Лёд и соль

      — Всего пара часов, — напомнил Ран, целуя ее в макушку. — Будь добра, не попади в неприятности, пока меня нет.       — До твоего появления я жила спокойно, — проворчала Аджи. Она вывернулась из его рук и насмешливо спросила: — Что, даже не свяжешь, чтобы не сбежала?       — Я тебе доверяю. Это зря? — выгнул бровь Хайтани.       — А если бы не доверял? — она прикусила губу, с любопытством ожидая ответ.       — Был вариант приковать тебя наручниками к лестнице.       — Ужасно. Ты отвратительный, — пробормотала Аджи, вставая на цыпочки.       — А ты красивая, — Ран поцеловал ее в уголок губ. — Даже с перепачканным носом.       — Что?       Аджисай встрепенулась, ища взглядом зеркало.       — У тебя нос в муке. Что ты печешь? — Хайтани с подозрением посмотрел на лимоны.       — Лимонный пирог, — с гордостью объявила Аджи. — Это фамильный рецепт. Мы с отцом всегда готовили его, когда выдавался плохой день или случались неприятности.       — У нас какие-то неприятности?       «У нас».       Ее поражало, как быстро Ран адаптировался... К новым обстоятельствам. Как легко принял все случившееся — словно только и ждал этого.       Он вел себя так... Идеально. Словно любит ее. Словно он... Действительно любит ее.       И, как бы Аджисай ни старалась ежечасно напоминать себе, что все происходящее имеет нездоровую почву — такое отношение подкупало. Эти два дня больше напоминали отпуск двух влюбленных, чем вынужденное времяпрепровождение похитителя и его пленницы: Ран не смеялся, когда Аджи, смущаясь, поведала ему о письмах.       — И что ты писала в них?       — В первом я приносила тебе извинения за то, что случилось, — она запнулась. — Но я знала, что не отправлю... Никогда не отправлю ни одно из них. Поэтому я писала... Обо всем. Иногда благодарила тебя, иногда злилась. Это было чем-то вроде личного дневника.       Она поморщилась.       — Так глупо звучит.       Но ей стало легче, когда она сказала об этом — и сотни неотправленных писем словно обернулись бумажными птицами, взлетели вверх и наконец обрели свободу.       — Поверишь, если я скажу, что тоже писал тебе письма? — Ран, ухватив непокорный кудрявый локон, выбившийся из пучка, принялся накручивать его на палец. — Только мысленно.       — И что писал ты?       — Всегда только одно. Как я превращу твою жизнь в Ад, — спокойно ответил он. — Я представлял, как найду тебя. Как заставлю плакать и умолять, стоя на коленях. Как медленно, по кусочкам, буду разрушать твое тело и разум.       Кухня, залитая теплым светом солнца, вдруг потеряла сочность красок, словно фотография, обработанная в стиле «сепия». Мрачные оттенки в голосе Рана вернули Аджисай в прошлое — то самое начало, где она и плакала, и умоляла.       — И буду повторять это снова, — он приблизился к ней, — и снова, и снова... Пока от тебя ничего не останется. Пока ты не исчезнешь.       В его фиалковых глазах, в самой глубине мелькнула застарелая ярость. Последние дни были сказкой, заставившей Аджи позабыть о том, кому принадлежат руки, обнимающие ее — но жажда крови никуда не исчезла, не растворилась от взаимности, как бывает в детских книжках. Она затаилась, ушла на дно, чтобы проявиться в нужный момент.       — Но когда я видел, как ты плачешь, — тон сменился, став мягче, пронзительнее, — мне хотелось разорвать на части самого себя.       — Если потребуется, — произнесла Аджи охрипшим от волнения голосом.       — Если потребуется, — прервал ее Ран, — то я снова причиню тебе боль. Мне важно, чтобы ты жила.       Я поставил все на кон ради тебя, — он ласково провел ладонью по ее волосам, приглаживая кудри.       — Легко не будет, — сорвалось с его губ предупреждение. — Все было бы проще, не начни Кенма вести дела с «Бонтен». Теперь это уже не только между нами.       Как и всегда, стоило только Хайтани упомянуть могущественную организацию, Аджисай охватил страх. Если даже он опасался и не знал, чего ждать, то что оставалось ей? Она чувствовала себя ничтожной букашкой, которую раздавят и не заметят.       