Тайна Чэнлина

Вечер после инсценировки смерти Вэнь Кэсина

      Хань Инь от дёрганного движения друга мгновенно подрывается с плаща, распахнув глаза. Увидев состояние А-Чэна, он резко белеет как полотно. В первый миг целителя парализует, но он тотчас собирает волю в кулак и мягко ловит запястье Урагана подрагивающей рукой. Проверяя ток ци, он хрипло спрашивает панически смотрящего на племянника Шэня:       — Что случилось?! — и, судорожно сглотнув, уточняет — Как начался приступ, что ему предшествовало?!       Тот дёргается будто вырванный из ночного кошмара и быстро отвечает заплетающимся языком:       — Л-лин-эр застонал во сне… Я решил, что кошмар снится, дал вина, а по…       Зрачки Ханя в ужасе расширяются:       — Дал вина? — упавшим голосом переспрашивает он, принимаясь аккуратно вливать в меридианы друга свою энергию.

***

Ночь, когда Чэнлин выбрался из дома, чтобы отнести в тайник записку

      Едва скрывшись из поля зрения дяди, Чэнлин отрывается от земли. Встречный ветер окатывает особенно бурным потоком, хотя кроны деревьев едва колышутся вокруг. Ци плещет по меридианам полноводными реками. Когда Лин ловит себя на этих ощущениях, его брови чуть приподнимаются. Выходит, не оставлявшее во время последних медитаций чувство, что золотое ядро выросло и духовные силы преумножились, не было самообманом от истощения после приступов? Заклинатель на пробу посылает вперёд волну энергии — та моментально уносится за пределы видимости, сгибая кустарники и так лихо отклоняя с дороги ветви, что некоторые просто ломаются. Ничего себе!       Чэн порывисто закручивается в штопор с тихим смехом, светло-синие глаза сияют ярче звёзд на небе. Ха, даже неизвестному искажению ци не под силу остановить его стремительный рост! А он ещё когда-то переживал насчёт отставания как минимум на семь лет. Губы изгибает победная ухмылка. Даже учитель, точнее бывший учитель, удивлялся, какими темпами сокращается разрыв. Заклинатель ещё наращивает скорость, наплевав на усиливающееся головокружение, врезается плечом в ветку и снова заливается смехом, собирая в кулак едва не запутавшийся в сучках хвост. А потом, несколько раз кувыркнувшись в воздухе, переворачивается вниз головой. Ивовый прут оставляет тонкую царапину на лбу, и Лин на всякий случай прислоняет к телу левое предплечье и прикрывает лицо другой рукой: этот след он ещё скроет, но лучше не носить слишком много иллюзий, тем более, на не закрытых одеждами местах. А то ещё не уследишь за какой-нибудь, и тогда не в меру бдительные наставники прижмут к стенке.       Стоит Чэнлину ступить на твёрдую землю, слабость накатывает волной. Схватившись за ближайший ствол, он пережидает первый наплыв и, ещё раз осмотревшись, падает возле ручья. Снимает с левого предплечья иллюзию, разматывает кое-как отлепленную с помощью размачивания повязку и смывает наконец липкую засохшую кровь. Усилившаяся от осторожных прикосновений к заживающей ране и прохладной воды боль с долей жжения кажется приятной. Затем Чэн вытаскивает из прикрытого полой ханьфу кошеля обеззараживающий настой и протирает им выуженный из сапога кинжал с острющим узким лезвием. Распарывает рубцующуюся кожу в нескольких местах, чтобы выпустить скопившийся за то время, когда ранение оставалось без ухода, гной. Когда он вытекает, Лин обрабатывает тем же настоем саму рану и присматривается к ней: оплетающие руку от сгиба локтя до запястья глубокие рваные следы от ножа успели немного воспалиться, однако в целом ничего критичного с последней перевязки не произошло, кровотечение уже остановилось. Помедитировав немного, мальчишка присыпает порезы снимающим воспаление порошком из трав и накладывает новую повязку, а старую прячет в сапог. После этого он, укрыв на всякий случай покалеченную руку новой иллюзией, смывает со лба кровь и обрабатывает царапину.       Закончив, Чэн, то и дело повисая на деревьях, добирается до тайника. Положив туда записку, он тяжело опускается в позу для медитаций, а спустя где-то шичэнь поднимается в боевую стойку и принимается повторять подсмотренные у Владыки Долины приёмы. Надо будет стащить его веер и на всякий случай придумать предлог, зачем: с пустыми руками движения как следует не отточить. То и дело последствия приступов дают о себе знать: резко начинает кружиться голова, ноги подламываются, руки ощущаются слишком тяжёлыми, но заклинатель лишь сжимает зубы, опять принимает нужную стойку и начинает сначала, пока дуновение предрассветной прохлады не возвращает в реальность. Тогда он ещё раз промывает рану, наносит заживляющую мазь и снова заматывает повязку.       