Дорожка во тьме

      Юань смотрит на молодого мужчину, стоящего перед ним на коленях в Бай-шоу, и в груди клубится пока еще призрачное пламя. Он обещал отцу, что не тронет этого... Мо. Но присутствие кого-то третьего на Луаньцзане даже не тяготит — бесит, бесит, бесит!       У этого Мо подвижное лицо, широкий тонкогубый рот, слишком большие для взрослого глаза, словно он остался навсегда чему-то удивляющимся подростком, характерный цзиньский нос и слегка оттопыренные уши. И какой-то ужасающий стог сена из дадоу на голове вместо приличной прически.       Юань злится на все и сразу: на этого Мо, на отца за то, что зачем-то вернул в это тельце душу, на Мо — за неопрятный вид, на себя за то, что все еще не может избавиться от слишком глубоко вбитых ферулами правил Лань... И снова на Мо, потому что тот стоит перед ним, как слуга, хотя какой он ему слуга?! Но если Юань прикажет ему подняться, этот человек возвысится над ним на целую ладонь, а смотреть снизу вверх на него Юань не хочет.       Мо Сюаньюй раздражает его, бесит, как камешек, попавший в сапог, который ты ощутил, стоя на мече на высоте путей птиц, спеша по делам, так что остановиться и вытряхнуть его нет никакой возможности. Юань думает, что этот Мо — лишний, отчаянно и беспросветно лишний здесь, на могильнике, в выстроенном мертвецами доме, где живут они вдвоем с отцом, и рядом с демон-лордом — еще более лишний.       Юань отчаянно и беспросветно ревнует, злится, боится. Не желает видеть ни того, что с пробуждением Мо Сюаньюя сам стал уделять отцу намного больше внимания и легче — принимать его внимание и ласку; ни того, что Сюаньюй никак не претендует на отца, даже несмотря на безоговорочное принятие своего положения — он вещь, имущество демон-лорда, причем, добровольное! — он старается избежать прикосновений, а это трудно — отец тактилен и просто обожает вторгаться в личное пространство; ни того, как сникает тонкая высокая фигура, одетая в простые темно-серые, с узким багряным кантом, одежды, когда два демона забывают о ней, занятые всецело общением друг с другом.       Юань еще совсем ребенок, хоть и демон. И он по-детски и по-демонически жесток. Словно для того, чтобы ограничить общение Мо Сюаньюя с отцом, он утаскивает беднягу к себе, как игрушку, и, хотя это не соломенная бабочка, с ним так просто не поиграешь, находит выход.              — Сядь по-человечески, ты!              Сюаньюй плавно перетекает из Бай-шоу в приличную позу с ровной спиной и сложенными на коленях руками. У него узкие почти по-девичьи ладони, длинные нервные пальцы с едва выраженными костяшками, аккуратные овальные ногти и уже нет мозолей — сошли за то время, пока отец возился с его телом. Юань знает, что с его кожи пропали все следы тяжелой, как ни погляди, жизни то ли приживалы, то ли слуги, то ли раба в семействе Мо, ожоги от скрывающих печатей, которые отец нанес, еще когда носил это тело, и следящая печать. Демон-лорд все делает на совесть, если уж берется.       Юань старается быть на него похожим, и прямо сейчас он намерен на совесть расчесать и уложить тот стог сена, что по какому-то недоразумению торчит на голове Мо и называется волосами, в приличную прическу. Но он все-таки по-детски и по-демонически жесток и отказывается видеть сковывающее Сюаньюя напряжение, когда берется разбирать его волосы черепаховым гребнем и нещадно дергает их, злясь на запутанные прядки. Волосы эти — рыжевато-бурые, как кора коричного дерева — и так же норовят скрутиться. Юань пыхтит и дергает сильнее, пока на его ладонь не ложится отцовская.              — А-Юань.              Отец подошел так тихо, скрыв свою силу, что Юань не услышал, не почувствовал, и почему-то сейчас он вспыхивает от неясного стыда и опускает голову.              — Ты делаешь ему больно. Зачем, редисочка? Разве А-Юй в чем-то перед тобой провинился?              Высказанные вслух, эти слова жалят еще не до конца ожесточившееся сердце.              — Папа...              — Разве он выбирал возвращение из первородного Хаоса?              — Н..нет, — Юань жмурится и кусает губы.              — Разве он отнимает у тебя мое внимание? Стоит тебе пожелать, и оно все принадлежит только тебе, верно?              — Да, папа...              — Разве он мешает тебе, навязывается, вмешивается в твои дела?              — Нет...              — Ты боишься, что я привяжусь к нему?              Ответить на последний вопрос невероятно тяжело, но Юань отвечает сиплым, еле слышным:              — Да, папа.              — Принеси масло, А-Юань, то, с которым я расчесываюсь.              Юань приносит, думая, что если от этого... А-Юя будет пахнуть отцом, станет ли ему легче воспринимать его как что-то, что принадлежит отцу? Или все только усложнится? Но не попробовав — разве узнаешь?       Он стоит и смотрит, как отец бережно прочесывает прядку за прядкой, вплетая в масло каплю своей тьмы и ци, заставляя волосы лечь сперва крутыми локонами, а после послушно льнуть к пальцам демон-лорда, заплетающего одну причудливую косу, что начинается ото лба и изгибается по голове А-Юя драконьим хребтом, пока не заканчивается и не сворачивается в «шишку» на затылке, где ее перехватывает широкая черная лента, созданная из тьмы.       Несколько мгновений демон-лорд медлит, Юань видит тень раздумий в его глазах, вспыхивающих алым и снова меняющих цвет на серо-ртутный. А потом на его ладони возникает простенькая костяная шпилька — она тоже черная, и ее навершие — солнечный вэньский круг. Отец протягивает ее Юаню, предлагая выбор.              Если Юань сейчас возьмет ее, этот символ принадлежности его клану, символ взрослого человека, свободного в своих решениях в рамках и с оглядкой на клан, если он своей рукой воткнет ее в волосы Мо Сюаньюя, а после покроет его плечи своим бэйцзы, на котором алым шелком вышиты языки пламени... Не будет больше Мо Сюаньюя. Будет Вэнь Сюаньюй.              Шпилька с усилием входит в тугое плетение, закрепляя косу под лентой.