Клуб "Хороших детей"

       Хотелось ли мне быть Основателем этого Клуба? Да кто меня знает. Однако, я крайне рад тому, что согласился. И, хотелось бы рассказать, с чего всё началось.       А началось всё с каллиграфии… Хотя, вернее будет сказать, что началось все с не начавшейся (!) каллиграфии.

Пролог

      — Сакакибара, ну что? Думаешь, госпожа Озэму одобрит твою каллиграфию? — спрашивает коллега Ёсуки, остановившись у кемономими со стопкой бумаг на руках, коими являлись исписанные каллиграфическим почерком листы.       — Как будто ты уверен в своих работах! Очевидно будет догадаться, что я нервничаю перед приёмом «Мамы»! — невольно вскрикивает лис, поёжившись, говоря о том, что, кто не боится Умеко Озэму — тот бессмертный. Или крайний дурак, с отсутствием страха. Или и то, и то.       Мужчина кивает, соглашаясь со словами лиса:       — Верно говоришь, Сакакибара. Мне тоже страшно. Она главный критик, как-никак… Интересно, что будет, если ей не понравится твоя каллиграфия? — задаётся вопросом, тут же увидев ответ коллеги в виде поджатого хвоста и ушей.       — Интересно? Я вот знаю! Я перестану быть лисом! — возмущается, прижав к себе руками собственный хвост.       — Ну и, почему же?       — Да потому что! Оборвёт она мне, и уши, и хвост, — лис отворачивается, беспокоясь за конечности, чем и вызывает хохот Ёсуки.       — Ха, брось ты! Сдались ей твои хвост и уши! — отвечает тот, отмахиваясь рукой. Сакакибара поднимается со стула, собираясь сказать что-то еще, но со стороны кабинета раздаётся его имя:       — Сакакибара Мураками, Озэму Умеко ждёт Вас, — говорит молодая девушка, облачённая в строгий костюм. Удивительно, что работает она вместе с Озэму. Умеко не любит строгую форму.       — Удачи, Сакакибара, — шепчет вслед коллега слова поддержки. Лис кивает, удаляясь в сторону кабинета. И лишь бы приняли...

