Гражданин B тоже может сражаться

Неделя прошла с тех пор, как офицер полиции позвонил Кагеяме и сообщил ту самую новость, с которой его мир перевернулся с ног на голову. Фургон, в котором Хината ехал в здание суда, упал с моста – сбил перила и просто утонул. Вот и все, что произошло. В последний момент было принято решение не обеспечивать фургон дополнительным сопровождением, и поэтому вызов службы спасения затянулся, а сами работы стартовали уже после того, как все пассажиры умерли. Вообще в Сендае прекрасно работают службы спасения, но происшествие было настолько неожиданным, а место настолько неудачным, что хватило и нескольких минут опоздания. Все стекла были задраены, фургон опустился слишком глубоко, и пока ребята ломились изнутри, вода успела все заполнить. Можно было бы выплыть – лето на улице, вода теплая, и в принципе нет никаких проблем. Но ремни безопасности, подушки, неудобная форма дверей… короче, случилось то, что случилось. Кагеяма не мог собрать себя. Он ведь готовил квартиру к возвращению Шоё, ждал завершения слушания, чтобы можно было приступить к обычной жизни. Детектив Савамура был таким надежным парнем, он так дисциплинированно звонил и держал всех в курсе, отчитывался о каждом решении, даже позволял им с Шоё беседовать через свой телефон – его аккуратность внушала надежду, и под конец даже сам Кагеяма поверил, что у них все могло получиться. Но что мог сделать сам детектив, который тоже умер? Кагеяма не знал, как можно было пережить случившееся. Первые два дня он провел в стагнации – просто сидел перед компьютером и ничего не делал. Он даже не знал, что можно было забить в строку поиска, чтобы хоть немного отвлечься. Как-то раз пришел в себя, когда на загрузившейся странице поисковой системы висел список результатов по запросу «не хочется жить». Конечно, он ничего не стал там смотреть – было ясно, что никто сейчас не даст ему дельный совет. Потом началось долгое расследование. Кагеяму не трогали, и никто больше не звонил ему по вечерам, чтобы сказать бодрым голосом «Кагеяма-сан, с Хинатой-саном все в порядке, он прекрасно себя чувствует, я могу передать ему трубку сейчас же». Или «Кагеяма-сан, до слушания осталось четыре дня, пожалуйста, будьте осторожны. Хината-сан в безопасности, мы продолжаем наблюдать за окружением». Никто больше не полагал, что должен был держать его в курсе. Даже тело Хинаты отдали не сразу, а только после вскрытия и полного обследования. Вообще тело продержали почти десять дней, прежде чем позволили, наконец, его кремировать. Объясняли все это именно кремацией – в случае необходимости эксгумация была невозможна, поэтому все процедуры и образцы следовало взять именно сейчас, пока тело было еще целым. Для них это было просто тело, а для Кагеямы – Хината. Все еще Хината, пусть уже без дыхания, тепла и жизни в общем. Почему-то в самом начале он зацепился за мысль о сохранности тела, его просто переклинило на уверенности в том, что он сможет принять эту новость, если Хинату позволят кремировать. Правда, через десять дней лучше тоже не стало. По правде говоря, стало хуже. Значительно хуже. Кагеяма старался как-то вернуться к нормальной жизни, но получалось очень слабо. Нацу, младшая сестра Хинаты, вовсю плакала и каждый день звонила ему, но Кагеяма как будто отсрочивал свою настоящую скорбь. Она, конечно, поджирала его изнутри, но внешне он не позволял ей проявляться. Продолжал ходить на тренировки, и когда его спрашивали, все ли в порядке, он почти честно отвечал, что чувствовал себя как обычно. Как будто он и вправду откладывал скорбь по Хинате – он не заливался слезами или алкоголем, не пускался во все тяжкие, не громил дом в попытках выплеснуть злость. Он знал, что эта дурная энергия сидела в нем, но никак не мог дать ей выход. Йогурт был таким же сладким, молоко таким же теплым. Кагеяма был живым. Даже если ему казалось иначе. Потом позвонила Нацу и сказала: – Кагеяма-сан, я знаю, вам тяжело. Но мама никогда не видела, чтобы кто-то так горевал, как вы. Она боится потерять и вас тоже. Пожалуйста, зайдите к нам домой как-нибудь вечером. Мы приготовим то, что ниичан любил. Мама Хинаты как-то увидела, что Кагеяма горевал. Как она могла это видеть, если даже он сам ничего такого не ощущал? * С тех пор, как Суга нашел себя в своей постели со связанными впереди руками и завязанными глазами прошел почти месяц. За это время успело много чего произойти. Его не убили. Этот человек, имени которого он так и не узнал, сказал ему, что позволит Суге самому