Genesis

Хайтам проснулся, когда густая ночь сменилась предрассветными сумерками. На фоне медленно светлеющего неба из серой мглы проступали зыбкие еще очертания береговой полосы. Кавех, дежуривший вторым, бросил на него, потягивающегося, быстрый взгляд и спрятал зевок за рукавом. — Ты вообще человек? — Что опять не так? — осведомился Хайтам, присаживаясь на камень рядом и принимая остатки вчерашнего мяса. Кавех вытер жир с губ и вздохнул. — Глаза открыл — и готово. Как же все приличествующие традиции перед пробуждением? Недовольства? Попытки в «еще пять минут»? Мясо, задубевшее на воздухе, жевалось с трудом. — Ты спрашиваешь про «еще пять минут» у человека, воспитываемого военным, Кавех. Как думаешь, сколько ударов ремня мне бы всыпали в детстве за подобное нытье? Напарник в ответ фыркнул, но как-то задумчиво. Жалеть не стал — и на том спасибо. Хайтам поднял взгляд к небу, уже потерявшему созвездия, вспомнил невольно, как горели глаза Кавеха, рассказывающего ему про их истории. Словно это было его давней и тайной мечтой — поделиться этим с кем-то, разделить момент близости под бескрайней чернотой. «Интересно, а выглядел ли когда-то так же я?» — Кавех… — М? — …ничего, забудь. Некоторое время ушло на то, чтобы собраться и скрыть все следы их пребывания, но уже спустя час они брели вдоль берега, держась течения: медленнее, чем планировалось, но продвигаясь все дальше и дальше. Кавех заметно хромал, стараясь не тревожить больную ногу, и Хайтам, держась на пару шагов позади, негласно готов был в любой момент подхватить, случись ему споткнуться. У них было в запасе несколько часов, прежде чем прохладный еще речной воздух превратится в душный влажный зной. — У меня такое чувство, будто мы проходим это место уже раз в третий. Вода мирно плескалась, играя бликами, пока тяжесть рюкзака на спине Хайтама с каждой минутой становилась все ощутимее. Запущенный Кавехом камешек, булькнув оборванно, ушел на дно. — Это невозможно. — Я знаю, что невозможно, не дурак. Но все кажется настолько одинаковым… мы не пропустили подъем? Кавех наклонился и подобрал еще один камешек, глянул на лес, прислонив ладонь ко лбу. Хайтам сдержал вздох. — Ты спрашивал это десять минут назад, — заметил он ровным тоном. Камешек просвистел в нескольких сантиметрах от его уха — выдержанное расстояние, в точности высчитанная сила замаха. Хайтам ощутил приступ внезапного почти восхищенного уважения, растаявшего мороженым на солнце, стоило Кавеху вновь заговорить. — За десять минут мы могли пройти мимо него раз сто… нет, закрой рот, это преувеличение. Для драматического эффекта. — Я молчал. — Думаешь, я не замечаю это выражение на твоем лице, появляющееся каждый раз перед тем, как ты принимаешься меня выводить? Он не ответил: пробежался взглядом по склону, среди зелени и земли выискивая опознавательные знаки. Кавех скучающе метнул в воду очередной камушек и отвернулся, затихая. Они прошли еще несколько километров, сделав всего один привал на передохнуть и умыть покрытые испариной лица, прежде чем Хайтам заметил нужное место. Кавех, обмахиваясь ладонью, поднял голову и присвистнул. — Когда ты говорил про пологий склон, я ожидал чего-то более… пологого, — заметил он. Хайтам почти возмущенно нахмурил брови: — «Более пологого» вблизи ты не найдешь. Ну, мы можем, конечно, по жаре пойти дальше в сомнительных надеждах, но лично я предпочел бы поскорее оказаться в тени. Они уставились сначала на навес листвы, затем на солнце, и уже в конце друг на друга. — Я помогу тебе подняться, — добавил Хайтам. Кавех скрестил руки на груди и глянул почти с вызовом: — Уж будь добр. Если я упаду и сверну шею, даже не думай, что и на том свете я оставлю тебя в покое. Лес встретил их долгожданной прохладой. Свет, пробиваясь сквозь кроны, рассыпался на лучи, обливая стволы осин и елей теплыми медовыми бликами. Хайтам прислонился к одному из них, ощущая ладонью шероховатость коры, и глубоко вдохнул. Пару