Гражданин B тоже может сражаться

В Сендае таких случаев еще не было, и забыть о подобном захотят все, но смогут только те, кого это не коснулось. А коснулось многих. Учитель в младшей школе уличен в аморальных действиях. Суга увидел это не первым, но заговорить пришлось именно ему. До этого в школе работали девушки, которые тоже старались поднять шум – медсестра для девочек, преподаватель рисования, руководитель клуба английского языка. Все они знали точно о происходившем, но никто не сумел добиться огласки. Из-за отца Суги. Он узнал об этом с горечью и стыдом – о том, что Тояма-сенсей десятилетиями творил мрак, полагаясь на поддержку его отца. Сугавара-сенсей, руководивший школой в течение последних двадцати лет, был старым другом Тоямы-сенсея, вместе они выбивали для школы финансирование, проводили мероприятия, отправляли одаренных учеников на состязания и вообще… Когда школу захотели снести и построить на ее месте торговый центр, Тояма-сенсей задействовал все свои связи. Без его поддержки Сугавара-сенсей не смог бы отстоять школу и сохранить всю рабочую площадь, не отдав ни поле для гандбола, ни площадку для разучивания национальных танцев. В то время Суга учился в Токио, но страшно гордился отцом, потому что об отважном директоре младшей школы из Сендая даже говорили на телевидении. Суга думал, что будет гордиться отцом до конца. Он совсем не думал, почему его отправили в другую младшую школу – почему его сразу же отдали в Токио. И никто об этом не задумывался? Сугавара-сенсей убедил окружающих, что отдал своего единственного сына в столичную школу, чтобы его не баловали. «Если он пойдет в мою школу, то другие учителя будут все-таки жалеть его и делать поблажки. Я хочу, чтобы все было справедливо – пусть учится трудиться честно, а не полагаться на отца. Коши вырастет умным и сильным». Коши вырос таким, каким отец хотел его видеть. Таким ли? Отучившись на педагогическом и вернувшись в родной город, Суга устроился в другую младшую школу – опять же, не в отцовскую. Однако слухи ползли довольно быстро, и однажды в его школу перевелась девочка, которая, услышав его фамилию, перестала с ним здороваться. Суга не обращал на это внимания, его не очень занимали вопросы почтения, но в один из дней она осталась после уроков, чтобы поговорить с ним. – Вы тоже делаете вид, что не знаете? Розовый рюкзачок за плечами – такой, какой носят детки. Больше похожий на жесткий чемоданчик, с двумя параллельными застежками на магнитах. Аккуратно собранные волосы – две тонкие и гладкие косы с украшениями в виде бабочек. Белые носочки. Очень жесткий взрослый взгляд и напряженно сжатые кулаки. – О чем, Айко-сан? – Вы такой же, как и ваш отец, – горько улыбнувшись, сказала Айко. – Вас даже зовут так же. Сугавара-сенсей. – Объясни мне, что ты имеешь в виду, – попросил Суга, отодвинувшись от стола и показывая, что был готов ее выслушать. – О том, что Тояма-сенсей трогал нас во время занятий, – прошептала Айко, опуская взгляд. – О том, что назначал наказания, о которых никому нельзя рассказывать… Трудно было придумать что-то банальнее, чем то, что произошло с ним – Суга не сразу поверил. Он подумал, что ослышался. Хорошо, что не вздумал переспрашивать. – Твоя мама знает об этом? – спросил он, стараясь не дергаться. Айко сжала ремешки рюкзака так, что они сморщились. – Да. Но ваш отец… он сказал, что я вру. Что никто не поверит… Что я не могу доказать… Это было отправной точкой, с которой Суга погрузился в полугодовой кошмар бесконечных скандалов – они преследовали его в школе, в семье, даже просто на улице. Он не мог молчать об этом, хотя и прекрасно знал, чем все закончится. Обнаружив в его лице неожиданную поддержку, Айко и ее мама привели еще нескольких девочек, с которыми также пришлось поговорить. Тяжелее этого Сугавара еще ничего не делал. Поначалу его даже мучила совесть, что он делал это за спиной отца, и он