Удостоверившись, что обе иллюзии вышли на совесть, Лин вновь поднимает волны духовной энергии и позволяет им подхватить себя. А когда на горизонте показываются крыши Поместья Времён Года, довольно жмурится от того, что в резерве осталось достаточно энергии. Наскоро сменив потрёпанное встречными ветками ханьфу, вернув в тайник кошель с лекарствами, зарыв в горящие поленья пропитанный кровью лоскут и надев повязку на глаза, Чэнлин пробирается к дяде, чтобы выяснить, когда тот вернётся в свою школу. Решив не искушать лишний раз чужое чутьё на ци, он не пользуется инедией, поэтому добираться приходится по стенке. Осторожно юркнув в дверь и заперев её изнутри, Чэн осматривает комнату. Он застал Шэня ещё спящим, однако смущения отчего-то нет, даже уходить не хочется. Поддавшись внезапному порыву, Чэнлин подкрадывается ближе и заглядывает в ему в лицо. Сжатые зубы. Напряжённо зажмуренные глаза, под которыми синеют отчётливые тени. Сведённые брови. Залёгшая на лбу глубокая морщина… Шэнь внезапно дёргается во сне, замотав головой, с его губ срывается болезненный стон.       — Нет, отпусти, отпусти их! — лихорадочно шепчет он, отчаянно пытаясь вырваться из невидимых пут — Можешь забрать меня, но братьев не трогай!       Слова теряются в сбитом дыхании, побледневшее лицо искажается. Отмеревший Чэн слегка сжимает плечо дяди.       — Это просто сон. — произносит он негромко, но с расстановкой — Всё в порядке.       Хотя, если ему снятся братья, которые, за исключением не внушающего доверия Чжао Цзина, все мертвы, ничего не в порядке. Этот человек страшно одинок, если вдуматься, и пережил много горя.       — Нет, нет, не… — Шэнь срывается на нечленораздельный душераздирающий крик.       Внутренне содрогнувшись, Лин встряхивает его:       — Проснись!       Дядя распахивает глаза и ещё с минуту задыхается, панически глядя на одному ему видимых призраков.       — Тшш. Всё хорошо. — племянник осторожно поглаживает его по плечу.       Взгляд Шэня постепенно приобретает осмысленность и худо-бедно фокусируется на Чэнлине. Но сбитое тяжёлое дыхание не даёт ничего сказать. Мальчишка молча подходит к столику и, нашарив среди целых и не очень кувшинов из-под вина заляпанную красными пятнами пиалу, наливает дяде воды. Тот благодарно кивает и, расплескав больше трети дрогнувшей рукой, залпом осушает её. И тут же хватается за лоб от вспышки похмельной боли. Сам толком не осознавая, что делает, Лин аккуратно отстраняет его руку и принимается массирующими движениями поглаживать по голове, надавливая большим пальцем на точку на затылке и отпуская через пару секунд. На самом деле он никогда не учился делать точечный массаж, однако откуда-то знает, куда и как нажимать. Удивительно. Даже подозрительно, особенно вкупе с последними событиями. Шэнь тем временем заметно расслабляется. Его губ касается лёгкая улыбка, но сразу же меркнет. Он мягко отстраняется от руки Чэна и внимательно оглядывает его красными насквозь глазами.       — Как ты? — спрашивают они хором.       Шэнь опускает глаза:       — Выгляжу паршиво, да? — он невесело усмехается — Прости. Не стоило тебе это видеть.       Чэнлин качает головой:       — У вех нас свои раны. И каждому нужно выплёскивать боль. Держать всё в себе — не сила, а лишь бессмысленное самоуничтожение.       Дядя несколько раз часто смаргивает.       — Говоришь совсем как Жуюй. — шепчет он дрогнувшим голосом.       На какое-то время воцаряется молчание, которое прерывает Лин:       — Я прогулялся благополучно и больше не чувствую колебаний ци — похоже, искажение успокоилось.       Шэнь негромко смеётся, его лицо озаряется идущим изнутри светом:       — Хвала Небесам! — немного успокоившись, он спрашивает — Ты поделиться радостной новостью пришёл?       — Не только. Ещё хотел спросить, когда ты собираешься улетать.       — Раз твои приступы больше не повторятся, могу хоть на утро, но если я нужен тебе, отряд демонов меня отсюда не выгонит. — его глаза горят непоколебимой уверенностью, он придвигается ближе, так что горячее дыхание ощутимо касается лба, и крепко сжимает плечи Чэнлина.       