раз, пытаясь помочь Кавеху подняться, он и сам едва не рухнул вниз, и теперь сердце, заполошно бьющееся в груди, постепенно успокаивалось. В плечо что-то ткнулось. Он опустил взгляд и уставился на протянутую бутылку воды. Ладонь Кавеха дрожала от усталости и вода в бутылке шла неровной рябью, пока Хайтам не потянулся в ответ, принимая акт неловкой заботы. Все это было привычно и непривычно одновременно, между ними двумя всегда сохранялся шаткий баланс равновесия — едкость и острота граничили с полным доверчивым пониманием, как между собой граничили море и небо. Вода была немного мутной, но в целом чистой — они набрали ее из речного потока, профильтровывая через хлопковые патчи для чистки винтовки, на ходу соображая, как избавиться от ильной грязи. Сам Кавех тоже открутил крышку второй бутылки и выпил разом половину, утирая подбородок и потные раскрасневшиеся щеки рукой. Напарники пересекли небольшой подъем, но по личным ощущениям тот напоминал скорее Джомолунгму с ее крутыми спусками и отвесными скалами. — Я плохо ориентируюсь в лесу, чтобы ты знал, поэтому вся ответственность за выбор направления ляжет исключительно на тебя, — в конце концов произнес Кавех с придыханием, привалившись к сосновому стволу мокрой спиной — испарина насквозь пропитала одежду. Совершенно очевидно — Хайтам ждал подобного заявления, но выглядел все равно не впечатленным — они проходили это уже кучу раз. Если Хайтам ошибется и все скатится в кромешный ужас, Кавех встанет у него над душой, а потом придавит фразой «Все это твоя вина» — своеобразная безотказная схема моральных пыток. — Думаю, если мы продолжим двигаться отсюда на северо-запад, мы выйдем к границам города в течение этого дня. Если повезет, попадем куда-нибудь в пределы госпиталя, если не повезет — сделаем крюк. — Не очень хочется сталкиваться с другими группировками? — И это в том числе. Местность вокруг не была узнаваемой, не было знакомых меток на пути следования, обломанных человеческой ногой сучьев или, что хуже, очередных спрятанных капканов. Лес оживленно шумел ветками, скрипел подсыхающим мхом под ногами и звонко откликался птичьим щебетом, вводя в состояние медитативного транса. Лиственная подложка сменялась покрытыми кислицей холмиками, холмики — небольшими ручейками и поваленными деревьями — Кавех и Хайтам передвигались спокойно, но в меру расторопно, временами останавливаясь ради небольших привалов и минутных отдыхов, чтобы перевести дыхание и перекусить. После апокалипсиса сложно было отделить ясную городскую черту от загородной лесополосы — некому было застраивать дома и разрезать части леса ограниченными просеками — природа вырывалась за пределы человеческого влияния, возвращая себе аутентичный контроль. В этом было даже что-то завораживающее — то, как все созданное цивилизацией постепенно умирало, возвращаясь в исходную форму. Наверняка, десяток, другой, и даже их госпиталь разрушится, складываясь карточным домиком и порастая диким плющом, еще полвека, и от самого Омаха останутся могильные руины — обломки предыдущей жизни, бурной, беспокойной и нестабильной. Может быть, сто лет — и не будет даже их. Думать об этом Кавеху было почему-то особенно приятно. Деревья меж тем начинали редеть, молодые стволы, тонкие и невысокие, закрывали всю полосу горизонта и широкий пейзаж, пока не закончились малым рядком ростков — те едва доставали щиколотки и щекотно кололи кожу. — Приготовь оружие на всякий случай… — Ты что-то слышишь? — Кавех, словно зарянка, встрепенулся и крутанул головой, внимательно поглядывая на Хайтама и ожидая его дальнейших указаний. — Поблизости ничего нет, но мы зашли за черту города, удивительно, что не наткнулись ни на одного сталкера или щелкуна — этого стоило бы ожидать. Просто будь настороже и держи винтовку заряженной. Парни кивнули друг другу и, подойдя совсем вплотную, двинулись по дороге в обход, стараясь не приближаться к нестройным завалам зданий поодаль. Прохлада