Тайна Чэнлина

Сразу после того как Цзышу ушёл, запретив Чэнлину совершенствоваться

      Чэнлин сидит, сжавшись в комочек, всё кругом потеряло очертания в багровой мути. На щеках без кровинки медленно сохнут мокрые дорожки: плакать больше нечем. Где-то на задворках сознания смутно знакомый голос бухтит, что «несносный мальчишка» разводит драму на пустом месте. Не то чтобы он не прав: многие люди изначально рождаются без золотого ядра и живут — не тужат безо всяких сражений и совершенствования, да только Лин так не может. Не после того как хрустальные грёзы воплотились в жизнь.       Он помнит одни урывки из раннего детства, и все о том, как с восторгом наблюдал за тренирующимися шисюнами, пытался как мог повторить их движения с веткой вместо меча и всё донимал отца вопросами, когда же наконец его будут учить мастерству сражений. Тот отводил глаза, бормотал что-то вроде «я занят, не отвлекай меня» или «твои меридианы ещё недостаточно сформировались» и поспешно уходил. Лин тогда не обращал внимания: наивный ребёнок, он и помыслить не мог, что чаяниям суждено обратиться прахом. Зазмеившаяся по губам горькая усмешка надламывает несколько трещин — из них выступают горячие красные капли, но Чэнлин не отображает. Он вспоминает, как в седьмой день рождения примчался на утреннюю тренировку, как без позволения схватил деревянный меч, уверенный что теперь взрослым тянуть уже некуда. Ага, как же! Наставник братьев только мазнул снисходительным взглядом по расхристанному от бешеного бега, слегка мотающемуся туда-сюда после бессонной ночи Чэну и обронил:       — Господин не велел учить вас.       Несколько секунд огорошенный мальчик просто хлопал глазами в неверии, ожидая смеха над этой глупой шуткой, однако натолкнулся на нетерпеливое:       — Прошу вас покинуть тренировочною площадку.       Ни глухого удара выпавшего из ослабевшей руки оружия о землю, ни насмешливо зашушукавшихся братьев он не услышал из-за пойманной птичкой бившейся в висках крови. Буря эмоций парализовала, дезориентировала, а следующее, что помнит — как ворвался в кабинет отца и выпалил, задыхаясь от подступающих слёз:       — П-почему?!       Тот молчал, опустив глаза.       — Почему ты не даёшь мне стать заклинателем?! — под конец фразы Чэнлин сорвался, шмыгнув носом.       Губы Чжан Юйсэня сжались в тонкую линию, пальцы до побеления костяшек стиснули кисть. С неё сорвалось несколько капель туши — лежащий перед главой школы документ запятнали кляксы. А он всё продолжал ковырять глазами пол, пока наконец не выдавил:       — У тебя слишком слабые меридианы, чтобы совершенствоваться.       — Но я укреплю их! — отчаянно выкрикнул Лин, голос задрожал.       — Нет. — отрезал Юйсэнь — Это невозможно изменить. А теперь оставь меня.       Произошедшее дальше Чэнлин помнит смутно. Головокружение резко усилилось, он, кажется, отступил к дверям, всё ещё шокированный услышанным, как вдруг в глазах потемнело. Падение Чэн ощутил, а вот удар уже нет. Следующие, наверное, несколько суток — он тогда не чувствовал времени, даже день от ночи не отличал — прошли между беззвучными рыданиями и горячкой. Несколько раз недозаклинатель терял сознание от слабости, потому что ничего не ел. Матушка на то злобилась, кричала: «Никого тебе не пронять своими дешёвыми трюками!» Но Лина и правда мутило от одного вида еды, а стоило отправить в рот хоть кусочек, горло протестующе сжималось, выталкивая всё обратно, и долго ещё потом выворачивало горьким желудочным соком, а на вкус любая пища была словно пыль или пепел. В такие моменты он особенно остро чувствовал, насколько мал и беззащитен в этом огромном мире тех, у кого есть власть, сила и крепкие меридианы.       Добрый лекарь успокаивал супругу главы, увещевал, что у больных часто нет аппетита. От его мягкого, размеренного голоса слёзы наворачивались на глаза с удвоенной силой от осознания: хоть кто-то среди этих сердитых нечестных взрослых на твоей стороне. Чэнлин, верно, затем лишь, чтоб этого прекрасного человека — светлая ему память — в некомпетентности обвинять прекратили, и противные снадобья, несмотря на тошноту и безысходность, пил добросовестно, и еду худо-бедно глотать, а потом, зажимая себе рот, раз за разом рвотную жижу обратно впихивать стал. Так понемногу и встал на ноги.       