Золотые глаза

      Тень единственный мог входить к генералу без доклада. Таково было его личное высочайшее распоряжение. Ни один караульный не смел чинить препятствий человеку в черном, с резной печатью из черного агата.       Чон уже привык. Чистил ли он оружие, чинил ли одежду, варил ли лечебные отвары, или тайком прикладывался к секретному кувшинчику; Тень возникал всегда внезапно, прямо из тьмы.       Что можно было сказать про Тень? Да, почитай, ничего, кроме того, что это мужчина. Ростом с Чона. Гибкий быстрый и тонкий, как соболь. Голос низкий. Ладони изящные. Пальцы длинные. Под правым глазом, чуть ниже тонких стрелочек ресниц, маленькая родинка.        Чон лишь однажды увидел черного человека глаза в глаза. Он только закончил чистить рыбу, обтер руки от чешуи и принялся разжигать огонь. Чиркал, чиркал огнивом по ножу, поднял взгляд, а там глаза. Близко-близко. Так близко, что он увидел, как в зрачках гостя вспыхнули и погасли искры, утонув вместе с Чоном в непроницаемой глубине. Слуга с перепугу чуть было не ткнул незваного гостя ножом. Тень только хмыкнул и исчез. С тех пор Чон нет-нет, да и вспоминал эти глаза с россыпью звезд и этот коротенький смешок, и улыбался так, что Ворон принимался расспрашивать, из какого такого прекрасного кабака вернулся его дорогой его друг и товарищ и смеет не рассказывать.        – Ну здравствуй, – пропел Тень, встречая тяжело переступающего через порог генерала.       Гость ждал хозяина, вольно раскинувшись на узорчатых подушках.       – Давненько, давненько тебя видно не было, я уж подумал, что демоны, с которыми ты водишься, решили с тебя спросить за все, – ухмыльнулся Намджун.       – О, Опора Империи! Негоже демонам мараться о такого маленького человечка, – рассмеялся гость.       – Так что, маленький человечек, что тебя сюда привело? – посуровел генерал.       – Да так. Проезжал мимо, решил выказать своё глубочайшее почтение к твоей светлейшей персоне! Ах да, к слову, у старого Лиса в лагере наблюдалось очень подозрительное движение между кузницей, где орудует его племянник, и оружейным складом. Что-то они носили туда-сюда.       – Мечи со стрелами?       – Мечи со стрелами, о разумнейший, в маленькие мешки не насыпают, – вкрадчиво продолжил он.       – Может камни, для метания?       – Что в пращу положить, можно и под ногами найти. Камни с такими церемониями не носят.       – И что ты думаешь, в этих мешках? – посуровел генерал.       – Не знаю, но будь готов к любой подлости.       Генерал дернул бровью и устало кивнул.       – Всё у тебя?       – Пожалуй.       – Тогда больше не задерживаю.       – Позволь дать тебе совет, о мудрейший?       Генерал на это только тяжко вздохнул.       – Не каждый огонь можно затушить водой, — прошелестел гость совсем тихо и шагнул за порог.       Припадая к конской шее, Тень мчался через лес. Времени осталось мало, а ему надо было перебраться через реку незамеченным. Комья грязи и мокрой травы летели из-под копыт. Низкие ветки норовили вышибить из седла и осыпали холодными каплями. Потревоженные шумом, вспархивали толстые рябчики. Тень провожал их голодными глазами.       Поверх леса виднелись горы. Облака на них были похожи на клочки шерсти гигантских овец, которые прошли по колючим кустам, но путнику не было дела до этой красоты. Одна мысль кузнечным молотом стучала в его голове, гнала вперед лучше любой плети: «Куда сейчас двинет Старый Лис свое войско, где поставит острие копья, куда будет бить со всей силы?”.       Тень много слышал о том, как генерал Пак ведет бой. Любой наперсточник по сравнению с ним младенец. Если б не знатный род, то быть бы Лису главарем бандитов. Ни один его противник ни разу ещё не угадал, какой сюрприз тот готовит. Собьет с толку, отступит и заманит в ловушку, засыплет огненными стрелами, спустит со склона телеги с камнями, спрячет на тропе шипы, выворачивающие лошадиные копыта. А с тех пор, как подрос его племянник, житья совсем не стало. То они притащат хитроумное устройство для метания огромных камней, то в колеса повозок воткнут мечи, то на каменистой дороге разольют масло.       