Гражданин B тоже может сражаться

Сугавара пропал. Ойкава не мог предположить, куда он делся, и вообще, что происходило. Он просто испарился. Его не было в квартире, он не появлялся на работе, не мелькал нигде в кафешках и парках, да и квартира Кагеямы Тобио пустовала. Эти двое сбежали вдвоем. Ойкава и так пришел бы в ярость, но факт совместного побега этих двоих приводил его в настоящее бешенство. Суга-чан надурил его? Каким же он был идиотом, когда подумал, что Суга-чан успокоился и согласился хотя бы мысленно проводить с ним время без препирательств. Внутренний голос твердил ему при их последней встрече, что все слишком уж хорошо выглядит – Суга позвонил сам, сам сел в машину, покорно отправился отель и отдавался без слез и сжатых челюстей. Он отдавался столько раз, сколько Ойкава хотел его, и это было прекрасно. Они оба неплохо провели время, и тело Суги было отзывчивым, а не холодным и неподатливым, как это бывало обычно. Ойкава знал – не мог не знать! – что это было подделкой. Но он очень хотел верить, что за этой подделкой не стояла никакая опасность. Опасность была. Огромная и непонятная, самая неприятная из всех, какие Ойкава мог себе представить. И что они делают? Где они? Весь январь прошел в попытках найти Сугу, и увольнение Яхабы значительно усложняло дело. Яхаба был толковым парнем, он умел организовывать ребят и искать информацию, но он внезапно решил уволиться. Ойкава не мог держать его, это было не в его правилах – цепляться даже за самых верных и хороших сотрудников. Единственный, кого бы он не отпустил так просто – Иваидзуми, но Ива-чан никогда никуда не уходил. С Яхабой и Кётани пришлось попрощаться примерно в середине января, когда были выплачены выходные деньги, да и вообще переданы все дела. Теперь охрану возглавлял Ханамаки, но он только привыкал ко всем системам. Ойкава нервничал и не мог сосредоточиться на новых делах. Ограниченность ресурсов напрягала его – деньги, вложенные в жилой комплекс, только начинали возвращаться, и он еще не вышел в плюс, так как продолжал выплачивать долги инвесторам. Он еще не выпускал акций, потому что не мог привлечь кого-то без хорошего проекта, поэтому он сосредоточился на облигациях, а те требовали вернуть вложенные средства инвесторам. Фактически у Ойкавы были не инвесторы, а кредитодатели, с которыми следовало рассчитаться как можно скорее. Компания находилась в затяжном прыжке между первым и вторым проектом – сейчас можно было только сидеть и ждать, последовательно продолжая готовиться к следующей застройке. В этом затяжном прыжке Ойкава не располагал личными деньгами в нужном количестве. Тем более, операция со спасением Миуры и устранением Хинаты обошлась ему в копеечку – технологии шифрования звонков и сообщений стоили недешево. А деньги были нужны прямо сейчас, потому что Суга-чан где-то трахался с Кагеямой, жил себе припеваючи и радовался, что избавился от Ойкавы навсегда. Конечно, в марте Суга-чан должен был вернуться, поскольку, как выяснил Ханамаки, этот парень не уволился полностью, а взял перерыв по болезни. Но до марта он и Кагеяма успеют сродниться к черту, и тогда Ойкава уже никогда не оторвет их друг от друга. А если он убьет еще и Кагеяму, тогда Суга-чан точно наложит на себя руки. Ойкава очень хотел найти Сугу, но сейчас почти ничего не мог сделать. Он прочесал своими средствами почти весь Сендай и префектуру в общем, но было очевидно, что эти двое прятались в другом месте. Скорее всего, в Токио. Они же постоянно ездили в Токио вдвоем. Где они, черт бы их побрал? К февралю Ойкава, занятый только поисками Сугавары, получил тревожный звоночек – ему позвонил знакомый человек из комиссии министерства строительства и поинтересовался, все ли в порядке. Его также предупредили, что документы о проверке на сейсмическую устойчивость должны быть наготове. – А что такое? Я думал, мы все уже отправили, – сказал Ойкава. – Просто будь готов ко всякому. Тут ходят разговоры. Суть этих разговоров удалось выяснить только при личной встрече, и для этого Ойкава отправился в Токио. И чуть не сошел с ума, потому что везде, на каждом перекрестке, на каждой дороге, за каждой витриной высматривал Сугавару. Того, конечно, нигде не было. Оказалось, что в министерстве составили список объектов, подлежавших повторной проверке, и по каким-то причинам жилой комплекс Ойкавы там тоже был. Это могло быть чистой случайностью, а могло быть и признаком чего-то большего. Какой-то надвигающейся бури. Не веря в удачу, Ойкава принялся проверять все документы и разрешения, полученные за время строительства. С бумагами у него всегда был