И как только сумел без обмороков добраться до тренировочной площадки, стал бегать туда ночами, чтобы заниматься самостоятельно, по украденным из библиотеки свиткам. Но не минуло и недели, как Глава Зеркального Озера поймал его, буквально выбил из рук деревянное оружие и пообещал выпороть, если ещё хоть раз застанет за тренировкой. Никогда Чэнлин не забудет его безумного взгляда. Он до сих пор не понимает, как тогда осмелился спросить:       — А если буду выдерживать порку после каждой тренировки, ты позволишь мне совершенствоваться?       Ответ оглушил:       — Я буду наказывать не тебя одного — всех, кто не уследил за тобой, тоже.       Лин отшатнулся и зашептал как заведённый:       — Нет, нет, пожалуйста, не надо!       — Если не хочешь этого, думать забудь о совершенствовании. В том числе о как бы то ни было касающихся его записях. — отрезал Юйсэнь.       На утро Чэна отказались пускать в библиотеку: по приказу главы он мог теперь лишь просить принести необходимые книги. Прорыдав целый день, он смирился. Но прежней жизнь больше не была: комок непонимания, обиды и боли накрепко вплавился в душу где-то глубоко. И рос день ото дня, подпитываемый шепотками за спиной, презрительными смешками в кулачки, вздохами жалости, сплетнями, начинающими с того, что младший Чжан родился без золотого ядра, и заканчивающими тем, что он и не Чжан вовсе… О, Чэн отлично всё это слышал, как бы все эти соученики-слуги-чиновники ни были уверены в своей скрытности. А может, они специально пересмеивались и распускали слухи так, чтобы он знал. Кто теперь разберёт?       Разочарованно морщащаяся матушка и вечно снисходительные, как в утешение, братья подливали масла в огонь. Однако глубже всего ранили полные сдерживаемых слёз взгляды отца: замечая их, Лин чувствовал себя помехой счастью человека, на которого всегда хотел быть похожим, которым восхищался и гордость которого в тайне жаждал заслужить. Но теперь он знал: это невозможно. Отрицал сердцем, и всё же на задворках сознания понимал, что уже своим существованием раздражает Юйсэня: взять хотя бы случай, когда глава школы ударил сына. Неудавшийся заклинатель тогда прятался под деревьями возле тренировочной площадки. Взятая для отвода глаз книга так и валялась на коленях, раскрытая на первой странице, взгляд прикипел к фехтующим. Дагэ выполнил очень сложный, опасный приём, да так точно, стремительно и изящно, что само собой вырвалось:       — С ума сойти!       В следующий миг губы обваривало болью. Вздрогнув всем телом, Лин поднял глаза и увидел мрачного точно грозовая туча отца. Сколько он уже здесь стоял?       — Больше никогда так не говори. — отрубил глава школы — Сумасшествие — не то слово, которым можно разбрасываться в досужей болтовне.       Но ведь другие постоянно говорили такое, и он не выказывал недовольства! Сбитый с толку Чэн попытался пролепетать извинения, только сквозь продолжающую зажимать рот твёрдую ладонь вышло совсем невнятно.       — А теперь марш в свою комнату: нечего здесь попусту сидеть. — приказал отец, всё же разжимая хватку.       Напуганный мальчик убежал, чуть ли не спотыкаясь, и забился в угол подальше от окна. Не минуло и двух цзы, как Юйсэнь пришёл просить прощения. Принёс выроненную книгу, не стал ругать за то, что Чэнлин умчался без неё, прижал к себе и долго гладил по волосам, шепча, что поддался беспочвенному гневу, что не нужно принимать его слова близко к сердцу, что всей душой любит сына и не хотел обидеть. В тот день у Чэна зародилась робкая надежда, что его всё-таки примут, быть может, даже поверят в него когда-нибудь, однако всё вернулось на круги своя, едва за отцом закрылась дверь. Теперь Чэнлин понимает: главой школы тогда двигало не чувство вины и уж тем паче не любовь, а естественное для такого человека желание вести себя достойно.       