Что будет сегодня? Пойдет ли основное войско к мосту? Переправится вброд? Выше, ниже по реке? Одно он знал точно. Эта лиса не позволит прижать себе хвост, значит переправляться не будет. Навяжет бой на своей стороне.       Несколько раз Тень спешивался и прикладывал ухо к земле. Сырая земля пачкала кукольной красоты лицо, волосы, колени, ладони. Гулкого конского топота не было слышно. Свои, если и выдвинулись, то были пока далеко, да и куда этой многосотенной неповоротливой махине угнаться за легким всадником. Надо было переходить реку. И не по мосту.       Припустив коня во весь опор, он двинулся вниз по течению, оставляя реку по левую руку. От местных Тень узнал, что ниже по течению, за излучиной, есть брод, широкий и хоженый, а за ним ещё один. Местные называли этот брод „Красным покрывалом». Они рассказали, что если юноша сватался к девушке, а родители её были против, то он мог перейти этот брод и с другого берега принести любимой цветы. Если цветы в его руках не намокнут и не сломаются, то тут родителям уже некуда было деваться. С таким мужем их дочка всю жизнь проживет в заботе и ласке. Старый гончар, которого Тень подпоил в харчевне, плакал, роняя слезы в рюмку с самогоном, и все рассказывал, как его младший братик сватался к строптивой красавице, да так и сгинул в этой стремнине. Весной, в половодье полез, дурак. Выловили его за три ли от того места. Хоть и мелко там, но уж больно огромные валуны. Конь еле проходит, повозку не перетащить. Много народу там перекалечилось.        Там и решил перейти реку Тень.       На берег не высовывался, держался подлеска, хоть и приходилось уворачиваться от веток. Те хлестали по лицу, с задором сердитой поварихи, и сердито, как бранью, осыпали каплями. Зато хоть с берега не видно.       Добравшись до места, очень похожего на “Красное покрывало”, Тень прошел дальше по течению. Найдя укромную полянку, он стреножил коня и вынул из седельной сумки крестьянский халат на вате и облезлую заячью шапку. Халат был такой старый, что никто бы не взялся сказать, какого цвета он был, когда портной закончил его шить. На локтях красовались заплаты, на полах – подпалины, в прорехи торчали клочки ваты. Воротник, рукава и зад сально блестели. Этот халат не раз выручал Тень. Делал его карпом, в стае таких же карпов. Кто станет приглядываться к хромому бедняку, ковыляющему со своей палкой и котомкой по своим бедняцким делам? Такого даже бандиты с большой дороги пропустят, не желая марать руки.       Поёжившись от попавшего за шиворот дождя, Тень быстро скинул дорожную черную одежду и завернулся в свой волшебный халат. Глядя в маленькое серебряное зеркальце, размазал по лицу и рукам грязь, которой там и так уже было в избытке. Негоже крестьянам иметь такие чистые щеки и такие белые ладони. Нахлобучил шапку, затянул пояс, и вдруг как-то весь сгорбился, скособочился. Ушел разворот плеч, спина округлилась, голова втянулась в плечи. Соболь вдруг превратился в старую черепаху.       Преобразившись, юноша прощупал под одеждой всё своё снаряжение. В изнанку шапки воткнул дротики для духовой трубки. Два с мягкими перьями – сонные. Два с твердыми – с ядом. Саму трубку заткнул туда же. Выкинул в ладонь тонкое гибкое лезвие, прятавшееся в рукаве, довольно ухмыльнулся. Прошелся пальцами по маленьким острым звёздам, спрятанным в поясе. Сам пояс тоже был с секретом. Он застегивался на две тяжелые медные бляхи, которые уже не один зуб выбили с насиженного места. В голенищах сапог тоже спрятано по лезвию. Веревка вокруг пояса и мешочек с пилюлями – все было на месте. Деньги, агатовая печать и котомка, набитая старым тряпьем и кое-какой едой.       