малодушно радовался тому, что жил отдельно от родителей и не каждый день с ними созванивался. Как он мог говорить с отцом после всего, что услышал? Конечно, отец ничего детям не делал, но он годами покрывал Тояму-сенсея, которого следовало отправить в тюрьму на пятьдесят лет. Не найдя поддержки в школе Сугавары-сенсея, убитые бессилием и разочарованные родители потянулись к его сыну – их было много, они ждали его возле школы, подкарауливали на детских площадках, даже ходили к нему домой. Суга сохранял их имена, некоторые свидетельства с разрешения писал на диктофон. И плакал – много, отчаянно и надрывно, когда никто его не видел. Он понимал, что не мог пустить все это на самотек, он видел, что превратился для этих людей в последнюю надежду. Ничего не обещая, Сугавара постоянно думал, как следовало поступить – отнести все эти свидетельства в полицию или начать действовать через министерство образования. Что он мог сделать? Поговорить с отцом? А потом… потом он не выдержал, и когда мать позвала его на выходные, он не то, чтобы устроил сцену за столом, но все-таки высказался. Отец выслушал его с каменным лицом, а потом спросил, точно ли он верил этим людям. – Ко мне приходят уже взрослые женщины, – прошептал Суга, поднимая взгляд на отца. – Те, что пострадали, когда им было по десять лет! Они старше меня, отец, но некоторые так и не вышли замуж и не родили детей, потому что… потому что Тояма-сенсей их покалечил. – Если бы не Тояма-сенсей, не было бы никакой школы! Они учились бы где-то в других местах, если бы Тояма-сенсей тогда не вступился и не встал со мной под одно ярмо. – И пусть бы учились. В других школах с ними бы не происходили такие вещи. – Как ты смеешь! – Я посмею даже больше, – сказал Суга, зная, что сейчас ему прилетит оплеуха. – Я обращусь в полицию. Даже если ты решишь замять все это дело, я все равно вынужден это сделать. Отец ударил его так, что он упал и ударился головой о стол. Мать вскочила с места и бросилась к отцу, и Суга вытянул руку, стараясь ее остановить – ей тоже могло перепасть, а она была очень слаба здоровьем. – Ты этого не сделаешь, – прошипел отец, встряхивая руку. Щека горела, и в голове стоял ровный гул, а место, которым он приложился о столешницу, даже пощипывало и ныло. – Я просто предупредил, – сказал Суга, хватаясь за стол и поднимаясь на ноги. – Будь готов. И Тояма-сенсей тоже пусть готовится. Отец не хотел выпускать его из дома, но Суга ушел, забрав с собой мать – он понимал, что если оставит их наедине, все зло Сугавара-сенсей сорвет на жене. Если он думал, что пощечина была самым ужасным, что могло случиться, он ошибался – самое худшее началось, когда они вышли за ворота. – Коши, пожалуйста, – схватившись за его локоть, начала мать. – Ты же знаешь, что ты уничтожишь карьеру отца. Весь его многолетний труд… – Мама, это бесполезно. Я все решил. В участке, куда Суга отправился на следующий день, его встретил очень улыбчивый дежурный. Савамура Дайчи. Тот самый, который прошел этот путь вместе с ним – их знакомство за стойкой врезалось в память навсегда, и Коши думал, что это событие будет самым интересным в их истории, но то, что Дайчи не бросил его в этот момент… это покорило Сугу окончательно. Улыбчивый дежурный, лицо которого мигом изменилось после фразы «я хочу заявить о растлении», крепко пожал ему руку, показал свое удостоверение и сделал запись в журнале без очереди. Дайчи проводил его в кабинет следователя, помог зарегистрировать заявку и сделал все за него – он даже указывал, где нужно было расписываться. – Сугавара Коши? – приподняв брови, спросил он, увидев документы Суги, которые тот вытащил для регистрации заявления. – Да. Сын директора школы. Наверное, в тот момент для Дайчи все и решилось. Потом, спустя два года, лежа в постели и обнимая Сугу, Дайчи признался, что весь его мир перевернулся, когда он понял, что сын пришел фактически заявить