Arcanum

      — Боже… Ну и пошлятина… — первое, что говорит девушка, войдя в его спальню, когда взгляд падает на ее ткань от сари, лежавшую на тумбочке рядом с кроватью. — Я надеюсь, ты ничего такого не делал с ней?       — Ничего, о чем тебе стоило бы знать, — аль-Хайтам шутливо ухмыляется краем губ и, нырнув в постель, похлопывает по свободному месту рядом с собой, призывая Гекату присоединиться.       После напряженного соития, она с некоторым трудом приняла душ, чтобы придти в себя, и вроде чувствовала себя лучше. Однако сонливость и слабость остались, и девушка решила не отказывать великому мудрецу в предложении остаться сегодня на ночь у него. Брюнетка стояла в его мешковатой футболке, немного замявшись, и тогда аль-Хайтам спросил:       — Мне пойти на диван? — Геката тут же отрицательно мотнула головой и аккуратно легла рядом, стараясь не делать лишних телодвижений. Почему каждый раз после такой вспышки эмоций в виде разъяснения отношений или бурного секса, она чувствовала себя странно? В состоянии аффекта она будто была намного смелее, а после него тут же робела. Аль-Хайтам замечал такое в ней, но это не вызывало отторжения, скорее наоборот. С одной стороны, чувствовал еще большее влечение: девушка постоянно провоцировала его на эмоции и на то, чтобы он ее обуздал, после чего становилась просто ангелом. С другой — чувствовал умиление, потому что редко мог видеть ее такой умиротворенной, удовлетворенной, спокойной девочкой, которую хотелось приласкать, как котенка.       Геката боится лишний раз делать глубокий вдох, лежит ровно на спине, пока аль-Хайтам, устроившись на боку, с интересом разглядывает ее. Она с небольшим трудом осмеливается взглянуть на него, повернувшись головой в его сторону.       — Что? — она супит брови, залившись румянцем.       — Насчет тех слов…       — А?.. — она поджимает губы, тревожно забегав глазами, но тут же поспешно прерывает его, когда он собирался продолжить: — Забудь об этом, все хорошо. Много кто во время оргазма стонет что-то странное… Некоторые даже зовут свою маму или архонта.       Она пыталась успокоить больше себя, чем его, ведь умом понимала, что вряд ли он к ней чувствует что-то хотя бы отдаленно похожее на любовь, хотя ей очень хотелось бы этого... Его слова с того самого момента не выходили из головы, ни у Гекаты, ни у самого аль-Хайтама, однако оба делали вид, будто ничего произошло. Он не нашел в себе силы что-либо ей объяснять, слишком устал и был скован в словесных проявлениях чувств, поэтому просто притянул Ксенакис к себе, крепко обнимая. Девушка на секунду замерла, остановив дыхание, но вскоре расслабилась, обмякая в руках мудреца и прижимаясь к нему ближе. Невероятное чувство… Очень тепло, спокойно и одновременно трепетно. Геката ощущает его пальцы, что поглаживают ее, будто успокаивая, и утыкается носом в его шею, вдыхая древесный запах с мускусом, после чего в сладком блаженстве прикрывает глаза и засыпает, закинув на мудреца свою ногу.       Утром она проснулась первой и еще некоторое время тихо наблюдала за спящим аль-Хайтамом. Видеть его так близко, пока он спит, было чем-то необычным и непривычно теплым и интимным. Брюнетка осторожно касается его шелковистых пепельных волос и нежно проводит по ним рукой. Если бы она знала, что он точно не проснется в ближайшее время, то зарылась бы в его волосы пальцами, и крепко прижалась, вдыхая запах его шампуня. Почему-то аль-Хайтам даже во сне выглядел хмурым, будто ему снилось что-то очень заумное и сложное, как он сам. Приблизившись к его лицу, Геката пальцами аккуратно гладит мудреца по его щеке, после чего осторожно касается этого места губами. Как обычно, кожа теплая, хотя сам он внешне холоден, как лед.       