Тот улыбается печально, светло-синие глаза смотрят сквозь кровавый шёлк с благодарностью и легким укором. Он хочет, чтобы дядя был рядом. Грубость и насмешки первого времени их знакомства давно поблёкли в душе, остались позади ещё одним далёким воспоминанием. На смену им пришло согревающее чувство, что котёнком урчало в груди всякий раз, когда отец за что-нибудь просил прощения, от его ласки, и не под силу было его вытравить ни сбивающим с толку бесчисленным запретам, ни вымораживающей нелюбви. Вновь хочется раз за разом подставлять мягкое брюшко, ясно осознавая, что запросто можешь получить очередной пинок. Это немного пугает, и всё же Чэн ни за что не откажется от этого прыжка веры. Он хочет, чтобы дядя был рядом, вот только:       — Тебя ждёт школа — не следует надолго оставлять её, тем более в наше неспокойное время. — хранящие мозоли от меча ладони ложатся над сгибами локтей Шэня, слегка погладив — А за меня не переживай: я найду, куда в этой жизни приткнуться, а что считают бесполезным, мне не привыкать.       «И я больше никому не позволю отнять у меня боевые искусства. — добавляет он в мыслях, — Только пока боюсь говорить тебе об этом. Хм, пока?» На лицо дяди мгновенно находит грозовая туча.       — Кто тебе сказал, что ты бесполезен? — в голосе отчётливо звенят опасные нотки, хватка на плечах делается болезненной.       Непривычно вот так открыто говорить об этом, но ведь Лин уже начал. И потом, с дядей хочется быть честным.       — Я просто помню, как всё было, пока Мастер Чжоу не взял меня на обучение, — не совсем понимая, почему гнев Шэня усилился до раздувающихся ноздрей, он пытается пояснить — всегда в стороне, не в силах защитить даже самого себя, для отца словно бельмо на глазу…       Его обрывает окрик:       — Вздор! — теперь на плечах точно останется десять ярких синяков — Юйсэнь любил тебя больше жизни!       Да быть не может… Чэнлин обезоруженно замирает, вскинув на дядю огромные глаза. Хочется сорвать эту проклятую повязку, чтобы вглядеться без красной мути, уловить мельчайшие оттенки эмоций, убедиться, что это не розыгрыш. Шэнь Шэнь тем временем продолжает уже тише:       — Твой отец всегда стремился защитить тебя. Он держал тебя в стороне, потому что боялся, как бы кто не причинил тебе вред. Он не позволил тебе совершенствоваться, потому что предвидел: это рано или поздно может свести тебя в могилу. Он не хотел потерять тебя. — его взгляд устремляется сквозь пространство и время — Я помню, как увидел Юйсэня с тобой на руках, когда ты был ещё младенцем. Тогда тебе как раз стало легче после того, как искажение ци проявилось в первый раз. Брат прижимал тебя к себе, делился духовной энергией и пытался напеть колыбельную. Я никогда не забуду его лицо: боль до еле сдерживаемых слёз и счастливая улыбка.       Глаза Чэна щиплет. Он шепчет севшим голосом:       — Но почему отец не сказал мне об искажении?       — Не знаю. Может, пугать не хотел или боялся, что разболтаешь. — Шэнь тяжко вздыхает — Юйсэнь тогда уже перестал доверять мне, да и остальным братьям тоже.       Сглотнув, он переводит тему:       — По-прежнему уверен, что справишься без меня?       Чэнлин кивает:       — Я ведь буду не один: есть та, кому я безоговорочно доверяю и с кем могу поделиться чем угодно, не страшась осуждения.       От этих слов дядя немного успокаивается, уголки его губ вздрагивают в намёке на улыбку.       — Значит, чувство серьёзное? — спрашивает он с долей неловкости — Расскажешь об этой девушке?       — Всё гораздо сложнее чем может показаться. — откликается Лин после минутного раздумья — И эта история касается не только моих тайн. Поэтому, я не могу тебе её рассказать… Пока, во всяком случае.       Дядя мрачнеет, но соглашается:       — Хорошо, я не буду спрашивать. — он сжимает ладони племянника в своих и заглядывает ему в глаза сквозь мешающийся лоскут — Просто знай, что я всегда готов помочь, что бы с вами ни случилось.       Чэнлин переплетает их пальцы и на миг прижимается мягкими губами к щеке дяди, вновь поднимая в его душе приливную волну тепла. Его улыбка озаряет светом. Пару минут оба просто сидят в уютном молчании, а после мальчишка мягко забирает руки с вопросом:       — Поспишь ещё?       Шэнь тянется к не успевшему вечером опустеть до конца кувшину с вином. Однако его кисть бережно, но твёрдо перехватывают.       — Не пей больше: после кратковременного забытья только хуже сделается. — качает головой Чэн — Могу вместо этого предложить свои объятья.       Дядя переводит на него взгляд и в следующую секунду сгребает в охапку. Лин вслепую сбрасывает сапоги и пристраивается у него под боком, уткнувшись лбом в висок. Стоит телу оказаться в горизонтальном положении и расслабиться, усталость вступает в свои права, утягивая в мир грёз. Как его укрывают одеялом, мальчишка ощущает уже в полудрёме. Разомлевший от до боли родного тепла рядом и чувства нежно обвивающих рук Шэнь тоже мгновенно погружается в спокойный сон.