полный порядок, Ива-чан следил за всеми папками и реестрами, переживать за них не приходилось, но вскоре к компании «Сейджо» наведалась первая проверка. Ойкава все еще искал Сугу и почти пропустил очередной звоночек, но Ива-чан вытащил его в офис как раз вовремя. Пора было отвлечься от Сугавары Коши и оставить его в покое. Хочет спать с Кагеямой и делать это где-то в Кобе? Пожалуйста, пусть спит и живет в провинции. Хочет скакать голышом по снегу на Хоккайдо? Пусть делает это. Пусть живет своей жизнью, а Ойкава будет жить своей. В этой жизни намечался самый громадный разрыв за всю ее историю. Считая жилой комплекс своим детищем, Ойкава справедливо полагал, что именно в этот проект были вложены все его силы – он с большой любовью выбирал окончательный вариант, менял мелкие детали, выбирал элементы инфраструктуры, которые вживил в многоквартирный массив. Здесь не было ничего, чего он бы не коснулся. Форма и дизайн детских площадок, длина стальных перекладин для белья на крышах, оформление лифтов, расстановка щитов пожарной безопасности, цвет стен в парадных – все это прошло через его руки. И теперь все это оказалось под угрозой. Они должны были открыться в апреле, а теперь… Комиссии стали наведываться одна за другой, и, в конце концов, глава одной из них заявил, что больше не был намерен копаться в бумажках – он хотел осмотреть весь комплекс лично, причем сделать это в присутствии специалиста уровня префектуры. И тогда Ойкава понял, что все эти проверки не были связаны с близившимся открытием жилого комплекса – кто-то настучал на них в отдел министерства строительства по региону Тохоку. Кто мог сделать это? Когда он напряг свои связи в министерстве, ему ответили, что точной информации нет, но, похоже, поработал начинающий архитектор. Некто указал на подозрительные места в домах, однако не дал конкретных цифр. Что бы это могло значить? Вероятно, у бдительного архитектора не было на руках никаких чертежей, но он посетил комплекс лично. Или он планировал поселиться в комплексе? Оказалось, что из числа будущих жильцов трое были архитекторами, а еще двое продолжали учиться. Но какой смысл раскапывать корни дерева, на котором ты свил гнездо? Ведь профессионал сразу же мог бы оценить, насколько потрясающим был проект жилого комплекса – он был красивым, прочным, устойчивым и надежным. Он не был рассчитан на какие-то пятьдесят лет, он должен был стоять как минимум восемьдесят, но при надлежащем обслуживании эти дома могли простоять даже пару веков. Архитектор, любящий свое дело, должен был понять, что, несмотря на расхождения со стандартами, дома были идеальными. Времени было все меньше, петля на шее стягивалась слишком быстро, и уже в начале марта Ойкава понял, что больше не мог уделять внимание ничему, кроме своей обозначившейся проблемы. Открытие комплекса пришлось перенести на май, что вызвало волну недовольства у покупателей и инвесторов. Ойкава объяснил, что дома были полностью готовы, однако в правительстве возникли вопросы, которые он обещал уладить. Он мог бы все уладить, но каждая следующая проверка выявляла все больше нарушений – они касались размеров вентиляционных шахт, углов лестничных пролетов, ширины коридоров, даже, черт возьми, расстановки витражей на нижних этажах. Дома были построены, и у Ойкавы просто не было выбора – он платил каждой группе проверяющих за молчание, но почему-то в министерстве все равно появлялись какие-то данные. Его давили со всех сторон, он раздарил сотни тысяч долларов на взятки и был вынужден распаковать свои сбережения, но кошмар все никак не заканчивался. Сигналы отследить было невозможно, его знакомые из министерства говорили, что комиссии формировались не последовательно, а так, словно кто-то за кадром ждал, когда уляжется пыль от очередной проверки, а потом поднимал все по новой. В результате формировали следующую комиссию с совершенно новым составом. Самым неприятным было то, что нескольких специалистов уже успели уволить из министерства из-за подозрений в коррупции – это произошло как раз после взяток Ойкавы. Теперь с ним сотрудничали менее охотно, приходилось укрупнять суммы, клясться в конфиденциальности и тратить все больше времени и сил. Сна не было уже давно. Ойкава пытался решить проблему сам, но было похоже, будто его загоняли с разных сторон, явно издеваясь – давали надежду, немного расслабляли удавку, а потом стягивали ее сильнее, едва он начинал верить, что все может обойтись. Вечером на первой неделе марта Иваидзуми сказал: – Ты знаешь, что нужно сделать. Ушивака. – Нет, – сказал Ойкава. – Я не буду просить его. – Ваши старые