Долгая дорога к Олимпийскому золоту 2

Выспаться мне не удалось. Как назло, я слишком долго не могла уснуть, потому что понимала – сегодня пятнадцатое. Суд назначен на десять утра. Именно сегодня решится, останусь ли я в Париже, или полечу домой первым же рейсом. За три дня я, как могла, держалась, старалась не выходить из формы и на снегу возле чёрного входа в отель были сотни моих следов от прыжков и вращений. Киру я больше не встречала, но Алёна мне рассказывала, как она на тренировке исполняет триксель и квад тулуп. Кира Ким – одна из самых сильных представителей сборной команды Кореи. Она уже не первый год тащит ультра-си, но именно перед играми отрабатывает их более сосредоточенно. Кира стабильная спортсменка, у неё есть талант, благодаря которому она выступает хорошо. За её навыки в родной стране её прозвали как «Сеульская ракета». Она родом из Сеула, так что город прославила не хухры-мухры. Ей девятнадцать, но в этом возрасте её успехи велики. Она может составить большую конкуренцию. ***** В назначенное время мы с Оксаной Дмитриевной сидели в зале заседания. Оставалось пятнадцать минут, так что тренер настраивала меня. — В прошлый раз ты держалась хорошо, — говорит она. — Сейчас будет проще. Они могут спросить о твоих ожиданиях по вердикту, но фильтруй слова. Они – чужие люди, даже если ночами забирали тебя на допинг-пробы и допросы. Не говори лишнего. — Меня могут оправдать? — один жалкий вопрос, но женщина молчит. Я и сама знаю ответ. — Если повезёт, — я оказалась права. Шанс на прощение – один из тысячи. Эти три дня я и не надеялась на пощаду, но всегда нужно верить до последнего. Мне не верится в происходящее, особенно, когда вечером или даже ночью меня забирают то в лабораторию, то ещё куда-нибудь и держат до тех пор, пока не сдам пробу или не отвечу на вопросы, возникшие у людей внезапно. За эти три дня я устала морально так сильно, как не уставала никогда. Глаза вечно были красными от слез, пролитых литрами за сутки, но мне думалось, что все не так плохо. Я держусь без истерик, но с поддержкой тренера, команды и страны. А я думала, меня бросят. Вся команда бросит. Но нет. Она поддерживает меня, как может, хоть и понимает, что я могу забрать их золото и оставить ни с чем. Выходит, я важнее самой ценной награды, или это простая человеческая природа, заставляющая переживать на автомате? Осознание бьёт по вискам, оглушая, но я держусь, пока на глазах собираются слезы. Все тот же мужчина, все те же люди, и внезапно появляется ещё и Алексеев. Его никто не ждал, однако, он проходит на место, словно у себя дома, и машет рукой судье, мол, начинай. Тот кивает. — Всем встать, суд идёт! Самая жесть начинается. Люди спорят, отчаянно крича и срывая голоса, пока у меня в голове обезьянка бьёт в тарелочки и корчит рожи. Все моменты пролетают, как один, а в себя я прихожу, когда прокашливается Андрей Вячеславович. — Кхм, уважаемые граждане, — на мужчине тёмно-синий пиджак в большую клетку и такие же брюки, которые он надевает по праздникам. На лице серьёзность, сосредоточенность, но я не верю ему ни на йоту. — Виталия представляет нашу сборную России всю спортивную жизнь. Она принесла нам сотни медалей, десятки рекордов, прославила страну, и все россияне верят в её чистоту и невиновность. Проба может быть положительной только из-за того, что девочка и вправду болела, у нас есть справки и мы их предоставим, — какая справка? У меня ничего нет. Лихорадочно думаю, что в этой ситуации можно сделать, но обезьянка уходить не желает. — Мы сделаем все возможное, чтобы оправдать спортсменку. С нашими фигуристами и в беде, и в радости, и все до конца. Позже снова разгорелась дискуссия. Эти споры, крики, скандалы – как они достали меня! Неужели последний сезон нельзя провести тихо-мирно? Обязательно устраивать весь этот бред с допингом? — Слово предоставляется Тарасовой Оксане Дмитриевне. Тренер говорит о моей невиновности. Конечно, сейчас каждый заденет мою честь, моё имя и выступать не придётся. Я потеряю все, к чему шла все года. — ...