Presque Toujours Pur

      Апрель 1998 года Взгляд Гермионы упал на слова на мягкой странице, пахнущей пылью, кожей, чем-то мускусным и чуть кисловатым, но в совокупности это был приятный запах, который заставил ее почувствовать себя как дома. Старый пергамент — возможно, спрятанный в кабинете, личных покоях или доме профессора Снейпа — скорее всего, лежал рядом, пока профессор варил зелья; пар от различных ингредиентов смешался с воздухом и страницами дневников ее отца. Она вспомнила, как Гарри рассказывал о дневнике Тома Риддла на втором курсе. Как, когда он прикладывал перо к странице и писал вопрос, частичка души Волдеморта внутри дневника — крестраж, который они позже обнаружили, — отвечал. Какой бы темной ни была магия дневника Тома Риддла, Гермиона часто испытывала искушение прикоснуться к дневникам своего отца чернилами в тщетной надежде, что он заговорит с ней через их страницы из могилы. С другой стороны, там не было могилы. Или тела. Инферналы Волдеморта так и не освободили его. Гермиона измучила себя исследованиями, пытаясь помочь Ордену. Сириус и Гарри всегда ходили за ней по пятам, заставляя вернуться в постель и отдохнуть, когда по ее покрасневшим глазам становилось ясно, что она достигла предела. Она не хотела говорить им, что, когда спала, ей снились кошмары. Несколько раз, когда она просыпалась в луже пота и слез, то обнаруживала, что один или они оба склонялись над ней, осторожно пробуждая от мучительного сна. Гермиона лгала и говорила, что это все из-за Беллатрисы. Она не сказала им, что ей снилась пещера, которую она никогда не видела, или остров посреди озера и медальон, который был давно уничтожен. Гермиона не сказала им, что ей снилась неутолимая жажда и нежить, поднимающаяся из воды, чтобы утянуть ее за собой. С ним. Не сказала, что ей снилось, как она тонет. Умирает, как умирал ее отец. Гермиона любила своих родителей — маглов — любила их до сих пор, — но что-то внутри нее пробудилось в тот момент, когда она обвела свое имя на семейном гобелене Блэков вплоть до Регулуса. Тоска, которая, казалось, очерчивала пустоту внутри, высвечивая недостающую частичку, о существовании которой она и не подозревала. Гермиона хотела узнать этого человека. Она хотела узнать своего отца. Гермиона вдохнула аромат страниц дневника, сдерживая слезы, оплакивая человека, которого никогда не встречала. Она позволила запаху пергамента окутать себя, успокоить и очистить, облегчить беспокойство; позволяя его словам ослабить ее любопытство. «17 марта 1976 года Сначала я нашел Северуса. Я должен был догадаться, что он что-то замышляет. За все те лекции, которые он прочитал младшим курсам о том, как держать себя в руках до нужного момента, наблюдать, готовиться и использовать ресурсы, как подобает хорошему слизеринцу… Он, конечно, вел себя как гребаный безрассудный гриффиндорец. Он годами жаловался на Люпина; слишком гордый, чтобы упустить из виду секрет, о котором он не знал подробностей, я полагаю. Раньше я думал, что у него были проблемы с полукровками и магическими существами, возможно, Северус беспокоился за своих сокурсников. Затем в прошлый понедельник я наблюдал, как он пялился через весь Большой зал, пока Эванс делила свой пудинг с Люпином, который выглядел отвратительно больным и бледным, и я мог видеть, как внутри моего друга нарастает ревнивая ярость. Идиот. Позволить девушке — девушке, которая даже не отвечает на его чувства взаимностью, — иметь такую власть над собой. Слабость. Это затуманивало его мысли и делало безрассудным. Когда я нашел его бледным и дрожащим в общей гостиной прошлой ночью, я мог только догадываться, что произошло. Полнолуние плюс разъяренный слизеринец с фетишем на маглорожденную и оборотня, который даже не подумал дважды о том, чтобы поделиться с девушкой кусочком шоколадного торта. О, это безобразие. Он заметил, как я закатил на него глаза, и назвал меня «чистокровным придурком», как будто это было оскорблением. Он может быть таким ребенком, когда у него разбито сердце. Я встретился с Марлин за завтраком, не обращая внимания на шепотки, доносившиеся от моих соседей по факультету. Они все думают, что я трахаю ее, что отвратительно, несмотря