на отца. Что нашелся человек такого мужества. Карьере Сугавары-сенсея старшего пришел конец. Карьере Тоямы-сенсея тоже. Свободная жизнь Тоямы-сенсея подошла к концу. Суга лишился семьи, потому что его изгнали – мать слишком боялась отца, чтобы противостоять ему. Приобрел он гораздо больше – теперь у него был Дайчи. * Хината уже давно должен был прекратить работать в службе доставки, и Кагеяма не переставал напоминать ему об этом, но пока что Шоё хотел иметь свои деньги. До некоторых пор Кагеяма считал, что это было вполне оправданно, потому что в сервисе Хината сделал относительно неплохую карьеру – начал с обычного курьера, а потом дошел до оператора. Конечно, большего от этой работы ожидать было уже нельзя, да и доходы не могли прокормить его, так что Кагеяма, дела которого шли в гору, теперь думал, что вполне потянул бы расходы на двоих. Хинате нелегко давалась учеба в университете, а для спортивной стипендии он пока что не прошел отбор. Гад Цукишима часто подшучивал над этим – он и Ямагучи учились в другом корпусе, и явно попали в универ не за спортивные заслуги. Эти двое тусили с архитекторами, дизайнерами и географами, а Хината с Кагеямой почти не знали сокурсников и не различали их по лицам, поскольку их интересовал только спорт. И все-таки они продолжали общаться. У них была неплохая компания, в которой Кагеяма чувствовал себя в десять раз хуже, когда рядом не было Хинаты. Они жили вдвоем уже некоторое время, и Кагеяма понимал, о чем говорил – он вполне мог обещать им обоим нормальную жизнь, поскольку Хината был неприхотливым в быту и не страдал от желания заниматься шопингом. Кагеяма получал стипендию по спортивной линии и иногда брал рекламные контракты, потому что играл в студенческой лиге и считался гением. Его денег вполне хватало. Шел последний курс, они оба могли бы позже уже устроиться в клубах – Хината хотел начать с региональной команды, Кагеяму звали в столицу. Он надеялся, что Хинату можно было бы уговорить тоже поехать в Токио и устроиться в небольшой столичный клуб. У них все могло получиться, но однажды вечером Хината очень сильно задержался на работе. Кагеяма звонил ему несколько раз, а потом, не выдержав, поехал в офис, где Хинаты не оказалось. С этого вечера завертелась череда событий, о которых не хотелось думать. Оказалось, что вечером один из курьеров получил вызов, и Хината направил его на нужный адрес, а сам сел на линию, чтобы работать с клиентом – тот оказался каким-то капризным. Хината не сразу понял, что клиент был пьян, да еще и сидел в большой компании, это стало ясно уже после второго звонка, когда эта свинья стала орать, что ждет пиццу в ближайшие пять минут или отменяет заказ. Зачем, черт возьми, зачем он отправил на этот вызов Рэй? Девочке не место среди пьяных мужиков, заказавших пиццу. Хината, поняв свою ошибку, помчался на этот адрес следом за Рэй, но та, как оказалось, уже прибыла на точку до него. Ее мопед еще стоял у подъезда, и Хината взлетел по лестнице на этаж, чтобы удостовериться в том, что с ней все было в порядке. Его телефон разрывался от звонков начальницы и Кагеямы, но он не мог ответить – он вообще не мог ничего сделать, пока не добрался до квартиры. И нельзя сказать, что после того, как он прибыл на место, что-то изменилось, и его возможности расширились. Совсем нет. Он никогда не узнает, что конкретно произошло, и что Рэй увидела в последние мгновения своей жизни. Потом, сидя на коленях Кагеямы и дрожа от страха и холода, Хината вспоминал, как увидел это – Рэй, летевшую вниз. Ее то ли вытолкнули по неосторожности, то ли сбросили намеренно. Хината подбежал к площадке и выглянул – дом был стандартным японским, с открытыми площадками и лестничными пролетами, совершенно без окон и стен, только с чем-то наподобие высоких бетонных бордюров. Рэй лежала внизу, и ее тело было… эта вывернутая нога потом снилась Хинате ночами. Хорошо, что