школьные обиды были смешными даже, когда мы были несмышлеными ребятишками, – вздохнул Иваидзуми. – Знаешь, почему? Потому что они были односторонними. Ты ненавидел его. Он тебя – никогда. Он поможет. – Нет. Ты хочешь, чтобы я признал, что он сильнее меня? Вот так публично просто взял и встал на колени? Ива-чан вздохнул и отхлебнул своего любимого пива. – Все и так знают, что он сильнее. У него больше денег, его компания успешнее. – Я не хочу потом всю жизнь вспоминать, что мой первый проект был спасен его милостью, – ответил Ойкава. – Ты хоть понимаешь, что случится? Я паду на колени и попрошу, он, конечно, поможет. Вся моя карьера приобретет привкус гнили! Они были друзьями, и Ива-чан был тем самым мальчиком, с которым Ойкава делил все свои поражения. В этом мире не было человека, который лучше других понимал бы, насколько Ойкава не хотел связывать свой первый успех, который и так был запятнан этими многочисленными убытками, с помощью Ушиваки. Будто кто-то специально хотел наплевать ему в душу. – Я знаю, чем ты рискуешь, – уже тише добавил Ива-чан. – Но не думаю, что после стольких лет Ушиджима все еще питает эти чувства. Не думаю, что он захочет, чтобы ты расплачивался собой. – А что еще я могу предложить? – спросил Ойкава, перекатывая стакан с водой в руке. – Что еще у меня осталось? У него и вправду не осталось почти никаких свободных денег. Ставки компании стремительно снижались – информация просачивалась, и выпускать ценные бумаги было все сложнее. Компания «Сейджо» несла убытки, которых не могла себе позволить, и при этом Ойкава терял репутацию, над которой так долго работал. Все катилось к черту. Создавалось впечатление, что нынешний жилой комплекс мог стать его первым и последним успешно реализованным проектом. – У меня ничего нет, – сказал Ойкава, придавая звучание словам, от которых бегал все последние дни. – Все происходит так быстро, что я не успеваю в это поверить. – У тебя еще есть полторы тысячи квартир, – напомнил Ива-чан, допивая пиво и без стука возвращая бутылку на стол. – Не потеряй еще и их. * Становилось тепло. В феврале Токио пригревался под робким солнцем, хотя по утрам воздух был еще студеным. Кагеяма просыпался, шел в туалет, выпивал стакан воды и отправлялся на пробежку. Когда он возвращался, Суга уже ждал его с теплым молоком и двумя чашками натто. С тех пор, как Кагеяма сказал, что не ест хлопья, они больше их вообще не покупали. В девять часов утра они выходили вместе из дома, и Суга отправлялся в ближайшую младшую школу, чтобы помогать там с подготовкой весенних приветственных постановок, а Кагеяма отправлялся в тренажерный зал, где работал инструктором по устной договоренности. Суга тоже обошелся без официального трудоустройства, просто показал свои учительские документы и назвал номер школы, в которой работал в Сендае. Удивительно, но его знали даже в Токио. Работать на полставки было легко – Кагеяма в основном отвечал за мужской зал, показывал начинающим парням, как правильно пользоваться тренажерами и собственными телами. Суга разучивал с детьми стишки – особенно с теми, кто еще не умел читать. Кагеяма был официально приглашен на концерт. Они работали до обеда, а потом встречались в маленьком кафе рядом с квартирой и обедали. Суга предлагал обедать дома, но Кагеяма не хотел потом загружать посудомойку, потому что не любил ее звук. По вечерам он еще терпел, потому что просто было некуда деваться, а днем предпочитал ходить в кафе. Суга обедал вместе с ним. Такая жизнь могла бы быть идеальной, если бы не постоянные размышления о родном городе и о том, как там продвигались начатые ими дела. После обеда Кагеяма возвращался домой и занимался по университетской программе, а Суга отправлялся к Кенме – они вместе следили за рабочими процессами, обсуждали планы и трудились. Суга принимал участие в незаконном бизнесе и находил это очень забавным – он принимал заказы, сортировал продукцию. Он познакомился и подружился почти со всеми членами этот преступного «лекарственного синдиката». С весны Кенма вводил новую группу препаратов на импорт – лекарства против гепатита C, которые не прошли проверку в Японии, но показали хорошие результаты за границей. По вечерам Кагеяма и Суга шли гулять по городу. Воздух медленно остывал, они шли совсем рядом и вполголоса переговаривались о своем – рассказывали, как прошел день, чем хотели бы заняться после возвращения. Ощущалось присутствие весны – здесь она наступала раньше, чем в Сендае. Хотя Кенма утверждал, что до весны было еще далеко. Суга предполагал, что ранняя весна в Сендае была такой же, как поздняя зима в