Проверив все, Тень застегнул потуже седельную сумку, ослабил подпругу, вынул железо изо рта коня и хлопнул его по мокрому крупу. Тот, смешно подпрыгивая передними ногами, побрел в кусты, вздрагивая всей шкурой от сыплющихся на него с кустов холодных капель.       Тень решил, что ему нужно вернуться на хоженую тропинку и сделать вид, что он идет издалека, чтоб у дозорных Старого Лиса, если вдруг такие имелись, не возникло бы вопросов.       Пока пробирался по мокрым кустам, раздобыл себе две крепкие палки, с ними и вышел на дорогу. Поглядел вправо-влево и заковылял к реке, опираясь на свои обновки.        Сильно припадая на правую ногу, Тень вышел на берег. Река несла свои зеленые, как светлый нефрит, воды по большим разноцветным гладким камням, разливаясь на добрых пять чжанов. Волны трепали наросшую на камнях речную траву и сбивались в белую пену. Лес отступал от воды и обнажал такие же большие камни на обоих берегах.       На открытом месте дождь лил сильнее, морщил и рябил и без того бурные воды. Над горным склоном, видневшимся вдали, поднимались и вились белые ленты тумана, как дым от десятков костров.       Путник, тяжело вздохнув, скинул сапоги, заткнул за пояс халат и подвернул штаны. Миру явились бледные изящно очерченные икры. Сапоги он повесил на шнурке через шею, а котомку закинул за спину.       Крепко стиснув зубы, чтоб не стучали так позорно, и ухватив покрепче обеими руками палки, Тень шагнул в осеннюю реку. Ноги онемели мгновенно. Дыхание перехватило, сердце подпрыгнуло до горла, будто пытаясь убежать от подступающей страшной воды. Вспомнилась замороженная лягушка, которую он как-то раз зимой нес с пруда, показать отцу, но поскользнулся, уронил, а она разлетелась на мелкие кусочки. Казалось, одна волна посильнее, и он сам разлетится на куски, как та лягушка.       Камни скользили и пытались скинуть путника, как норовистые кони. Волны набегали и толкались, а сапоги больно стукали по груди при каждом резком наклоне. Когда до суши, мокрой от дождя, но всё-таки суши, оставалась уже пара шагов, нога попала в щель между камнями и от падения спасли только палки, на которых юноша, практически повис. Мгновенно стало так жарко, что уши загорелись под шапкой, но добрые дубовые ветки не подвели. Устояли. Удержали на себе трепыхающееся тело.       Выйдя на берег, Тень рухнул на четвереньки и кое-как отдышался. Пот градом катил из-под шапки и заливал глаза. Встав, тяжело хватаясь за палку, он утер пот и погрозил кулаком своенравной пучине.       Путник растер рукавом окоченевшие ноги, обмотал их тонкими полосками ткани и натянул сапоги. Огляделся. Этот берег уже был чужим. Нужно было укрыться.       Мокрый лес ещё не сбросил свой королевский золото-красный убор. Ещё всё было пышно и богато, но уже кое-где светились проплешины, как на дорогой, но старой лисьей шубе. Без единого лучика солнца особенно остро чувствовалась эта тонкая щемяще-грустная прозрачность, предвестница долгого томительного холода, не имеющего пощады ни к человеку, ни к зверю. Но этой листвы ещё хватит, чтобы укрыть маленького соболя.       Тень потопал ногами, похлопал себя по коленям и бедрам, огляделся, прислушался. Дождь шлепал каплями по листьям, звенел по береговой гальке, сеял ледяную крупу в серые мутные волны. Ни птицы, ни зверя, ни человека. Только мокрый, шуршащий лес. В воздухе чувствовался прелый лист, мох, влажная земля, но не было в нем железа, конского пота и того особого козлиного запаха немытых мужских тел и кожаной амуниции, который шагает впереди любой армии.       – Или хорошо спрятались маленьким отрядом, или и в самом деле никого, — мельком подумал Тень.       Пробирался до брода по подлеску, ступая так тихо, как только мог. Аккуратно раздвигая кусты палкой, приседая, прислушиваясь и оглядываясь. Радовался, что в такой сырости сухих трескучих веток уже не осталось.       