит не только твое благополучие. Я все еще помню про ту симпатичную помощницу, что таинственным образом перестала работать в «Бонтен». Как ее там? Аи, Аяме...       Айри.       — Груз будет передан через полчаса и ты больше никогда не вспомнишь про нее, — голосом Рана можно было резать металл. — Я ясно выразился? Или мне придется основательно покопаться в твоем прошлом — все мы не без греха, Коко.       — Договорились. С тобой приятно работать в паре, — хмыкнул Хаджиме и сбросил вызов.       Хайтани медленно опустил руку с зажатым в ней телефоном, невидящим взглядом глядя на бежевую стену перед собой — мозг лихорадочно работал, продумывая разные сценарии будущих переговоров. И каждый из них сводился к одному: ему придется сделать Аджисай больно.       Не так, как раньше — а по-настоящему.       Ран хорошо знал, что существуют разные виды боли, и если свести их к минимуму, то можно выделить две: та боль, что можно вытерпеть, и та, которая заставляет тебя забыть собственное имя.       Если только... Если только...       Хайтани повернулся, намереваясь зайти в комнату Аджисай, но путь ему преградил Исао.       — Я сам могу это сделать.       Обычно спокойный взгляд его темных глаз сейчас лихорадочно блестел. Казалось, его приводит в восторг мысль о том, чтобы причинить кому-то вред — но Ран достаточно изучил Исао, чтобы знать, что это не так.       — Я не могу доверить это кому-то другому, — Хайтани повелительно дернул подбородком. — Отойди.       Химура подчинился, безропотно уйдя с дороги.       Аджисай стояла у окна, вглядываясь в белое непроглядное кружево снаружи — метель усилилась, ветер поднимал в воздух сотни снежинок, которые сталкивались друг с другом и кружились в бешеном танце, пока очередной порыв не разлучал их.       — Ты должна кое-что выполнить, — Ран замер у порога, глядя на ее напряженные плечи.       Это звучало почти как просьба.       Почти.       — Что? — бросила она, не оборачиваясь.       — Через полчаса должна состояться передача груза под руководством Кенмы, — заговорил Ран. — Поговори с ним и убеди закончить поставку.       Аджи повернулась к нему, скрестила руки на груди и отчеканила:       — Нет.       — Если ты не сделаешь этого, мне придется заставить тебя говорить.       Она равнодушно пожала плечами.       — Вперед.       Ран бессильно выдохнул, привалившись к дверному косяку. Внутренний голос твердил, что она не вынесет того, на что только что согласилась. Это уничтожит ее.       — Ты не можешь, да? — Аджи посмотрела на него своими ярко-зелеными — колдовскими — глазами. В ее голосе сквозило издевательское сочувствие. — Ты не можешь меня убить, и ты не хочешь делать мне больно.       Она развела руки в стороны.       — Думаешь, я так глупа, что не замечу очевидных вещей? Ты спас меня от медведя, рискуя собственной жизнью. Ты остановился, когда я заплакала в ванной. Ты успокаивал, когда у меня произошла паническая атака и только что — обнимал, когда я узнала о смерти Фумико.       Аджисай приблизилась к нему медленным шагом. Ран застыл, глядя на нее — то, как она плавно идет к нему, неся за собой победу.       Неотвратимо.       — Ты ко мне что-то чувствуешь.       Ее рука коснулась его щеки — Хайтани отшатнулся от Аджи, как от прокаженной, но она все же успела дотронуться; и с кончиков ее пальцев соскользнули мельчайшие иглы, прошивая его ужасающей истиной — она права.       Тихий, мелодичный смех сорвался с ее губ, перерастая в безумный хохот. Согнувшись, Аджи смеялась, глядя на окаменевшее от ужаса лицо Рана — как ведьма.       — Я права, — она выпрямилась, отбрасывая назад буйные кудри и все еще смеясь, — ты и в самом деле что-то чувствуешь ко мне! Не думала, что это возможно.       Оценивающий взгляд обвел его фигуру — Аджи смотрела на него, как на собственную добычу; в голове Хайтани появилось абсурдное: когда они успели поменяться ролями?       В эту секунду сбывался один из худших кошмаров — тот, что бесперерывно снился ему на протяжении многих ночей.       — Сколько самонадеянности. Ты закончила? — к радости Хайтани, его голос оставался таким же твердым и спокойным.       Аджи вызывающе прищурилась и уперла руки в бока.       — Самонадеянности?       — Я могу сделать тебе больно. Но ты не вынесешь эту боль, — он почувствовал укол вины прежде, чем сказал это.       И знал, что почувствует гораздо больше после того, как закончит.       — Соглашайся, — бесцветным голосом сказал Ран.       Аджисай неуверенно улыбнулась, испуганная переменами в его лице: оно стало пустым, ничего не выражащим, глаза посветлели на тон, словно покрывшись налетом пыли; однако упрямо качнула головой, но уже не с такой смелостью и бравадой.       Перед глазами Рана возник образ Айри, держащей Риндо за руку: в квартире, где они жили, пахло кофе и приторным шоколадом — она обожала сладкое, и в кармане у Риндо всегда можно было найти пару плиток бельгийского с тех пор, как они обрели друг друга.       А через мгновение глаза Айри подернулись пленкой, помертвели — воображение нарисовало ее, лежащую на дне огромного котлована. Мертвую. Большую часть тел «Бонтен» скидывал в ямы, на месте которых строились новые здания — прямо на костях.       — Отлично, — безжизненно бросил Хайтани. — Тогда идем.       — Я никуда не пой...       Аджи задохнулась на середине слова — он ударил ее по губам наотмашь; кольцо, то самое, на которое она смотрела, пока Ран держал ее руки в своих, рассекло нижнюю губу до крови. Не успела она приложить дрожащие пальцы ко рту, как ощутила железную хватку на шее.       — Я не знаю, что ты себе напридумывала и в какие бредни поверила, но, — он подтащил ее к себе и дернул вверх, удерживая в воздухе одной рукой — пальцы ног едва касались пола, — с этого дня ты будешь открывать рот тогда, когда я разрешу.       Из упрямства Аджи попыталась что-то сказать, но из горла вырвался только полузадушенный хрип. Хайтани принял это за согласие — разжал пальцы и схватил ее за плечо, вытаскивая из комнаты. Они спускались вниз — по лестнице он протащил ее также грубо, нисколько не заботясь о том, что Аджи несколько раз чуть не свалилась вниз.       Оказавшись в зале, где Сатоши с хмурым видом громко прихлебывал чай из огромной кружки, Хайтани швырнул пленницу на пол. Вскрикнув, та проехалась коленями по ковру, стирая кожу в кровь — Сатоши замер с открытым ртом, позабыв, что намеревался сделать еще глоток.       — Исао, — крикнул Ран.       Для подчиненных, осведомленных о том, что Хайтани повышал свой голос в исключительных случаях, этот крик послужил тревожным сигналом. Сатоши немедленно поднялся на ноги, из ванной комнаты опасливо выглянул Киоши.       — Я здесь.       Голос Исао прозвучал за спиной. Не оборачиваясь, Ран приказал:       — Свяжись с Кенмой. Сатоши, возьми ее и посади в кресло.       Лицо Сатоши озарила мстительная улыбка.       — Не подходи ко мне! — взвизгнула Аджи, неуклюже отползая назад. Халат распахнулся, обнажая ноги.       Ухмыльнувшись, Сатоши наклонился и тихо, чтобы не слышали другие, прошептал:       — А я же предупреждал, чтобы ты не сильно зазнавалась. Ничего, когда все закончится, мы еще с тобой позабавимся, тварь.       На глаза Аджи попался столик, на котором стояло пара стаканов — схватив один из них, она метко швырнула его в Сатоши, который не успел увернуться.       — Помоги ему, — приказал Ран, беря из рук Исао телефон и отворачиваясь.       — Может, связать ее?       — Так подержите, — отрезал Хайтани. — У нас нет времени. Господин Одзава?       Аджи, услышав обращение, перестала вырываться и замерла, глядя на Рана расширенными от ужаса глазами, благодаря чему Сатоши и Исао удалось с легкостью усадить ее в кресло возле камина.       — Наконец-то, — закричал Кенма. — Я же сказал, что не отдам груз, пока мою супругу не освободят! Отвезите ее в безопасное место, и тогда я...       — Я включу громкую связь, — безупречно вежливо заговорил Ран. — Чтобы вам хорошо было слышно вашу жену. До передачи груза осталось пятнадцать минут — через две минуты я отрежу ей палец. Еще через три минуты — левую руку. Когда пройдет десять минут, она лишится обеих конечностей, а я перейду к глазам. Это ясно?       — Вы... Ты, урод, — яростно завопил Кенма. — Тронешь ее — и я утоплю ваш груз в море!       — Время пошло.       Ран передал мобильный, из которого доносились крики, Исао, и нашёл взглядом Аджи, чей рот ладонью зажал Сатоши, — она протестующе мычала и вертелась в разные стороны.       — Посмотрим, насколько сильно вы «дорожите друг другом», — обратился Ран к ней.       Аджисай пронзила его полным ненависти взглядом, призванным испепелить любого на месте, но Хайтани лишь усмехнулся и достал из чехла охотничий нож.       Сталь зловеще сверкнула в свете пламени.