Токио. По крайней мере, только так и можно было истолковать разницу в восприятии. Иногда, когда они возвращались домой, обязательно держа в руках свертки из Макдональдса или откуда-нибудь еще, их поджидали Куроо и Кенма. В той квартире, где они жили, обычно встречались разные люди из «синдиката», которые обговаривали сроки и места передачи товара, составляли списки. Эта квартира не казалась безопасной, но была таковой на самом деле, потому что Кенма выбрал ее с особой осторожностью и умело выбирал линию поведения для всех ее жильцов, чтобы не привлекать лишнего внимания. Именно Кенма сказал им устроиться на работу по устной договоренности, а потом даже подыскал для Кагеямы подходящий вариант. Он полагал, что нет смысла сидеть и прятаться, нужно регулярно выходить и вообще вести самый обычный образ жизни, просто нигде не светить свои документы и карты. – Что это? Сценарий? – спросил как-то Куроо, когда все дела были закончены, и они остались вчетвером. Он держал в руках папку с файловыми листами, которую Суга принес из школы несколько дней назад. – Да. Для весеннего спектакля с первоклассниками. – А что это за… «мальчик с цветами», «девочка в синем фартуке», «девочка со шляпкой»… а где привычные «крестьянин А», «крестьянин B» и «крестьянин C»? – Они тут были, – сказал Суга, улыбаясь. – Но я не люблю обезличивать детей, пусть даже в и постановке. Все эти «гражданин B» и «крестьянин C» звучат как фигуранты примеров из учебников по криминальной практике. «Гражданин А» ударил «гражданина B» кирпичом по голове, а «гражданин C» наблюдал за сценой из окна, после чего сообщил «полицейскому А» о преступлении». Фу… неправильно все это. Лучше пусть у детей будут нормальные персонажи. Если дать им имена, то потом возникают вопросы… я заметил, что родители обращают на это особое внимание и в первую очередь спрашивают, кого играют дети. Если ребенок называет имя персонажа, родитель ожидает, что у роли будут слова, а потом выясняется, что их нет. Детей это расстраивает. А если просто «мальчик с букетом» или «девочка в фартуке», то все в порядке – ясно, что слов нет, но зато роль не безликая, со своей отличительной чертой. – Ладно, я все равно в этом не разбираюсь, – вздохнул Куроо. – Видимо, педагогом быть сложнее, чем я думал. В такие моменты Кагеяма задумывался о том, насколько внимательно Суга относился к своей работе. Поработав с детьми несколько месяцев в школе, Кагеяма понимал, как это было сложно – к каждому требовался свой подход. К тому же, дети в классе Суги входили в сложный возраст, часто упорствовали в том, в чем не было смысла. Они хотели утверждаться через противопоставление взрослым, и это было очень тяжело. Наверное, учителем действительно нужно родиться. В некоторые дни Куроо и Кенма оставались в квартире и ночевали с ними – такое случалось, если Кенма очень сильно уставал и никуда не хотел уходить. Куроо мог бы и уносить его на руках, но тогда Кенма начинал нервничать. Кагеяма его понимал. Хината тоже ненавидел, когда его брали на руки, хотя сам он был невысокого роста. Мысли о Хинате приносили боль и тоску, но теперь Кагеяма не чувствовал себя так, словно любое упоминание о нем отнимало жизненные силы. Теперь, когда они с Сугой жили в одной квартире, и каждый день наполнялся какими-то небольшими, но приятными событиями, прошлое не отступило, но уже перестало душить его. Любовь к Хинате как будто переродилась. Все то время, пока она оставалась той же, что и при жизни Хинаты, Кагеяма чувствовал, что медленно умирал. Сейчас все было по-другому. Чаще всего они ночевали вдвоем, и тогда просто лежали рядом в одной кровати. Конечно, это было тяжело, но Кагеяма как-то держался, потому что и представить не мог, чтобы Суга лежал где-то в другом месте. Он все еще путался и переходил на формальную речь, когда забывал, что теперь они должны были общаться просто на равных. Суга только улыбался, если замечал это, но никогда не поправлял его, давая время привыкнуть к новым отношениям. Еще одним преимуществом сна в одной постели оставалась возможность долго и много говорить. В одну из таких ночей Суга сказал, что способности Кенмы его одновременно пугали и восхищали. – Он очень жесткий и последовательный, – сказал он, повернувшись лицом к Кагеяме. – Не представляю, как вы могли играть с ним по разные стороны сетки. Он очень хороший стратег. Я смотрю, как он работает с информацией, и меня пробирает дрожь. Я бы на его месте просто вынес бы все несоответствия из проекта и отправил их в министерство строительства одним списком, но Кенма работает понемногу. Начал с несоответствий площадки, чтобы