решить, сколько ему прожить. День, два или три. Или месяц. А может, даже год? На что хватит сил, на то и посмотрим. Он знал все с самого начала, еще в момент, когда зашел к Суге в камеру в первый раз, чтобы поговорить. Он знал, что Дайчи был мертв, что ничего не получилось, и жертва была напрасной – даже то, что Суга был оставлен на растерзание, ничего не решило. Слушание не состоялось. Ох, как же путались мысли. Суга ведь ничего не знал о слушании, о сложном свидетеле, ответственном деле – Дайчи очень аккуратно соблюдал все формальности. А потом ему вдруг рассказали, хоть и в общих чертах, о том, чем занимался Дайчи – что охранял важного свидетеля по сложному делу, что руководил целой группой, что… Что умер при исполнении. Фургон съехал с моста в канал. Никто не выжил. Это значит, что когда этот человек пришел к Суге и сделал свое мерзкое предложение, Дайчи был уже мертв, как и важный свидетель. И убил их, скорее всего, этот человек. С которым Суга занимался сексом несколько раз. Много раз, если уж честно. Конечно, видимость добровольности была слабой, но Суга понимал, что сам сделал свои выборы, и сейчас это было тем, что его убивало. Он лежал в постели с тем, кто убил Дайчи. Человек не сказал этого прямо и даже не намекнул, но это было понятно любому – он шантажировал Дайчи, а тот не сдался, и когда не осталось других вариантов, он решил убить его. Незнание не освобождало от ответственности. Дайчи был мертв. Суга лежал на его половине постели и просто смотрел в потолок. Вот какими он видел рисунки на потолке, когда просыпался по утрам? С этого ракурса они выглядели немного иначе. Вот, значит, что видел Дайчи по утрам. Видел. Суга не понимал, что чувствовал, он просто не мог этого понять. Его держали с завязанными глазами и чуть не довели до безумия? Его разлучили с любимым человеком навсегда? Его использовали? Да. Его оставили жить. Зная прекрасно, что он ничего не сможет сделать, даже видя перед собой лицо этого человека. Что давало только одно лицо? Ничего. Если бы Суга мог найти его, как-то распечатав картинку из своего мозга, он бы непременно воспользовался такой возможностью, но ее просто не было. Образ незнакомца врезался в память, но был только он. Когда Суга обратился в полицию, его сразу же допросили. Спросили, где и в каких условиях его содержали, что ему удалось запомнить, видел ли он что-то по дороге, слышал ли имена. Он сказал, что видел одного из похитителей и даже составил его фоторобот. Если бы он умел рисовать… если бы умел, то перенес бы картинку из своей головы на бумагу, и тогда у полиции был бы шанс, но этот косой фоторобот не передавал вообще ничего, а лучших вариантов все равно не было. Как ни странно, дело не закрыли, а отправили на полку. Суга рассказал все, что ему удалось узнать, но никого этим удивить, конечно, не получилось. Все и так понимали, что его похитители были связаны с убийством Дайчи и свидетеля. Сугу отпустили. Он не рассказал о сексуальном контакте с похитителем, потому что ему было стыдно. Да и какую ценность могли бы иметь такие показания? Суга мог бы сказать, что у этого мерзавца был большой член и крепкие руки, но что бы это дало? Он оставил в полиции все нормальные приметы незнакомца вроде высокого роста и длины волос, а потом отправился домой доживать. Проходили дни, он заглядывал в школу и помогал библиотекарю, занимавшемуся бумажной работой – отпуск был в самом разгаре, но Суга не мог сидеть дома. Он прятался в прохладном читальном зале, обкладывался карточками и переписывал данные о книгах. В школе работала и компьютерная картотека, но библиотекарь на всякий случай вел и обычную, чтобы в случае отключения электричества продолжать работать. Это помогало не сойти с ума, но не более. Суга держался как труп на плаву – не тонул просто потому, что не мог. Он думал, как скоро он начнет омыляться. Когда-то он читал, что некоторые утопленники всплывали и дрейфовали в море, а потом эти трупы просто превращались в мыло, потому что жировые ткани полировались плотной водой без конца, и образовывался воск. Внутри прятались обычные органы, потому что они не омыляются. А снаружи была оболочка из воска. Может, и с ним произойдет это? Он не утонет, а преобразуется во что-то другое – человекообразное, но не совсем человеческое. Потом, когда она заполнял карточку книги Жюля Верна, в голову вдруг постучалась очень странная мысль. Хорошо, что он не умеет рисовать. Хорошо, что дело о похищении положили на полку, пусть даже это и привело к безнаказанности