Presque Toujours Pur

      Апрель 1998 года — Уведи их, Грейбек. Они так долго пробыли в бегах, они были такими уставшими и разбитыми. Один небольшой промах — и егеря оказались у их порога — а если точнее — у входа в палатку. Гермиона поспешно сотворила ряд сложных заклинаний, сдерживая преследователей, а затем повернулась и начала изменять их внешность. Ее собственная могла быть легко упущенной из виду, если бы не тот факт, что она красовалась на страницах «Ежедневного пророка» в течение нескольких месяцев, где ее называли известной магглорожденной соратницей Гарри Поттера, но лица Рона и Гарри были неизбежно узнаваемы. Рыжие жили в каждом уголке Волшебной Британии, но этот яркий оттенок волос в сочетании с особыми чертами лица указывали только на Уизли. А в дополнение к шраму Гарри, его изумрудно-зеленые глаза выдавали того с головой. Гермиона поменяла цвет своих волос на темно-русый и скорректировала форму носа, Рону достался каштановый оттенок, а затем, она изменила цвет глаз Гарри на карий, прежде чем попыталась скрыть шрам на его лбу. Ничего не вышло. Подгоняемая паникой, когда егеря отказались от попыток снять защиту и прибегли к прорыву сквозь неё, она наслала на лицо Гарри Жалящее заклинание, бормоча извинения, когда на них набросился отвратительный оборотень. Чары оказались недостаточно сильными. Люциус и Нарцисса только частично узнали их. Поэтому Беллатриса попросила Драко подтвердить их личности. Сумасшедшая ведьма схватила его за шею и толкнула так близко к лицу Гермионы, что перед ее глазами не осталось ничего, кроме серых глаз Драко Малфоя. Тусклое серебро, цвет твердого металла. Иногда, в свете факелов и мерцающих свечей в Хогвартсе они казались неземными, как будто она могла своими глазами увидеть, как движется магия внутри Драко. Сейчас его глаза выглядели потухшими. Магия цвета напоминала ей скорее сталь, нуждающуюся в хорошей полировке. В них не было того блеска, который был у Рона и Гарри. Даже глаза Сириуса все еще сохраняли небольшой огонек, несмотря на его пребывание в Азкабане, и события прошлого лета, когда он чудом выжил после дуэли с Беллатрисой в Отделе тайн, в ходе которой получил медленно заживающую рану от проклятия. Когда Беллатриса наконец выпустила Драко из своей хватки, Гермиона воспользовалась возможностью рассмотреть его. Драко выглядел намного хуже, чем когда она видела его в последний раз. Он бежал из Хогвартса за профессором Снейпом, а Гарри кричал им в след «Убийца!». Драко выглядел ужасно на протяжении почти всего шестого курса. В то время как Гарри настаивал на том, что Малфой — Пожиратель смерти (что, судя по всему, так и было), Гермиона обращала внимание на то, как свободно висела его одежда, что он не ел в Большом зале и редко разговаривал на уроках. Не раз во время дежурства она заставала его в темных альковах в состоянии гипервентиляции. Сейчас Драко выглядел гораздо хуже. Болезненно худой и бледный, с темными кругами под глазами, покрасневшими от напряжения. Драко уставился на нее с явным узнаванием и тяжело сглотнул, на мгновение задумываясь, какую ложь скормить своей тетке. Очевидно, лучшее, что он смог придумать в тот момент, было: — Я не уверен. Возможно, это они, но я не уверен. Несмотря на это, Гермиона оценила его старания. Учитывая обеспокоенные лица Беллатрисы и старших Малфоев, они должны были быть уверены на сто процентов, прежде чем вызывать Волдеморта. Она была благодарна за росток сомнения, который Драко посеял в них. Но, к сожалению, с учетом обнаруженного знаменитого меча и решимости Беллатрисы Лестрейндж вернуться в ближайший круг Темного Лорда, они даже не приблизились к проблеску надежды. Грейбек схватил Гарри и Рона своими грязными руками и начал приближаться к ней. Гермиона возненавидела то, как она вздрогнула. — Подожди, — Беллатриса остановила его и посмотрела на Гермиону тяжелым взглядом. — Все, кроме… кроме грязнокровки. Гарри и Рона