***

      Кабинет Озэму — одно из самых пугающих мест на работе. Несмотря на яркие цвета кабинета, странные узоры, картины иностранных художников и разнообразный интерьер — пугало только наличие "Мамы" в кабинете.       — Сакакибара, не место тебе в каллиграфистах. И стиль у тебя так себе, даже на потеху не тянет, — начинает женщина, разбивая все надежды глупой лисицы, так творчески относящейся к своим работам и каллиграфии, - Знаешь, ты же говорил, что у тебя с жильём проблемы?       — Г-госпожа Умэко... — пытается сказать лис, но Озэму продолжает:       — Не перебивай... Отправляйся-ка в Цуристэ Фурай, на остров Цуристы. Как тебе идея, повеселить меня и прожить с… как минимум двумя людьми в одном доме? — Озэму ухмыляется, мотает ногой и оглядывает безнадёжного лиса с ног до головы, ожидая ответа.       Ответ заставляет ждать. Дзинко молчит слишком долго. Все старания в работе пошли крахом, но, хотя бы есть шанс не остаться без дома. Это радует. Собравшись с мыслями, звучит ответом:       — Я согласен.       Умеко одобрительно кивает, словно кемономими сделал правильный выбор, согласившись с ней. А вот лис недоволен отказом в работе. Столько времени, что было потрачено на создание собственного стиля, чтобы его каллиграфия выглядела особенно, пошло в пустую.       — Вот и отлично. Сегодня вечером мы соберём тебе вещи, поезжай пока в мою квартиру, останься там до моего прихода, — девушка подкидывает ключи в сторону лиса, говоря, что их нужно словить. Еле поймав сцепку ключей, голубоволосый лис пересчитал их, в конечном итоге находя нужный. — Чувствуй себя там как дома, — улыбается женщина.       — Да.. Госпожа Умэко, — кивает в ответ на слова старшей, после чего удаляется из кабинета, когда слышит слова «Мамы», адресованные той молодой девушке: — Юнь Гуань, пригласи следующего, пожалуйста! — на что девушка кивает, убегая за следующим кандидатом.       — Эй, Сакакибара, как всё прошло? — спрашивает Ёсуки, встретив лиса в входа в кабинет. — Приняли твою каллиграфию? — второпях спрашивает парень, но увидев опушенные уши сразу смекает: — Ох, мои соболезнования. Я надеялся, что если примут меня, то мы будем работать вместе.. — разочарованный выбором Умеко, тот похлопал Мураками по плечу. — Но, как видишь, без хвоста ты не остался! — снова звучат слова поддержки.       Кемономими закатывает глаза, тяжело вздыхая. — Только это и радует, — мотает головой.       — Что она хоть тебе что-нибудь сказала? Кроме того, что твоя каллиграфия не подойдёт? — Ёсуки осторожно поправил листы со своими работами, чтобы те не упали, продолжая, — Или действительно это были все слова?       — Не-е-ет, — согласился лис с предположением коллеги о том, что Умеко сказала что-то ещё. — У меня теперь есть место жительства. Вероятно, постоянное..       — Ну и ну. Всё таки, «Мама» крайне добра к нам. Или тебе, — хмыкнул Ёсуки, подмечая отношение Озэму именно к кемономими.       — Ты это, давай, не подмечай такое, — шикнул лис, скалясь. Не твоё дело!       — Да ладно, ладно, я не говорю ничего, — в свою защиту сказал коллега, — Забей.. и, куда ты теперь?       — Меня отправили.. в Цуристу, — вспомнил Мураками, — Умеко сказала, чтобы я подождал у неё дома. Поможет собраться.       — В таком случае... — начал Ёсуки, как только из кабинета вышла девушка:       — Ёсуки Ишихара, Озэму Умеко Вас ожидает, — проговорила Юнь Гуань, подзывая коллегу лиса.       — Фух! Ну, я пошёл! Пожелай мне удачи, Сакакибара! — воодушевленный Ёсуки поднялся, собираясь идти к кабинету.       — Ха-ха, ну и шутки у тебя, — намекнул парень на то, что он — фактически — дзинко удачи. — Ладно, не облажайся, Ишихара, — улыбнулся Мураками, притолкнув парня по плечу, поднимаясь следом.       — И тебе! Куда ты там направляешься.. я обязательно позвоню тебе, если меня одобрят! — радостно воскликнул мужчина, махнув лисе рукой, — увидимся, Сакакибара! — и помчался к кабинету.       — Давай... — помахал в ответ Мураками, а после того, как Ёсуки скрылся в кабинете, направился на первый этаж, а дальше — на выход. Домой к «Маме».

***

      Конец весны пропитал улицы свежим воздухом и не таким уж отвратительным настроением, даже после отказа Умеко.       Конечно, Мураками был очень расстроен. Вместо работы всей его жизни, которой он уделял время с самой школы, его снова отправляют на Цуристу. Чтоб её, эту «Маму»!       Мелькали люди и меркли огни неба. Весенние вечера — затмевают любую грусть. И свежий воздух просачивается в лёгкие. В голове Мураками только несколько мыслей: — Умеко живёт черезчур далеко. Я устал. — Надо будет не забыть про звонок Ёсуки. — Главное ничего не забыть.       И только он думает о последнем пункте, как сразу обеспокоенно останавливается, вспоминая, что оставил работы у Умеко. Все исписанные от строчки до строчки каллиграфическим почерком листы. До единого. Они остались у Озэму.       И возможности попросить, да что там, просто позвонить и напомнить — нет! Мураками безжизненно выдыхает, огорченный своим крайне ироничным невезением, и в голове сразу возникает другая мысль, которую он следом озвучивает:       — Что я за Дзинко удачи такой? — мямлил лис, обращаясь куда-то в пол. А ведь подмечено точно. Слишком невезуч Сакакибара, для «покровителя» удачи.       Мольбы, а, что более вероятно — просто нытьё, были услышаны, ведь уже перед носом показался дом Озэму. Облегчённо выдыхает, упомянув, что-то про снисходительность удачи к нему самому, а после поднимется в дом.