леса, тень листового покрова сменилась душным, пропитанным пылью воздухом, а они продолжали продвигаться вперед, тихо стуча подошвами о неровный асфальт с пробивающимися сквозь трещины пожухлыми травянистыми островками. Хайтам не слышал даже ветра, словно весь мир в этом месте вымер, выцвел как старая фотопленка. Некоторое время они шли по прямой, огибая препятствия, затем уперлись в металлический забор, огораживающий полуразваленное каменное здание с провалами окон и обвитыми вьюном стенами, взяли чуть вбок. — Заброшенные склады? — спросил Кавех в воздух. Пряди волос прилипли к взмокшему лбу, под глазами залегли тени, но оружие он держал твердо, напряженный как струна. Хайтам вдохнул горячий сухой воздух — от солнцепека и долгого пути чуть кружилась голова и пересохли губы, — но ничего не ответил, лишь приложил ладонь козырьком ко лбу и вгляделся вперед, в сгрудившиеся строения. — Кажется, тут и ферма была, — заметил он. — Только ничего уже не осталось. — И никого. — И никого, — согласился он. Затем добавил чуть ворчливо: — Надеюсь, ты не сглазил этими словами. Забор тянулся на добрый километр, высокий, с прогнутой колючей сеткой поверху, и они, решив не рисковать, потратили еще полчаса, чтобы оказаться с другой стороны. То и дело до Хайтама долетал какой-то странный гулкий звук, словно внутри все еще что-то работало, но они с Кавехом, переглянувшись, единогласно решили просто проигнорировать. — Тут неподалеку должен быть туннель, судя по картам. Выведет нас в промышленную зону, а через нее можно быстро добраться до госпиталя. Кавех издал что-то среднее между «хм» и «пфф», но Хайтаму, впрочем, не пришлось долго расшифровывать — он и сам был не особо в восторге от путешествия в гулкой тьме, но этот вариант затрачивал меньше всего времени. Асфальт незаметно сменился на притоптанный грунт, сделав их шаги практически неслышимыми. Они обогнули длинное трехэтажное здание, проскочили между домиками поменьше, обнаружив рядом с одним из них полуразорванный флаер какой-то фармкомпании, слишком яркий для пролежавшего неизвестное количество времени под дождем и солнцем. Шоссе все еще оставалось где-то вдалеке. — Эй. Подожди. Хайтам оглянулся, щурясь. Напарник привалился плечом к кирпичной стене, пачкая одежду пылью, и выглядел еще более бледным и осунувшимся. — Подожди, давай… давай отдохнем чуть-чуть. — Болит? — … немного, — с заметной запинкой отозвался Кавех. — Ерунда. Десять минут — и я снова боец. Хайтам покачал головой, всем своим видом выражая скепсис, но подошел и подставил плечо, помогая добраться до сваленных в тени у дальней стены коробок. — В аптечке больше нет обезбола. — Все нормально, я же сказал. Кто я тебе, принцесса? — Значит, сиди и помалкивай, ваше высочество. Я пока осмотрюсь. Вдруг те, кто был тут до нас, что-нибудь оставили на память. Кавех проворчал что-то вслед, но без злобы — больше для проформы, — и Хайтам нырнул в темноту ближайшего здания, прекрасно зная, что в случае чего Кавех вполне может защитить себя даже с раненой ногой. Вовсе необязательно торчать рядом с ним аки сторожевой пес, когда можно это время потратить с большей пользой. Осмотр особых результатов не принес — обшарив все три помещения, изнутри оказавшихся куда просторнее, чем казалось снаружи, Хайтам не обнаружил ничего, кроме бесполезных железяк. Выглянув сквозь проем в стене, он убедился, что Кавех все еще сидит на месте, упершись затылком в стену и прикрыв глаза, прыжком выскочил наружу, царапая ладонь о неровный кирпичный скол, и направился к следующему зданию. Этот выглядел целее — по крайней мере, все стены, доступные взгляду, не могли похвастаться дырами, а проход закрывала металлическая дверь. Земля перед ней была притоптана чуть сильнее, чем в других местах, и Хайтам непроизвольно напрягся, прислушиваясь. Внутри царила тишина. Это немного успокоило. Он уцепился пальцами на край двери и потянул на себя, петли надсадно застонали, от борозды