Единственное, что мог сделать такой бесполезный слабак — не показываться лишний раз на глаза, чтобы все в конце концов позабыли о нём. И Чэн старался: по несколько дней не выходил из комнаты или пропадал от рассвета до темноты в городе за озером, где никто не знал его лица, выбирал самые надёжные места, чтобы скрыться, когда следил за упражняющимися в мастерстве меча адептами, молчал словно немой и терялся в толпе на всех официальных мероприятиях, где необходимо было его присутствие… Со временем он достиг в этом немалых успехов: многие удивлялись, услышав, что у Главы Зеркального Озера не два сына, а три. Неужели придётся вернуться к этому?       Чэнлин не замечает, как из носа начинает капать кровь, как застящая взгляд алая пелена делается гуще, ярче и к ней приплетается ощущение липкой влаги под веками. Сменяя отчаяние и апатию, в груди затлевает злость. Почему?! Почему всё на свете пытается отрезать его от боевых искусств?! Голова кружится будто несколько часов от пятерых отбивался. Лёгкие жжёт как в тот день, когда едва не утонул. Воздуха не глотнуть: горячая вязкая жидкость закупорила нос и горло. Пол больно ударяет в висок. Сознание плывёт. Удушье сильнее сжимает тиски. Холодно. Как же холодно. Точно на вершине Чанмин. Собрав остатки воспалённого разума, мальчишка пытается встать, но руки трясутся, тело не слушается — он раз за разом падает обратно, почти не чувствуя, как прикладывается о доски, из-за пронзающей всё тело боли и пожара в груди. Воздух вокруг густеет, скрючившееся тело начинает качать, и вот Лин снова восьмилетний мальчик, что окружён давящей как гранитная плита толщей воды.

***

Шесть лет назад.

      Куда ни глянь — голубая мгла, постепенно сменяющаяся красной. Он гребёт изо всех сил в попытке выплыть, только эти жалкие дёрганья — ничто в сравнении с мощью стихии. Чэнлин барахтается сквозь головокружение, хватаясь немеющими руками за зыбкую воду, а сам уже не понимает, где дно, а где поверхность озера. Голову наполняет вязкий туман, сознание утекает песком сквозь пальцы. Ещё воспринимающие реальность крохи разума понимают: это конец. И всё же прорвавшийся из недр души воинственный инстинкт не желает мириться с волей рока, заставляет одеревенелые мышцы вновь и вновь сокращаться, разгоняет застывшие мысли.       Когда последний воздух выходит из лёгких, Чэн концентрирует взгляд, чтобы найти пузырьки. Он не знает почему, но твёрдо уверен: это жизненно важно. Глаза жжёт от напряжения, однако сквозь плотную пелену удаётся различить два ускользающих куда-то влево пятнышка. Постойте, влево? Точно! Развернувшись за ними, маленький заклинатель принимается отчаянно грести. Без остатка захватившее лёгкие полымя расползается по телу. Всепоглощающий холод отступает. В какой-то момент зрение мутится настолько, что Чэнлин больше не видит даже расползающиеся багряные тени собственных рук.       Внезапно давление воды меняется: теперь оно обволакивает только по разламывающую на каждом гребке нечто твёрдое грудь, появившееся из ниоткуда стремительное течение влечёт вперёд. Заполонившее воздух снежное крошево колет лицо, десятками тонких иголок влетает в нос на вдохах, усиливая сладость. Кровь так и кипит, подпитывая охватывающий тело жар, что словно умножает силы. В следующее мгновение возвращается слух, и уши наполняет вой вихря, рычание буйного потока, треск тонкого льда. Взгляд проясняется: вокруг бурлит покрытая прозрачным настом впереди горная река, небо застилает шальная вьюга. Он совершает резкий гребок, подлетает на руках, ударяется в лёд, разбивая его, и снова, снова. От больших глотков свежего воздуха кружится голова — он ненадолго задерживает дыхание, продолжая плыть. Скулы приятно ломит от широкой улыбки.       После очередного наскока кристальный настил лишь слегка трескается. Ну погоди! Он хватается неестественно побелевшими пальцами за острый край и, толкнувшись навстречу быстрому течению, в следующую секунду опять бросается грудью на крепкое место, ударяя вдобавок локтями — трещин становится больше. Тупую боль скоро скрадывает холод. На самом деле ему жарко, просто, даже если стремина соединилась с тёплым источником, воздух обязан быть холодным, иначе снег бы растаял. Спустя ещё несколько рыбьих прыжков неподатливый лёд рушится, и мальчишка издаёт победный клич, поднимая тучу брызг.       