для убийцы Дайчи. Что если бы этот человек выдал им, что трахал Сугу почти добровольно? Что если бы показал фото или видео – допустим, у него они имелись? Никто не даст гарантий, что их нет. Конечно, обидно, что он на свободе, и Дайчи вместе с другими ребятами неотомщен. Но не станет ли хуже, если Дайчи выставят в неприглядном свете эти всплывшие материалы? Его любимый наставил ему рога после смерти? С его же убийцей. Такие грязные детали сохраняются в памяти людей гораздо дольше, чем что-то стоящее. Люди всегда помнят, кто с кем спал, и кто кому что должен. А не было ли это оправданием для собственной трусливости? Суга ворочался с боку на бок и думал, что, возможно, прикрывал свое преступление, пользуясь разными отговорками. Чертов незнакомец разорвал его пополам – одна часть нестерпимо хотела возмездия, а вторая боялась гласности. Жизнь как-то продолжалась – Суга ходил в комбини за полуфабрикатами, покупал себе бумагу для учебного года, отвечал на звонки Асахи и Нишинои. Он не мог разделить свой груз с кем-то, потому что вот уже два года у него не было семьи. Чувствуя себя разбитым и одиноким, Суга продолжал вставать по утрам, понемногу собирал вещи Дайчи, один вид которых ранил его все сильнее с каждым днем, отправлялся в школу, обедал в столовой, возвращался домой и по пути заглядывал в магазин. Он очень боялся одиночества, но не мог вынести хоть какую-то компанию, поэтому включал телевизор, который они с Дайчи вообще завесили одеждой и заложили стопками книг, потому что он был не нужен. Теперь, раскопав его и попутно рассортировав по коробкам рубашки Дайчи, висевшие поверх экрана, Суга включал старого друга и слонялся по квартире. У него не было сил убирать одежду и вещи Дайчи организованно. Он клевал это дело то там, то здесь, нигде не доводя его до конца. Наверное, ему казалось, что если он уберет всю одежду из шкафа или все флакончики и тюбики с полки в ванной комнате, то убьет Дайчи еще раз, признав его смерть и безвременный уход уже окончательно. Поэтому он действовал медленно, растягивая боль – убрал только бритву, оставив пену и лосьон на полке. В следующий раз забрал мочалку Дайчи, потом добрался до увлажняющего крема. Утром убрал его футболку со стула рядом с кроватью, вечером залез в шкаф и вытащил из него один из костюмов. Так присутствие Дайчи постепенно слабело во всех частях дома, но не исчезало полностью. Словно Суга отказывался отпускать его и делал все так, чтобы в момент возвращения Дайчи можно было быстро вернуть все на место. Он не верил, что Дайчи умер. Вот и все, что происходило – он просто не верил. В другие часы, когда он не старался заставить себя съесть эту правду, он занимался самоедством, потому что не мог иначе. Он всюду находил повод для обвинений в свой адрес и не закрывал голову от этого совершенно – не видел причин жалеть себя. Хотя жалел, конечно, когда просыпался по ночам от снов, в которых незнакомец усаживал его на себя верхом и, придерживая за талию, двигался вверх, прижимаясь подбородком к его груди. Суга не помнил, чем все это заканчивалось – остатки образов из сна и воспоминания из реальной жизни таяли, но не исчезали полностью. Перед началом учебного года Суга посмотрел один из роликов по психологии, вытащил чистый лист из пачки и уселся за столик в гостиной. Он написал там несколько строчек. «Дайчи умер. Его больше нет, он никогда не вернется. Суга убил Дайчи? Нет. Суга хотел смерти Дайчи? Нет. Суга способствовал смерти Дайчи? Нет. Суга предал Дайчи осознанно? Нет. Суга предал Дайчи по незнанию? Да. Суга виноват? Четыре отрицательных против одного положительного ответа. Среднее статистическое – нет. Суга не виноват». Он вложил этот листочек в нагрудный карман легкой куртки, в которой собирался ходить весь следующий месяц. На следующий день он составил другой список вопросов и ответов. «Дайчи убит. Кто-то извлек выгоду из его смерти. Суга сделал что-то, чтобы это исправить? Нет. Суга знает того, кто виноват? Затрудняюсь ответить. Скорее да, чем нет. Суга может сделать что-то, чтобы человек понес наказание? Пока нет. Суга хочет сделать что-то для решения этого вопроса? Да. Суга готов работать над этим? Да. Суга должен принять меры? Один отрицательный, один отрицательно-сомнительный против двух положительных и одного положительно-сомнительного. Среднее статистическое – да. Суга должен принять меры». Этот листочек присоединился к первому, и уже на следующий день Суга составил третий список. «Что я знаю об убийце? Голос. Лицо. Тело. Рост. Руки. Член. Обстановка