на земле поднялась пыль — и он едва успел достать нож, прежде чем что-то белесое бросилось на него. Словно дети — плачет один, а за ним и остальные, — вслед за скрипом створки внутри словно очнулись все, кто там был. Воздух заполнили хрипы, взвизги и стрекот, в полумраке комнаты замелькали тени. Хайтам выдернул нож, покрытый вязкой смесью крови и слизи, отскочил, выхватывая пистолет, выстрелил почти не глядя. Попытался найти взглядом Кавеха, но обзор закрывал угол здания. Выругавшись и понадеявшись, что зараженные прятались только тут, он увернулся от бросившегося на него бегуна, пытаясь выдержать дистанцию, едва не наткнулся при этом на второго, оказавшегося чуть позади, выстрелил в лицо, отшатнувшись от брызг. Мозг работал суматошно и лихорадочно, высчитывая безопасные пути отступления, места, где можно укрыться и отстреляться. Рядом послышался хлопок: еще один бегун замер и рухнул, медленно, словно актер в драматичном куске фильма. Хайтам обернулся, не опуская пистолета, нашел взглядом сначала светлые волосы, а затем темное дуло снайперской винтовки, смотрящее прямо на него. Склад не был местом военного полигона, не был тренировочной площадкой со станками и упорами, на которых легко можно было разложить оружие и зафиксировать прицел. Склад был закрытым ящиком Пандоры, напичканным зараженными, в котором выстрелить точно и результативно казалось единственным шансом на спасение, потому что в мире, по крайней мере, в нынешнем, всегда, всегда действовало правило — они или мы. Кавех принял позицию упора сидя, вставать, и уж тем более протирать пораненной ногой запыленную дорогу у него просто не было сил. Локоть прожал синяк на колене, Кавех слегка поморщился, вытирая потную каплю о плечо, и вновь выстрелил, насквозь пробивая голову притаившемуся в тени строения щелкуну. Винтовка ощутимо нагревалась на солнце, но внутренняя жажда жизни была куда горячее, она буквально прожигала реберные кости, выходила из тела на выдохе. Хайтам скользил среди зараженных плавно и легко, не давал приблизиться к себе, ударяя с какой-то внутренней кровавой педантичностью, словно всю жизнь только этим и занимался. Было у них в этом что-то схожее, что-то, что заставляло вновь и вновь нажимать на курок. Так уж повелось, наверное, с первого дня рядом — Кавех стрелял, вымеряя каждый угол полета пули, Хайтам бил, вымеряя возможность выжить и увидеть следующий рассвет, потому что был главным жизненным показателем сразу за двоих. Выживет он — выживут они оба. Продолжат быть. Как-нибудь. — Много их там? — выкрикнул Кавех в секундном перерыве между новыми и новыми выстрелами, возможно, надеясь подарить себе немного надежды на скорое окончание перестрелки. Хайтам ответил не сразу, скашивая пулей сразу двоих зараженных и отлетая от других на метр, не давая войти в свое личное пространство и дотянуться загребущими омертвевшими пальцами: — Нет… около десятка… Что ж, ладно, все могло быть куда хуже. Нет, все могло быть в разы хуже — рядом стояло еще несколько складов, и если бы на весь этот шум сбежались другие… Нельзя было думать об этом сейчас. Нужно было думать лишь о цели. Винтовка, крепко зажатая в мокрых пальцах, дрогнула отдачей и блеснула начищенным дулом, опережая все глупые и лишние мысли. Бах. Бах. Из десяти осталось лишь восемь зараженных. Тень немного выросла, закрывая половину лица снайпера, и поползла дальше, отсчитывая длинное вязкое летнее марево. — Черт, знал бы я, что это настолько утомительно, мы эти склады километром бы обошли, да хотя бы вплавь через Миссури, — камень полетел в сторону, громко и звучно ударившись о бетонные развалины обрушившегося здания, когда Кавех, усталый, злой и голодный, слабо пнул его здоровой ногой, в тот же миг сморщившись лицом. — И нам пришлось бы проходить через северо-восточный район — в выборе между бестолковыми зараженными и бестолковыми убийцами я предпочту первых. — Потому что они не додумаются полапать тебя? — Потому