быстро увели, они кричали и умоляли остаться на ее месте. — Нет! — крикнул Гарри, борясь с Грейбеком. — Забери меня вместо нее! — кричал Рон, когда их потащили прочь, предположительно в подземелье. В этом месте должно было быть подземелье. Беллатриса подняла палочку, и Гермиона в ужасе посмотрела на женщину. У Беллатрисы были серые глаза, как у Сириуса. Несомненно, семейная черта. Они тоже сверкали, но не весельем — а голодом. Гермиона разорвала зрительный контакт. Вместо этого она перевела взгляд на других присутствующих в комнате. Драко, казалось, дернулся, понимая, что с ней должно произойти, и у нее даже возникло искушение закричать, умоляя его о помощи. На долю секунды ей показалось, что он мог бы это сделать. Но что бы он ни подумал, ему помешали цепкие пальцы отца, удерживающие его в неподвижности и молчании. Казалось, что Люциус в тревожном ожидании впился ногтями в кожу плеча сына. Первое Круцио было подобно смерти. Второе заставило ее молить об этом. Но только когда разочарование Беллатрисы достигло пика, ситуация действительно изменилась к худшему. Пыточные проклятия прекратились, но заклинания — нет. Гермиона почувствовала, как Беллатриса начала разрушать наложенные ею чары. Любая нормальная волшебница или волшебник с приличным знанием трансфигурации могли бы легко покончить с визуальным обманом, но жажда контроля и желание увидеть агонию, заставили Беллатрису сделать это как можно больнее. Казалось, что она вцепилась когтями в магию Гермионы и начала ковыряться в ней, выискивая физические черты и отбрасывая их в сторону, кусочек за кусочком, пока не открылась истина. Заклинания облегчали боль, но магия Беллатрисы казалась неправильной и навязчивой. Она была холодной, влажной и кислой. Внезапно магия, толкавшаяся внутри нее, казалось, ударилась о какую-то стену, и она содрогнулась от удара о барьер. Холод внезапно стал очень горячим, а кислотная природа магии Беллатрисы стала едкой. Как будто она превратилась из лимонного сока в аккумуляторную кислоту. Что-то треснуло в стене внутри нее, и Гермионе показалось, что ее магия сопротивляется. Нет. Борьба внутри Гермионы не была похожа на ее магию. Не в силах ухватиться за защитную магию или как-то помочь ей, она почувствовала, как та разлетелась на куски. Её тело снова содрогнулось, и по коже пробежал покалывающий огонь — до кончиков пальцев на руках и ногах, затем по рукам и ногам, а затем по лицу волной жара и пульсирующей боли. Это вырвало воздух из ее легких. Она даже не успела перевести дух, как рука вцепилась ей в волосы. — Во что ты играешь, дрянная девчонка?! Ты смеешь насмехаться надо мной? Гермиона была вне себя от изнеможения, она всхлипывала и не могла понять, к какому выводу пришел безумный разум Беллатрисы. Боль сосредоточилась на ее черепе, где Беллатриса сильнее дернула, и мягкие черные локоны промелькнули в ее поле зрения. В конце концов рука разжалась, и Гермиона почувствовала, как затылок ударился о мраморный пол со стуком, разнося эхо в ушах. Ее зрение помутнело, и в замешательстве, она спросила себя, почему мягкие черные локоны все еще были на ее лица, в то время как размытый образ Беллатрикс, нависал прямо над ней. — Я научу тебя… — прорычала ведьма, прежде чем снова наклонилась к ней, и тут Гермиона почувствовала колющую боль в руке, когда Беллатриса схватила ее за горло. Сложилось ощущение, что Круциатус закрепился в одном месте, пока не начал двигаться по ее коже резкими линиями. Она кричала и плакала, и снова искала помощи, только чтобы увидеть Драко, дрожащего в крепкой хватке отца, и его мать, закрывающую рот в ужасе от происходящего. Над головой пронесся яркий свет, и боль утихла настолько, что она смогла сморгнуть слезы и увидеть Рона и Гарри, бегущих к ней с палочками в руках. Громкие шаги и эхо магии сотрясали землю, и последнее, что она увидела перед тем, как потерять сознание, были Гарри и Рон, растерянно смотрящие на неё.