Когда аль-Хайтам открыл глаза, то с разочарованием обнаружил, что место рядом с ним пустовало. «Сбежала…» — сразу понял он, утыкаясь лицом в подушку, на которой она спала. Парень неохотно встал с постели и начал неспешно собираться на работу, обдумывая причины внезапного ухода девушки. Быть может, она была вчера скована, потому что и вовсе не хотела оставаться здесь? Аль-Хайтам надеялся, что у нее просто появились неотложные дела, и ее отношение к нему не переменилось в очередной раз. Он раздумывал об этом по пути на свой верхний этаж Дома даэны, иногда отвлекаясь на воспоминания прошлой ночи, чувствуя приятное томление и тяжесть в груди, которая мешала спокойно вдохнуть воздуха. Как же она приятно содрогалась в его руках… «Нет, сейчас об этом думать неуместно.»       Увидев Сайно, первым делом он спросил, не видел ли тот случайно Гекату, на что генерал отрицательно мотнул головой. Махаматра, конечно же, пришел по работе, но больше всего его интересовал другой вопрос.       Аль-Хайтама его вопрос ввел в ступор, а новая информация будто бы переключила что-то в голове, заставляя плотно сжать челюсти. Тревожная тошнота скрутилась в узел в районе солнечного сплетения, внутренний шок повергал мудреца в ужас. «Что за пиздец…» — крутилась в голове одна фраза. Вчерашний затихший гнев будто вновь пробуждался в нем, на этот раз с большей силой, что казалось, при виде Ксенакис он тут же взорвется. Но сейчас… Надо было ответить за свою глупость. Сайно внимательно наблюдал за аль-Хайтамом, по реакции понимая, что тот вообще не знал, кого целовал вчера, и бедному мудрецу пришлось взять себя в руки, чтобы, подумав пару секунд, сдержанно ответить:       — Я проиграл спор одной назойливой, мерзопакостной девчонке. Знай я… — он прочистил горло, хрипло кашлянув, скрывая стыд и негодование, что рвались наружу. — Что это Кавех… То не допустил бы такого… Опрометчивого решения. Надеюсь, ты это сам понимаешь?       Ну не будет же он говорить, что пошел на это ради двойной пенетрации Ксенакис? Боже, во что она втянула его… Аль-Хайтам нейтрально относился к вранью, но когда дело касалось обыденной жизни и межличностных отношений, он всегда был искренним, не скрывая нелицеприятную правду от других людей, и не важно, что те бы подумали о нем. А сейчас? Один Архонт знает, что творилось в его душе сейчас, и до чего эта девушка довела мудреца. Аль-Хайтам взглянул на Сайно, пытаясь по лицу понять, верит ли генерал словам или же нет. Но выражение его было нейтральным, немного серьезным, как и всегда, благо, что не осуждающим. Генерал не совсем понимал, про какую девчонку идет речь. Чаще всего бывшего секретаря замечали с Гекатой, но первое впечатление о ней было слишком хорошим, чтобы подозревать именно ее. Она ведь такая скромная, порядочная, стеснительная… Вряд ли стала бы склонять парня к таким вещам, тем более если тот был намного старшее ее. Ведь так?       — Разумеется, — махаматра кивнул. — Что за спор?       — Это личное… Извини, не могу сказать, — Самый главный вопрос, волнующий Короля Мечей сейчас — рассказал ли Сайно все Кавеху? И вообще, как теперь смотреть этому архитектору в глаза? Словно прочитав мысли великого мудреца, Сайно заговорил:       — Я и Тигнари прикрыли тебя, не стали говорить Кавеху. Ты сам должен решить, говорить ему об этом, или же нет. В любом случае, вины твоей я в этом не вижу… — великий мудрец отвел взгляд в сторону. Значит, и Сайно, и Тигнари видели эту жуть, что случилась на том вечере… Еще большего стыда и унижения аль-Хайтам в жизни не ощущал и просто хотел провалиться под землю. Вдруг генерал обернулся в сторону лифта, и седовласый сразу понял, что он услышал, как кто-то поднимается к ним на платформе.       — Ты может проверишь и одобришь заявку, в конце-то концов? — недовольна брюзжа, блондин поднимается вверх по ступенькам к генералу и великому мудрецу, крепко держа в руке несчастный лист с заполненной заявкой. Кавех надменно смотрел на аль-Хайтама, будто атакуя его своим высокомерием заранее, в качестве собственной защиты. Король мечей и Сайно невольно переглянулись, и генерал ушел, когда мудрец ему коротко кивнул.       Аль-Хайтам неохотно вернул взгляд к блондину, что хмуро стоял, расставив руки в боки.       — Давай, я подпишу, — он протягивает свою руку, уставившись в свои документы, чтобы лишний раз не сталкиваться взглядом с Кавехом, поэтому не замечает, как блондин поднимает брови в удивлении, передавая лист мудрецу.       — Неужели даже не будешь проверять?       — Как видишь, у меня много работы, — он указал на беспорядок на столе в виде всяких папок и документов. — Нет на это времени. Лучше скажи мне, ты случайно не видел Гекату?       — Опять лезть к ней собрался? — фыркает он, забирая уже подписанный листок себе обратно. — она ушла собирать лотос нилотпала, в городе ее пока нет, больше ничего не знаю. Потом еще обсудим с тобой детали проекта и финансирования, — бросает он, уже направившись к платформе. Аль-Хайтам ничего не говорит, лишь откидывается на спинку кресла, возведя глаза в потолок и тяжело, мучительно вздыхает. Лотос нилотпала, значит?..       Он отправился на ее поиски сразу же, как появилась возможность. Ближайшие лотосы были в Лесу Авидья, и аль-Хайтам подумал, что возможно она направилась именно туда. Путь, к счастью, был не долгим, и мудрец надеялся, что с девушкой все было в порядке. Хоть он и был зол, но не хотел, чтобы с ней что-то случилось. Все-таки нилотпала росли в болотистых лесах, где было полным-полно доставучих плесенников и свирепых спинокроков, поэтому, войдя в Лес Авидья, великий мудрец тут же спустился в Ущелье Чинват и вскоре увидел знакомый женский силуэт недалеко от водопада. — Геката! — зовет он девушку, приближаясь к ней. Слава Архонтам, с ней все было хорошо, и даже больше — она носила с собой оружие, причем очень хорошего качества. В руках ее был одноручный меч «Рассекающий Туман», который Аль-Хайтам сразу узнал, довольно редкий экземпляр был очень сложным для нахождения и дорогим для покупки. Ксенакис оборачивается и тут же недовольно дует губы, игнорируя сильный трепет в груди.       — Я немного занята, великий мудрец, — она наклоняется над водой, стараясь случайно не намочить ноги и одежду, и срывает один из лотосов.       — Ты хоть в курсе, что ты натворила вчера? — он скрестил руки на груди, недовольно наблюдая за ее движениями и за тем, как короткая юбка задирается вверх от того, как низко брюнетка наклонилась. Он отвел взгляд в сторону цветков на поверхности воды, чтобы лишний раз не искушать себя.       — Я думала, мы уже разобрались с этим вчера вечером, — она кладет очередной лотос в небольшую плетеную корзину, что стояла подле ее ног. Парень раздраженно сжал губы и в миг оказался рядом с ней, не желая заканчивать диалог.       — Ты понимаешь, кого ты мне велела целовать вчера? Ты знаешь, что это был Кавех? — он едва кривит рот, с отвращением выговаривая слова, наблюдая за ее реакцией. Кажется, она совсем не удивилась новости, лишь невольно вздрогнула при упоминании блондина. Так она специально это устроила или нет? Девушка выпрямляется и складывает руки на груди, сухо глядя на аль-Хайтама и зеркаля его позу. — Даже если и знала, то что? Что с того? Ты и твое раздутое эго настолько ранены, что ты побежал искать меня в лес? Ты вообще понимаешь, что то, что ты творил со мной все это время, нельзя даже близко сравнивать с тем, о чем я тебя вчера попросила? — к концу слов она все сильнее распаляется, гневно взирая в бирюзовые глаза парня, состояние которого, в принципе, мало чем отличалось.       — Просто невероятно. Значит я виноват, что считал твои сигналы и проявил инициативу? Я, в отличие от тебя, не вмешивал в наши дела посторонних людей, — он подошел ближе, когда агрессия уже чувствовалась в каждом его слове, поспешно вылетающем из уст. Он тыкал в нее указательным пальцем, будто в преступника, которого хотел уже поскорее посадить за решетку. — Ты своим крохотным мозгом хотя бы можешь представить, в какое положение ты меня поставила перед друзьями и всей Академией?       — А ты? Ты своим мозгом хоть раз думал, в какое положение ставил меня ты? У меня в комнате на полу, к примеру? В темнице Дома даэны и на ее верхнем этаже у тебя в кабинете? Или, может, буквально вчера у тебя на столе в гостиной? Я тебя не выношу, мне уже тошно от твоих преследований, я тебя терпеть не могу, просто ненавижу, аль-Хайтам! — они стоят уже впритык друг к другу, не отводя глаз, поглощенные разборкой, которая в этот раз уже переходила все границы, — Ты, как и в первый день нашей встречи, все такой же бесчувственный руинный механизм!       — Ох, думаешь, мне легче? А ты меня не преследуешь? Раз ты так хочешь, вернемся в первый же день, когда ты сама вошла в мою жизнь, сметая все на своем пути, не давая мне покоя, ты просто разрушила весь мой порядок, распространяя последствия как лесной пожар, — она слушает его, сжимая в руке меч до побеления костяшек, желая просто разорвать великого мудреца и распотрошить его. Геката уже чувствует его горячее дыхание на своих губах, и он продолжает дальше процеживать слова сквозь стиснутые от ярости зубы: — Ты нарушила мирное течение моей жизни, постоянно снишься мне, не хочешь вылезать у меня из головы, как надоедливый червяк пожираешь мозг, делая тупее и слабее, что я порой не могу удержать свой член в брюках, из-за того, как мне хочется…       Она прерывает его, впиваясь в губы и хватаясь руками за мягкие пепельные волосы, прижимая аль-Хайтама к крупному камню, что находился рядом с ними. Меч был сброшен на землю, позволяя шаловливым пальцам страстно оттягивать волосы мудреца. Он не теряется, тут же отвечает на поцелуй, покусывает и агрессивно сминает ее губы, тяжело дыша, хмурясь от бушующих чувств. В штанах уже давно было тесно. Видимо, великий мудрец был действительно не в себе, раз его возбуждали разборки с этой девушкой. Ксенакис прижимает его запястья к камню, будто ложась сверху на аль-Хайтма, не прекращая злобный поцелуй, тяжело дыша и сдерживая похотливый стон из своего рта. Парень не сопротивляется, но его мышцы напряжены, живот и грудь сильно вздымаются от каждого вдоха. Брюнетка со всей силы сжимает его руки, знает, что этого недостаточно, чтобы оставить красный след, но ей нравится отчетливо чувствовать его горячую кожу и сжатые твердые мышцы. Она углубляет поцелуй, просовывает язык в его рот, наглеет сильнее, и тогда аль-Хайтам неожиданно хватает девушку за плечи и резко меняется с ней местами, прижимая к тому камню, к которому сам только что был прижат. Она глубоко дышит, очень тяжело и часто, испепеляя его взглядом, но он не спешит пока продолжать. Великий мудрец у самого ее лица, со всей злобой, скопленной за несколько недель знакомства с Гекатой, сипло проговаривает:

      — Я не могу перестать тебя преследовать, потому что без памяти в тебя влюблен.

      Ее сердце пустило сильный резкий удар в груди, перехватывая дыхание, и Геката округлила глаза сильнее, но уже не от гнева, а от сильного шока. Нет, нет, нет, все вообще не по плану. Все должно было быть не так! Она пытается вырваться, дёргает руками, но он крепко прижимает ее запястья к грубому камню.       — Но ты… То что сделала ты… Это уже край. Ты не настолько всемогуща, как тебе кажется, — он постепенно переходил на хриплый шепот, пронзающе глядя ей в глаза. — Не можешь справиться даже со своими чувствами, моя милая ведьма. Вчера ты присвоила себе власть, которой не располагала. Как собираешься расплачиваться за свою наивную глупость?       Вновь нахлынувшая злоба, заставила возобновить попытки вырваться, и девушка заговорила:       — Я тебя ненавижу… — он прерывает ее влажным чувственным поцелуем, который длился будто бы вечность. В перерывах между взаимными ласками губ друг о друга, Геката все тише и тише шептала одно и то же слово: — Ненавижу… Ненавижу…       Она уже из кожи вон лезла от невыносимых ощущений. Гнев и желание растерзать седовласого зверюгу, страсть и вожделение, страх за последствия содеянного с томительным предвкушением, таким, что все ее дырочки изнывали по его мясистому члену. Он знал это все прекрасно без слов, от одного взгляда на ее дрожащее тело было все понятно. Он целовал неторопливо, в отличие от брюнетки, что сходила с ума и хотела явно большего: если не разрубить мудреца на кусочки холодным лезвием своего меча, то хотя бы придушить, всего искусать, оставить на каждой части тела алые отметки от ее ногтей.       — Не ври себе… — говорит он, отстраняясь, напоследок проведя языком по ее нижней губе. Она резко сомкнула зубы, подаваясь вперед, и звук звонкого стука зубов привел парня в чувство. Геката, к счастью, все же не успела прикусить его язык. Аль-Хайтам на секунду вскидывает брови, усмехаясь в приятном удивлении ее неожиданной наглости: — Какая же ты… Безумная.       — Посмотри сначала на себя, аль-Хайтам, — шипит она, презрительно сощурив глаза. — Помешанный, одержимый, невменяемый психопат, мерзкий, до сумасшествия мерзкий перверт…       — Ты начинаешь меня бесить, — он хватает ее нижнюю челюсть одной рукой, пока другой держит запястья в крепкой хватке. Геката только рада его эмоциям. Пусть хотя бы раз сойдёт с ума так же, как она. Пусть задыхается в своей ненависти, позволяя ей упиваться его слабостью. — Знаешь, почему моя вспышка гнева была такой короткой, по сравнению с твоей? — Ксенакис молчит, яростно глядя в его глаза, что находились так близко. — Хоть я и сдержан по своей натуре, но чувств к тебе не подавляю. А ты…       — Издеваешься? Сдержан? — возмущенно восклицает она, не вытерпев абсурдности заявления. — Полоумный идиот, к чему мне относить твои неистовые извращения и еблю на грани изнасилования? Это ты таким образом «не подавляешь свои чувства»? Или я должна быть рада, что это твоя «сдержанная» натура не дала тебе сотворить со мной чего-то похуже? Мерзкий. Ты… Мерзкий, — она переходит на шепот, дыша ему в губы, и он с трудом сдерживается от того, чтобы не потащить ее в воду и не отодрать прямо под водопадом.       — Как же ты любишь выводить меня из себя… — рука перемещается с челюсти на затылок девушки, крепко сжимая волосы в кулаке и будто приближая лицо Гекаты к себе ближе. Теперь расстояния между ними не было, и Ксенакис затаила дыхание и прикрыла глаза, морально готовясь к его следующим действиям. Он снова хрипло и тихо заговорил, так близко, что его губы соприкасались с ее: — Мерзкий, говоришь… Думаешь, ты лучше? Если я, допустим, опущу руки в твои трусики… — он отпускает ее волосы и медленно ползет рукой вниз, поглаживая тело. — И ты окажешься мокрой… — аль-Хайтам задирает ее юбку. — Тогда одним Архонтам будет известно, что я собираюсь с тобой сделать тогда, Геката Ксенакис…       Геката шумно сглатывает, задрожав в его руках, когда он лезет в ее трусики и проталкивает пальцы вглубь складочек. Она была очень влажной, сочной, теплой. Смазка сочилась из ее узенькой щели, от чего тонкая прозрачная ткань белья черного цвета впитывало влагу. Аль-Хайтам шумно выдыхает, чувствуя как член болезненно ноет, и поднимает взгляд на Ксенакис. Лицо, покрытое румянцем, выдавало стыд, а бегающий взгляд — животный страх, но когда парень начинает расстегивать ширинку, девушка тут же валит его на землю, мгновенно оседлав и приставив к горлу мудреца меч. Холодное лезвие заставило аль-Хайтама замереть. Он не боялся, но ему было интересно, решится ли она использовать оружие на деле.       — Великий мудрец, твои самомнение и гордыня перешли всякие границы, — шепчет она близко, после чего отстраняется, острием меча прижавшись к шее парня. Даже сейчас, будучи придавленным к земле девушкой, которая наставляла на него холодное оружие, он таил в своих глазах насмешку со всей вытесненной злобой. Он не паниковал от отсутствия контроля. В конце концов, Геката понесет свое наказание, аль-Хайтам это гарантирует. Она высокомерно смотрела на него сверху, хотя стремилась прижаться своим горячим местом к его набухшему стояку сильнее. И Геката делает это, заерзав на бедрах парня.       — Еще скажи, что не хочешь, чтобы дары твоей обители были заполнены моим горячим семенем, — говорит он, не сумев сдержать усмешки, за что сразу поплатился. Одним движением меча она разрезала ворот топа и продвинулась холодным лезвием дальше, остановившись на уровне солнечного сплетения. Геката разводит в стороны рассеченную ткань, открывая вид на мускулистую грудь мудреца. — Оставь свои каламбуры при себе, — холодно отвечает студентка. — Пришла пора наказать тебя за вседозволенность. — Ты понимаешь, что из твоего ебливого рта это звучит максимально неправдоподобно? — он выгибает бровь. В бирюзовых глазах сияли искры.