он успел затаиться в одном из уголков подъезда, пока вниз бежали вмиг протрезвевшие клиенты, от которых несло выпивкой и горячей пиццей. С того дня Хината уволился. Он видел их лица, потому что в подъезде горели лампы. Он клялся, что никогда их не забудет. Хозяйка пиццерии сразу же сказала, что ничего не знала. Клиент оказался какой-то большой шишкой из мира бизнеса, и вступать с ним в прения не хотелось. Рэй разбилась насмерть, на ее теле не было обнаружено признаков насилия. Все данные о заказах того дня чудесным образом стерлись из компьютеров и списков. Хинате приказали молчать. Но Хината не мог молчать, он собирался свидетельствовать о том, что видел. – Ты уверен, что хочешь свидетельствовать? – спросил Кагеяма, когда Хината впервые заговорил об этом. – Да. Дело замяли, все это хотят выдать за несчастный случай, и полиция готова пойти на сделку. Я хочу заявить на уровне префектуры. Лучше бы он ничего такого не делал – так думал Кагеяма, который знал, что из этой переделки им никак не выйти. Позже, когда они говорили с Кенмой, тот сказал им не лезть, потому что преступник не просто имел деньги, но еще и тянул связи в правительстве, а это было опасно. Кенма знал почти все, даже то, о чем Кагеяма сам узнавать никогда бы не хотел. В тот вечер он и Хината впервые всерьез поссорились – не просто сцепились из-за ерунды, а повздорили так, что Кагеяма испугался. Он не хотел, чтобы Хината лез в это дело. Преступник Миура Тошио даже не нервничал – он был уверен, что ему ничто не угрожает. В крайнем случае, он мог свалить все на одного из своих телохранителей, которого Хината видел тем вечером в подъезде. – Я слышал это, Кагеяма, – глядя на него прямо и смело, сказал тогда Хината. – Я слышал, как именно этот человек сказал, что вытолкнул Рэй, потому что она не захотела остаться и развлечь его. – Красивым девушкам не место в службе доставки, – только и мог процедить Кагеяма, понимая, что Хината не будет молчать, даже если они расстанутся прямо сейчас. Кенма просил не вмешиваться, Куроо вторил ему. Они говорили, что никто не даст гарантий, но заверили, что при необходимости подстрахуют Хинату, если полиция ему не поверит. Кенма обещал спрятать Хинату на нужное время, если на него вдруг объявят охоту, либо отправить его за границу. – Я перестану уважать нас обоих, если сейчас решу промолчать, – сказал Хината. – Кенма понял это без слов. Почему ты так не можешь? Кагеяма все прекрасно понимал, но он не мог просто стоять и смотреть, как Хината гробил себя. И если он не мог остановить Хинату, то мог хотя бы постараться сделать все вместе с ним. В день, когда они обратились в полицию, им жутко повезло – их направили к молодому следователю с очень хорошей хваткой. Савамура Дайчи быстро принял их, внимательно выслушал и записал, а затем сказал, что дело еще не отправили в архив, и можно было без проблем вернуть его на повестку дня. Он сказал, что ничего не сможет пообещать, но попросил Хинату не уезжать из префектуры. Ничего особенного не происходило целую неделю, но детектив Савамура звонил каждый вечер и оставался на связи, а потом предупредил, что теперь за Хинатой будут присматривать ребята из полиции, чтобы с ним ничего не сделали. Весной делу дали ход, расследование заняло пару месяцев, и на конец июля было назначено первое слушание. Хинату нигде не светили, и он продолжал учиться – теперь он уже не пытался злить Кагеяму и устраиваться на работу. Хотя бы в этом можно было увидеть какие-то преимущества. На первое слушание Хинату не пригласили, поскольку там разбирались бумажки и холодные данные – вещдоки, заключения экспертов, куцые свидетельства прохожих и соседей. Оказалось, что этот Миура Тошио был из Токио, но приехал в Сендай к своему потенциальному партнеру. Они весело проводили время в съемных апартаментах, потом партнер уехал к себе, а Миура Тошио решил продолжить веселиться уже со своей