***

Гермиона сидела в гостиной на первом этаже дома на Площади Гриммо, глядя прямо перед собой на большой гобелен, висевший на каменной стене. Он пережил многие поколения, защищенный сильной семейной магией, и все имена, вышитые идеальным каллиграфическим почерком, по-прежнему выделялись черными стежками на зеленом фоне. В комнате рядом с ней раздавались громкие голоса. Дверь была закрыта, но не было наложено никаких заглушающих чар; она не могла понять, почему люди по ту сторону не додумались до этого. Громкость и интенсивность их криков могла разбудить соседей-маглов, которые в данный момент не знали, что между номерами одиннадцать и тринадцать существует номер двенадцать — резиденция благородного и древнейшего дома Блэков. — Мне должны были сказать! — голос Сириуса был хриплым и эмоциональным; он кричал часами и проплакал целый день до начала этого конкретного спора, когда Гарри аппарировал ее сюда сразу же после побега из Малфой Мэнора. Она проснулась в гостевой комнате, примыкающей к гостиной, и поначалу не поняла, где находится. Из затемненной комнаты на нее смотрели знакомые тревожные изумрудно-зеленые глаза, под которыми пролегли темные круги, свидетельствующие о сильном недосыпании. Гарри не высыпался большую часть года, но, опять же, никто из них не высыпался. Постоянная охота за крестражами отбирала все; бессонница, вызванная стрессом, пагубно сказывалась на здоровье каждого. — Как долго? — прошептала она, проснувшись. Крепко сжав ее руку, Гарри пробормотал: — Четыре дня. Боже, Гермиона, я думал, ты… Она протянула руку и слегка взъерошила ему волосы, пока он не расплылся в улыбке, а слезы не хлынули из него; именно это она и пыталась предотвратить. Гермиона знала, что Гарри ненавидел, когда люди видели его слишком эмоциональным, и чувствовала себя виноватой за то, что довела его до такого состояния. Забота о Гарри стала для нее второй натурой. Шесть лет она заставляла их с Роном делать домашние задания, а большую часть седьмого следила за тем, чтобы они ели, даже если это были только дикие грибы и кусочки рыбы, которые им удавалось поймать всякий раз, когда они разбивали лагерь возле рек или озер. — Все выбрались? Гарри нахмурился. — Добби. Она почувствовала тугую боль в груди, которая, как она знала, была горем. Удивительно, как она еще не оцепенела от этого чувства. — О, Гарри. Мне так жаль. — Рон передал, что Билл и Флер похоронили его в саду коттеджа «Ракушки», — сказал он ей. — Я не был там, но Рон говорит, что там очень красиво. Билл вырезал надгробие, а Луна расставила цветы. Олливандер, Крюкохват и Дин тоже благополучно выбрались. — А почему мы не там? — с любопытством спросила она. — Когда… все случилось в Малфой Мэноре, — он произнес эти слова с отвращением, — Добби аппарировал нас в «Ракушку» как я ему и сказал, но он был ранен, и мы разлучились с ним и Роном, когда он… Не знаю почему, но я держался за тебя, знал, что должен взять это на себя. И я подумал о Гриммо. Они не были в доме номер двенадцать с сентября. Поскольку они случайно привели Яксли, который выследил их через аппарацию, к ступеням дома. Гермионе удалось оттолкнуть Пожирателя Смерти и немедленно аппарировать себя, Гарри и Рона в другое место. Однако, это закончилось тем, что Рон расщепился, а их охота за крестражами была отложена на несколько дней. Гарри послал к Сириусу Патронуса, сказав ему, что Гриммо, возможно, был скомпрометирован, и ему следует укрыться в безопасном месте. Ребята прождали три недели, когда в их палатке появился знакомый большой серебристый пес. Он сообщил голосом Сириуса, что ему удалось вовремя выбраться благодаря каким-то хитроумным чарам, которые он «не имеет права обсуждать» (что могло означать только незаконное и весьма вероятное сплетение светлой и темной магии). Они отправили ответное послание, в котором сообщили крестному Гарри только о своей безопасности и ничего больше. Несмотря на желание Сириуса принять