Теплые губы коснулись ее лба. Тихим шепотом, так, будто он пытался донести эту мысль прямо ей в мозг, Ран сказал:       — Что бы ни случилось, я всегда буду рядом. И я хочу, чтобы ты знала это и ничего не боялась.       — Я не боюсь, когда ты рядом, — напряженно отозвалась она.       Это правда — Ран бы защитил ее от чего угодно. Но есть вещи, от которых никто другой не может спасти — только она сама. Однако, несмотря на все старания, Аджисай не чувствовала в себе сил противостоять этому миру. Компания, Кенма, «Бонтен» — все они виделись чудовищами, готовыми растерзать ее в клочья.       Груз ответственности, страх ошибки не просто лежали на ее плечах — они придавливали к земле. И Аджисай не знала, сможет ли подняться.       — Даже если меня не будет, ты не останешься одна, — пообещал Ран.       Она с беспокойством взглянула на него.       — Что это значит?       Хайтани ответил тихим смешком.       — Ничего. Не бери в голову, — он снова поцеловал ее. — Мне пора.       Ее сердце сжалось от непонятной тоски, ощущения, что он уходит, чтобы никогда не вернуться. Но Ран улыбался, глядя на нее — улыбался так, что в груди становилось тепло.       И Аджи не могла не подарить ему в ответ такую же улыбку, несмотря на четкое, пугающее понимание: Ран ни перед чем не остановится, никуда ее не отпустит, — никогда, ни за что. Пути обратно не было — впереди их ждала вечность вместе или смерть.       Хайтани тоже это понимал, но покидал дом с легким сердцем, переполненный решимостью бороться. И лучше другим не знать, на что способен он, если вместо любви внутри поселится отчаяние.       В дороге Ран связался с Риндо — брат высказал обеспокоенность срочным собранием, однако ничего нового не сообщил.       — У нас тут еще одна заварушка, — по голосу стало ясно, что Риндо поморщился. — С Саито.       Ран краем уха слышал о ней — влиятельная семья, связанная с металлами и оружием.       — И что? — придерживая телефон, поинтересовался Хайтани. — Кто занимается?       — Честь выпала Санзу. Ну, как выпала, — неожиданно весело хмыкнул Риндо. — На этом настояли.       Представив степень бешенства Харучиё, Ран тоже поморщился. Санзу мог отлично исполнять приказы, но только от одного человека — на остальных это не распространялось.       — Я подъезжаю, поговорим после собрания, — Хайтани сбросил скорость на повороте. — Ты уже там?       — И не только я. Одзава вернулся. Он скоро приедет в офис, чтобы обсудить детали.       Прекрасное настроение вмиг улетучилось. Ран стиснул челюсти, представив самодовольную рожу Кенмы.       — Какие? — холодно спросил Хайтани.       — Коко вызвал его. Не сказал, зачем, — Риндо шумно выдохнул. — Да он и не должен отчитываться.       — Ясно. Я разберусь, — пообещал Ран.       Кровожадные нотки, проскочившие в его голосе, не оставляли сомнений в том, какими способами он будет разбираться. Риндо снова поморщился и, чувствуя неловкость из-за смены ролей, напомнил:       — На кону не только большие деньги.       — Я знаю, — спокойно ответил Ран.       — Когда...       Риндо умолк, но вскоре продолжил:       — Когда отношения с Айри угрожали моей жизни, ты силой затащил ее на операцию.       Ран понял красноречивый намек.       — И это помогло тебе понять, что ты чувствуешь к ней, — подметил он. — Я в таком не нуждаюсь. Мои чувства более чем прозрачны. И я говорю тебе открыто — с Аджисай не должно произойти ничего плохого. Обещай, что позаботишься о ней.       — И как, по-твоему, я должен действовать? — неожиданно взорвался Риндо. — Кого мне спасать: ее или тебя?       — Ее.       — Нет, — отрезал Риндо. — Я всегда выберу тебя.       — Ты спросил — я ответил, — отчеканил Ран. — Значит, будешь спасать обоих.       Он сбросил звонок, раздраженно щурясь от яркого солнца. Надевать очки было поздно — машина уже сворачивала на парковку. Выбравшись наружу, Хайтани оглядел пространство, заставленное автомобилями — в последний раз он разговаривал здесь с Такеоми, но сейчас Такеоми мертв.       Как будут мертвы все, кто встанут у него на пути.       