охраной. Они заказали выпивку и пиццу – видимо, им были по душе простые развлечения. Когда на пороге оказалась красивая и молодая Рэй, Миура Тошио был уже прилично пьян и плохо понимал, что легче заказать эскорт, чем приставать к девушке из службы доставки. Хината опоздал на несколько минут. Кагеяма никогда не говорил этого вслух, но иногда он думал, что это было к счастью – что Хината опоздал и не стал прикрывать Рэй. Кто знает, чем все могло закончиться для него. Впрочем, даже сейчас еще ничего не закончилось. Хинату готовили для второго слушания, и сторона защиты ничего о нем не знала. Он должен был стать главным свидетелем и поставить точку – он видел все их лица, слышал их разговоры, когда они спускались, чтобы посмотреть на тело Рэй. Хината был единственным, кто мог внести какую-то ясность, хотя его показания, конечно, не были подкреплены диктофонной записью или чем-то еще весомым. Однако его показания полностью совпадали с данными камер наблюдения и другими деталями, поэтому шансы на успех были вовсе не призрачными. Дата слушания приближалась, и за неделю до нее Савамура Дайчи возглавил группу, отвечавшую за безопасность Хинаты, чтобы лично все контролировать. * Снова этот Ушивака прислал приглашение – опять звал на общий корпоратив в честь «дня рождения» своей компании. Конечно, компания-генподрядчик «Шираторидзава» имела большое влияние, но Тоору не собирался никогда прибегать к их услугам. Во-первых, «Шираторидзава» имела годовой оборот больше, чем у «Сейджо», и это казалось чем-то вульгарным – чтобы застройщик был меньше генподрядчика. Во-вторых, Ушиджима Вакатоши встал ему поперек горла еще в средней школе, когда выигрывал все матчи за первенство в префектуре, а потом еще получал учебные гранты, за которые Ойкава тоже боролся. Это было неприятно. Ива-чан говорил, что это ребячество, и давно пора забыть о старых обидах, но Ойкава отвечал, что никаких обид не было, просто оставался осадок, который мог здорово испортить все впечатление. Работать с Ушивакой? Да он лучше бы полежал под тонной раскаленного песка. К тому же, у него и так хватало проблем. Только недавно он поставил на ход договор и сотрудничество с самым большим банком Японии, и главный менеджер Миура Тошио даже был готов подписать все документы, но тут нарисовалось это дело. Чертов Миура оказался извращенцем и любителем молоденьких девочек не из эскорта, а еще он питал страсть к «простым» радостям жизни типа проживания в каких-нибудь занюханных многоэтажках и поедания самой обычной пиццы. Ойкава понимал, что это был чистый выпендреж – на самом деле Миура не считал себя обычным смертным, иначе с чего бы он скинул с восьмого этажа девочку, отказавшуюся отсосать у него в ванной комнате. Но ему нравилось думать, что он такой простой парень, которому интереснее жить на съемной квартире, а не в фешенебельном отеле, есть обычную пиццу, а не что-нибудь пафосное, пить пиво, а не вино за две тысячи долларов. «В душе я обычный парень, я вообще не понимаю всей этой роскоши, она просто лишняя – пыль в глаза». Да конечно, мог бы врать кому-то потупее, а не Ойкаве Тоору. Именно все эти спектакли с дешевыми квартирами и были пылью в глаза, и порой эта пыль попадала даже тем, кому не предназначалась. Например, полиции. Делу не должны были дать ход, Ойкава поначалу даже не переживал, полагая, что Миура разберется, и все будет отлично. И он был прав! Если бы не… Если бы не некий тайный свидетель, личность которого не раскрывалась до последнего. Ойкава пытался понять, какой такой свидетель мог обнаружиться – он проверил всех жильцов дома, и ни один не ходил в полицию и вообще нигде не светился. Он проверил сервис доставки пиццы, но идиотка хозяйка удалила всю информацию о заказах того дня, и он не нашел ни имени оператора, ни координат других курьеров. К тому же, после смерти той девушки из пиццерии и сервиса доставки уволились почти десять