к «Сейджо» проявила интерес группа, работающая над сейсмической устойчивостью. Потом передал данные о вентиляции, чтобы привлечь ответственных за инженерные сети. А информацию о канализации отправил вообще в министерство здравоохранения, и запрос на проверку в министерство строительства пришел уже оттуда. Мне кажется, что он загоняет Ойкаву как зверя. Кагеяма немного подумал, вспоминая школьные годы – их игру в старшей школе, когда Кенма едва не задавил Хинату. Он уже тогда любил Шоё, любил очень сильно, и Кагеяма знал это, но еще они оба знали, что уважение к противнику – это игра в полную силу. А силы у Кенмы были неограниченными, поскольку он никогда не делал ставку на свое слабое тело – он работал интеллектом. Тогда Кенма не проиграл, ему просто не повезло – мокрый мяч соскользнул с пальцев. Если бы мяч был сухим, они играли бы до смерти. – Я помню нашу игру на межшкольном национальном чемпионате, – сказал Кагеяма, прокрутив в памяти тот матч. – Кенма такой. Хината был небольшого роста, но очень высоко прыгал. Точка съема в триста тридцать три сантиметра при росте в сто шестьдесят четыре. Он взлетал над площадкой так, что у каждого, кто видел, замирало сердце. Это было его главное оружие – прыжки, с которых он пробивал немыслимые мячи. Кенма знал это, как и то, что для прыжка нужен разбег. И он запер Хинату, хотя и любил его. Он показывал своим ребятам, куда и когда нужно подавать мяч, чтобы каждый принимающий на нашей площадке оказывался под ногами Хинаты. Места для разбега не было совсем. Я не сразу понял, что происходило, но когда до меня дошло, Хината загнался очень сильно, даже начал уставать. Кенма анализировал каждую расстановку, каждый переход – он успевал показывать, куда бить так, чтобы Хината каждый раз был заблокирован. Это было страшно. И потрясающе, конечно. Хотел бы я когда-нибудь пережить такой же матч снова. – Боже, – выдохнул Суга. – А как вы справились? – Я вытащил Хинату, – с гордостью ответил Кагеяма, даже не пытаясь скрыть это чувство. – Простым пасом, для которого нужен стандартный, а не длинный разбег. Для этого нам пришлось отказаться от нашей гордости – от высоких прыжков и быстрой атаки. По правде говоря, даже потом, когда я поступил в университет, и нам давали тренировочные матчи с профессионалами, далеко не каждая встреча была такой напряженной, как игра с Кенмой. Таких вообще больше не было. Я горжусь, что когда-то мы с Хинатой сыграли с ним на национальных. – Теперь Кенма старше, и методы у него пожестче, – сказал Суга. – Не хотел бы я стать его оппонентом хоть когда-нибудь. Так ты знал, что у него были чувства к Хинате? Кагеяма тихонько засмеялся, выпрастывая руку поверх одеяла. – Хината выбрал меня, – сказал он, глядя в темный потолок, теперь казавшийся перевернутым колодцем. – Кенма принял это. Так и поступают нормальные люди – когда человек чего-то не хочет, его не заставляют. Поэтому я знаю, что между ним и Куроо все в порядке, даже если Куроо очень сильно ревнует или бывает грубым в сексе. Суга вздохнул и кивнул. * Дела становились все хуже, и с каждым днем приходило все более и более четкое понимание неотвратимости того, о чем Ойкава даже думать не мог. У него осталось не так уж и много денег, можно сказать, почти ничего. Была компания, но если бы он ничего не предпринял, то в скором времени остался бы вовсе без нее. Он упорствовал и не обращался за помощью к Ушиджиме, хотя знал точно, что тот мог решить все вопросы, просто поручившись за него. Если бы компания «Шираторизава» взяла на себя ответственность – это можно было устроить, подделав несколько документов и внеся инженеров и специалистов компании в список тех, кто трудился над проектом жилого комплекса – то все вопросы решались бы через нее. И каждый раз Ушиджима улаживал бы эти проблемы сам. Ойкава надеялся, что каждый следующий раз будет последним, но за первую неделю марта к нему наведались уже три разные комиссии. Телефон разрывался от звонков из министерства строительства, и к вечеру субботы пришло сообщение о том, что после десятого числа в комплекс наведается общая комиссия, которая будет проверять все сооружения в течение пятнадцати дней, а затем задокументирует все несоответствия и вынесет общее заключение. Видимо, кому-то наверху надоело, что комплекс компании «Сейджо» постоянно маячил в заявках и вытягивал силы из местного отделения министерства. Это был конец. Вечером, оставив Иваидзуми в кабинете, Ойкава набрал номер Ушиджимы. Пройдя через стандартный диалог с секретарем, Ойкава принялся ждать – ему пообещали, что Ушиджима будет на линии через несколько