участие в их планах, Дамблдор оставил секрет крестражей Тома Риддла только Гарри, который в свою очередь поделился этой информацией с Роном и Гермионой. Это было их задание — найти и уничтожить их. Оглядываясь назад, Гермиона жалела, что они не привлекли к этому Орден. Поначалу, дом на Площади Гриммо был неплохим убежищем, но они слишком легко подвергали риску и его, и Сириуса, оставаясь там, когда им следовало бы быть в другом месте и искать крестражи. Прошло восемь месяцев с официального начала поисков. Гермиона задавалась вопросом, сколько времени понадобилось Дамблдору, чтобы понять, как уничтожить кольцо Мраксов. Гарри потребовался целый учебный год, чтобы уничтожить дневник Тома Риддла — хотя он не был у него все это время и Гарри не знал, что это такое — но эти цифры не предвещали ничего хорошего для остальной части их охоты за крестражами. Они не могли провести следующие три-четыре года в бегах, пытаясь уничтожить темные артефакты в надежде, что Волдеморт не уничтожит их мир в процессе. — Почему Гриммо? — с любопытством спросила она. — Почему не «Ракушка»? Мы же планировали отправиться туда. Гарри нахмурился и потянулся, чтобы намотать один из ее локонов на палец — привычка, к которой он прибегал всякий раз, когда нервничал: — Я… Я думаю, что в тот момент думал о Сириусе. Она вздрогнула, когда воспоминания о Малфой Мэноре пронеслись в ее голове. Гермиона посмотрела вниз на свое перевязанное предплечье. — Гарри, что случилось? Видимо, он решил, что лучший способ затронуть эту тему — наглядное представление. Гарри потянулся к ящику прикроватной тумбочки и достал оттуда зеркало. Гермиона выхватила его из рук Гарри и поднесла к своему лицу. Она не знала, почему увиденное не шокировало ее. Реакция Беллатрисы на разрушенные чары могла бы послужить подсказкой, но когда Гермиона рассмотрела свои внезапно появившиеся черные кудри и серые глаза, она поняла, по крайней мере, частично, что произошло. Каким-то образом, когда безумная волшебница разрушила чары Гермионы, она сделала что-то еще… Хотя в Хогвартсе не было уроков биологии и генетики, она достаточно хорошо разбиралась в принципах и магические теориях, чтобы знать, что определенные черты принадлежат только определенным семьям: особенный оттенок рыжего и веснушки означали Уизли, золотистые светлые волосы и голубые глаза делали тебя Гринграссом, малиновые волосы и голубые глаза вели к родословной Боунсов, темная кожа и зеленые глаза принадлежали Забини, а белокурые волосы и серебряные глаза говорили миру, что ты Малфой. Черные волосы и серые глаза отличали волшебницу или волшебника от всех остальных, гордо заявляя, что их кровь связана с благородным и древнейшим Домом Блэков. Гарри помог ей встать, ее руки слегка дрожали, когда она положила зеркало на кровать и поднялась на ноги. Ее провели в гостиную к печально известному семейному гобелену Блэков. Гермионе не потребовалось много времени, чтобы разглядеть его, но когда она все поняла, ее дыхание перехватило, и Гарри пришлось поддерживать ее, так как ее колени подкосились. Именно такой она и обнаружила себя сейчас, сидя на полу и глядя на гобелен с дырой в сердце, свинцовой гирей в животе и миллионом вопросов, роящихся в ее голове. Гарри обнял ее, поцеловал в макушку и сел рядом. — Твоя рука не переставала кровоточить, и когда мы аппарировали сюда… Сириус понес тебя вверх по лестнице, пока ты истекала кровью. Дом сам по себе волшебный и разумный. Он заколдован, как Хогвартс, распознающий определенные вещи и… людей. — Кровные палаты, — пробормотала она. — На самом деле, это Кричер исцелил твою руку. Гермиона повернулась и недоверчиво уставилась на него, с широко раскрытыми серыми глазами. — Он называет тебя своей особенной юной мисс. Сириус и профессор Снейп внезапно ворвавшиеся в дверь, продолжали кричать друг на друга, пока не повернулись, и не посмотрели на Гермиону и Гарри. Ни один из них не произнес больше ни слова. Профессор