У самой переправы, в нескольких шагах от тропинки, росла старая ива, вся покрытая бородавчатыми жабьими наростами. Росла уже больше не вверх, а вбок и была похожа на прачку, которая уже и забыла, как стоять прямо и всё тянет к земле свои исковерканные бесконечной работой руки.       – А вот и уютное гнездышко для такого орла, как я, – весело пробормотал Тень и заковылял в сторону ивы. Ещё раз внимательно оглядевшись и прислушавшись, он быстро вскарабкался так высоко, как только могли выдержать ветки. Видно из его укрытия было плоховато, зато его с земли точно никому не разглядеть. Устроив ещё не вполне отогревшиеся ноги поудобнее, он прикрыл их полой халата и замер, прислушиваясь. Со всех сторон шумели тонкие ветки с острыми зелеными листьями. Эти листья так и опадут зелеными, когда придет первый снег.       Дробно шуршал дождь, тоненько свистели синички, где-то вдалеке стрекотала сорока. Внизу в жухлой листве мелькнула рыжая лисья спина. Сверкнула голубыми перьями сойка. По ветке прямо перед его носом важно полз огромный зеленый клоп, не обращая внимания на разбивающиеся об его панцирь капли дождя. Но всё это умиротворение не могло заглушить мысли, которые жужжали в голове роем сердитых пчел: “А если не здесь? А куда тогда бежать? А что тогда?”. Он даже снял с головы шапку, чтобы лучше слышать, не приближается ли кто-нибудь. Вода стекала по лицу, он вытирал её краем рукава, ещё больше размазывая грязь.       От неподвижности и сырости стали леденеть руки и ноги. Сунув в рот кусок сала из котомки, Тень нахохлился, как воробей. Попытался сесть поудобнее, чуть не свалился. Положил поперек веток посох, оперся об него. Стало удобнее.       Между юношей и сладкой дремотой, навеваемой дробным шуршанием дождя, стоял только корявый отросток, похожий на скрюченный палец, росший прямо из ствола и пребольно упиравшийся в спину.       Тень не знал, как долго он сидел, вглядываясь и вслушиваясь. Глаза его потихоньку закрывались, голова тяжелела. Медведем наваливалась дремота. Щекотала внутри, клонила голову, туманила взгляд. Юноша всеми силами гнал от себя сон, придавливающий большой тяжелой лапой. Прогонял, как умел. Шевелил пальцами на ногах, пребольно щипал себя за руки, дышал специальным образом, даже пару раз прикусил кончик языка. Его учили этому. На собраниях, устраиваемых отцом, всегда надо было держать спину очень прямо, а лицо очень строго. Внимательно слушать и смотреть, кивать в нужное время, не жаловаться. Никому не было дела, как безбожно ныла твоя спина и кололо иголками затекшие ноги, как с каждой минутой сильнее давила церемониальная шапка и как сильно тебе надо было отлучиться по природной надобности. У всех ныло, болело и кололо. Все справлялись, как могли. Старики пили отвары, притупляющие боль, молодые терпели.       Но самое страшное было зевать. Тень вспомнил, как однажды, когда ему не было и десяти лет, зевнул, как его потом пороли на конюшне, и вздрогнул. С тех пор он выучился это делать, не раскрывая рта. На людях его выдавал лишь чуть дергающийся подбородок, но, когда был один, он надувал щеки, жмурил глаза и становился похож на маленькую красную панду.        Мерный стук капель прятал все звуки. На соседнюю яблоню тяжело опустилась огромная взъерошенная ворона с колючей мокрой головой, громко укоризненно каркнула и принялась склевывать мелкие красные яблоки.       Юноша уже было выпростал из рукава руку, чтобы её прогнать, когда почуял легкое вздрагивание в деревянном пальце, всё ещё упиравшемся в спину. По лесу шли конные. Не один, не два, большой отряд. Много коней тяжело ступали по раскисшему подлеску. Тяжело, но на удивление тихо. Если бы не легчайшие вздрагивания, передавшиеся через дерево, то Тень услышал бы их только когда они оказались прямо под ним.       