секунд. – Алло? – наконец, ответил с той стороны глубокий и спокойный голос. Конечно, он спокоен! У него-то нет таких проблем. – Добрый вечер, Ушиджима-сан, – стараясь сохранять спокойствие в голосе, поприветствовал его Ойкава. – Это Ойкава Тоору из компании «Сейджо». – Я понял. Ойкаве казалось, что его тело исчезло – он даже не чувствовал жара или холода. Он полагал, что во время разговора сердце будет ломиться наружу через ребра, но сейчас все его ощущения сводились к телефону, который он крепко обхватил пальцами. – Я хотел бы назначить встречу, – сказал он. * Вот, значит, что чувствовал Суга, когда стоял перед дверью в спальню? Ойкава проверил часы на запястье – до выхода из дома было еще десять минут. Мацукава ждал его в машине, даже отсюда можно было услышать звук переведенного на нейтралку мотора. Он стоял перед высоким зеркалом в своей прихожей и поправлял галстук. Отражение в зеркале было спокойным и сосредоточенным. Ойкава выпил две таблетки снотворного прошлой ночью, чтобы сегодня не выглядеть помятым. Он не мог позволить себе заявиться к Ушиваке в жалком виде – он и так достаточно унизился, попросив о встрече. Ушивака знал, зачем Ойкава захотел встретиться. Все в префектуре знали, что Ойкава нуждался в помощи – он уже со многими успел поговорить. Никто не сумел предложить ему достойной помощи даже в обмен на значительные средства или будущие услуги. Оставался один проклятый Ушиджима. Нет, все верно. Прошло двадцать лет с тех пор, как они соперничали в школе, всегда и во всем сталкиваясь лбами в финале. Префектурные чемпионаты, научные состязания… нигде и ни разу Ойкава не смог одержать верх. Он тогда много плакал, даже ненавидел спорт и науку, потому что не видел смысла в усердных занятиях, если ему все равно не удавалось победить. Ива-чан всегда оставался рядом. Ива-чан не просил его заниматься дальше, но продолжал трудиться сам, а глядя на него, подтягивался и возвращался в строй сам Ойкава. Они часто жили только одной надеждой на то, что когда-то победят Ушиваку. Этого так и не произошло. Никогда. И вот, теперь, когда они прошли такой долгий путь, он должен был попросить Ушиваку о помощи. Потому что их бизнес, который они строили так долго, ради которого пошли на преступление – он оказался под ударом. Его могло вообще не стать. Он убил людей ради этого бизнеса. Ива-чан знал о произошедшем, и он не стоял трусливо в стороне – он согласился принять ответственность за этот поступок. Поэтому он также хотел присутствовать на встрече, но Ушиджима Вакатоши попросил, чтобы Ойкава приехал один. Не попросил – это было условие. Ива-чан побледнел и с трудом удержался на стуле, когда понял, что означали эти слова. Ива-чан был не нужен Ушиваке на этой встрече. Ему был нужен только Ойкава. И что же Ушивака получит? Ойкава смотрел на свое отражение. В этом возрасте он был еще привлекательным, но ведь он не был Сугой – молодым, тонким и бледным, с нежной кожей и мягким бархатным взглядом. Он был мужчиной среднего возраста – пусть и в отличной форме, без морщин и с прямой спиной, но все же не молодым человеком. Неужели Ушивака может так долго носить какие-то фантазии – настолько же долго, насколько Суга лелеет свои обиды? Возможно ли такое? Нет, это просто желание покрасоваться. Как тогда, после матча, когда Ойкава оказался на коленях на площадке, а Ушивака смотрел на него со своей половины и молчал. И ничего не изменилось. Прошло двадцать лет, и ничего не изменилось! Будто этой жизни и не было – двадцать лет выбросили в мусор. Ойкава ухмыльнулся, и отражение скривило лицо в жалкой усмешке. Он погасил свет и вышел из дома. Мацукава без лишних слов отвез его к ресторану, в котором он должен был встретиться с Ушиджимой. Тот уже ждал его за столиком. Ойкава сделал глубокий вдох и медленно выдохнул на четвертый счет. Ушиджима был все таким же – внушительным, спокойным, немногословным. Ойкава помнил его именно таким, и за годы, что они не виделись, Ушиджима совсем не изменился. В нем и в подростковые годы ощущалось нечто, заставлявшее даже взрослых людей робеть. Они говорили о делах, и Ойкава был готов ко всему – даже к тому, что Ушивака захочет вернуться к старым временам и немного поностальгировать. В каком-то роде это и произошло. – Я хотел вести бизнес с тобой, – уже в конце ужина сказал Ушиджима. – Я всегда знал, что у тебя потрясающий потенциал, который мог бы раскрыться в полную силу, если бы мы работали вместе. Мне всегда хотелось дать тебе все для того, чтобы ты мог расцвести и покорить этот мир. – Не могу сказать, что о чем-то жалею, – сказал Ойкава. – Хотя сейчас я не в лучшем