человек, и любой из них мог бы быть свидетелем, но это было маловероятно. Ойкава прошерстил всех десятерых, но ничего не нашел. Он не хотел никого убивать, он хотел всего лишь поговорить. Уговорить свидетеля дать показания после сентябрьской сделки, когда банк просто подпишет договоренность, и Миура будет больше не нужен. Не получится уговорить – подкупить или запугать. Сделать что-нибудь, чтобы отсрочить слушание. Тогда квартиры из нового жилого комплекса в центре Сендая будут на балансе банка, и покупатели смогут оформлять ипотечные кредиты без проблем – у восьмидесяти процентов жителей города карты и счета были открыты именно в этом банке, и если через него оформлялась ипотека, это существенно увеличивало шансы на успех. Так Ойкава мог бы продать квартиры в двадцать раз быстрее, чем если бы оформлял договора с другими банками. Плевать на Миуру. Не плевать на банк и ипотечное кредитование, которое жизненно необходимо молодому застройщику, открывающему комплекс на полторы тысячи квартир. Когда до него дошло, кто мог быть тем самым свидетелем, было уже поздно – Хината Шоё оказался вне пределов досягаемости. Его пасли круглыми сутками, а потом и вовсе перевезли куда-то в неизвестное место. Полиция, видимо, не доверяла никому – даже самому Хинате Шоё, потому что тот был теперь ограничен в своих контактах. Как Ойкава понял, свидетель не общался даже со своим парнем Кагеямой Тобио. До слушания оставалась неделя, а Хината Шоё исчез так, словно детектив Савамура Дайчи засунул его себе в задницу как флакон с наркотой перед переходом через терминал аэропорта. Связи в полиции у Ойкавы были не очень крупные, их хватило только на то, чтобы достать имя детектива, занимавшегося охраной Хинаты – да и то, его информатор неслабо подставился, пока добывал эти данные. Конечно, Ойкава щедро его вознаградил и принялся обрабатывать Савамуру, но тот оказался непреклонным. После первого же разговора Ива-чан сказал, что Савамуру нельзя купить – он знал этот тип людей. Савамура Дайчи был патриотом своего дела и действительно поступил в полицейскую академию, чтобы служить и защищать, а не чтобы набивать карманы или запугивать людей значками и пушками. Раздражающий человек. За пять дней до слушания, когда Хината Шоё все еще сидел где-то в темном местечке, Ойкава приказал похитить Сугавару Коши – парня Савамуры Дайчи. Ива-чан качал головой, и было непонятно, что его возмущало больше – что Ойкава пошел на похищение с целью шантажа или то, что все фигуранты дела были геями. Кроме Миуры. Вечером Сугавара Коши оказался в подвальной квартире новенького дома. Совсем не так Ойкава себе представлял первого жителя своего жилого комплекса. Он распорядился, чтобы Сугавару держали с завязанными глазами – не хотелось, чтобы он потом что-то выдал, когда его отпустят. За похищенным следил Кётани, который не очень любил разговаривать, так что насчет распознавания голоса тоже можно было не переживать. К тому же, Сугавару держали в темной комнате. – Ты знаешь, что это форма пытки? – спросил Ива-чан, когда Ойкава отдал последние распоряжения и уже набирал номер Савамуры. – За это в цивилизованном мире дают реальный срок. – Ива-чан, Сугавару никто не бьет и не насилует. Его будут кормить, пускать в туалет, и пальцем не тронут, если он не будет рыпаться, – ответил Ойкава, откладывая телефон. Савамура сбросил вызов. Он не собирался разговаривать, и Ойкава был просто вынужден отправить ему сообщение с фрагментом видео, которое он успел снять за полчаса до этого – на нем связанный Сугавара спрашивал, куда его вели, и что с ним собирались делать. Пока он возился с приклепляемыми файлами, Ива-чан продолжил: – Это называется сенсорной депривацией, – сказал он, усаживаясь в кресло напротив Ойкавы. – Когда человека лишают одного или нескольких чувств, это реальная пытка. Возможно, Сугавара уже никогда не будет прежним, если проведет с завязанными