На половине пути к зданию Хайтани встретил Ичиго — один из тех, кто присутствовал на казни Ясуды. Молодой, пылкий, еще не потерявший способность чувствовать, — Ичиго был наиболее подходящим вариантом на должность помощника после того, как Сатоши и Исао погибли.       Рассеянно слушая новости, Ран не заметил девушку, куда-то бегущую — она практически врезалась в него: в последний момент Хайтани инстинктивно отпрянул, опасаясь угрозы. Никогда не знаешь, чего ждать от девушек с ангельской внешностью — Умэ тоже выглядела хрупкой.       — Извините, — она остановилась, приложила руки к груди. — Не заметила вас.       Мазнув по ней безразличным взглядом, Ран кивнул. Он уже вошел в здание, когда неясное чувство тревоги заставило его остановиться. Ичиго, идущий рядом, тоже притормозил, недоуменно уставившись на руководителя.       — Догони ее, — велел Ран. — Но так, чтобы она не заметила. Узнай, как зовут, откуда... Словом, все, что сможешь.       На лице Ичиго мелькнула озадаченность приказом, но спорить он не стал. Отделавшись от помощника, Ран поднялся на верхние этажи — прямиком к Коко. Перед собранием следовало обсудить возможность Кенмы остаться рабочей единицей — Хайтани собирался сдержать слово, данное Аджисай.       Правда, он не обещал ей не трогать его. Потому что как только двери лифта раздвинулись и Ран увидел холеное лицо Одзавы — на глаза опустилась красная пелена. Хайтани и раньше не мог терпеть Кенму, но сейчас, зная, что он все еще осмеливался предъявлять свои права на то, что принадлежало ему — сейчас сдерживаться было невыносимо.       — Это же ты присматриваешь за моей женой? — Кенма остановился. — Как она?       Риндо, идущий позади Одзавы, встревоженно уставился на брата.       — Аджисай чувствует себя прекрасно. Утром пекла лимонный пирог, — заверил Ран.       — Пирог? — Кенма ему, кажется, не поверил, потому что фыркнул презрительно. — Может, она еще и картины у тебя пишет? С чего бы ей его печь? Это семейный рецепт.       — До картин еще не дошло, но если она захочет — я не стану возражать, — Ран стряхнул несуществующую пылинку с рукава, предвкушая, как через мгновение сотрет презрительное выражение с лица Одзавы. — А пирог... Наверное, захотела отблагодарить меня.       Коко, в начале разговора вышедший из кабинета, с интересом наблюдал за происходящим, довольно улыбаясь.       — За что? — прошептал Кенма. — На что ты намекаешь?       Вместо ответа Ран уставился на него, красноречиво ухмыляясь.       — Ты посмел тронуть мою жену? — сорвался на крик Кенма. — Посмел трогать ее своими руками?       — И не только руками, — заверил Ран, сочась самодовольством.       Одзава бросился вперед, терзаемый желанием стереть эту ухмылку с лица Хайтани. Удар кулака, сочный хруст — Ран сломал ему нос, вложив в движение руки все отвращение. Пол украсился неровным рисунком из красных капель.       Прежде, чем Хайтани нанес второй удар, Риндо оттащил брата в сторону. К Кенме бросилась его охрана, суетливо пытаясь защитить. Хаджиме плавно провел рукой в воздухе, негромко сказав:       — Уведите его в мой кабинет. Я скоро подойду.       Когда охранники послушно исполнили приказ, невзирая на то, что их наниматель не сказал и слова, Коко без недовольства протянул:       — Ну что за зрелище... Хоть билеты продавай. Ран, ты закончил демонстрировать свои права на женщину, как неандерталец? Санзу ждать не будет.       Ран, пытаясь выровнять дыхание, раздраженно сбросил руки брата с плеч.       — Я спокоен.       — Вижу, — примирительно заметил Риндо. — Идем.       Зал, в котором проводились совещания, уже был заполнен: Канджи и Какуче, заняв противоположные места, вели неспешную беседу. При виде Рана Моччи скривился, но промолчал, резко оборвав разговор.       — Что-то Санзу опаздывает, — Коко закинул ногу на ногу, посмотрев на запястье. — Знал бы — закончил бы еще парочку...       Он не договорил — двери распахнулись от мощного толчка, приковывая взгляды всех. Санзу, вошедший в помещение, остановился на мгновение, рассматривая лица — словно желая удостовериться, что публика готова к представлению.       