Снейп выглядел разгневанным, а Сириус явно плакал. Нынешний директор Хогвартса и обвиняемый в убийстве Альбуса Дамблдора коротко кивнул каждому из своих бывших учеников, прежде чем войти в соседнюю спальню. Сириус болезненно улыбнулся ей, прежде чем последовал за ним, захлопнув за собой дверь. — Сириус злится, — прошептала она, пытаясь сдержать слезы, текущие по щекам. Гарри покачал головой. — Не на… и не из-за… он просто… — Гарри вздохнул и почесал голову. — Он злится, что это скрывали от него. Что он не знал. Как по сигналу крики снова возобновились. — Нам нужно найти следующий крестраж, — прошептала она и встала, вытирая глаза. Гарри крепче прижал ее к себе. — Ни в коем случае. Тебя пытали, Гермиона, и… и я не думаю, что тебе стоит двигаться, пока ты полностью не восстановишься. Не смотри на меня так. Я рассказала им. Я наконец-то рассказала Ордену о том, что мы пытались сделать. Гермиона задохнулась. — Гарри! — Мне все равно. Я знаю, что Дамблдор сказал, что только мы трое можем знать, но после всего, что произошло, я думаю, что хранение секретов ради «Высшего блага» не принесло ничего, кроме вреда, — сказал он, нахмурившись. Ее рука начала чесаться. — После нашего побега Малфои вызвали Риддла. Было большое собрание Пожирателей смерти, где всем рассказали, что произошло. Снейп узнал и сразу пришел сюда. Он знал, — сказал ей Гарри. — Он принес тебе зелья и кучу книг. Не уверен, что это за книги, — признался он. — Но он оставил свой пост в Хогвартсе, солгав Пожирателям смерти, и рассказал Ордену, как на самом деле умер Дамблдор. Гермиона нахмурила брови. — Гарри, ты сказал мне, что видел, как он убил… Гарри вздохнул. — Очевидно, что это намного больше, чем то, что я видел… — Значит, профессор Снейп…? — Хороший парень, — сказал Гарри, почти разочарованно. — А Малфой? — Все еще мерзкий тип. Но он не выдал нас, так что… Я не знаю. — Значит, вы двое скоро станете лучшими друзьями? — попыталась пошутить Гермиона. Гарри издал небольшой смешок, а затем вздохнул. — Ты в порядке? Я знаю, что это очень важно для тебя, и я уверен, что как только эти двое перестанут орать друг на друга, они ответят на любые твои вопросы. Она кивнула. — Я… У меня было чувство, что что-то… не так, — призналась она ему, проглотив полный рот вины. — Прошлым летом, когда я наложила Обливиэйт своих родителей… — ее голос дрогнул, когда она попыталась собрать свои эмоции и мысли в кучу. — Было ощущение, что что-то не так. Я всего лишь хотела изменить их воспоминания. Ничего такого, но когда я начала накладывать заклинание, я обнаружила кое-что. Их воспоминания уже были изменены кем-то другим. Я не могла понять, что именно было изменено, они были специфическими, и мне потребовалось время, но я смогла отследить происхождение заклинания на много лет назад. — На сколько «много»? — Не могу назвать конкретный день, но… я бы сказала, что это произошло в конце 1981 года. Его глаза расширились от ужаса. — Ты думаешь, это произошло из-за меня? — Конечно, нет, — возразила Гермиона. — Даже если это как-то связано с тем, что случилось с твоими родителями, это не твоя вина. Мне бы очень хотелось, чтобы ты перестал сваливать всю войну на себя. Ты не конечная цель Тома Риддла, Гарри; ты — гора, которая мешает ему уничтожить все, что мы знаем и любим. Это не твоя вина. Гарри кивнул, но отвернулся от ее взгляда. — Так что же случилось с твоими родителями? — Чары памяти были слишком сильными. Я не могла изменить их, не стерев все, — пробормотала она, сглатывая свои эмоции. — Вот почему я решила стереть их память о себе навсегда. Гарри потянулся к ее руке. — Мне так жаль, Гермиона. — Это защитит их, — прошептала она. — Итак… расскажи мне о плане. Как Орден задействован в поисках? — Ну, уничтожен еще один крестраж, — сказал Гарри. — Когда мы попали сюда, ты была не в себе, но продолжала бормотать что-то о хранилище Беллатрисы. Снейп подтвердил твои слова, что меч Гриффиндора