Вы знаете, наши люди очень любят Виту. Любят её, её катание, все, что с ней связано. Они её поддерживают сейчас, как никогда. И видео есть, и фотографии, и различные посты в соцсетях... Все понимают, что если бы не ситуация, этого бы не было. — Как это относится к теме? — перебивает судья, а Оксана запинается. — Мы вас выслушали. Виталия, вам слово перед тем, как мы вынесем решение. Вдох. Выдох. Сдох. — Мне неприятно быть в центре этой ситуации, но я ничего поделать не могу. Мне приходится в своём возрасте бороться с тем, чего я не делала. Так не было даже на моих первых Играх, но я не скажу, что они дались мне легко. Эту ситуацию, которую мне подкинули, нужно решать как можно скорее, и это понимают все. Я, конечно же, надеюсь, что решение будет в мою сторону, потому что я здесь не причём. Я не принимала ничего, откуда вы взяли вообще этот псевдоэфедрин, я понятия не имею. Хочу лишь, чтобы дело было решено справедливо, а не как часто бывает. Для меня будет радостью, если мне дадут возможность выступить в личном первенстве. Я надеюсь, что люди могут понять меня и войти в моё положение. Я благодарю всех за скорость решения и слово, данное мне. Я прохожу на место. Люди снова начинают ругаться, а мне приходится молчать. Надеюсь, я не сказала чего-то лишнего, потому что молчать для меня сейчас – самое трудное. Это такой этап в моей жизни, который я должна пройти сама. Мне двадцать, все думают, что это возраст. В мире фигурки – да, но не в жизни. Если бы не мои первые Игры, я бы не поняла, что такое несправедливость, а сейчас мне легче с ней бороться. — Она же уникальный талант, — вскакивает Алексеев. — Вот вы в свои двадцать смогли бы исполнить четыре четверных прыжка? А она исполняет, при том самые сложные. Ей допинг в этом не поможет, слышите? Не по-мо-жет! Вся Россия и весь мир потеряет феномен фигурного катания, и неизвестно, появится ли такой новый! — Нельзя человека просто заменить, — подхватывает девушка. — Она поистине уникальна, а если её сейчас убьют, то больше такой не появится. Как же спорт вне политики? Спорт – это политика. Нигде нельзя уже без этого. Это не Олимпийские игры, это политические игры. Скандалы, крики, ссоры и все из-за меня. — Суд удаляется для принятия решения. Теперь остаётся ждать. Только ждать, но вот для дела это или напрасно? Проходит пятнадцать минут, затем тридцать, час. Кажется, прошла целая вечность, пока нас не пригласили в зал. — Суд принял решение и готов его огласить. Виталия Никитина будет допущена к участию в личных соревнованиях, но перед этим будет обязана сдать пробу на допинг. Если проба даст положительный результат, спортсменке грозит дисквалификация сроком на четыре года и обнуление результатов соревнований этого сезона. Если отрицательный, но Виталия попадёт в тройку призёров, церемония будет отменена, пока суд не разберётся в деле. Таким образом, разбирательство по теме командного первенства будет идти в замедленном режиме. Решение суда обжалованию не подлежит. На меня смотрят десятки пар глаз, а я, не сдерживаясь, плачу. Это чудо. Мне дали разрешение. Я буду молиться по ночам на этого судью, лишь бы ничего не поменяли. Если он меня ещё и оправдает, то... я что-нибудь придумаю, но позже. Через час после того, как мы приехали в отель, в соцсетях появляются посты о моём допуске. В телеграме, вк, инстаграме – абсолютно везде люди радуются, что меня допустили. Я в который раз понимаю, что меня не просто уважают, а любят и ценят. Допинг-проба сдана. Остаётся надеяться на её отрицательный результат. Даниил звонит как всегда вовремя. Он радуется за меня, словно я выиграла Олимпиаду, но оба мы понимаем – до этого далеко. Далеко не по датам, потому что выступать мне через неделю. Далеко в моральном смысле. Боюсь, меня не хватит на тренировки, боюсь, что выгорю. Когда мечта оказывается так близко, обязательно что-то происходит. Жизнь – сука, но даёт только те испытания, которые мы можем вынести. Я просто не верю в свои способности, хотя надо бы. — Я думаю, что мне эта медаль не нужна, — серьёзно заявляю я. — Ты чего? — спрашивает Даниил. — Я подставлю сборную. Я знаю, что при желании могу вынести все, если попытаться, то и сейчас. Я убью психику Васи и Алёны, заберу золото в команднике, и меня не простят. — Как можно развернуться за шаг до исполнения мечты, когда стоишь у её подножия? — поднимает брови парень. Я пожимаю плечами. — Так что не выдумывай, а иди прямиком к своей цели. — Но если... — Какая разница? Ломай также, как эти дни ломали тебя. Не жалей тех, кто делал тебе больно. — Но ведь девочки не сделали мне ничего, — возражаю я. — Но это личное первенство, где каждый сам за себя. Делай, что