Он не знает, сколько ещё длится этот заплыв, прежде чем взгляду открывается усеянный порогами участок, где цельный наст распадается на дрейфующие льдины. Вот это здорово. Вдохнув поглубже, он ныряет под лёд. Вкладывает в гребки ещё больше сил, течение помогает. Только пожар в груди всё равно разгорается как-то быстро, усилившееся головокружение мешает держать направление. Когда утекает последний глоток воздуха, а просвета над головой по-прежнему не видно, в сердце на миг вонзается страх. Но тут же его сменяет азарт: приключение без сложностей — скука, а не приключение. Заклинатель толкается так, что конечности на секунду сводит. Когда он загребает снова, голова внезапно врезается в камень. В рефлекторно распахнувшийся рот вливается вода.       Следующее, что чувствует мальчишка — новый удар, на сей раз в плечо. Он силится откашляться, но только больше наглатывается воды. Ой, почему дно так близко? Рывок к поверхности — конечности не слушаются. Голова трещит. Ну уж нет, он не сдастся! Всплеск ци, рывок, ещё один — и голова рассекает речную высь. Грудь больно налетает на порог. В глазах темнеет. Мальчишка хватается за камни, выползает на них, сворачивается в клубок, лишь сейчас понимая, до чего устал. Но это ерунда: отдохнёт немного и ещё нырнёт, да не раз. И будет плыть вдаль до глубокой ночи, чтобы к рассвету вернуться против течения или по испещрённым ущельями крутым берегам. Перед тем как окружающий мир окончательно уплывает, заклинатель направляет побольше духовной энергии, чтобы согреться.       А потом неожиданно ощущает сквозь глубокий сон, сквозь жгучую боль в груди и за ухом, как мягкое тепло окутывает извне. Сильные руки поднимают, уютно устраивают в объятиях, крепко прижимая к колотящемуся кузнечным молотом сердцу. Почти опустевшие меридианы наводняет теплом ласковая энергия. Его мягко отрывают от земли. Лицо тотчас прикрывает от ледяного ветра пушистый рукав. Плавящийся от неги мальчишка обвивает онемевшими руками чужую шею, приникает к рвано вздымающейся груди. Та начинает двигаться немного размереннее. А он снова проваливается в мир грёз. Здесь можно: здесь защитят, согреют и не дадут в обиду многострадальные уши.       Правда, глаза Чэнлин открывает совсем скоро, потому что ощущения неуловимо изменились. Чувство полёта никуда не делось, тепло и нежные объятия тоже, и всё-таки что-то не так. Смаргивая марево, он прислушивается к себе, ища различия. Опушка рукава больше не щекочет нос. Да и воздух слишком тёплый. Ткань одежд, к которым он прижимается, другая, гораздо тоньше. Исходящий от неё едва уловимый аромат тоже иной. Даже несущий Лина человек и он сам как будто не те, что были.       Сфокусировавшийся наконец взгляд останавливается на бледном лице Чжан Юйсэня, обводит сведённые до глубокой складки на переносице брови, сжатые в тонкую линию побелевшие губы. Ну вот. Лин опять разочаровал отца, опозорил его, чудом не утонув в озере, которое адепты того же возраста переплывают на раз-два. Глава школы, заметив, что сын очнулся, пытается что-то сказать. Но лишь чуть шевельнув губами, закусывает их и просто крепче сжимает Чэна в защитном кольце рук.       Позже, когда лекарь убеждается, что опасности для жизни и здоровья больше нет, и оставляет господ наедине, Юйсэнь напряжённо спрашивает:       — Почему ты начал тонуть? Помнишь?       — В-вроде голова закружилась. — чуть слышно отзывается Лин, не смея поднять глаз.       На плечо ложится подрагивающая рука.       — Не надо бояться. — мягко произносит отец — Помнишь что-нибудь ещё?       Облизнув украдкой высохшие вдруг губы, Чэнлин рассказывает, незаметно для себя перейдя на шёпот:       — Когда я Старался выплыть, мне стало плохо, а потом… потом я оказался в горной реке, плыл, ломая грудью лёд, и…       — Ты бредил. — обрывает его Глава Зеркального Озера, резко посмурнев, хватка на плече делается слишком сильной, почти до боли — Ты просто бредил. Не более того.       Нет-нет, он не понял! Чэн робко возражает:       — Н-но всё было так живо, я…       Рука дёрганным движением слетает с плеча.       — Забудь об этом. — отрезает Чжан Юйсэнь.       И уходит. Только дверь тихо хлопает за неестественно прямой спиной.       