Лёд и соль

      Аджисай полагала, что не сможет уснуть этой ночью, но едва ее голова коснулась подушки, как она провалилась в глубокий сон — ни совесть, ни лежащий рядом Ран Хайтани ее не смутили. Неприятности начались позже — когда она проснулась.       Спать, когда левая рука прикована к чужому запястью и при этом сохранять дистанцию — чертовски сложно. Ран решил проблему по-своему: никакой дистанции он не соблюдал. Проснувшись среди ночи, Аджи обнаружила, что он обнимает ее — чужая рука обвилась вокруг талии, практически вжимая ее тело в себя.       Она шевельнулась. Хайтани отреагировал сразу же — его хватка стала крепче, но сам он не проснулся, будто даже сквозь сон Ран боялся ее потерять, потому и инстинктивно старался быть ближе.       — Ран, — шепотом позвала Аджи, проклиная собственную гордость.       Ей ничего не мешало притвориться спящей и продолжить уютно лежать в коконе его рук. Ничего, кроме чувства уязвленного самолюбия. Именно оно сейчас говорило в ней, заставив еще раз чужое имя слететь с губ:       — Ран.       — Не уходи, — вдруг отозвался он, беспокойно заворочавшись.       Его голос был сонным и слабым — настолько, что Аджисай мгновенно поняла, что именно в этот момент Ран был наиболее беззащитен. Она не знала, что ему снилось и какие страхи преследовали его во сне — но то, что он держал ее в объятиях, как самое ценное в мире, говорило лучше всяких слов.       Помедлив, она коснулась пальцами его руки, негромко ответив:       — Не уйду.       Постепенно его дыхание выровнялось, стало тихим и размеренным. Аджисай лежала с открытыми глазами, вглядываясь в темноту и борясь с волнами нежности, которые накатывали одна за другой. Вскоре сон сморил и ее — когда она проснулась, рядом не было ни Рана, ни наручников на ее руке.       Произошедшее ночью было зыбким и расплывчатым — настолько, что она засомневалась в его реальности. Спустившись на первый этаж, Аджи застала Хайтани за столом — перед ним лежал раскрытый ноутбук, рядом источала ароматы чашка кофе.       В противовес вчерашнему дню Ран был отвратительно свеж и полон сил, что окончательно заставило Аджи усомниться в собственной памяти: ночью он показался беззащитным и напуганным, но, глядя на него сейчас, она не могла представить Рана таким.       Казалось, будто ей все привиделось: и хрипловатый, пробирающийся под кожу голос, и его объятия.       — Если будешь кофе, приготовь и мне, — буркнул Хайтани, залпом допивая содержимое чашки и продолжая печатать — его длинные пальцы с удивительной быстротой порхали над клавиатурой. — Все в шкафу, над плитой.       — И тебе доброе утро, — поморщилась Аджисай.       На языке так и вертелось язвительное продолжение — хотелось напомнить, что она ему не прислуга, однако возможность свободно перемещаться по комнатам и совершать обыкновенные для нормальных людей действия были дороже саркастичных замечаний. Удивительно, что раньше ее радовала перспектива никогда не заниматься домашним хозяйством — а сейчас она с удовольствием приготовила кофе, разобралась с хитроумной посудомоечной машиной и подошла с чашкой к окну, разглядывая пейзаж.       За ее спиной тихо хлопнула крышка ноутбука.       — Что дальше? — спросила Аджи, не поворачиваясь и тем самым создавая иллюзию незаинтересованности.       Потому что как раньше быть уже не могло. Не после того, как вероятная смерть Рана заставила Аджи разрыдаться, а угроза ее жизни повергла Хайтани в пучину ярости.       Она чувствовала, что он готов был испепелить весь мир ради нее — даже рискнул собственной жизнью. Иронично, что при этом она оставалась его пленницей, а по прошествии определенного времени он собирался убить ее мужа, забрать дело ее отца и разрушить весь ее прежний мир.       Нет. Он уже все разрушил. То, что происходило сейчас — танец на осколках ее старой жизни. Их танец, больше напоминающий схватку.       — Ты в долгосрочном плане или как? — лениво спросил Ран.       Она повернулась, пронзив его яростным взглядом и уверившись в своей догадке — ему нравилось. Хайтани наслаждался ее подвешенным состоянием — тем, что она ничего не знала, и все дороги перед ней вели в пугающую неизвестность.       А он знал. И ему нравилось, что она зависела от него.       — Как долго мы здесь пробудем? — конкретизировала вопрос Аджи.       — Пока Кенма не вернется в Токио. К слову, он задерживается, — буднично сообщил Ран. — Кое-какие проблемы.       — Какие? — насторожилась она.       — Скажем, бюрократические, — и снова эта ухмылка.       Как же он ее бесил. Чашка с горячим кофе в руке выглядела слишком заманчиво — ей еле удалось сдержаться, чтобы не выплеснуть содержимое ему в лицо. Остановило лишь чувство уважения к Айри, которая не сделала ничего плохого — напротив, попыталась хоть немного облегчить ее положение.       Должно быть, она чудесная девушка, эта Айри. Риндо повезло с ней, — рассеянно подумала Аджи.       — Времени у нас предостаточно, — вновь привлек ее внимание Ран. — Займемся твоим образованием.       — Моим... Чем? — переспросила Аджи.       Она что, ослышалась?       — Восполним пробелы, возникшие из-за гиперопеки твоего отца, — любезно пояснил Ран. — Во-первых, ты чрезвычайно слаба физически.       Одзава растерянно уставилась на него, не понимая, как ей трактовать такое заявление.       — Слишком эмоциональна, невоздержанна на язык, не способна на долгосрочное планирование, не умеешь извлекать выгоду из ситуации, чересчур добра — что самое плохое, на мой взгляд, — безрассудна... И, в довершение всего, невероятно горда.       Она молча слушала, пытаясь понять, к чему он ведет.       — Когда Киоши задал тебе вопрос, прижимая пистолет к твоей голове, все, что от тебя требовалось — это подыграть ему, — в голосе Рана отчетливо послышалось недовольство. — А не провоцировать его пустить тебе пулю в висок.       Он уставился на нее, не скрывая собственного раздражения. А она молчала, будто воды в рот набрала. В ситуациях, где от нее требовалось говорить — Аджисай была нема, как рыба; а там, где стоило промолчать — она тут же открывала рот.       Это выводило его из себя.       — Ты осознаешь, что могла бы умереть уже раз десять? — он резко встал. Стул покачнулся, едва устояв на ножках.       Инстинктивно Аджи прижалась поясницей к подоконнику.       Ран считал, что был достаточно терпеливым с ней. Сначала его опьяняла мысль о мести — приступить к ней не давала лишь необходимость дождаться, пока бумаги будут подписаны. Затем он осознал, что ему нравилось, когда Аджи показывала характер — это было неотъемлемой частью ее личности, и Ран не собирался ничего менять.       Аджи устраивала его целиком. Он хотел ее всю.       До момента, когда гребанный Киоши наставил на нее пистолет, а она принялась дразнить его. Затем ослушалась Рана вместо того, чтобы броситься прочь из горящего дома.       То, как она рисковала собственной жизнью, которая имела огромную ценность для него... Ран скрипнул зубами. От мысли, что когда-то она окажется в чужих руках и не сможет сдержать свой язык, не будет знать, как правильно поступить в той или иной ситуации... Ему становилось плохо.       — Если бы не мое терпение, — начал он и осекся — на лице Аджисай было такое изумление, что слова застряли в горле.       — Ты считаешь, что был мягок со мной? — она прижала руку ко рту, не веря, что слышит это. А потом рассмеялась:       — Дни в Кофу были настоящим Адом, Ран.       — Ты никогда не была в Аду, — бросил он, все больше раздражаясь.       Потому что она всегда была в клетке, сотканной из удушающих объятий и заботы.       — К чему ты клонишь? Пытаешься убедить меня, что не сделал ничего плохого? Или что это я виновата в том, что со мной произошло?       — Нет, — он сделал еще несколько шагов к ней — хищник, подкрадывающийся на мягких лапах.       Аджисай невольно напряглась, но осталась стоять на месте, чувствуя, как все тело охватило волнение. Неизвестность пугала ее, но сколько азарта в ней было — и сладкой тревоги, и острых, будоражащих чувств.       — Я знаю, что я сделал, — он замер в метре от нее и протянул руку. — И чего не сделала ты.       Она уставилась на предложенную ладонь с изрядной долей недоверия. Но вложила пальцы в чужую руку — живот мгновенно свело, когда Ран бережно, но властно обхватил их.       — Начнем с простого. Когда Сатоши схватил тебя, что ты сделала? — он вывел ее в центр комнаты и отпустил руку.       