Arcanum

      Все это было похоже на нисхождение в подземное царство, в самую бездну. Неделя без Гекаты переменила мудреца, заставила проститься с прошлым собой. Времени на подумать было много, хоть и навязчивые мысли порой были сильнее анализирующих, что копали в самую глубь проблемы — причиной его не задавшейся личной жизни является он сам. И если раньше он это не осознавал в полной мере, подавлял, избегал, то сейчас мог лишь усмехнуться собственной глупости.       Аль-Хайтам чувствовал импульс неясной силы, который постепенно уничтожал ощущение самого себя. Жизнь без Гекаты казалась бесцельным волочением ног по пескам бездной пустыни в попытках ухватиться хоть за что-то, что напоминает о ней. Мудрец пережил самый пик бессилия, после чего в какой-то момент остро ощутил всю жизнеспособность своего духа. И теперь он понимал, что это расставание было не смертью их отношений, а концом своего старого «Я», освобождением «Я» нового, того, чего так долго ждал, хоть и получил с невыносимой болью.       И Король Мечей понимал, что расставшись с собой старым, он непременно получит обновление — так смерть и жизнь взаимодействуют вместе, циклично сменяя друг друга. И он сильно надеялся, что обновление это коснется конкретно его отношений с Гекатой. Она не может избегать его вечность.       Вытерев тыльной стороной ладони кровь, текущую из носа, он с некоторым трудом вошел в Дом даэны, намереваясь поработать в своем кабинете. Не очень приятно проведя последние несколько часов, он желал отвлечься на работу, или хотя бы просто сменить обстановку и почитать книгу в своем кабинете, а не дома.       — Что с тобой? — аль-Хайтам, уже отвыкший от голоса девушки, вздрогнул и расширил глаза, что прежде выглядели мрачно и понуро. Обернувшись, он заметил Гекату, тревожно вскочившую при виде мудреца. На лице было множество кровоподтеков, нос и губа были разбиты, и свежий, еще не сильно потемневший синяк красовался на скуле. Они оба почувствовали то же самое — невыносимый трепет в груди и волнение, что застряли в горле и мешали дышать, но Ксенакис вдобавок к этому ощущала тревогу в связи с состоянием мудреца, а он — боль от ранений и долгой разлуки.       Великий мудрец взял себя в руки, и провелся языком по нижней губе, слизывая кровь.       — Твой друг дерется как девчонка, — единственное, чем мог объяснить произошедшее. Брюнетка незамедлительно направилась к мудрецу, чтобы оценить его состояние вблизи. Он сдвинул брови у переносицы, отведя взгляд в сторону, когда она встала на расстоянии вытянутой руки и взялась рассматривать его своими милыми лиловыми глазками. Если бы она смотрела на него так взволнованно и заботливо каждый раз, то он был готов постоянно подставляться под удары старого друга. — Ты-то что здесь делаешь в такое время?       — Ты правда подрался с Кавехом?.. — полушепотом задает свой вопрос, игнорируя его и до сих пор не веря в произошедшее. Седовласый кивнул. Она чуть приподняла руку, но тут же опустила обратно вниз, не рискуя тянуться за прикосновением к его лицу. Мудрец взглянул на нее. — Я… Я могу помочь. Если ты мне позволишь.       «Боже, пусть меня избивают в драке каждый день.»       Они поднялись на платформе вверх, окруженные неловким молчанием. Ксенакис не решалась смотреть на него, намереваясь просто помочь бывшему секретарю и сразу же отправиться домой. Парень сел на трон, после того как принес аптечку, а затем взглянул на девушку, робко перебирающую пальцы.       — Мне это не понадобится… — аль-Хайтам вопросительно выгнул бровь, и Геката заметно напряглась. — Просто закрой глаза, я потом все объясню.       