А маленький заклинатель всё не может перестать думать о реальном до аромата морозной свежести и тяжести мокрой гривы на спине видении. Полночи завороженно глядит на обманчиво мирную гладь озера и наконец, решившись, выскальзывает из покоев. Сквозняк холодит босые ноги. Отдалённые скрипы, шорохи будоражат воображение, обращаясь шагами подкроватных монстров. А смутные тени за окнами видятся их силуэтами. Жутковато, интересно до бабочек в животе. По саду Чэн пролетает бураном, не замечая, как острые камушки ранят нежные ступни. Он приостанавливается на мгновение, лишь когда впереди расстилается поблёскивающий дорожкой от месяца проход в другой мир, но сразу же разгоняется пуще прежнего и, крепко зажмурившись, врывается в толщу воды. Волны смыкаются над макушкой.       Только в этот раз даже огонь в лёгких затлеть не успевает, как Лин рывком выдёргивают на воздух. Он толком не успевает сообразить, что происходит, а уже стоит на берегу под пылающим взглядом главы школы, не чувствуя, как крупная дрожь бьёт всё тело. Плечи сдавлены стальной хваткой.       — Что задумал?! — при звуке этого низкого рыка Чэнлин на миг верит, что отец одержим.       Перепуганный, он сбивчиво шепчет:       — В-видение… — голос хрипнет.       В следующий миг его грубо встряхивают.       — Это был бред! Никакого видения не было! Хоть раз вспомнишь об этом снова — напою супом забвения! Ты понял?       Сил хватает лишь на мелкий кивок.       Уже в предрассветный час, когда Чэн лежит в постели, сжавшись в комочек, и всё не может унять озноб, отец приходит к нему, садится рядом и шепчет что-то извиняющимся тоном, поглаживая по спине. Но маленький заклинатель не слушает. Он втягивает голову в плечи, пряча ручейки слёз за краем одеяла, и до странного привкуса во рту закусывает язык, чтобы не всхлипнуть. А потом вымотанное сознание наконец уносит темнота.

***

Настоящее время.

      Ого. Раньше Чэнлин не мог вспомнить, что было в видении. Анализ сна-воспоминания вынуждает отложить настойчивый голос:       — … енл… нлин… Чэнлин!       С трудом подняв тяжёлые веки, он скашивает глаза туда, откуда бьёт в мозг этот звук. Спустя минуту кружащие пятна складываются в очертание Владыки Долины.       — Вот так, смотри на меня. — тон мгновенно делается ласковым — Как ты, милый?       Лин хрипит на грани слышимости:       — Что произ… — и заходится в приступе кашля.       — У тебя случился приступ. — тяжко вздыхает Вэнь, принимаясь по ложечке вливать в рот подопечному какой-то терпкий отвар.       Замолкнув, пока не кончается снадобье, он осторожно уточняет:       — Помнишь, что случилось перед этим?       Ответом служит красноречивый всхлип. Призрак трепетно стирает большим пальцем заблестевшую на слипшихся от высохшей влаги ресницах слезинку и просит, заглянув в глаза:       — Не сердись на А-Сюя, хорошо? Кто ругает тебя больше всех, желает тебе только добра — помнишь? Твой учитель разозлился, потому что любит тебя всем сердцем и отчаянно страшится потерять. Как только увидишь его, обязательно объясни, что сказал про смерть заклинателем сгоряча и на самом деле никогда его не бросишь.       Лин тяжело кивает, с усилием удерживая плывущий взгляд. Лба касаются тёплые губы.       — И, прошу, не изводи себя понапрасну: в твоём состоянии последствия могут быть… непоправимыми. — он слышит, как отчётливо дрогнул голос Кэсина — Думай о хорошем. А пока — отдыхай.       И глаза закрываются.       А когда сознание выплывает из холодного мрака, где баюкает свист вьюги, Чэнлин чувствует, как замёрзшие пальцы крепко сжимают его запястье. Неприятно. Эта хватка аж кровоток перекрыла — кисть уже не чувствуется. Он слитным движением высвобождает руку, благо тело, пусть и налито каменной тяжестью, подчиняется на этот раз исправно. Почувствовав пустоту, чужая ладонь тут же вздрагивает. Приоткрыв глаза, Лин успевает заметить, как встрепенулся дремавший Чжоу Цзышу. Что ж, увидел. Чэн беззвучно выдыхает.       — Учи… эм, то есть Мастер Чжоу, — вовремя опоминается он.       Если учиться запрещают, то о каком учителе может идти речь? Мужчина хмурится, и Лин спешить договорить, пока не перебили:       — Я прошу прощения за то, что поддался эмоциям, когда вы запретили мне совершенствоваться. Теперь я понимаю: вы сделали это для моего же блага, и я должен поблагодарить вас. — хорошо ещё, что состояние позволяет обойтись обойтись без поклонов — И я, конечно же, не собираюсь умирать.       