на то, какие предполагаемые обычаи существуют для молодых чистокровных волшебников. Я наблюдал из тени, как Люциус ухаживал за Нарциссой, стремясь убедиться, что она в безопасности и счастлива, несмотря на то, что у меня больше не было на нее никаких прав. И ни разу — ни разу! — Малфой не переступил черту с другой волшебницей. Может быть это и было приемлемо для других чистокровных. Респектабельным семьям, таким как Блэки и Малфои, нет необходимости марать свое имя и тело, переспав с как можно большим количеством волшебниц до брака. Ну… кроме Сириуса. Я позволяю своим соседям по факультету верить во что они хотят. Если они думают, что Марлин — просто какая-то глупая шлюха, то, по крайней мере, на нее не будут претендовать, и оставят в покое. Если нет… Боги, даже думать не хочу, что произойдет. Достаточно того, что все они думают, что я слишком легко отношусь к собственному брату, что я собственно и делаю, но дать им повод поверить в то, что я влюблен в гриффиндорскую предательницу крови? Мы оба будем мертвы. И я действительно люблю ее. Боги… Я говорю как Северус. По крайней мере, я нравлюсь Марлин в ответ. Интересно, как долго это продлится?» — И много там про меня дерьма написано? Гермиона ахнула от резко вторжения и захлопнула дневник, подняв глаза на дверь своей спальни, чтобы увидеть Сириуса, стоящего там с ухмылкой на лице. Ей стало интересно, была ли у ее отца такая же улыбка. Глядя на своего дядю, она вдруг почувствовала огромное удовлетворение от того, что никогда не влюблялась в него, как Джинни однажды летом. Конечно, она была занята, проводя ночи в мыслях об одном оборотне, который навсегда останется безымянным и погребенным в недрах ее подсознания. — Он очень любил тебя, — сказала Гермиона, указывая на дневник в своих руках, когда Сириус вошел в комнату и сел на край ее кровати. — Даже если ты был… — Эгоистичным высокомерным ослом? — усмехнулся Сириус. Она закатила глаза, мягко улыбаясь. — Что-то в этом роде. Он посмотрел на дневник, коротко коснувшись обложки, прежде чем убрать руку. — Как у тебя дела? — спросил он, нежно заправляя выбившуюся прядь черных волос ей за ухо. Она улыбнулась его вниманию, и чувство того, что ее любит и ценит родной человек, вновь стало исцеляющим. Однако, его слова… Она не была готова. Не сейчас. — Как продвигаются планы? — Внезапная смена темы, не сулит ничего хорошего, — сказал он, улыбаясь, когда ее нос дернулся от того, что ее раскусили. — Планы идут хорошо. Насколько мы можем судить, Волдеморт все еще ищет Старшую Палочку и не знает, что четыре из семи крестражей уничтожены, и мы знаем как выглядят остальные три. Гермиона вздрогнула от цифр. — Профессор Снейп уверен насчет последнего? — спросила она, заставляя свою нижнюю губу не дрожать. Сириус кивнул, проводя рукой по волосам. — Я тоже не в восторге от этого, но в этом есть смысл, — он вздохнул, тяжесть войны и годы в Азкабане состарили его в размышлениях, в тот момент, когда они молча признали то, что оба знали: Гарри был крестражем. — Я никогда не доверял мерзавцу, но… Воспоминания из Омута Памяти трудно подменить так, чтобы изменения не были заметны. Кроме того, он охотно принимал Сыворотку Правды, которую не варил сам. Сначала закатил истерику по этому поводу, но в конечном итоге он согласился. Гермиона кивнула, переваривая его слова, в то время как ее мозг работал сверхурочно. — И ты уверен, что Гарри переживет это? — Я? Я не знаю… — Сириус покачал головой, — но… Снейп, Лунатик и даже ты исследовали до чертиков все, что смогли достать. Не могу солгать и сказать, что не волнуюсь. Я чертовски напуган. — Теперь ты доверяешь профессору Снейпу? Он поежился от этих слов, но чудесным образом придержал язык. Гермиона задавалась вопросом, имело ли это какое-то отношение к ней, это странное перемирие, возникшее между пожизненными соперниками. — Я… я не знаю, Гермиона, — честно признался он. — Мне кажется, что тебе стоит довериться ему, — сказала она. — Думаю… Я думаю, у него тоже была тяжелая жизнь. Сириус приподнял бровь. — Тоже? Гермиона коснулась дневника своего отца. — Он, э-э, Регулус, — сказала она, нахмурившись, — очень подробно рассказал о своем детстве. И твоем. На