***

      Лис для себя выявил три вещи, что его пугают:       Первая, разумеется, сама Умеко, его верная «Мама», которую просто нужно было так называть и она будет заботливой и доброй к тебе. Хотя, самого Мураками, тенденция называть незнакомую взрослую женщину «Мамой», которая по сути являлась начальником, в свои-то двадцать четыре года, не очень радовала.       Вторая, как ни странно: кабинет Умеко. Яркие цвета кабинета, картины иноземных художников — пугало всё, разумеется, сама Озэму ещё больше. Конечно, от кабинета всегда веяло чем-то весёлым, запахом нежных духов и сладостей, этими веяла и сама Умеко, но всё вызывало отнюдь не радостные ощущения.       И наконец, третье: дом Умеко. Сколько он тут не бывал, сколько раз он тут будет, всегда одно: атмосфера пугала и пугает сейчас.       — А с прошлого года ничего и не изменилось, — подметил Мураками, проходя в гостиную. Все те же картины, которые, по всей видимости, принесли из кабинета. Все те же яркие цвета и запах сладостей. И книги. Много книг. А ещё огромные каллиграфически исписанные холсты с иероглифами. Умеко — известный каллиграфист-критик. И пишет она точно в сотню раз лучше Мураками. Да что там, в сотню! В миллион, если не больше!       Отыскав среди большого дома тихую и самую дальнюю комнату, кемономими уложил вещи рядом с футоном, усаживаясь на него, хотя, скорее заваливаясь спиной, падая так сильно, что ноги поднимаются, с грохотом укладываясь обратно. Мураками скулит, подумав, что лучше бы просто лёг, и смотрит в потолок. Засмотревшись, глаза сами собой закрываются...

***

      — Са-ка-ки-ба-а-а-ара-а, — тянет по слогам Oзэму, шествуя по коридорам собственного дома в поисках голубоволосый лисицы. — «Мама» вернулась, — и спешит ровно в ту комнату, где и расположился молодой Сакакибара.       Застав бывшего каллиграфиста за дрёмом, Озэму умилилась этой картине, припоминая, что эта комната всегда нравилась Мураками, уж очень часто он здесь отсиживался.       — Сакакибара-а-а, вставай, — буквы растягиваются, а голос чёрноволосой дамы пробирает до костей и кончика хвоста, от чего Мураками болезненно раскрывает глаза, секундно вздрогнув. — Проснулся!       Кемономими потягивается, размашисто виляя хвостом спросонья. Возможно, в голове у него зародилось ощущение, что отоспался он на год вперёд, а может это так влияла на него комната. Не суть важно.       — Предлагаю вот что, я сейчас приготовлю немного жареного риса, мы поедим, а после начнём собирать твои вещички, — Озэму щёлкнула пальцем по носу Сакакибары, от чего тот болезненно заскулил.       — Хорошо, — потирая больной нос, Мураками поднялся с футона, ещё в полусонном состоянии шагая до ванной комнаты.       Преисполненная спокойным и милым видом сонного Сакакибары, Умеко удалилась на кухню, собираясь готовить рис, а заодно и что-то еще, словно одного риса было недостаточно, чтобы наестьтся.

***

      — Вкусно? — Умеко заканчивает мыть посуду, из которой ранее ела рис, пока Сакакибара бессильно пережевывал еду, неуверенно кивая. — Это хорошо. Тебе нужны силы в дорогу, а ты знаешь, что я сытно готовлю даже простой рис, — горделиво произнесла Озэму, ставя чашку сушиться.       — Кстати, Уме-... — лис ловит неодобрительный взгляд женщины, а после сам себя исправляет, — «Мам», что на счёт пути?       — О-о-оу, про дорогу спрашиваешь? Слушай. Сначала ты сядешь на автобус в Тъянконе, доедешь до окраинного Сутьчжоу, а там уже на поезде сразу доберешься до Цуристы. Нужный дом находится рядом с поселением Хамисудзаки, ты разберёшься, я уверена, — мягко улыбается Озэму.       Согласившись в мыслях с самим собой, что дорога будет тяжёлой, в частности, для ныне городской лисьей особы, и лучше набраться сил, Мураками наконец нормально приступил к еде.       Возможно, все не так уж и плохо, как он думает. Много ли плохого было в его жизни, после проявления Умеко? Вряд ли.       Значит, можно и сделать так, как она хочет.