что зараженные не предпочитают болтать. Это была одна из тех старых историй, о которых Кавех при случае упоминал реже всего, потому что Хайтам, если он был в плохом настроении, просто разворачивался и уходил, а если был в хорошем — скорее нейтральном — замолкал и смотрел испепеляюще, будто готовился всадить свой нож куда-нибудь в шею или поджечь пороховую бочку и самолично Кавеха к ней привязать. Напарники редко покидали районы госпиталя и уходили ближе к центру Омаха, хотя бы потому, что делать там особенно было нечего. Магазины с едой и одеждой давно были разграблены и пустовали, жилые районы кишели убитыми и зараженными — там стоял такой затхлый и тухлый воздух, что дышать подобным удовольствием дольше получаса просто не выходило, начинало натурально рвать от всей этой мертвечины. Связей с другими убежищами никто из госпиталя не поддерживал тем более, но единственный раз в прошлом году, совсем от скуки и переизбытка рутинного застоя, Кавех и Хайтам решились выполнить небольшой заказ на доставку некоторых лекарств в другую область Омаха, по сути, напрямую пересекая город в поисках заказчика и заходя в тот самый северо-восточный район. В период предапокалипсиса те места были скоплением всей городской грязи, начиная от наркоторговцев и заканчивая обычными пьяницами, идти туда днем было опасно, ночью — самоубийственно. Хотелось бы верить, что волна вируса, пронесшаяся по всей Америке, скосит и тех, и других, вот только подобного рода крысы были самыми живучими и быстро приспосабливающимися. Надежды на относительно спокойное задание рухнули ровно в тот момент, когда заказчик, приняв доставку, скользнул своей гадкой, вздувшейся рукой по талии Хайтама, совершенно игнорируя торчащий у пояса пистолет. — Возможно, если вы окажете мне небольшую услугу, я смогу заплатить вам немного больше? — мужчина сально улыбнулся, заглядывая в светлые глаза Хайтама, наклонился ближе, опаляя его щеки своим зловонным дыханием. Боже, Кавех видел, как у него тогда встал, открывшаяся картина была явно не из приятных: Хайтам, холодно-красивый и резкий, и облысевший тошнотворный идиот, решивший, что все эти действия останутся по достоинству оцененными. Хайтам тогда ничего не сказал, просто выхватил рукоять ножа и, сдавив ладонь, пропилил кисть тупым лезвием, добираясь до твердой кости и пару раз хорошенько проезжаясь по ней металлом — крик агонии, издаваемый мужчиной, был таким громким, что Кавех закрыл руками уши, выходя из низкого двухэтажного здания — бывшего офиса — на улицу и усаживаясь там прямо на траву. Хайтам никогда не был склонен к насилию над живыми людьми, если те не переступали каких-то моральных принципов в его сторону лично или не угрожали их жизням, но такие вещи всегда пресекал на корню, будь то незнакомцы или некоторые товарищи из госпиталя. В уме Кавех всегда делал ставку, когда кто-нибудь из девушек или парней подходил к его напарнику с робким взглядом, заминаясь, потому что тех заведомо было жаль. Или нет, учитывая, как нервозно внутри каждый раз отчего-то постукивало сердце. Не желая больше дразнить удачу и оставаться в этом месте, они двинулись дальше: прислушиваясь к каждому шороху, разрезая словно загустевший от витающего вокруг напряжения воздух, все еще ощущая, как подрагивают пальцы, колотится в груди суматошно неспокойное сердце, и липнет к спине ткань одежд. К счастью, больше на складе зараженных, желающих попробовать их на вкус, не нашлось, и уже через полчаса они шагали по обочине шоссе, вглядываясь в черную пасть туннеля, становящуюся все больше. — Ни одной машины, — проворчал Кавех, с каждой минутой все более раздраженный. Впрочем, Хайтам мог его понять: тоже изрядно вымотался за эту вылазку и мечтал сейчас о возможности помыться (вода в госпитале то и дело резко становилась ледяной, но хотя бы была чистой и могла смыть грязь и пот), поесть и лечь на постель, забыв на несколько часов обо всем мире. И чем ближе становилась