мгновение, Сириус показался уязвимым и инстинктивно потрогал небольшой шрам возле ключицы. Казалось, он не заметил, что сделал это, но глаза Гермионы метнулись к месту, задаваясь вопросом, была ли это одна из тех костей, которую сломала Вальбурга Блэк. — Черт, — с горечью пробормотал Сириус. — Я… не говори Гарри или… никому, хорошо? — Я не думаю о тебе плохо из-за этого, — сказала она. — Ты был верен себе. Защищал Андромеду, друзей, и… и брата. Сириус молча кивнул, все еще выглядя смущенным. Он явно не привык казаться слабым, тем более перед волшебницей которую убеждал последние несколько недель, говоря, что будет защищать и любить ее, как если бы она и впрямь была его родной дочерью. — Может быть… может быть, это хорошо, что меня воспитали маглы, — тихо сказала она. — Я не знаю точной статистики, но дети, которые воспитываются в домах с жестоким обращением, могут вырасти и стать… — Не надо, — сказал Сириус, перебивая ее, его тон сквозил холодом. — Регулус не был жестоким. Он был высокомерным маленьким засранцем, когда хотел им быть. Слизеринецем, казавшимся временами хитрым и эгоистичным. И, боги, как мы ссорились, особенно в последние несколько лет. Но ты… — он замолчал и сделал вдох, чтобы успокоиться. — Гермиона, я сделал много поспешных выводов о своем брате в прошлом, и мне пришлось столкнуться правду с моим невежеством. Он бы никогда не причинил тебе вреда. — Он был Пожирателем Смерти. — Да, — Сириус кивнул, в его глазах читалась боль. — Да, он был им. — Ты уверен в этом? — Я сам видел Темную Метку, — признался он, но не стал вдаваться в подробности. — Он действительно был одним из них. Гермиона нахмурилась, а затем попыталась рассуждать здраво: — Как и профессор Снейп, но теперь он хороший. Регулус в конце концов тоже был хорошим человеком, правда? Сириус кивнул, но затем пробормотал: — Много ли пользы ему это принесло. Она с горечью согласилась с ним. — Теперь… теперь у меня нет отца. Он даже никогда не знал меня, — ее грудь сдавило, когда Гермиона произносила эти слова, пытаясь контролировать свое дыхание. Последнее, что ей было нужно, это чтобы Сириус подумал, что она еще более хрупкая, чем он уже считал. — Согласно гобелену, он умер за несколько месяцев до моего рождения. Сириус обнял ее и прижал к себе, поглаживая по спине и целуя в макушку. — У тебя есть я, — пообещал он, отстраняясь, чтобы заглянуть в ее глаза — серые, как у него. — Официально, я твой Патриарх, Глава Семейства твоего Дома и, без Реджа здесь, это означает, что ты… ты принадлежишь мне в его отсутствие, — прежде чем она успела возразить против терминологии, он пояснил: — Это значит, что я позабочусь о тебе. Тебе и Гарри. Как только эта дерьмовая война закончится и Волдеморт будет мертв, мы станем семьей. Настоящей семьей. Он улыбнулся ей, и Гермиона не могла не ответить ему тем же. Ей в голову пришла одна мысль. — Я пойду с Гарри, когда он отправится в Хогвартс на поиски диадемы. Сириус громко вздохнул. — Я боялся, что ты скажешь это. Все слишком стремятся пожертвовать собой ради благополучия других. — Может быть, я похожа на своего отца, — предположила она с горечью в голосе. Сириус ухмыльнулся. — Может быть. Хотя твоя мама тоже была гриффиндоркой. Гермиона посмотрела на него широко раскрытыми, полными отчаяния глазами. — Ты знал ее? Ее не было на гобелене, а профессор Снейп не проронил ни одного слова о ней, так что все, на что Гермионе пришлось опереться, это на небольшие намеки в дневниках. А их было очень много и она еще не успела прочесть их все. — Марлин? — Сириус усмехнулся и подтвердил то, во что ее заставили поверить дневники. — Да, мы были друзьями. Она была великолепна. Умная, забавная, дружелюбная и она ни с чем не мирилась. Ты… Я вижу, что ты ее дочь. — Ты уверен, что она моя мать? — спросила Гермиона, удивляясь тому, как легко произнесла слово «мать» в отношении женщины, о которой едва было подтверждение, и все же признать Регулуса Блэка своим отцом вслух было также непросто. — Это… я только на четвертом курсе в Хогвартсе, — сказала она, глядя на книгу в кожаном переплете в своих руках. — Мой брат смотрел только на одну ведьму, и это была она, — Сириус улыбнулся, выражение счастливой