положении, и ты, конечно, знаешь об этом. Но Иваидзуми все еще со мной, а пока это так, жизнь не закончена. – И все же ты решил обратиться ко мне. Совсем не так я представлял себе наш первый совместный ужин, – улыбнулся Ушиджима. На его серьезном лице улыбка выглядела даже жутко. – Но все-таки я рад, что он состоялся, пусть даже и спустя так много лет. Поэтому я обещаю тебе свою поддержку. Завтра же я пришлю тебе документы, подписав которые, ты сможешь назвать компанию «Шираторидзава» главным исполнителем стройки. Конечно, после многочисленных проверок это будет сложно – возникнут вопросы, почему моя компания не фигурировала в отчетах раньше. Но я смогу с этим справиться. – Что взамен? – спросил Ойкава, чувствуя горький привкус во рту. – Могу я рассчитывать на продолжение этого славного вечера? – спросил Ушиджима. – Только и всего? У него хватило сил улыбнуться – Ойкава даже гордился собой. – Разве этого мало? Впрочем, у меня есть свои причины защищать эти дома. Я объясню тебе в машине. Отпусти своего водителя, сегодня его услуги тебе не понадобятся. Мы отправимся ко мне, а по дороге я все объясню. Он правда думал, что хорошо подготовился, но сейчас он уже не был уверен, что смог бы подняться на ноги. – Дай мне минуту, – попросил он, вынимая телефон, чтобы написать сообщение Мацукаве, ожидавшему на парковке. – Сколько угодно, – кивнул Ушиджима и поднялся из-за стола. Он ожидал Ойкаву уже у дверей, чтобы проводить к своей машине. Они были одного роста, но Ойкава до сих пор был тоньше и поэтому в отражении витрин казался выше. На мгновение показалось, что никаких двадцати лет действительно не было, и они оба не были одеты в дорогую одежду, а носили школьную форму и наплечные сумки. Ушиджима был за рулем. Ойкава вновь подумал, что этот гад мог себе позволить такое – он ведь не боялся и не страдал от унижения. Ойкава сейчас не смог бы вести машину даже при всем желании. – Все эти нападки несправедливы, – сказал Ушиджима, когда они выехали с парковки на дорогу. – Я даже пытался отследить источники сигналов, поступающих в министерство, но так и не смог этого сделать. Первый пошел напрямую в отделение по Сендаю, другой был направлен из главного управления. Еще один шел из министерства здравоохранения. Никаких зацепок, потому что сигналы даже не озаглавлены – нет ни автора, ни конкретных данных. Очень слабые сигналы. Кто-то умен. Но мы положим всему конец, когда начнем постоянно сотрудничать. – С чего такое внимание к моему комплексу? – Я его автор, – коротко ответил Ушивака. Мир не рухнул, но Ойкаве показалось, что именно это и произошло. Как будто он оказался в финале «Бойцовского клуба», но с ним не было никакой Марлы, и за взрывающимися к чертям зданиями он наблюдал в одиночестве. Бросив на него легкий и быстрый взгляд, Ушиджима вернулся к дороге и прочистил горло, словно извиняясь. – Один человек говорил мне помалкивать об этом, – сказал он. – Прости, я не удержался. Ты был моим наваждением долгими годами, ты не отпускал меня, Ойкава Тоору. И этот комплекс был исцелением. Я представил себе, что это – мой подарок тебе. Мы с другом работали над ним усердно и тщательно. Я знаю все его слабые места, и мне не нужно доказывать, что их не очень много и они не критичны. Такой комплекс я бы с удовольствием построил сам. Пусть он не вписывается в стандарты нашего законодательства, но… Еще одного взгляда было достаточно, чтобы Ушиджима замолчал. Ойкава почувствовал, что его затошнило от этой необычно длинной для Ушиваки речи, но он даже не мог попросить его заткнуться, потому что сейчас он был просящим и нуждался в этом человеке. – Как ты передал мне этот проект? – Через несколько рук, – ответил Ушиджима. – Я надеялся, что ты возьмешь его. Конечно, еще бы Ойкава не купился на этот проект – он ведь был идеальным! Идеальным и недорогим. Он попался как мальчишка. – Поэтому я все равно спасу его, это в моих личных интересах, – сказал Ушиджима. – Но нужно было ждать, пока ты сам обратишься. Твой путь в бизнесе был тяжелым, но ты всегда отвергал мою помощь. Я не хотел, чтобы ты отверг ее еще раз, отрезав себе последний путь. Когда ты понял бы, что иных вариантов кроме меня нет, ты уже не смог бы обратиться ко мне. А так – ты пришел сам изначально. – Ты сегодня разговорчив, – вздохнул Ойкава. – Волнуюсь, – признался Ушиджима. Восприятие времени исказилось. Когда они доехали до дома Ушиваки, Ойкава даже не понял, долгой или короткой была дорога – в машине он торопил время, а когда вышел из нее, понял, что с удовольствием просидел бы в ней еще пару часов. Выходить не хотелось. Ушиджима подождал