Отряд шел со стороны лагеря Старого Лиса. Кроме чавканья копыт и шороха раздвигаемых веток, слышался только скрип кожи и тихое треньканье железа. Изредка всхрапывали кони. Люди ехали тихо, веток не рубили, меж собой не разговаривали. Не было обычных окриков и шуток. Со своего места Тень насчитал три десятка конных в темно-зеленых плащах.       – Ха! Это вас летом такой цвет спасет, а осенью вам такое не поможет, – шепотом съязвил Тень и плотнее вжался в ствол, уже не обращая внимания на треклятый “палец”.       Колонна по знаку командира спешилась и разбрелась по берегу аккурат до ивы, облюбованной Тенью.       – И как вы намереваетесь лежать в засаде в такой грязи, неучи? – продолжал насмехаться юноша, наблюдая за чужаками со своей ветки.       Он только не знал того, что “Неучи” были из морского племени и сырости не боялись, они в ней рождались, жили и умирали.       Неучи разошлись друг от друга на двадцать шагов. Кое-кто из них забрался на деревья, остальные остались на земле. Тень хорошо видел со своей ветки, как безусый молодчик нелепо оглядывался, будто не понимая, как это ему в его ладненьком костюмчике нужно лечь вот сюда, прямо в мокрую листву. Подумал, посмотрел по сторонам, видимо, увидел, что делают товарищи и развязал завязки плаща.       – На подстилке то поди сподручно, – зубоскалил Тень, тайком радуясь, что этот безусый не полез на его иву.       Он с интересом смотрел, как его нежданный сосед сидел на корточках, сжимая в руке большой узорчатый, явно дорогой лук и опять посмеивался, что у того сейчас тетива отсыреет и даже воробья он не подстрелит.       – Экая забавная картина получается, – не унимался Тень, – прям собачья свадьба. Я за ними, они за нами. Ну поглядим, как оно дальше. Из своего гнезда он видел лучника, командира и ещё нескольких бойцов.       — А у этого господина доспех весит больше него самого. У него ж кочерга мать, а рыбацкое весло — отец. Даже завидно слугам, что его в паланкине носят. Поди и не сразу поймешь, есть там кто или нет, — продолжал ёрничать Тень.       Дождь не унимался. Всё капал, капал, шуршал, шуршал. Всем уже надоело: и птице, и зверю, и человеку.       Тень поглядывал на соседа, сосед на командира, командир на реку. Так и сидели. Мокли. Скучали.       – Да уж, не так я себе сражение представлял. Думал, будем нестись на лихих конях, сшибаться в жестокой схватке, рубить друг друга в кровавую лапшу, а сами сидим по кустам, как мокрые зайцы. Так и заквакать недолго. Вот уж будет диковинка — квакающие зайцы. Впору на ярмарках показывать. Неужто генерал решил дождаться, пока все тут плесенью покроются, а потом голыми руками всех собрать, как голавлей. Однако ж, поздно в этом году гроза.       Мысль Тени перескочила с рассуждений о скорости передвижения войск на странный гром, пронесшийся по всему лесу и поднявший в воздух каждую птицу в окрестностях трех ли.       Соседи его тоже услышали странный грохот, но для них это, похоже, не стало чем-то неожиданным. Они не вскочили, но все, по крайней мере те из них, кого Тень мог видеть, посмотрели на своего командира. Тот вскинул руку, и все пригнулись ещё ниже.       За первым громом последовал второй и третий. Сквозь шепот дождя пробивался чуждый для леса страшный звук — гул из топота, лязга и криков.       Тень видел, как подобрался и напружинился его сосед, как он достал из колчана стрелу и как побелели костяшки его маленьких рук, когда пухлые пальцы, с силой сжали лук. Он положил стрелу на тетиву и опять замер, глядя на командира. Тот сделал то же самое.       По реке поплыли, вертясь на волнах, стрелы и горелые обломки.       Тень дернулся от боли в руке и понял, что сжал кулак так крепко, что вонзил ногти в ладонь.       Гул нарастал. Вдруг, сквозь надсадные людские крики и лязг железа прорезался тонкий оглушительный визг, звучавший на одной высокой ноте, раздирающий уши и душу. Он приближался с невероятной скоростью.       