Он слушается. Опускает уставшие веки и направляет лицо вверх, чтобы она могла заняться его неглубокими, но причиняющими боль ранами. Брюнетка подходит ближе и обнимает лицо парня своими ладошками, аккуратно водит ими по лицу. Мудрец удивленно раскрывает глаза, когда чувствует, как его кожу обволакивает прохладная успокаивающая вода под нежными касаниями рук Гекаты.       — Прикрой глаза, — тихо просит она снова, немного смутившись от его взгляда, — не волнуйся ни о чем.       Снова слушается. Постепенно чувствует, как неприятные ощущения от ссадин уходят, рана на губе затягивается, и нос тоже перестает болеть. Когда она закончила, он наконец мог взглянуть на нее с нескрываемым интересом и немым вопросом. Игнорируя это, Геката спросила, есть ли еще где-то раны, и аль-Хайтам приподнял свой топ, открывая ей вид на большой опухший синяк на ребрах. Девушка тревожно поджала губы, надеясь на то, что это был не перелом, и снова приступила к делу, присев на корточки перед мудрецом. Парень дрогнул, напрягая пресс от ее прикосновения. Она и без слов поняла, что это место болело сильнее. Мудрец, приоткрыв рот, наблюдал за лечебным процессом, удивляясь тому, что она использует элемент гидро.       — Когда ты говорила, что у тебя два глаза бога, я думал, что ты шутила, — сипло говорит седовласый, наблюдая то за ее напряженным взволнованным лицом, то за работой ее рук, поглаживающих место раны.       — На растущей луне я могу пользоваться электро элементом, а на убывающей — гидро. Понимаю, звучит странно, но это так, — она выдохнула, убирая руки с его теплой кожи и оценивая результат. Драки будто и не было, аль-Хайтам выглядел намного лучше, но все же вид его был уставшим, щеки впалыми (видимо, он мало ел в последнее время), и лишь в глазах горел огонек любопытства и чего-то еще, чего она не могла распознать. Геката встала и показала ему свой глаз бога, прикрепленный к поясу юбки: с одной стороны на нем был изображен элемент электро, а с обратной, которую никто не видел — гидро. Сторона электро была потухшей, видимо, потому что на небе была ущербная луна, и этой стихией сейчас невозможно было пользоваться. Гидро же сиял ярким синим светом, как это и должен делать любой другой глаз бога. Аль-Хайтам дотронулся до этого «божественного брелока» и с интересом повертел в руках, не снимая с пояса девушки.       — А на полнолунии и новолунии?       — На новолунии ни один из них не горит, и ни электро, ни гидро элемент не подвластны мне. В полнолуние же мне доступны они оба.       — Я все равно не понимаю, как ты вылечила меня сейчас… — аль-Хайтам поднимает на девушку свой недоумевающий взгляд.       — Ты говорил мне, что некоторые могут подчинять себе стихию, и я тоже могу... Но только гидро. По крайней мере, электро я еще не пробовала испытать в деле, так что насчет него не уверена. Таким образом, я могу подчинять некоторые виды жидкости, включая кровь человека, хотя это мне дается с небольшим трудом. Это усиливает регенерацию в разы, поэтому сейчас ты выглядишь так, будто и не дрался.       — Откуда это у тебя? Все это, — он откинулся на спинку трона, взглядом наблюдая за девушкой. Странное чувство наполняло внутренности, а в голове появилось осознание того, что теперь не один он такой «особенный», как всегда называла его бабушка. Появился кое-кто еще, на одном уровне с ним, если не выше.       — Я отвечу, если расскажешь о причине драки.       — Я… не могу сказать, — отведя взгляд в сторону, чуть тише отвечает он.       — Знаю. Я тоже не могу. И так рассказала слишком много, даже Кавех не в курсе об этом, — заметив тень удивления на его лице, она покраснела. — Но если бы он был на твоем месте, то часть я рассказала бы и ему. Так что не зазнавайся!       