можешь и как, но помни, что ты выступаешь за себя. Ты ведь хотела быть Олимпийской чемпионкой, так почему отказываешься? — Я не хочу подставлять сборную, — повторяю я. — Ты и не подставляешь, если чиста. Если твоей вины здесь как таковой нет, то ты выходишь сухой из воды. — Так мне не верят, — отчаянно бросаю я. — Даже Алексеев! — Я тебе что говорил? — спрашивает Даниил. — Держись за тренера. Ей ты можешь верить, её ты знаешь долго. Она не желает тебе плохого, так что Тарасова – твой спасительный канат. Держись за него так крепко, будто в последний раз, и руки в кровь дери, но держись. Сейчас тебе нужен тот, кто будет рядом до конца, и к сожалению – это не я. Я поддержу тебя, но на расстоянии. Думаешь, ты одна? Нет, ты не одна. Мы с тобой. Вся страна поддержит тебя, встанет за тебя и поможет. — Спасибо тебе, — говорю тихо. — Спасибо, что ты есть и за твою поддержку. Я люблю тебя. — Держись, солнце. Я тебя тоже люблю. ***** Вечер наконец уступает место ночи, и мне не верится, что этот день заканчивается. Я измоталась так сильно, как никогда, глаза ужасно болели из-за слез, которых наплакано не меньше десяти литров за три дня. Если бы не поддержка страны и друзей – я бы сдалась. Я бы не ходила на тренировки, не прыгала прыжки у входа в отель, не выступала бы с речью в суде и забила бы на это вообще. Мне повезло с людьми, и я это понимала. Осталось прожить неделю. Неделя, а потом начнётся самая жесть. Выступления. Следующий этап в жизни, который я обязана пройти. У меня нет выбора и нет пути назад. Раз уж я ввязалась в это дерьмо, необходимо выйти. И лучше всего невиновной. ***** Следующий день состоял из двух тренировок – в зале и на льду. Мне отдали аккредитацию, теперь я снова могла ходить там, где давно не была, то есть – на ледовой арене. Если тренировка в зале ещё была относительно проста, то собраться на льду мне было тяжело. Кое-как выходили тройные, но квады выехать не получалось. Десятки камер, направленных на нас, пугали, а осознание того, что все это рано или поздно покажут по ТВ, било по затылку и выключало мозг. Я разговаривала с Оксаной Дмитриевной после каждого падения, коих было много. На них влияло моё моральное состояние – это я понимала сама. И физическое – тело просто отвыкло от льда. Как бы я не старалась, чисто выехать четверные не могла. Отпустили со льда меня раньше, но я не рискнула выходить с арены сразу. Там стояли толпы журналистов, для меня было большим страхом их видеть. Наконец, я вышла. Несколько пар глаз моментально устремились на меня, и если бы у моей кофты был капюшон, я бы закрылась им. Прохожу по дорожке, положенной на пол, меня отгораживают от журналистов только ленты. Один мужчина бежит за мной, предлагает взять интервью для канадского журнала, но я твёрдо отвечаю: — Я буду давать интервью только российским журналистам. Вот так. Потому что чужих мне только не хватало в этом деле. Мужчина останавливается и слышится ругань, в то время как я скрываюсь в длинном коридоре. Идти до раздевалки минуту, лишь бы не встретить никого. Когда я в форме сборной с рюкзаком за спиной выхожу в коридор, встречаю Никиту Черных. Я знаю его давно, он работает спортивным комментатором, но паралельно и интервью берёт, что он мне и предложил. — В связи с последними событиями тебе, должно быть, очень тяжело. Как справилась с эмоциями на эти три дня? — На самом деле, я сама от себя такого не ожидала, — признаюсь я, смотря в камеру. На глаза набегают, слезы от воспоминаний о вчерашнем дне. — Во время отстранения я гуляла, читала, занималась всем, что могло хоть как-то отвлечь. Были тихие слезы, но, как по мне, это свойственно. — Как себя чувствуешь сейчас? — Не хватит слов, наверное, чтобы описать моё состояние. Мне хорошо, радостно, что дали разрешение на тренировки и допустили к соревнованиям. Но то, что все впереди, я помню и стараюсь на забывать. — Тебе двадцать и все верят в твою невиновность, знаешь об этом? — я киваю. — Мы понимаем, как сложно вынести все это, но твой возраст позволяет тебе не стрессовать, верно? — Нет, это совсем не так, — мотаю головой. — Мне понадобилось много сил, чтобы вынести весь стресс, и теперь все худшее, наверняка, позади. Но волновалась я, будь здоров. — В любом случае, ты молодец. Держись, мы с тобой. Каждый мне это сказал и не по разу. То, как мне плохо нельзя передать словами.