По берегу, высекая копытами искры, несся конь с горящей гривой. Он скакал в смертном страхе, мотая головой, путаясь в ногах, заваливаясь на бок, спотыкаясь о камни, а за ним, застряв ногой в стремени болталось тело в нагруднике армии старого лиса. Свободную ногу, не удерживаемую стременем, высоко подкидывало. Руки безвольно мотались из стороны в сторону. Седую голову било о камни и этот глухой стук смешивался с топотом и страшным звериным криком, срывающимся на хрип. Даже до тени дошел тяжелый дымный смрад паленой шерсти, но кроме него был и ещё какой-то незнакомый жгучий и кислый запах.       Тень не успел и глазом моргнуть, как его сосед в своем чистеньком костюмчике, подхватив с земли плащ, вылетел из засады, как будто сам себя, как стрелу, выпустил из лука. Он рванул через мокрые кусты наперерез горящей лошади. Добежав до неё в несколько тигриных прыжков, лучник набросил тяжелый мокрый плащ прямо на горящую шею и повис на ней, клоня к земле конскую голову. Конь захрипел, забился, сделал ещё с десяток тяжелых шагов, оступился и рухнул на колени. С тяжелым вздохом он завалился на бок, придавливая тело. Лучник едва успел отскочить.       Он быстро виновато глянул на кусты, где скрывался отряд, упал на зад и принялся обеими ногами толкать упавшую конскую тушу, высвобождая из-под неё седого всадника.       Тень видел, как дернулся за лучником командир, но передумал и остался в укрытии, приказав своим тоже не высовываться.       Маленький лучник же изо всех сил обеими ногами толкал мокрый конский круп, под который уходила безобразно изогнутая нога. Всадник лежал, уродливо распластавшись по мокрым камням. Живой так не ляжет. Даже из гнезда Тени было видно, что из-под растрепанных седых волос торчали острые розовые осколки кости.       Маленький лучник исступленно пихал и пихал тушу, та вздрагивала, но не двигалась. Тогда он схватил всадника за плечи и стал его тянуть, но и тут не преуспел. Тень издалека видел, как покраснело лицо его соседа, как заблестело оно то ли от дождя, то ли от слез. Он упал на колени рядом с разбитой головой и принялся приглаживать волосы, закрывая зияющие раны.        Шум выше по течению нарастал, все чаще слышался тот странный гром, но теперь было ясно, что это вовсе не гроза. Все больше плыло по течению обломков и того, что ещё утром было людьми.       Все, кто сидел в засаде, замерли в безмолвном напряжении, уставившись на своего командира. Тот не отрывал глаз от маленького лучника, и махал ему рукой, приказывая вернуться на позицию, но мальчишка забыл все на свете и все гладил и гладил растрепанные седые лохмы. Отрезвила его только стрела с противоположного берега, чиркнувшая по шлему.       Лучник, будто очнувшись ото сна, схватился за шлем и согнувшись, зигзагами припустил в сторону спасительной опушки, а вслед ему дождем посыпались стрелы, сухо щелкая по гальке. Рыбкой нырнув в кусты, он, не снижая скорости, рванул к своим, петляя между деревьями.       В тот самый момент, когда лучник исчез в подлеске, на противоположный берег, грохоча и лязгая вышел отряд тяжеловооруженных всадников.       – О! Его светлейшество собственной персоной. Решил поохотиться на маленьких зайчиков? – довольно ухмыльнулся Тень, уже представив, как сейчас его соседи, разлетятся, как пушинки одуванчика.        – Вон и птичка его уже кружит. У неё сегодня будет неплохой ужин. Можно всю родню созвать.       Пока Тень кровожадно подсчитывал, сколько конины достанется воронам, командир его соседей сделал странный знак, и все “неучи” зажгли по маленькому огонечку.       Первые стрелы, выпущенные из засады, сработали, как сигнал для генеральского отряда.       Резкий окрик, и весь отряд, дав шпоры коням, с шумом каменной лавины устремился через реку. Обычных стрел они не боялись. Многослойные тяжелые доспехи закрывали не только людей, но и коней. Генеральский отряд никогда не испытывал недостатка ни в деньгах, ни в умельцах. Обычные стрелы были для них не страшнее муравьиных укусов.       