эта возможность, тем сильнее у него начинало нервно чесаться все тело. Но, по крайней мере, он был не ранен. В отличии от Кавеха. Пожалуй, тот держался даже молодцом. — А много ты вообще их видел в последнее время? — спросил он иронично, но без особого интереса. Оба и так знали ответ. — Можем остановиться ненадолго. Кавех — геройство, граничащее с глупостью, — лишь махнул рукой. — Не изображай из себя добряка, тебе не идет. — Это вопрос не доброты, а рациональности и практичности. Чем сильнее ты нагружаешь свою ногу сейчас, тем более легкой добычей станешь позже, если мы вновь наткнемся на кого-то. — Ну, значит, будешь защищать меня. Отплатишь за все свои долги. Хайтам с трудом подавил родившийся внутри рефлекторный кашель. Пронесся ветер, подняв с дороги пыль и бросив ее им в лицо. Шоссе тянулось словно резина — бесконечное и липкое от жара, — и ему начинало казаться, что все вокруг лишь лихорадочная фантазия. Может, он уже умер и это его персональный ад? Некоторую часть пути они шли молча, время от времени отворачиваясь от пыльной пелены и приканчивая на двоих последнюю бутыль с водой. Солнце, медленное и ленивое, словно сытый кот, постепенно раздаривало краски, рыжело и перекатывалось ближе к горизонту, когда они добрались до чернеющей в неизвестную глубину бездны и ступили внутрь под звуки гулкого эха. Туннель, лишенный солнца, окутал их холодом: сначала долгожданным, а позже пробирающим до костей, выступающим на распаренной коже мелкими разражающими мурашами. Хайтам вытянул руку в сторону, нащупывая в темноте рукав Кавеха, уцепился пальцами, притягивая ближе. Невольно вздрогнул, ощутив на запястье пальцы — по температуре не особо теплее льда, — обвившие его браслетом, но вырываться не стал. Этот лед словно отрезвлял туманную от усталости и постоянной тревожной напряженности голову, позволял расслабиться на секунду, поверить: они почти дома, они все еще живы. Они успели пересечь лишь половину пути, стараясь держаться стен, чтобы не заплутать, прежде чем Хайтам услышал это: шорох, набившие уже оскомину щелчки. Остановился. Кавех остановился тоже, сжал пальцы, без слов спрашивая. — Щелкуны, — еле слышно отозвался Хайтам. — Впереди. Вероятно, где-то у выхода. — Проклятье, — холод с запястья пропал. Хайтам чувствовал колебание воздуха — Кавех рядом доставал оружие. — Я ничего не вижу, — сказал он удивительно спокойно. Так звучат смирившиеся с проблемой люди; те, что уже устали кричать или бояться. — Встань чуть позади. Пройдем, чтобы не заметили. В случае чего я постараюсь прикрыть как смогу. Рукоятка ножа легла в руку утешающим привычным теплом. Пальцами другой он нащупал кобуру пистолета, не сбиваясь с шага. Кавех тихо шуршал позади, двигаясь почти неслышно, и одно его присутствие ощущалось как вечер рядом с костром, когда ты, уставший от одиночества, чувствуешь, что наконец-то не один. Что тебе есть кого защищать. Что тебя есть кому оплакать. Первого щелкуна они обошли слева — Хайтам ощущал шероховатость стены тыльной стороной руки. Второй прошел неподалеку, обдав затхлым запахом больного тела, в котором уже больше мертвого, нежели живого. Третий же оказался внимательней — и под звуки выстрелов, почти перебивающиеся стрекотом, они бросились к свету. — Нам повезло, что здесь не появились споры, — кинул Кавех, под гулкий топот вылетая из туннеля на солнечный свет и с разбегу цепляясь за поломанный край железной ограды, чтобы притянуть себя выше и забраться на безопасную высоту. Руки проскользили по тяжелому плетению металла, почти болезненно царапаясь о выступы ржавчины. Хайтам, успевший забраться наверх раньше своего напарника, протянул тому раскрытую ладонь и практически выдернул снайпера на себя, едва не заваливаясь назад в попытке спасти их обоих от возможного заражения инфекцией. — Думаешь, они скучковались там именно по этой причине? Нашли последнее пристанище, чтобы сдохнуть и оставить после себя мутирующее наследство? — Хайтам