о свободе

Авис стоял рядом с ним и не помнил, как дышать. Звуки города казались слишком громкими. Дождь, который безжалостно продолжал заливать их, больше не казался проблемой. Авис не отпускал его, он хотел лишь еще раз вдохнуть запах Вейна, но, видимо, выглядело это так, словно он хочет продолжения поцелуя. -Нужно уходить, — сказал Вейн, продолжая стоять рядом. Авис провел носом по его лицу, приоткрыв губы, чтобы вздохнуть побольше кислорода. Он не чувствовал больше рук Вейна, но когда губами он задел его, Вейн снова подался вперед. Он словно алкоголь, растворяющийся в крови, он словно ветер на вершине самой высокой горы, он словно табак, ударяющий по разуму. Вейн был словно сердечный приступ, который не закончится, пока ты не погибнешь. Он резко отвернулся, сделал шаг к расколотой бите, поднял ее с земли и пошел к красному Мустангу. Снова холодный, каменный и неприступный, он вел себя, словно ничего не произошло, пока Авис пытался сдержать сердце в своей грудной клетке. Авис сел за руль, но по молчаливой договоренности было решено, что в академию они возвращаться не станут. Авис повел красный Мустанг к самому высокому зданию в городе. Когда он остановил машину, Вейн вышел первый. Он хотел показать, что тоже знает это место и эту крышу, а не то, что хочет убежать от него. Рядом с этим зданием освещение было лучше, Вейн остановился и обернулся, увидел почти испуганное лицо Ависа, вышедшего из машины. Сырые волосы облепили лицо, именно тут и сейчас он заметил, что у Ависа довольно острые черты лица, что щеки его сильно впалые, что нос с горбинкой, по которому скатывалась капля воды, очень изящный. Авис, как и большинство учеников Акромиона, выглядел аристократично, но он будто потерял свою статность, а глубоко посаженные темные глаза, выглядели потерянными. Вейн кивнул на лестницу, ведущую на крышу. Дождь успокоился, пока они поднимались наверх. Сигареты Ависа в кармане Вейна промокли, он выругался, когда увидел это. Авис же смотрел на город, не замечая никаких проблем, он был в своих мыслях, полностью поглощен видом. -Теперь все закончится, — тихо сказал Вейн, подойдя к нему. Они смотрели вниз на машины и людей, и хоть час был поздний (или уже ранний?), кто-то все равно куда-то ехал или шел. Авис посмотрел на него. Ничего и не начиналось, думал он. -Уверен, завтра снимут все подозрения, — пояснил Вейн. — Можно будет забыть о сэре Беклане и отправить дядюшку Берни домой. -Что будешь делать с этой непостижимой свободой? — Авис хотел усмехнуться, но фраза вышла довольно грустной. -Выиграю финал и поеду на сборы с какой-нибудь командой, которая предложит новый и хороший контракт. Он не задал этот вопрос Авису, но сам Авис понимал, что делать ему нечего. Сцилла уедет на летнюю практику, а он останется один. Мысль об одиночестве больно и, что самое ужасное, неожиданно кольнула сердце, которое и так разрывалось от переполняющих его чувств. Он повернулся к Вейну лицом, оставляя ночной город без внимания, дождался когда Вейн повернется тоже и достал из-под футболки маленький деревянный крест. -Ты католик? Я не верю в Бога, — сказал Вейн. -Заткнись и послушай, — резко ответил Авис, — я тоже не верю. Это в память о бабушке, я… — Авис крутил крест в пальцах, пытаясь подобрать слова, но ничего не выходило. — Блять… короче, — он снял его с себя и повесил на шею Вейна, который стоял с немного ошарашенным видом, но не уходил и не дергался. — Это типа очень дорогая мне вещь, но я хочу отдать ее тебе, — он посмотрел на Вейна с вызовом и привычной боевой готовностью, словно готовился принять отказ. — Помни об этой ночи, чтобы ни случилось. Авис замолчал, потому что понял, что эта дрожь в его теле — признак подступающих слез, хотя он очень многое еще хотел сказать Вейну, но все это многое упиралось в одну неоспоримую истину, ставшей удивлением и отразившийся во фразе: «кажется, я влюбился». Вейн молча изучал крест теперь на своей шее, а потом посмотрел на Ависа. Он впервые увидел в голубизне его глаз не тревогу и не презрение, а нечто похожее на благодарность. Они были словно дикими животными, которые едва не погибли, но спасли друг друга, теперь они стояли в безопасном месте и каждый пытался понять, почему помог другому. -Я не завожу дорогих мне вещей, потому что все они… потому что я уничтожаю все, что попадается под руку в неблагоприятный момент, — сказал Вейн. — Эту куртку купил мне отец после моей первой победы в чемпионате за взрослую команду, — начал он и снял ее, — тогда он первый и единственный раз в жизни сказал, что гордится мной. Вейн протянул куртку Авису. Авис увидел, как Вейну стыдно и за откровенные слова и за то, что он протягивает ему сырую потрепанную куртку, как единственное, что он может предложить. Он и представить не мог, что для Ависа эта куртка станет всем, что имеет важность. Потом Вейн ушел.