ностальгии задержалось в его глазах, и Гермиона улыбнулась при виде этого. — С первого момента, как они встретились в поезде. Знаешь ли, слизеринцы редко дружили с гриффиндорцами. Если такие были, то они выделялись. Ты же появилась, значит, они как-то уживались, по крайней мере, какое-то время. Несмотря на то, что они из двух враждующих Домов. Гермиона кивнула, а затем прошептала: — В прекрасной Вероне. — Что это такое? — Маггловская пьеса, — сказала она ему, — Ромео и Джульетта. Знаешь? Сириус усмехнулся, прежде чем драматично произнести: — Вражды минувших дней раздор кровавый, заставив литься мирных граждан кровь. Из чресл враждебных, под звездой злосчастной, любовников чета произошла. По совершенье их судьбы ужасной… — Вражда отцов с их смертью умерла, — закончила куплет Гермиона, нахмурившись. Сириус сглотнул и кивнул, когда между ними воцарилась тишина. Гермиона задавалась вопросом, утихнет ли когда-нибудь это горе — горе по ее родителям-маглам, которые были потеряны для нее навсегда; горе по умершим родителям, которых она никогда не узнает. Была еще и тайная, не до конца затянувшаяся боль, которая не давала покоя слишком долго — боги, если бы она только могла ее прогнать. — У несчастных влюбленных никогда не бывает счастливого конца, да? — спросила Гермиона Сириуса. Сириус нахмурился. — Я не могу вернуть твоего отца, как не могу вернуть твоих родителей-маглов, но я собираюсь обеспечить тебе хорошую жизнь, Гермиона, — пообещал он ей. — Знаю, что ты уже совсем не маленькая девочка, но… — Мне бы хотелось быть такой, — призналась она. — Война отняла у меня детство. Думаю, что мне бы очень хотелось вернуть его. Сириус лучезарно улыбнулся. — Хочешь пони, малышка? Я с радостью куплю тебе пони. Она тихо рассмеялась, это был ее первый искренний смех за последние недели. — Я заберу твоего гиппогрифа, если ты сможешь сказать ему, чтобы он все время оставался на земле. Сириус ахнул. — Ты заберешь у меня Клювокрыла? Жестокая, жестокая ведьма, — поддразнил он ее, прежде чем встать и поцеловать в макушку. — Поспи немного, милая. Скоро мы проникнем в Хогвартс. Когда Сириус выходил из ее спальни, он прошел мимо Гарри в дверях и, наклонившись, тоже поцеловал его в макушку. Гермиона улыбнулась этому зрелищу. — Привет, — сказал он, подходя к ней, неловко засунув руки в карманы. — Как ты себя чувствуешь? Она пожала плечами и подвинулась, чтобы освободить ему место на кровати рядом с собой. — Лучше, — признала она. — Больше нет спазмов, боли стало меньше. Я готова вместе с тобой прыгнуть обратно в самую гущу событий. Гарри нахмурился, обняв ее за плечи, накручивая прядь ее черных волос на указательный палец. — Я подумал… Может быть, тебе стоит остаться здесь. Она прищурилась, глядя на него. — Гарри Поттер. — Гермиона, я не могу потерять тебя. Я думал, что ты умрешь, и это было бы моя… — Это не твоя вина, — прошипела она ему. — Я участвую в этом, несмотря ни на что. Гарри, даже если бы не ты, я все равно была бы мишенью, потому что я… — Однако это не так. Гермиона подняла глаза на новый голос, раздавшийся из дверного проема. Рон стоял там, засунув руки в карманы, явно беспокоясь о том, чтобы хоть ногой ступить в эту комнату. — Не маглорожденная. Больше нет. Она печально улыбнулась ему и наклонила голову в жесте, который молча приглашал его войти. Рон неловко усмехнулся, входя, занимая противоположную сторону кровати и зажимая ее между собой и Гарри. — Прости, что я так долго не появлялся, — пробормотал Рон, и Гермиона улыбнулась ему своим молчаливым пониманием и прощением. Гермиона посмотрела на единственный локон волос, упавший ей на плечо, когда Рон накрутил его на палец, новая привычка, которую, как она заметила, он перенял у Гарри. Волосы были черными, цвета воронова крыла, цвета полуночного неба, цвета обсидиана и оникса. Черные, как ее фамилия. Она больше не была Гермионой Грейнджер. Она была Гермионой Блэк, чистокровной. Она не знала, как быть чистокровной, особенно в этой войне, когда все сводилось к крови. Предполагалось, что шрам на ее предплечье послужит напоминанием — чем-то, что укажет, кем и чем она была, на ее ценность в волшебном мире для тех, кто не хотел ничего, кроме как