Из уст аль-Хатама невольно вырвался смешок, и девушка поджала губы, чтобы случайно не улыбнуться, отряхнула юбку и выпрямилась.       — Что ж, я помогла чем смогла. Не впутывайся больше в такие стуации и не провоцируй Кавеха. По лицу твоему было видно, что ты изрядно постарался вывести его из себя.       — Как жестоко, — иронично вбросил он. Неужели она даже не удивлена, что малыш Кавех способен разукрасить лицо своего старого друга, подарив к тому же перелом ребра? Хотя… Ладно. И так было ясно, что виноват мудрец. Когда Геката хотела развернуться и уйти, он остановил ее: — Постой.       Она взглянула на него безнадежным уставшим взглядом, думая о том, что же на этот раз он подготовил. Аль-Хайтам замялся, чувствуя некоторую скованность, но все же нашел в себе силы сказать ей:       — У меня не было и нет плохих намерений относительно тебя, и я ни в коем случае не использовал тебя или твое тело для собственного развлечения, — на секунду он отвел взгляд в сторону, шумно сглотнув, но снова продолжил: — Я правда скучал. Но я не хочу привязывать тебя к себе с помощью книги, поэтому вот, возьми.       Он вытащил из своей сумки ту самую книгу, замену которой так отчаянно пыталась найти Ксенакис. Бывший секретарь носил ее с собой с тех самых пор, как почувствовал изменения в своих внутренних структурах души, и еще тогда он знал, что отдаст ее Гекате, как только они пересекутся. Положив книгу на стол, парень встал с трона, приблизившись к девушке.       — Можешь не общаться со мной, если не хочешь. Но хотя бы не избегай.       — Аль-Хайтам, мне кажется, ты бы это сказал любой другой девушке, будь она на моем месте, — скрестив руки на груди, отвечает она, немного хмуря брови. — Ты ведь такой… Такой водолей, что ли. Ты так привык смотреть на людей с высоты птичьего полета, что для тебя все одинаковы: что безобразные пустынники, что великие ученые, поэтому и общаешься со всеми на равных, не выделяя авторитетов. Я была бы для тебя таким же муравьем, как и все, если бы просто не совала свой в нос в твой дом, не приближалась к тебе и не заставляла своим присутствием присматриваться ко мне.       Он внимательно слушал, не перебивая, хотя ощущал что-то странное. Чувство, будто ты играешь со всеми людьми в дурака, а эта девушка с самого начала знает, какие у тебя на руках карты. Аль-Хайтам ждал либо согласия с ее стороны, либо гневного отказа, но никак не подробного описания собственного мнения относительно себя. И это очень его удивило, и точное описание всей его тени, что другие не замечали, заставляло сердце биться чаще.       — Я удивлен тому, как хорошо ты меня знаешь, — искренне говорит он, взяв ее руки в свои, нежно обхватывая пальцами. Она не противится, но взгляд ее все еще серьезен. — Но та часть, где ты говоришь про себя, в корне неверна. Я видел тебя еще до нашего знакомства: рядом с Кавехом и без него, с одногруппницами и одной, в библиотеке и в Академии. Ты привлекла мое внимание еще тогда.       На щеках появился багровый румянец, и Ксенакис отвернула лицо, иронично спросив немного дрожащим от волнения голосом:       — Великому мудрецу одиноко одному на вершине?       — Пусть будет так.       — Аль-Хайтам, я не изменю своего мнения о тебе, и считаю, что если ты и не наблюдаешь за всеми свысока, то подпускаешь людей ближе, лишь чтобы изучить их, как подопытных мышей.       — Это не правда, — его голос спокойный, твердый и уверенный.       — Правда! — она взглянула на него, полная по-детски наивного гнева, уверенная в своей правоте.       — Но она к тебе не относится. Будь моя воля, я бы изучал тебя вечность, — он, не побоявшись столь громких слов, поднес ее руку к своему лицу и прижался к тыльной стороне губами, не отрывая зрительного контакта с девушкой, чей пылкий румянец не сходил с лица. Она мягко вытащила руку из его плена, чувствуя как постепенно начинает сдаваться. — Начнем все с чистого листа.       — Хорошо, — выдыхает она, смирившись. — Я все равно не хочу быть с кем-то в ссоре, это вытягивает много сил. И устала уже сидеть поздними вечерами в библиотеке, так что книгу я приму и твое предложение тоже.       Аль-Хайтам с благодарностью моргнул своими бирюзовыми глазами, и через некоторое время проводил ее домой. На этот раз в немом молчании. Оба были в своих мыслях и переживаниях, хотя и очень хотели поговорить о чем-то. Аль-Хайтам не поработал, и даже не почитал книгу, но зато наконец сделал шаг в нужном направлении, будучи полностью открытым, и чувствуя, как обнажение души ощущается бессилием перед кем-то. Но он мог заплатить эту цену, если речь шла о Гекате.       Она же была обескуражена его искренностью, но по глазам видела, что он не играл. В голову вернулись воспоминания недавних дней, когда Ксенакис встретилась с Кавехом в кафе.       — Гекс, ты не представляешь, какой он невыносимый стал! Его токсичность усилилась в разы, он будто приключений на пятую точку ищет, — блондин был явно на взводе и не мог успокоиться. — Я вообще не понимаю, что с ним происходит…       Брюнетка надеялась, что изменения в худшую сторону были не из-за их расставания, но тем не менее на всякий случай вкратце рассказала другу о случившемся, избегая подробностей.       — Ох… Ну и дурак… Ну и дурак! Теперь понятно, почему он такой. Гекс, ты сильно с этим не затягивай, прошу. Это никому не на пользу. Я гарантирую, что у него серьезные намерения относительно тебя, будь ты для него игрушкой, он бы не церемонился. Аль-Хайтам очень слаб в таких делах. Дай ему время, может он смягчится и ты поймешь, что важна для него не просто как девушка на ночь.       — Да ну. Не неси ерунды… — она тяжело выдыхает, отпив немного кофе из чашки.       — Я тебе правду говорю! Все ребята заметили, как он на тебя поглядывает, и это далеко не всегда похоть. Прошу, хватит его избегать. — Кавех обнадеживающе улыбнулся подружке, и она прикрыла лицо руками, спрятав румянец и устало пробормотав что-то. — Или подумай хотя бы о своем братце Кавехе, мне, между прочим, приходится его терпеть в общей компании!       После той встречи она не послушалась совета друга, но в итоге случайно столкнулась с мудрецом в библиотеке, так что тянуть уже было некуда. Впрочем, не так важно это, как то, что она раскрыла ему свой секрет. Может, если бы этого не делала, то он бы и не сказал ей таких по-странному теплых слов? Аль-Хайтам решился показать свою искренность только после того, как она сама открылась, и это лишь подтверждает его робость, которая все же присуща многим мужчинам в делах любовных.       Когда Геката завалилась в кровать, она, окрыленная произошедшим и все еще чувствующая свежее волнение и трепет после встречи с ним, сладко прикрыла глаза. В этот раз она не избегала мыслей о нем, как всю прошлую неделю, а целиком и полностью в них погрузилась, вспоминая его теплое касание рук, его непривычный трепетный взгляд и его лицо, что в начале встречи было в кровоподтеках после драки с Кавехом. Ксенакис вздохнула, смутившись мысли о том, что эти раны придавали какой-то особый шарм великому мудрецу. Знай она заранее, что ей понравится такой вид, то не долечивала бы его до конца, позволив походить с остатками ссадин и разбитой губой еще пару дней.       Аль-Хайтам же понял для себя одно: ценность отношений не познается без их потери, как и ничто не заставляет ценить жизнь так, как смерть. Он не будет контролировать ее присутствие с помощью книги или чувства долга, ведь все ужасное он уже пережил, и это осталось позади.