***

      Листья тихонько шелестят над головой, травяное море колышется вокруг сапог, изящные пальцы обнимают рукоять кинжала под полой чёрного плаща. Свободная рука касается ворота — записка отзывается шуршанием мышки, и уголки губ уползают вверх. Выведенные в спешке фразы крепко отпечатались в подкорке: «Любезная сестрица, спешу сообщить тебе, что мне уже лучше. Надеюсь следующим вечером выскользнуть из дома и свидеться наконец с тобою в условленном месте.»       Лю Цяньцяо вспоминает, как напрягала руки, чтобы подрагивание не сбило мазки. Как придирчиво осматривала себя в осколке зеркала прежде чем отправиться к госпоже. Пудра надёжно спрятала тени под глазами. Румяна скрали бледность. Макияж придал лицу свежести и казался естественным. И всё-таки впечатление беззаботности на корню подрубал нервный взгляд, который ничем было не замазать. Как и лёгкую красноту на белках. А идея прятать глаза от видящей её насквозь Ло Фумэн была бы не лучше. Поколебавшись немного, Призрак Обольщения решила сегодня вовсе не отпрашиваться. Позвав служанку, она велела проследить, чтобы без необходимости не беспокоили до утра. Когда та, сделав реверанс, ушла, Цяньцяо быстро смыла косметику, переоделась в тёмный мужской наряд и выскользнула из временного пристанища призраков. А уже на его границе наложила на себя иллюзию.       Вот в просветах между деревьями уже чернеют покосившиеся домишки заброшенной деревеньки. По договору она станет местом встреч, если об острове станет известно третьим лицам. Зелёная Сирена чувствует еле уловимый отголосок духовной энергии. Странно: вроде бы никогда раньше такого не ощущала, и всё же незнакомой назвать язык не поворачивается. Чувство опасности навостряет уши, однако тревогу бить не торопится. Два кинжала покидают ножны. Заклинательница скорым шагом пробирается вдоль линии леса, прижимаясь к стволам, пока не оказывается на кратчайшем пути к единственному каменному строению. Идти или же сначала сделать круг? Диковинный всплеск исходил изнутри поселения, но это не… Стоп! А что если друг пришёл раньше и нуждается в помощи?!       Лю Цяньцяо ветром пролетает по открытой улочке мимо ослепших окон. Прижавшись к стене, она заглядывает в окошко — внимание привлекает дёрганное движение похожей на змею чёрной тени на полу. Напряжённо сощурившись, она понимает: это рука. Удар гулко ухнувшего сердца — и Призрак Обольщения уже распахивает дверь, сбив её с одной петли, и бросается к извивающемуся в судорогах на полу бессознательному А-Чэну. Это от него исходят волны странной ци. А ещё он мертвенно бледен. И из носа у него вытекают два кровавых ручейка. Цяньцяо перехватывает узкое запястье. Подаётся следом за хаотичными движениями, стараясь не сжимать сильно — ещё рванётся слишком резко, вывихнет — и всё равно чувствует бешеную пульсацию. Скользнув за спину Лина и подавшись вместе с дёргающимся телом вверх так, чтобы он оказался сидящим, откинувшись на её грудь, она начинает передавать свою энергию. Осторожно, по капле, силясь понять, как прорваться сквозь совершенно ненормальный шквал сталкивающихся сил инь и ян, половина которых бурлит не в своих меридианах.       Сдерживая дрожь, Зелёная Сирена чуть усиливает поток. Пробиваться сразу становится гораздо труднее. Разрывающая духовные каналы мощь мельничными жерновами перемалывает чужеродную энергию и взрывается, выталкивая ошмётки прочь. Цяньцяо чувствует, как ледяные руки Чэнлина перестают казаться холодными, а воздух вокруг делается горячим. Даже удвой усилия — этот девятый вал перемешанной ци не пробить. Зубы до крови пронзают внутреннюю часть щеки. В голове врассыпную носятся мысли. А друг внезапно заходится в приступе булькающего кашля. На разметавшиеся полы его одежд падает насколько рубиновых клякс. Призрак Обольщения сжимает зубы. Думай. Думай. Лин шепчет что-то невнятно, но до того отчаянно, что она вся обращается в слух.       — Йуйжу! Йуйжу, сингпри!