Аджисай ощутила разочарование, когда их пальцы разомкнулись. Наморщив лоб, она попыталась вспомнить события того дня.       — Я... Кажется, ударила его по колену. Мне удалось вырваться, но он схватил меня за волосы.       — Дальше, — попросил Ран. Его голос стал на тон холоднее.       — Не уверена, но вроде я вцепилась в его руку.       — Ту, которой он держал твои волосы?       Она кивнула, добавив:       — Я сопротивлялась. Боролась, как могла, но он был намного сильнее. И у него были ножницы, которыми он...       Аджи сделала глубокий вдох перед тем, как продолжить:       — Тогда я позвала Киоши на помощь.       Глаза Рана потемнели. Он знал об этой части истории, но все равно не думал, что слышать это будет настолько неприятно.       Из всего, что она сказала, в его голове оформились только две мысли: первая — она не могла защитить себя. Вторая — его не было рядом.       Это он, Ран Хайтани, допустил это. Но о своих сожалениях он поведает ей позже.       — Ты действовала неправильно. Чего пыталась добиться, когда хваталась за руку, которой он держал тебя? Целиться надо в слабые места.       — В пах? — предположила Аджисай.       Мстительный огонь в ее зеленых глазах совсем не понравился Рану. Как-то быстро она втянулась...       — И туда тоже, — он замаскировал рвущийся наружу смех кашлем. — Глаза, горло, нос, обратная сторона коленей, горло — наиболее уязвимые места человеческого тела.       Аджисай слушала его внимательно, как прилежная ученица. Вот только то, чему он собирался учить ее, не преподавали ни в одной из школ.       — Попробуй напасть на меня, — предложил Ран.       Решительность, сияющая в ее глазах, немедленно исчезла. Она неодобрительно нахмурилась, будто он предложил ей нечто предосудительное.       Ах, да, именно это он и предложил.       — В чем дело? — резко спросил Ран, видя, как она замялась. — Такая добрая девочка не может причинить боль другому?       — Ты ставишь мне это в укор? — брови Аджи чуть сдвинулись. Она выпрямилась и скрестила руки на груди, всем видом выражая недовольство. — Обычные люди расценивают доброту как нечто положительное.       Она поняла, какую ошибку совершила, едва договорив — и Ран не преминул воспользоваться ее промахом.       — Обычные — может быть, — он шагнул к ней, — но разве я обычный?       И она не могла сказать «да».              — Чтобы тебе было легче, давай разыграем сценку...       Аджисай уловила еле заметное движение возле своего лица, но было уже поздно — Ран поймал одну из рыжих прядок, накрутил на палец. Массивное кольцо на секунду ослепило ее, вспыхнув в свете солнечного луча, прокравшегося внутрь дома.       — ... представим, что я решил напасть на тебя...       Он непозволительно близко к ней, непостижимым образом вытесняя весь воздух вокруг. И на нем снова не было рубашки.       Если она решит обороняться... Ей придется прикоснуться к нему. К его коже.       — ... допустим, — Ран чуть склонился, замерев в опасной близости от ее губ, — я увидел тебя на улице и решил познакомиться...       — А я тебе отказала, само собой, — не упустила возможности проявить характер Аджи.       Тихий смешок, сорвавшийся с его губ, коснулся ее лица и осел на щеке невесомым прикосновением. Тело реагировало не так, как должно было — Аджисай казалось, что ее кожа стала невыносимо чувствительной, с рвением давая реакцию на любой жест Рана.       — Само собой, — согласился Хайтани. — Тогда я, как самый плохой человек, схватил тебя...       Она вздрогнула, ощутив прикосновение к плечу — совсем близко к изгибу шеи. В горле пересохло, но мысль о воде даже не возникла в голове — все внимание сосредоточилось на чужих пальцах, которые легонько поглаживали ее кожу.       Ненавязчиво и незамысловато — простое движение, которое отчего-то вызывало бурю чувств, заставило сконцентрироваться на прикосновении и голосе, продолжающем говорить. Делало окружающий мир неважным.       Ран делал окружающий мир неважным.       И это было... Настолько всепоглощающе, что Аджисай стало страшно, как бывает страшно каждому стоящему на краю бездны. Тот самый миг перед шагом вперед, после которого уже нет дороги обратно.       — И ты должна меня ударить, — продолжил издеваться над ней Хайтани.       