глазами больше двух суток. – Чего ты хочешь от меня? – спросил Ойкава, отправляя сообщение Савамуре. – Разреши Кётани развязать ему глаза, – сказал Иваидзуми. – Нет, – отказался Ойкава, прежде чем принять звонок. Разумеется, Савамура очень заинтересовался тем, что увидел – он перезвонил сразу же, но Ойкава не стал отвечать на его вопросы. Он знал, что звонок перенаправлялся, но все же решил дать отбой еще до того, как его смогли бы засечь, хотя сейчас он не был уверен, что такая техника могла бы его полностью защитить. Во всяком случае, он позаботился о поддержке анонимности, пользуясь разными нелегальными приложениями и серверами, в том числе и даркнетовскими. Через некоторое время он отправил Савамуре еще одно видео, прибавив нему одно-единственное требование – дать доступ к Хинате Шоё. У Савамуры было пять дней на размышления. Он, конечно, поднял все свои связи в полиции, чтобы вычислить похитителей, оформил все заявления, но ничего не смог найти. Парни Ойкавы сработали очень чисто и нигде не попали в объективы камер, а сам Сугавара был неосторожен – открыл дверь без вопросов, а потом даже не закричал, когда его скрутили. По делам похищения японская полиция всегда была не самой лучшей. Чего только стоило дело Сано Фусако, которую преступник прятал в том же квартале, где проводились поиски, но полицейские не могли найти ее девять лет, пока мать похитителя не сдала его в полицию сама. Или нашумевший скандал Глико-Моринага, когда похищали и шантажировали настоящих пищевых магнатов, и никто за это так и не ответил. Не было никаких оснований, что сендайская полиция, которая вообще ничем не выделялась, могла бы выйти на Ойкаву, учитывая, что он очень хорошо замел следы. Конечно, у него не было времени продумать каждый шаг, но он неплохо принимал решения при нехватке времени, так что мог ни о чем не переживать. Он не назвался Савамуре и вообще ничем себя не выдал. Когда он отложил телефон, Иваидзуми возобновил свои нравоучения. – Он сойдет с ума, Ойкава, – сказал он, скрестив руки на груди и глядя перед собой. – Ах, Ива-чан, Сугавара Коши – не обычный человек. Будь он каким-то рядовым гражданином B, он бы непременно сошел с ума. Сугавара Коши у нас знаменитость, и я удивлен, что ты его не помнишь. – Знаменитость? – приподняв брови, переспросил Иваидзуми. – Так точно, – понарошку выстрелив в него указательным пальцем как пистолетом, кивнул Ойкава. – Помнишь, два года назад в Сендае был скандал о растлении в младшей школе? Сын тогда донес на отца в полицию. Ива-чан медленно перевел взгляд на Ойкаву – в его глазах отразилось понимание. – Это он? Тот самый сын? – удивился Иваидзуми. – Как тесен мир. Тогда, может, тебе его отпустить? Такие граждане нужны нашей стране. – Нет, пусть покажет, какой он крутой. Действительно ли он так крепок, как тогда казалось. Трахаться с Савамурой у него кишка была не тонка, так что позволим ему продемонстрировать мужество в другой ситуации. К тому же, от него сейчас ничего не зависит. Все зависит от Савамуры. Как и ожидалось, Савамура запустил процесс поиска, передал запись с требованиями и присланные видео на обработку. Ойкава все это предвидел, а потому при редактировании видео изменил метаданные, а все звонки перенаправлял так, чтобы их след терялся. Провинциальной полиции нечего было тягаться с ним, даже при том, что он не имел вообще никакого опыта в похищении людей. Конечно, он и сам не сидел, сложа руки – искал всех, кто входил в группу Савамуры, чтобы добраться до Хинаты Шоё хотя бы через них. Оказалось, что защитой свидетеля занимались еще четыре человека – все молодые парни, которые только год или полгода как покинули академию. Найти их имена было сложнее, поскольку так далеко информатор Ойкавы уже не дотягивался. Пришлось действовать методом исключения – составить список всех сотрудников и фиксировать их перемещения. Те, кто попадал на радар Ойкавы где-то