Его улыбка, как обычно, леденила кровь — но в этот раз Ран даже не обратил на нее внимания. Его взор был прикован к тому, что в руке у Санзу.       Хайтани не славился чувствительностью к мерзким вещам. Больше половины из того, что любой человек счел бы отвратительным, он делал сам. Но это...       Не отрываясь, он смотрел на отрезанную голову, которую Санзу держал за волосы. То, что ранее принадлежало красивой девушке, стало чем-то... Просто частью тела. Голова покачивалась в воздухе, как маятник. Несмотря на закрытые глаза и посмертную гримасу, Ран сразу узнал ее.       Умэ.       Та, что убила Такеоми, откусив ему язык.       Не говоря ни слова, Санзу швырнул голову на стол — прокатившись по неровной дуге, она остановилась прямо перед местом, которое занимал Ран. Мертвые глаза Умэ укоризненно уставились на него.       Ни одна мышца не дрогнула на его лице. Это не было чудом выдержки и самоконтроля — Ран просто оцепенел. Сковывающий внутренности ужас от того, как далеко Санзу зашел в своих поисках вынудил инстинктивно замереть — взять короткую паузу в попытке обдумать все.       — Это что? — брезгливо осведомился Коко, убирая руку со стола, будто боялся подхватить какую-нибудь заразу.       Искрящийся весельем взгляд Санзу прошелся по всем присутствующим и, как в детской считалочке, остановился на старшем Хайтани.       — Ра-а-ан, — протянул он, раскидывая руки в стороны. — Думал, ты оценишь мой сюрприз. Что с тобой? Ты побледнел.       Широкая улыбка озарила его лицо. Склонив голову набок, Харучиё прошептал:       — Или... Увидел кого-то знакомого?       — Санзу, — голос Какуче был подобен отрезвляющей пощечине. Спокойный и собранный, Хитто старательно избегал смотреть на «сюрприз». — Объясни свое поведение.       Острый взгляд метнулся в сторону Какуче. Взбешенный, похожий на раздразненную гончую, Санзу спросил еще тише:       — А разве должен? Это вы...       Он подался вперед и уперся кончиками пальцев в столешницу. Прядь волос упала ему на лицо.       — ... должны объясняться. Как так вышло, что Такеоми убила наемная убийца, а вы ни сном ни духом?       — Мы, — начал Моччи.       — Заткнись, — голос Санзу резко повысился на пару октав, переходя в исступленный крик. — Или твоя голова будет следующей!       Ран сцепил руки между собой, откинулся на спинку стула. Главное — сохранять спокойствие, которое Харучиё давно уже потерял. Его состояние медленно, но верно приближалось к очередному приступу ярости — благо, Хайтани знал, что делать.       — Ты узнал, кто ее нанял? — Какуче вновь внес здравую нотку в обсуждение.       — Я пытал ее несколько часов, — Санзу рассмеялся.       Ран похолодел, кожей чувствуя, как напрягся рядом сидящий Риндо.       — ... но она ничего не сказала.       Взгляд Санзу вновь вернулся к Хайтани. Глядя на него, он продолжил:       — Ни слова. Я даже проникся уважением.       Что бы он ни делал, — Ран вдруг понял, что ни за что на свете не захочет узнавать, какими способами Харучиё пытался выбить признание. Хитто был того же мнения:       — Перестань, — в сердцах бросил он, вставая. — Не собираюсь это слушать.       Харучиё проводил его усмешкой на тонких губах. Он не озвучил мысль вслух, но все в комнате и так знали, что Какуче был слишком милосердным, когда дело касалось женщин.       — Если целью собрания было только это, то я тоже откланяюсь, — Коко скривил губы, заправил прядь волос за ухо. Тонко звякнули серьги. — Много дел.       Уходя, он бросил многозначительный взгляд на Хайтани, но Ран был слишком занят, чтобы придать ему должное значение.       — Все свободны, кроме Хайтани, — Санзу выпрямился. — Ран, ты поедешь со мной.       — Куда? — его голос не дрогнул.       — Узнаешь по дороге, — пообещал Харучиё. — Повеселимся, как в старые добрые времена.       Ран, сохраняя на лице легкую улыбку, поднялся — он не унизит себя попыткой сбежать. Короткий взгляд на Риндо, в глазах которого страх боролся с необходимостью притворяться до конца, немая просьба позаботиться о ней — и Хайтани подошел к Санзу.       — Можем ехать.