в спальне, в которой он, предположительно бывает. Привычка называть подчиненного песиком. Привычка обращаться ко мне «Суга-чан» или «Бодрячок-кун». Он знал о деле с охраняемым свидетелем больше, чем я. Богат – точно. Имеет связи – точно. Работает в Сендае – точно. Может влиять на полицию – возможно, частично. Убивает с удовольствием – нет. Убивает впервые или постоянно? Вероятно, впервые. Мстителен – да. Садист (?) Манипулятор – да». Были вещи, которые Суга знал, но не мог занести в список, даже будучи уверенным, что никто другой кроме него этого не увидит. Воображаемый список выглядел бы следующим образом: Любит долго трахаться. Любит держать руки. Нет любимой позы, все зависит от настроения. Одинаково активен днем и ночью. Каждый раз использует презерватив. Не любит причинять боль в сексе. Возбуждается от любой мелочи, и тогда от него нет спасения. Спит рядом до утра. Суга сложил третий листочек и вложил в нагрудный карман, а потом опустил голову на скрещенные на столе руки и закрыл глаза. Наверное, он сходил сума. Такое не могло произойти с ним – столько всего. В его нормальной жизни не могло случиться даже похищение, а уж все остальное… * Проходили недели. Кагеяма отдал ключи от квартиры Нацу, потому что она и мама Хинаты хотели забрать его вещи. Они спросили, что Кагеяма хотел бы оставить себе, и он ответил, что ничего. У него было кольцо, которое Хината купил ему в подарок на прошедший день рождения, а еще брелок в виде волейбольного мяча. Этого было достаточно. Он не хотел держать вещи Хинаты в доме, но не знал, что с ними сделать, и поэтому был рад, что этот вопрос решили за него. Вещи Хинаты сводили его с ума, потому что заставляли ждать чего-то. Они изводили воспоминаниями, сожалениями и надеждами, которым не суждено было сбыться. Полиция разводила руками, никакого убийцу искать больше не собирались – они вытащили все звонки, поступавшие на номера ребят из группы Савамуры, поняли, что парень за рулем говорил с кем-то за пять минут до выезда, но зашли в тупик, потому что сигнал направлялся через гавайский коммутатор. Кагеяма надеялся, что смерть полицейских подтолкнет дело – он внутренне питал убежденность в том, что дела обычных гражданских расследовали не с тем же усердием, что дела, связанные с полицией. Однако здесь, видимо, зацепок не было совершенно. Смириться с тем, что никто не ответит за смерть Хинаты, было больнее, чем принять эту смерть. Кагеяма понимал природу этого чувства – смерть завершала путь Хинаты и ставила очень болезненную, но жирную точку. Но отсутствие мести оставляло чувство неудовлетворенности, которое сводило с ума зудом, бередившим душу. В сентябре ему позвонил Кенма – они редко говорили, а в последнее время почти не связывались, но Кагеяма не удивился звонку. Кенма дружил с Хинатой со школьных лет, потому что все они играли в волейбол вместе и даже сталкивались на национальных, но потом пошли разными дорогами. Сейчас у Кенмы был опасный, но прибыльный бизнес, который полиции казался преступным, а Хинате и Кагеяме нормальным. – Как твои дела? – спросил Кенма своим обычным тихим голосом. – Все в порядке, ничего нового, – ответил Кагеяма, встряхивая коробку с молоком. – Я кое-что узнал, – сказал Кенма. – Не могу добраться до ваших сендайских дел и данных, так что все в общих чертах. Короче, за неделю до слушания пропал парень Савамуры Дайчи. Он появился через несколько дней после катастрофы. Дело о похищении было заведено еще при жизни Савамуры, а после всего случившегося оно не сдвинулось. Либо парень ничего не знал, либо чего-то недоговорил. Я не хочу его похищать, да и непросто сделать это будет – он работает в школе, и похитили его во время каникул, поэтому особый шум не поднялся, а сейчас идет учебный год, и если я его украду, то начнется буря. Так что постарайся проработать его сам. Его совершенно точно похитил тот, кто убил Савамуру и Хинату. Либо эти дела как-то связаны. Если и есть какие-то ниточки, их можно найти через него. – В какой школе он преподает? – спросил Кагеяма, зубами отрывая пакетик с соломкой, приклеенный к задней стенке коробки. – Я тебе все вышлю на почту. Придумай, как потактичнее с ним сойтись. Если хочешь, конечно. Если нет, то я подумаю, как достать его из Токио, и займусь всем сам. В любом случае я тебя не осужу, ты знаешь. – Я хочу, – ответил Кагеяма, кивая и глядя в свое отражение в стекле автомата с молочными коробочками. – Отлично. Пять минут, и все данные будут у тебя. Его зовут Сугавара Коши.