поработить, изгнать или убить ее. Теперь эти слова превратились в насмешку над тем, кем она была раньше. — Мне все равно, — сказала она, больше себе, чем мальчикам. — Не имеет значения, какой у меня статус крови. Я участвую в этой войне, и я на правильной стороне, и я буду сражаться за эту сторону, несмотря ни на что. Я не оставлю тебя. Никогда. Гарри печально кивнул, явно зная, каким был бы ее ответ. — Сириус не хочет, чтобы мы уходили. Она закатила глаза. — Он упрямый. Рон фыркнул. — Даже не спрашивай, что моя мама думает обо всем этом. Каждый раз, когда она поднимает эту тему, я говорю ей, что, по крайней мере, Джинни спряталась где-то в Хогвартсе. Она театрально хватается за грудь и начинает восхвалять Мерлина. — Хотел бы я знать, как обеспечить всем безопасность, — признался Гарри. Гермиона нахмурилась. — Это война, Гарри. Пострадают люди. — Знаю. Просто… Надеюсь, что это будет кто-то не из наших, — сказал он, и Рон кивнул в знак согласия. Гермиона поморщилась. — Гарри, мой… отец, Регулус… Он был Пожирателем Смерти. Рон отвел от нее взгляд, явно, еще шокированный тем, что его лучшая подруга оказалась чистокровной. И не просто чистокровная, а чертовски близкая чуть ли не к волшебной королевской семье. Не то чтобы Уизли заботились о таких вещах. Новость о том, что ее отец был Пожирателем Смерти, очевидно, также разъедала очень строгий черно-белый образ мышления Рона. — Я знаю, — сказал Гарри и сел, чтобы повернуться и посмотреть на нее, понимая, что слова, должно быть, обидели ее. — Но он не был… Я имею в виду, он изменился. В конце концов, он боролся за правильную сторону. Он умер героем. — Но он все еще Пожиратель Смерти, — сказала она. — Как и профессор Снейп. Ты думаешь… Ты думаешь, они все плохие? Малфой не опознал нас, когда Беллатриса… Глаза Гарри и Рона расширились. — Он пытался убить Дамблдора. Он проклял мадам Розмерту и Кэти Белл, и отравил Рона, — сказал Гарри. — Не думаю, что он убил бы Дамблдора в конце концов… Но он впустил Пожирателей в Хогвартс. Она положила руку на плечо Гарри, молча давая ему понять, что понимает, и не пытается защитить действия слизеринца, но у нее была своя точка зрения. — Профессор Снейп действительно убил Дамблдора. Гарри нахмурил брови. — Он объяснил почему. Рон усмехнулся в ответ. — Думаешь, он не убивал раньше? — спросила она друга, наблюдая, как он борется со своими эмоциями из-за этого вопроса. — Думаешь, они просто так раздают Темные Метки, черт возьми? Ты показываешь свои чистокровные документы и вдруг оказываешься в ближайшем окружении Волдеморта? Что они сделали, чтобы попасть туда, Гарри? Кому они причинили вред? Кого они убили? Я думаю, что крайне маловероятно, что профессор Снейп сидел и варил зелья, в то время как остальные Пожиратели Смерти развлекались, убивали и пытали людей, — сердито сказала она. — Гермиона… — начал Рон. — Как ты думаешь, кого убил мой отец, чтобы заработать свою метку? — спросила она, ее голос повысился и одновременно сорвался. Гарри притянул ее к себе и крепко обнял. — Не говори так. Есть прощение. Он искупил свою вину. Снейп искупил свою вину. — А что насчет Пожирателей Смерти, с которыми мы будем сражаться? — спросила она. Гарри покачал головой. — Это другое. — Почему? — взмолилась она, ее сердце болезненно сжалось. — Потому что они еще не искупили свою вину? Что, если… Гарри, мы собираемся сражаться с этими людьми, и мы не знаем, кто они и почему это делают. Я не знаю, почему мой отец был Пожирателем. Что, если мы вступим в бой, и я убью одного из них? Что, если я убью отца Пэнси Паркинсон? Отец Теодора Нотта — Пожиратель, но он всегда был очень добр ко мне. Что, если я убью его отца? Что, если я убью Малфоя? — Ты никого не убьешь, — твердо сказал Рон. — Я не хочу, чтобы кто-то умирал, — сказала она ему. — Они все заслуживают справедливый суд, не такой, какой был у Сириуса. Гарри первым кивнул в знак согласия и немного подумав, Рон последовал за ним. — Ты права. В комнате воцарилась неловкая тишина, в конце концов нарушенная, когда Гарри потянул за один из ее непослушных локонов и спросил: — А что насчет Волдеморта? Гермиона закатила глаза и рассмеялась. — Думаю, тут можно сделать исключение.