находится в ее хранилище, но что там может быть спрятано кое-что еще. Поэтому Орден заставил Тонкс превратиться в Беллатрису. Я не знаю всех подробностей того, как им удалось вытащить их, не будучи обнаруженными, но у Тонкс были ожоги по всему телу, когда ее принесли обратно. Оказалось, что это была чаша Хаффлпаффа, как мы и думали. Сириус был тем, кто уничтожил его. Сказал, что ему очень хотелось что-нибудь проткнуть. — А остальные? — спросила Гермиона. — Снейп думает, что это может быть потерянная диадема Равенкло. Он поручил МакГонагалл искать ее, пока он здесь. Последнее, мы думаем, это змея. Она кивнула. Это имело смысл. Оглядывая комнату, Гермиона вдруг кое-что поняла. — Где Рон? Гарри вздрогнул. — Он… он немного напуган из-за… — Гарри сделал неопределенный жест в сторону ее лица: — Ну, ты же знаешь, он не самый тактичный человек. Мы подумали, что будет немного лучше, если он останется в «Ракушке» с Биллом и Флер, пока не поймет, как с тобой разговаривать. Она нахмурилась. — Потому что я другая. — Потому что ты выглядишь по-другому, — поправил он ее. — Нет, я… о боже. Я чистокровная, — она проглотила это слово, как песок. — Из семьи, которая… которая… — Гермиона посмотрела на свою руку, потянулась, чтобы потрогать повязку, и горечь поселилась глубоко в ее груди, когда она прошептала: — Ну… Я больше не грязно… — Ты никогда ею не была, — перебил ее Гарри. — Ты просто Гермиона. — Почему профессор Снейп здесь? — спросила она, меняя тему. — Я имею в виду, он принес мне зелья и книги, но… Гарри пожал плечами. — Очевидно, он знал правду. Ее глаза расширились от удивления. — Все это время? — Сириус кричал на него почти четыре дня, — сказал Гарри. — И только сейчас Снейп, наконец, сорвался в ответ, — добавил он, глядя на закрытую дверь спальни. — Мне должны были сказать! — заорал Сириус, его голос все еще был хриплым и эмоциональным. — Как ты мог хранить этот чертов секрет так долго? Ей же почти девятнадцать лет! — Ну, — проворчал профессор Снейп, — в отличие от тебя, Блэк, я действительно храню секреты. Я не бросаю их на произвол судьбы первому же болтливому идиоту, который, как мне кажется, может… Раздался отчетливый звук удара. Затем то, что прозвучало как шумная потасовка, сменилось разноцветными огоньками заклинаний. Яркий свет Петрификуса Тоталуса проник через дверную щель, затем последовал громкий стук. В комнате воцарилась тишина. Сириус вышел, закрыл за собой дверь, убрал палочку в карман, и медленно подошел к Гарри и Гермионе. Он опустился перед ними на колени и провел рукой по волосам. Грустно улыбнувшись, он протянул руку, чтобы ласково провести костяшками пальцев по ее щеке. — Эй, — прошептал он, — ты напугала нас. Слезы наконец-то потекли из ее глаз, и она моргнула, позволяя им упасть на щеки. — Это правда? — спросила она его, хотя уже знала ответ. Сириус вытер тыльной стороной ладони глаза и молча кивнул. Он протянул руки и притянул Гермиону к себе, позволяя ей всхлипывать на его плече. — Все в порядке, Гермиона. Все будет хорошо. Ты и я… У нас все будет хорошо, и мы все узнаем. — Ты не сердишься? — спросила она, всхлипывая. — На тебя? За что? — он тихонько хихикнул и наклонился вперед, целуя ее лоб. — Я чертовски рад Злюсь из-за того, что не знаю. Я зол на многое, что от меня скрывали. Я просто рад, что ты жива, и… — слова застряли у него в горле. — Я просто рад, что ты жива. — Я не… Я даже не знаю, как тебя теперь называть, — неловко призналась она. — Сириус — было бы кстати. Думаю, ты уже слишком взрослая, чтобы называть меня дядей, — с ухмылкой признал он и снова притянул ее в свои объятия. Она снова сморгнула слезы. Сфокусировав свое затуманенное зрение на гобелене, висевшем на стене позади Сириуса, она увидела свое имя, выведенное изящным шрифтом. Гермиона Астра Блэк д.р. 19 сентября 1979 года Ее взгляд проследовал по линии, идущей от нее к ее отцу: Регулус Арктурус Блэк д.р. 12 мая 1961 г. — ум. 31 мая 1979 г.