придержал Кавеха за плечи, укрепляя его в горизонтальном положении, а после взглянул вниз, на взбешенных потерянных щелкунов. Редко когда удавалось рассмотреть их настолько близко в относительно безопасном для человека расстоянии — Кавех со своим хорошим зрением любил говорить, что смотреть там не на что, и в некоторой степени был прав: выбеленная, скатывающаяся кусками кожа, красные дорожки вспухших вен, лоскуты некогда цельной одежды и раскроенный грибом череп — картина не вызывала ничего, кроме выдержанного омерзения. Тяжело было поверить, что нечто такое когда-то являлось человеком, ходило с ними по одной улице, дышало, жило, имело свои стремления и мечты — было чем-то большим, чем обычным каркасом для мицелия и грибка. Чем-то большим, чем пропавшим в суматохе апокалипсиса безымянным человеком. Наверное, от этого становилось еще более омерзительно. Руки, все еще покоящиеся на плечах Кавеха, опустились вниз, Хайтам словно бы очнулся от завороженного транса и обратил внимание на своего уставшего, запыхавшегося спутника — Кавех выглядел донельзя растрепанным, но почему-то довольным, словно легкая пробежка не стоила ему очередной волны боли, будто вот так вот побегать от зараженных все равно, что выиграть в пятнашках у школьников. По крайней мере, они сэкономили некоторый запас патронов, за последние дни и так опустившийся до рекордно низкого «практически ничего». — Нам осталось пересечь разрушенный квартал и пробраться через те травяные заросли у ограды, идти всего минут двадцать, но мы можем устроить небольшой привал. — И наслаждаться аккомпанементом милого щебетания этих приятелей? — Кавех неопределенно мотнул головой, указывая на область ниже, — Да ты что, это же предел моих мечтаний. — Мир схлопнется, если ты перестанешь ерничать? — Он схлопнется, когда ты перестанешь душнить. — Кавех задумчиво прислушался к внутренним ощущениям, взвешивая все «за» и «против» предложения Хайтама, но в итоге все равно отказался, похрамывая в сторону ближайшего углового поворота, ведущего прямиком к госпиталю. Эта местность была особенно хорошо знакома им двоим, несмотря на то, что этим путем оба пользовались впервые. Существовали куда более удобные подступы к базе, те, что раньше являлись подъездными дорогами для скорых машин и заканчивались огромной парковочной площадкой, проросшей канадским мелколепестником и прочими сорняками, но они находились в диаметрально противоположной стороне у главного входа. Хайтам и Кавех же, ковыляющие в тени домов, в скором времени увидели торец здания, почему-то приятно неизменный. Будут ли их отчитывать за несвоевременную пропажу? Заметят ли вообще, что напарники, сговорившись, отправились на охоту, а вернулись будто бы с войны — раскрашенные кровью, лесным мусором и грязью? Слабо слышался звук бьющегося о металл троса, у самого входа — они не видели, но представить можно было легко — развевался американский флаг, продуваемый слабым ветром. «Надеюсь, сегодня нам дадут поесть хотя бы что-нибудь, другой вопрос, конечно, почему мы вернулись без дичи и прошатались где-то два дня…» — Кавех, взбодрившийся, хмыкнул и пролез под разрезанной кольчужной сеткой, дожидаясь Хайтама с той стороны. Протоптанная тропинка вилась лентой и бежала вперед, свет, отраженный в окнах где-то у самой макушки здания, игриво поблескивал и немного слезил глаза. Опустив взгляд, Кавех, забывшись, вслух прочитал разрисованную красную надпись поверх фасадной вывески: — «Теперь они свободны»… Хайтам рядом стоял молча, неподвижно. Кавех отступил на шаг назад, прижимаясь спиной к его груди, чтобы устоять на ногах и не свалиться. На фонарных столбах, ударяясь головами о титановые кабельные трубы, были подвешены люди с хорошо узнаваемыми лицами. Брюшные полости их были выпотрошены, будто вывернуты органами наружу, и птицы, только недавно отпугиваемые выстрелами кавехавской винтовки, проклевывали и раздирали синеющую кожу, цепляясь за нее когтями.