Мастер Чжоу на миг замирает, пытливо вглядываясь в глаза через багровую пелену повязки, и несколько раз часто смаргивает. Его осанка расслабляется, точно с плеч упала гора.       — Больше никогда не бросайся такими словами! — голос даёт петуха, Цзышу снова берёт бывшего ученика за руку, переплетая пальцы.       В этот момент Чэну делается совестно за своё притворство. Однако иного выхода он не видит. Последние адепты Поместья Времён Года окружают его такой заботой, какой никто никогда не окружал прежде. Он даже по-прежнему готов верить, что эти двое на самом деле любят его, и тем не менее они враги. Если дяде ещё можно довериться хоть в чём-то, то этой парочке — ни в коем случае.       — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Чжоу Цзышу, не выпуская его руки.       — Неплохо… — отзывается Чэнлин и, быстро сглотнув, добавляет — Только есть хочется.       — Сейчас чего-нибудь принесу.       Он поднимается и, заметив, что увлёк за собой руку Чэна, которую продолжает держать, смущённо кладёт её на одеяло, после чего поспешно скрывается за дверью, избегая смотреть на мальчишку. Когда его шаги удаляются, заклинатель, поминутно оглядываясь, сползает с постели и по-змеиному добирается до шкафа, сжимая зубы от боли в растревоженном предплечье. Засунув здоровую руку под отступающее от пола на пару цуней дно, он с трудом отодвигает одну из досок и, быстро прокусив изнутри щёку, извлекает из тайника маленький чёрный камень причудливой формы. Стоит крови коснуться его прохладной поверхности, как исходящая от камня аура духовной энергии делается неощутимой. Ещё раз воровато обернувшись на дверь и прислушавшись, Лин сжимает в ладони камешек и наконец-то обращается к ци. Пьянящая лёгкость наполняет тело, поднимает в воздух. Когда Чжоу возвращается с чашкой бульона, его подопечный уже лежит как ни в чём не бывало. А чудо природы, благодаря которому мастер не ощутил, что тот активизировал золотое ядро, спрятано в подушку.       Три дня Чэнлин проводит в медитациях, каждые несколько часов окропляя заветный камешек своей кровью, и наконец набирает достаточно сил для ночной вылазки. Выждав час после того как взрослые засыпают, он пишет послание для Призрака Обольщения и, спрятав его за воротом ханьфу, прокрадывается в коридор. Но едва выбирается на улицу, сталкивается с Шэнь Шэнем.       — Чэнлин? — приподнимает брови тот — Ты куда? Разве тебе уже можно выходить из дома?       Холодея от страха, юный заклинатель расправляет плечи.       — Я достаточно восстановился. Мастер Чжоу и Мастер Вэнь просто слишком осторожничают. — произносит он с уверенностью — Так что, пожалуйста, не рассказывай им о моей прогулке.       Дядя берёт его за плечи, безболезненно, но крепко. Чувствуя на себе пытливый взгляд, Чэн пытается сквозь мрак и повязку рассмотреть выражение его лица.       — Всё же отпускать тебя одного рискованно. — замечает Шэнь — Лучше пойдём вместе.       — Понимаешь, дядя… я… — он кусает губу до белых пятен и выпаливает — я собираюсь увидеться с девушкой.       И, между прочим, это не ложь. Видя, как Шэнь хмурится, задумчиво потирая подбородок, Чэнлин применяет приём щенячьих глазок и вкрадчиво добавляет:       — Ну подумай, каким посмешищем я буду, заявись на встречу в компании!       Всё ещё пребывая в нерешительности, дядя уточняет:       — А что если искажение о себе напомнит?       — Не переживай: она заклинательница — если вдруг случится приступ, сможет мне помочь. А выдержать дорогу мне сил точно хватит. — заверяет мальчишка.       — Ну, будь по-твоему. — сдаётся дядюшка.       Звёздочкой сверкнувший изнутри Лин повисает у него на шее и на миг прижимается губами к щеке.       — Спасибо. — шёпот на ушко и озорное — Тогда, если что, ты меня сейчас встретил, я сказал, будто хотел размять ноги и иду спать, а что было дальше, ты ни сном ни духом!       Через минуту юный заклинатель растворяется во тьме. Никто больше не отнимет у него боевые искусства! Никто не разрушит их с Зелёной Сиреной план!