в открытых и левых местах, исключались. В конце концов, остались одиннадцать человек – они точно были заняты на какой-то работе, требовавшей круглосуточного присутствия на месте, но при этом почти не мелькали в магазинах, в машинах и даже в офисе. У них были какие-то задания. Четверо из них входили в группу Савамуры. Стоило отдать Савамуре должное, он не сломался – он продолжал требовать, чтобы Сугавару освободили, пробовал вести переговоры и обговаривать выкуп, пытался как-то отследить через полицию ниточки, но Ойкава знал, что здесь его оппонент был беззубым и беспомощным. Эта полиция лохов вообще ничего не смогла бы добиться и никогда не добралась бы до Миуры, если бы не проклятый Хината Шоё, который сам пришел и принес им свидетельства на блюдечке! И еще неизвестно, что он им наговорил. Что он вообще мог видеть или слышать? Ойкава тоже стоял на своем, причем он собирался сдержать слово и отпустить Сугавару, если бы его возлюбленный сделал правильный выбор. Это уже начинало бесить, но Ойкава понимал, что пока что было рано выходить из себя. Савамура отказывался выдать свидетеля, Ойкава продолжал обрабатывать данные и всего за день до слушания нашел всех четырех парней, входивших в группу Савамуры. Его очень злил тот факт, что он не мог добраться до Хинаты Шоё сам, потому что Савамура держал своих парней в узде и не позволял им нигде светиться – с каждым из них пришлось связываться по электронной почте и телефону, да и то следовало аккуратно выбирать время. За все дни, что Ойкава грыз землю в поисках Хинаты Шоё, он не смог увидеть ни одной актуальной фотографии ребят Савамуры – вероятно, они сидели в закрытой квартире, там же, где и Хината Шоё. Сугавара Коши все это время провел в подвале, лежа с завязанными руками и закрытыми глазами. Возможно, он действительно начал сходить с ума? Ойкава даже не интересовался его состоянием и не заглядывал к пленнику, поскольку понимал, что ничего хорошего и приятного его там не ожидало, а он ненавидел всякое уродство. Кётани не жаловался, а Иваидзуми теперь вообще не заходил в его кабинет. Если бы Савамура принял правильное решение, все могло бы сложиться иначе. Однако надавить на его помощников удалось слишком поздно, и за пятнадцать минут до выезда один из мальчиков, входивших в группу охраны, сдался – он позвонил и сказал, что был готов сотрудничать. – Вы ведь пообещали не убивать его, я вас правильно понял? – спросил этот молодой полицейский, карьера которого, вероятно, заканчивалась прямо сейчас. – Уже нет, – вздохнул Ойкава. – Если бы ты позвонил мне еще вчера вечером, а не сегодня в обед, все так бы и было. Но теперь или ты слушаешься меня, или все твои знакомые узнают, что ты смотришь запрещенное порно и играешь в онлайн-казино. Тебе светит срок и полная потеря репутации. Карьере конец, родители будут опозорены в почтенном возрасте. Ты понимаешь? – Если бы я этого не понимал, я бы не перезвонил! – А еще я записываю текущий разговор, и при случае продемонстрирую его кому надо, чтобы все узнали, что ты пошел на сделку и решил сдать свидетеля, – добавил Ойкава. – А теперь слушай меня. Я знаю, что вы должны выехать с минуты на минуту. Ты тоже это понимаешь. И все-таки ты позвонил. – Чего вы хотите? – Вы ведь поедете через мост? Ойкава не хотел никого убивать. Еще до прошлой недели он даже всерьез не задумывался над этой возможностью, хотя похищение Сугавары многое меняло. Однако сейчас, приказывая парню свернуть с моста в канал и утопить весь фургон с группой охраны, Савамурой и Хинатой Шоё, он остро ощущал свою беспомощность перед обстоятельствами. Его вынудили стать убийцей. Что с этим можно было сделать? Он зашел слишком далеко, и на кону стоял весь его бизнес, который, на минуточку, насчитывал не одну сотню миллионов долларов. Кто не готов запачкать руки, тот никогда не заберется на вершину. Слабакам и моралистам не место в большом бизнесе.