его во дворе и повел к себе. У него был большой дом с просторным двором, обнесенным изгородью. В центре было нечто наподобие небольшого лабиринта из низкой изгороди. Ойкава подумал, что в таком месте неплохо проводить мероприятия. Сам дом находился чуть дальше и очень походил на старую американскую модель с двумя крыльями, массивным крыльцом и даже фронтоном и фризом. При этом лепнины и барельефов не наблюдалось – только ровные линии. Почти дорический аскетизм. Суровый и тяжелый дом, под стать владельцу. Ойкава шел за хозяином и думал, что отдал бы все, что у него осталось – абсолютно все отдал бы за возможность не входить в дом. Что произойдет, когда закроется дверь? Придется ли встать на колени прямо в передней или Ушивака будет тянуть кота за яйца, распивать что-то спиртное, сидеть в кресле и рассуждать на отвлеченные темы, прежде чем они отправятся в спальню? Он приехал сюда без разговоров, и одно это было уже достаточным унижением. Он покорно принимал все условия Ушиваки, хотя еще полгода назад об этом не было и речи. Неужели придется еще и лечь под него? Дверь вопреки логичным ожиданиям Ойкавы открыл не дворецкий – Ушивака сам толкнул тяжелую створку. Территория охранялась, так что нужды в замках, конечно, не было. Сердце заколотилось так, словно хотело вылететь из тела, чтобы не участвовать во всем, что произойдет дальше. Все остальные части тела тоже взбунтовались – Ойкава почувствовал, что даже живот заболел, да и ноги слушались неважно. – Кенджи-кун, – позвал кого-то Ушивака, включая свет с громким щелчком и освещая большой зал, также напоминавший нечто в старом американском стиле. «В этом доме не стыдно закатить вечеринку в стиле Гэтсби», – подумал Ойкава, стараясь отвлечь себя хотя бы такими мыслями. Восходящим полукругом шла лестница, и ряд перил выравнивался наверху, защищая часть второго этажа. Именно за этим ровным рядом перил и появился молодой человек в простой синей рубашке и черных брюках. Ойкава не разглядел его снизу, но когда молодой человек, которого, очевидно, звали Кенджи, спустился, стало ясно, что он точно не мог быть прислугой. «Ха… вечеринка втроем? И кого будут иметь в два члена – меня или Кенджи?» Кенджи спустился и вежливо поклонился, а потом представился: – Добрый вечер. Меня зовут Ширабу Кенджиро. – Ойкава Тоору, – тоже поклонившись, ответил Ойкава. – Такая атмосфера, что и мне захотелось представиться, – улыбнулся Ушивака, и Ойкава даже удивился. Ушивака редко улыбался. Почти никогда. – Поздновато для дижестива, но ты же любишь выпить после ужина? – глядя на Ширабу улыбающимися глазами, предложил Ушиджима. – В саду будет холодно, так что давайте выпьем в зале, – согласился Ширабу. Они провели еще целый бесконечный час, сидя в гостиной с дорогим коньяком, разговаривая о всякой чепухе и задавая друг другу ничего не значащие вопросы. Ширабу Кенджиро был медиком, и Ойкава подумал, что лет через десять мог бы доверить такому человеку свою жизнь. Разумеется, если бы он не спал с Ушиджимой. В том, что эти двое состояли в отношениях Ойкава, разумеется, не сомневался. Можно было бы расслабиться, но Ойкава не мог себе этого позволить. Ситуация могла измениться в любой момент, поскольку никто ничего ему не объяснял. Даже после дижестива Ушиджима мог преспокойно подняться с кресла, хлопнуть ладонями и сказать: «А теперь, господа, пройдемся до спальни и продолжим вечеринку». Ничего подобного не произошло. На ночь Ойкаву проводили в другую спальню. Ушиджима и Ширабу, очевидно, легли у себя – у них в этом доме была общая спальня. И все же Ойкава так и не сомкнул глаз. * – Хмм, – тянул своим мягким голосом Тендо, пока Ушиджима рассказывал ему о вечере, проведенном с Ойкавой. – И ты не воспользовался ситуацией? – Возможно, я бы воспользовался еще полгода назад. Но сейчас я слишком дорожу Кенджи-куном, чтобы делать что-то такое. – И ты привез Ойкаву в свой дом, чтобы Кенджи-кун успокоился? – Хотел, чтобы он знал – он для меня сейчас единственный, и даже когда Ойкава находится рядом, я вижу только его. – Вот это да, Вакатоши-кун. И Кенджи-кун все оценил? – Конечно. Правда, он не показал этого напрямую, но на следующий день он приготовил мне кофе. – Ты жесток, Вакатоши-кун. О чувствах Ойкавы ты не подумал? Ушиджима улыбнулся. Он знал, что был негодяем, его не нужно было наводить на эту мысль. Он, как и Ойкава, давно уже смирился с тем, что был плохим человеком. – Ойкава когда-то думал о моих? – спросил он. – Это правда. – Вот видишь. – Эй, Вакатоши-кун… – Да, Сатори? – Я рад, что не присоединился к большому бизнесу. Лучше я буду заниматься шоколадом и кофе.