Потому что все, что она хотела сделать на самом деле — поцеловать его. Вобрать в себя все, что он мог ей дать. Соединиться с ним — но она знала, чувствовала, что даже недолгая близость приведет к опасной химической реакции.       Однако никогда еще падение в бездну не казалось ей столь привлекательным. Никогда еще темнота не манила ее с такой страшной силой.       Никогда грехи не казались такими соблазнительными.       — Ну же, — прошептал Ран.       Аджисай, упорно не отводящая взгляда от его ключиц, подняла глаза — волна жара окатила ее с ног до головы, когда она увидела, с каким желанием он смотрел на нее.       Воздух, ставший вязким, потемневшая фиалковая радужка, близость его тела, его запах — невыносимо острый, горький, раздражающий рецепторы... Все это было слишком для нее. Подняв руки, она оттолкнула Хайтани, прижав их к его груди.       Ладони ошпарило.       Ее тело было настолько ослаблено желанием — все силы уходили на то, чтобы бороться с ним, — что толчок получился слабым. Беспомощным.       — Этого недостаточно, — сказал Ран. Его голос стал ниже и глубже — не иначе как шепот из той самой бездны. — Сильнее.       Ее ладони все еще касались его груди, словно приклеенные. Хотелось провести пальцами вдоль выступающих ключиц, ощутить гладкость и тепло чужой кожи. Сделать что-то, что позволит избавиться от сводящего с ума чувства зуда и тревоги.       — Ну же, — он дотронулся до ее щеки, мягко надавил большим пальцем на уголок губ, при этом смотря ей в глаза.       Жест отозвался горячей волной по телу. Воздух между ними был наэлектризован: небольшая искра — и пожар обеспечен.       Не отдавая себе отчет, Аджисай поднялась на цыпочки, не разрывая зрительной связи. Это плавное, медленное движение резко контрастировало с тем ураганом, что бушевал у нее внутри.       Голод в глазах Рана подталкивал ее, искушал — когда он смотрел на нее так, она ощущала себя самой желанной в мире: никакие богатства, никакие драгоценности не могли соперничать с ней во власти.       Она скользнула рукой выше, по плечу, шее — и к волосам, чтобы запустить в них пальцы. Одновременно с этим прикоснулась губами к его рту — почти невинно, собираясь сразу отпрянуть, точно хотела просто распробовать вкус поцелуя, но столкновение их губ стало той самой искрой.       Коротко простонав, Ран вцепился в нее, как умирающий хватает лекарство — его рука обвила ее талию, отрезая путь к отступлению, вторая повторила недавний жест Аджи, устремившись к рыжим локонам. Он целовал ее с неистовой жадностью — так, словно боялся, что еще немного — и она безвозвратно исчезнет. Но у нее и в мыслях не было исчезать — удовольствие растекалось по телу, наполняло каждую клетку и будто приподнимало ее над землей.       Не было боли, страха, ужасов недавних дней — все сгинуло безвозвратно в надежном кольце его рук. Кошмары, что она носила с собой, отступили под градом поцелуев.       Ран разомкнул объятия — только для того, чтобы подхватить ее на руки и отнести на диван. Оказавшись посреди вороха подушек, Аджисай отпихнула часть из них ногой, одновременно подхватывая край топа, чтобы снять, и удивленно уставилась на чужие руки, которые остановили ее.       Ран тяжело дышал, глядя на нее. От его безупречной маски — того насмешливого холодного равнодушия, что он носил, как броню, — не осталось и следа.       — Не так.       Он сжал ее пальцы, вынуждая выпустить край топа.       — Я обещал показать тебе другое.       «Ты ничего не знаешь о любви. Я покажу», — вспомнила она его слова.       Но ей не нужна была его любовь. Она хотела забыться: ощутить тепло и ласку, вытравить из памяти тела воспоминания о холодном металле, прижимающемся к шее, о чужих грубых пальцах. Стереть ощущение придавившего ее мертвого тела Сатоши. Заменить жар от бушующего пламени в Кофу огнем внутри.       Воспользоваться Раном Хайтани.       — Не так, — повторил Ран.       Его голос звучал глухо, лицо исказилось от напряжения, словно он прилагал титанические усилия, чтобы держать себя под контролем. Аджисай видела, как бесновались на дне его глаз демоны, которых он пытался усмирить — и в ее сердце что-то дрогнуло.       — Хорошо, — сказала она. — Покажи мне.