Дорожка во тьме

      Никто не мешает Вэй Усяню после Дафань вернуться в поместье Мо под покровом ночи и тщательно прошерстить его, обзавестись, наконец, нормальной одеждой, деньгами и припасами. Упрямого осла, хорошенько подумав, он оставляет там, где и взял. Как бы ни тяжело было ему передвигаться в этом чужом, слабом теле, истошно орущий осел — это все-таки не то имущество, которое позволяет быть скрытным. А именно в скрытности и способности раствориться бесследно сейчас заключается безопасность «Мо Сюаньюя».       Ритуал, разрывающий связи души и тела, он проводит для Вэнь Нина в ту же ночь, как узнает о его существовании. Глубоко в сознании сперва натягивается, а после с басовитым звоном разрывается незримая струна. Где-то на горе Дафань безмолвно падает и стремительно истлевает до голых костей тело Призрачного Генерала. Освобожденная душа уходит на перерождение едва ли не в тот же миг, минуя все судилища Диюя, лишь благодарно припадает к чаше с зельем забвения. Страданий ей было довольно.       

***

      От деревни Мо до Юньмэна путь неблизкий, если шагать на своих двоих. Но Вэй Усянь не жалуется. Летние ночи теплы, в дорожном мешке довольно еды и есть теплое одеяло для того, чтобы устроить лежанку, а еще есть кое-какие лекарства. Последним он не пренебрегает: это тело должно выдержать путь не только до Юньмэна, но и дальше, до самого Луаньцзана. А дальше... Дальше он сбросит его, как ставшее малым ханьфу. Тьма хранит его восстановленное тело, и Вэй Усянь намерен вернуть себе его. Больно неуютно ему в чужом, да еще и испоганенном следящей печатью. Кто вырезал ее на теле бедняги Мо? Вэй Усянь уже почти уверен в своих догадках. Ощущения от ци были смутно знакомыми, пришлось поломать голову, вспоминая.       Конечно, печать он испортил, правда, едва не вывихнул руку, дотягиваясь ножом до лопаток. Не будь он демоном, он бы не почувствовал ни печати, ни тех крох ци, что ей требовались для активации. И гулял бы себе в теле сумасшедшего Мо Сюаньюя, как большой блестящий жук на ниточке. Ненависть заставляет его улыбаться. Ненависть окрашивает алым серую радужку. Он прикрывает глаза и хихикает, предвкушая тихую долгую месть. Это будет длинная и очень интересная партия в вэйцы.       

***

      Новости о постигшем Цзян Ваньиня горе и последовавшем за ним искажении ци догоняют Вэй Усяня на вторую неделю пути, когда он заходит в оказавшийся на пути городок пополнить припасы и послушать сплетни. Хотя этим новостям уже не один день. Вэй Усянь покупает кувшинчик дрянного дешевого вина и подсаживается к самой горластой компании, угощает «молодых господ» — уже давно не молодых и явно обычных городских работяг, выспрашивает подробности.       Тьма тринадцать лет латала его израненную душу, бережно вымывая из нее все человеческие привязанности. От них осталась лишь им самим инициированная и действительно принятая связь с маленьким демоненком. До людей из прошлого ему больше нет дела.       Сын шицзе погиб на той Ночной Охоте на Дафань? Что ж, значит, за ним худо присматривали и откровенно дерьмово учили, если четырнадцатилетний заклинатель умудрился навернуться и разбить себе голову о камень. Убился бы в любом случае, не там, так на любой другой охоте. Ему помнилось, что и его папаша, крикливый павлин, до войны особыми талантами не блистал, а на Ночные Охоты выбирался только с пышной свитой. Наверняка все его «победы» выглядели как-то так: загонщики изматывают добычу, павлинчик добивает картинным ударом, готово. За украденную славу загонщикам после заплатят золотом, чтоб держали языки за зубами. Да и на войне, кажется, Цзинь Цзысюань особо победами не блистал. Так что бутончик от пиончика недалеко вырос.       Вэй Усянь никогда не видел этого ребенка, не знал его и — после всего пережитого по вине родичей со стороны его папаши — знать не хотел. В принципе, от всего павлиньего клана, кажется, остался только прогрызший себе путь наверх бастард? Если эта помесь подзаборного лопуха с пионом окажется не замешана в событиях прошлого, Вэй Усянь не тронет его. А вот если Цзинь Гуанъяо измарался в дерьме по самое горло, Вэй Усянь в той же субстанции его и утопит. Что-то подсказывало демону, что второй вариант куда как вероятнее первого.       Известие об искажении ци, свалившем Цзян Ваньиня после смерти племянника, тоже не тронуло, только царапнуло слегка сожалением: «Я тебе такое шикарное золотое ядро отдал, а ты!». Между ними никогда не было слишком крепких уз, ни братских, ни дружеских. Да и какие могли быть узы, если наследнику Цзян всегда внушалось, что мерзкий приемыш, сын бродячей заклинательницы и слуги, недостоин стоять с ним вровень и может только служить, а когда этот самый приемыш в чем-то превосходил его — ядовитая зависть подпитывалась откровенно унизительными сравнениями от собственной матери? Глупого человеческого детеныша опутали долгами, как только не задушили, а впрочем... Вэй Усянь прекрасно помнит смыкающуюся на горле хватку, помнит все упреки и обвинения. Вэй Усянь-человек верил в каждое. Вэй Усянь-человек умер за несколько сяоши до того, как рука Вэнь Чао столкнула его с высоты полета меча над Луаньцзаном, когда отдал средоточие своего совершенствования тому, кого обязался оберегать. Смерть списывает все долги, так что Вэй Усянь еще во время войны мог бы преспокойно вернуться на могильные холмы после свершения мести Вэнь Чао и Вэнь Чжулю. Продолжал воевать он лишь потому, что знал: коалиция Низвержения Солнца на самом деле слаба и не сможет победить в этой войне. Если бы не его мертвецы и тот первобытный ужас, что они наводили на праведных заклинателей любых орденов... Ужас объяснялся просто: даже самый мелкий и захудалый клан старался провести над своими адептами обряды умиротворения души. Никакой темный заклинатель не смог бы поднять лютыми мертвецами павших в схватках адептов Вэнь. Это было под силу только демон-лорду.       И жаль, очень жаль, что кто-то на момент окончания войны это еще помнил...       Так вот, воевать Вэй Усянь продолжал лишь затем, чтобы закончить войну и подарить мир своей любимой шицзе. Цзян Яньли стала его солнцем на долгие годы, с девяти лет лишь ее забота и любовь согревала его душу... Тринадцать лет в объятиях тьмы демон-лорд собирал себя по осколкам после ее смерти. Сейчас даже воспоминания уже не ранили, вызывая только глухое раздражение: глубокая детская привязанность не позволяла рассмотреть за сияющим ореолом ласки некоторую недалекость и нежелание думать над своими поступками.       Вэй Усянь усилием воли отбрасывает мысли о прошлом. Сейчас ему важнее будущее — их с сыном будущее.       В первую очередь ему стоит поторопиться в Пристань Лотоса за Чэньцин.       А во вторую...       Во вторую там его ждет человек, который привел на Луаньцзан три тысячи заклинателей, чтобы вырезать горстку стариков, калек, крестьян без малейших зачатков совершенствования, женщин и детей.       За тринадцать лет чувство ненависти к этому человеку настоялось, обрело вкус, аромат и крепость. И они куда привлекательнее «Улыбки Императора».