Вспенивая светлые воды десятками ног, неслась конница. Тень с восторгом смотрел, как вскипает река от этого натиска, как дышат паром десятки ощеренных лошадиных морд. Залюбовавшись на ураганную мощь, он проглядел момент, когда по сигналу командира “неучи” достали из колчанов стрелы с привязанными к ним маленькими странными мешочками, подожгли торчащие из этих мешочков веревочки и выпустили эти стрелы.       В надвигающихся всадников полетели десятки горящих стрел. Огонечки на них даже не особенно были видны в тусклом дневном свете. Никому из генеральского отряда не пришло в голову от них уклоняться. Они уже достигли середины реки и неслись, чуя кровь. Веселая злость кипела в сердцах. Что им какие-то стрелы. Так, назойливые мухи. Недостойно воина прятаться от мухи. Только вот никто не ожидал, что эти мухи начнут со страшным треском лопаться, рассыпаясь жгучими искрами.       Боевых коней учили не бояться людских криков, взмахов мечей, барабанного боя, огня и воды, но тут звериная натура взяла верх. Четкий строй нападавших рассыпался, как рис из разорванного мешка. Те, кому удалось совладать с обезумевшей в смертном страхе лошадью, ускорили ход, стараясь быстрее перебраться через реку и добраться до врагов. Они, раздирая шпорами бока обезумевших коней, устремились вперед. Веселый злой азарт сменился холодной яростью. Под узорчатые панцири заполз липкий страх.       Тень видел, как дернулся генеральский жеребец, как попытался встать в свечку, как резко и мощно перехватил и натянул поводья его всадник.       — Вот и мой выход, — подумал Тень и выудил из шапки стрелочку с ядом, — прости, сын весла и кочерги, видать, судьба у тебя такая. С этими словами он выдохнул свой смертоносный черный дротик прямо в щеку вражеского командира. Тот вонзился в кожу, но был отброшен коротким взмахом руки, как назойливая мошка.       Командир лучников даже не обратил на это внимания. Он уже не скрываясь, стоял в полный рост и во весь голос отдавал приказы. Поджигал и выпускал огненные стрелы одну за другой, со страшной скоростью.       В генеральский отряд летели тучи страшных громыхающих искрящихся стрел. "Неучи" намеренно целились в морды коням.              Животные метались, бились и падали.       Строй превратился в безумную толпу. Воинам бы мгновение передышки, проморгаться, отдышаться, но злые искры жгли глаза, страшный треск бил со всех сторон. Один только генеральский голос пробивался сквозь этот треск, шипение и крик. Всадники держались этого голоса, направляя коней вслепую.       Ослепленные и оглушенные воины, ощутив под ногами твердую землю, ринулись в лес. Унижение жгло хуже огненных искр.       Генерал нацелился на командира стрелков. Тот был хорошо виден с берега, казался легкой добычей. Такого не то что одним ударом меча, одним ударом палки пополам перешибешь.       Высоко вскидывая крепкие ноги, несся на врага взмыленный обезумевший генеральский конь. Всадник, обнажив меч, занес руку и наклонился в седле, примериваясь, как рубануть поудобнее. Казалось, одно движение, и командира лучников сдует, как сухую травинку ураганом, но тут в генерала опять полетели золотые искры. Страшные, обжигающие, вспыхивающие прямо перед глазами, оставляющие после себя плавающие пятна в глазах.        — Ну нет, дружок, так не пойдет, — подумал Тень, доставая из шапки второй ядовитый дротик и нацеливая его в своего маленького соседа, который только что выстрелил прямо в генерала и уже наложил на тетиву новую стрелу.       Короткий выдох и вылетели две смерти. Одна — в руку, держащую тяжелый лук, а другая в щель генеральского шлема.       — Как много света! — промелькнуло в генеральской голове перед тем, как свет совсем исчез.