Надеюсь, это не сон.

Шимиро старательно всматривается в небольшой торт, украшенный двумя свечками, блестящей единицей и жёлтой семёркой. Живот скручивают невыносимые спазмы, колющие под рёбрами множеством больших игл. Голова кружится от потока мыслей, заполонивших, кажется, весь разум. От глубокого дна, до высоких краёв. Две свечки крутятся огненными шариками в темноте помещения. Разноцветные воздушные шары, наполненные гелем, упираются в потолок. На стене вырисовываются яркие буквы, образуя английскую фразу «Happy birthday, Shimiro!». Весёлый голос, пропевающий слова, разрушает тонкое молчание, как могучая волна песочный замок: — Второе февраля — день твоего рождения. День, когда ты появилась на свет. — говорит Омори. — Ну же, улыбнись, это же твой праздник, милая. Мадараме криво улыбается, выдавливая из впадин сознания крупицы искренности и радости. Она ёрзает на твёрдом стуле, поправляя праздничный картонный колпак на почерневшей макушке. Блондинистые волосы у лица колышатся от усердного дыхания, от которого ноздри неестественно раздуваются. Мимота смеётся, прищуривая голубые глаза, чётко различающие во мраке тело Шимиро. Она вздрагивает. — Загадай желание. — его худые пальцы постукивают по поверности стола, покрытого белоснежной скатертью. Шимиро медленно наклоняется и делает губы трубочкой, наполняя свои лёгкие воздухом. — «Хочу, чтобы ты сдох» — свечки гаснут, и появляются две серые дорожки, восходящие вверх. Её окутывает полнейший мрак. — Какое желание ты загадала? — интересуется Мимота, но берёт свои слова обратно. — Нет-нет, ты не должна это рассказывать. Это же секрет! — ухмыляется он, держа указательный палец у рта. Мадараме хмурится от темноты, сжимая пальцы ног. Между бровями появляется морщина. Глаза бегают по абсолютно тёмному помещению, и страх забирается под мягкий свитер, холодными фалангами пальцев дотрагиваясь до её кожи. Страх от того, что она не видит, не слышит, не чувствует. Как будто тот, кто сидел напротив неё исчез, исчез весь мир, вся Вселенная растворилась в воздухе, и она одна осталась во мраке. Виски бьются в голове бешенным ритмом, отбиваясь жуткими басами по мозговой коре. Перед взором расплываются фиолетовые, тёмно-синие круги, делаясь то больше, то меньше или вовсе превращаясь в одно целое. Влажные ладони сжали друг друга, и с них на стол закапали капельки пота. Волосы стали липнуть к мокрому лбу. — Мимота? — неуверенным, даже напуганным голосом позвала парня Шимиро, сглотнув вязкую слюну. — Мимота, где ты? Язык чешется о нёбо. Сомкнув челюсти, она жмурится, ощущая, как голова кружится и тяжелеет. Внезапно холодные ладони обхватывают женскую шею, ощущая, как пульсируют вены на ней. Шимиро вскрикивает, нечаянно прикусив щёку. Крепкие руки резко наклоняют напряжённую, но достаточно послушную голову, в миг возвращая её на прежнее место. И она чувствует, как по лицу стекает воздушный крем. Веки склеиваются, колпак остаётся лежать на столе, глухо упав, а в ноздри забивается приторно-сладкая жижа. — Как же так? — интересуется Мимота, поглаживая плечи Мадараме. — Ты такая не аккуратная! — и озабоченно добавляет. — Нужно умыться. Широ не успевает за его движениями, убирая с глаз липкую массу. Он хватает её за воротник свитера, и девичье тело с грохотом падает на холодную плитку. Она тихо стонет от боли, со скрежетом сцепляя челюсти. И мысли сгущаются в единую систему, закладывая уши невидимой ватой. И лишь по ощущениям она понимает, что её тащут за воротник по полу, сопротивляется, ползая на коленях, и цепляется за ободранные углы, пытаясь ухватиться, но все попытки оказываются тщетными. Мадараме, подобно тряпичной кукле, плюхается в ванную, больно приземлившись на правую руку. Волосы липнут ко лбу, щёкам, шее, по которой ползут дорожки мягкого жидкого крема. Колени неприятно зудят и ноют. Мимота поддевает кончиком пальца сладкую массу со скулы Мадараме, засунув его в рот, и с наслаждением облизывая его. — Как много сахара. — Омори передёргивает от приятных чувств, проходящих примяком с кончика языка до пищевода. Он хихикает от некого предвкушения и тянется за душевой лейкой, алюминиевый шланг мимолётно касается ноги девушки, и она, пребывая в неведении, активно начинает стирать мягкий крем с век. — Не рыпайся! — по-детски капризно приказывает Мимота, опираясь одной рукой об бортик ванной. В следующий момент на тело Шимиро обрушиваются большое множество тонких струй воды. Они бьют по лицу, плечам, груди напористо и сильно, смывая с участков кожи белоснежную массу. Одежда тяжелеет, и она с визгом выставляет руки вперёд, подставляя ладони под ледяные струи жидкости. И девечьи уши отчётливо слышат, как журчит вода, стекая с лица на одежду, в итоге пропадая в водостоке, как стучит сердце, утопая в болоте адреналина, как смеётся Мимота, находя страх и безысходность девушки смешными. — Перестань. Прекрати. — тихо шепчет Мадараме, притягивая ноги к груди. — Х-хватит, Мимота, п-пожалуйста. — от холода зубы стало морозить, проходясь по каналам к самому корню болью. Пальцы на ногах сжались, издав мерзкий хруст. Душевая лейка с приглушённым звоном упала в раковину. Тонкие пальцы нажали на кран, и вода перестала брызгать, оставляя лишь мелкие капельки. Тихое дыхание Омори доносились до ушей Мадараме придавленными хрипами, теребя кончики острыми ногтями. Тело Шимиро била мелкая дрожь, рассыпаясь по коже крупными мурашками. Под веками накопились слёзы, щипающие нос изнутри. Подбородок задёргался от судорог, сводивших челюсть. Сильная ладонь сжала девичье запястье, находившееся у лица, и полностью обхватив его, потянула на себя. Девушка нехотя поддалась вперёд, вставая на сколькие стопы и уперевшись ладонями об мужские плечи, скрепив их в замок. Мимота подхватил Мадараме, правую руку заведя под её коленки, а левую — на спину, чувствуя фалангами пальцев выпирающие позвонки позвоночника. Уткнувшись носом в горячую шею Мимоты Шимиро устало закрывает глаза, сведя брови домиком. Волосы на затылке неприятно потягивает, одинокие капельки скользят по влажной коже и горло зудит от комков рвоты. Он направляется на выход из ванной, прижав мокрое тело девушки к себе, чувствуя холод, и то, как намокает его одежда. *** Прошлое. — Знаешь, Шимиро, а ты никогда не задумывалась о будущем? — заворожено глядя на девушку, спрашивает Омори. — Задумывалась. — пожимает плечами она, перелистывая страницу учебника по географии. — И что? — Что значит «и что»? — непонятливо приподнимает бровь Мадараме. — Это значит: «О чём ты думала?». — поясняет Мимота, щурясь от летней прохлады. — О разном. — хмурится черноволосая, отложив голубую книгу на полку и посмотрев в голубые глаза. — Поподробнее, пожалуйста. — нетерпеливо требует он. — Ты сегодня особенно не разговорчивая. — Я всегда такая. — бурчит Шимиро и продолжает. — Я хочу дождаться брата с колонии, и тогда Токийские районы склонят головы, выйдет ужасное поколение S62, Шион, кстати, один из них. В это же время появится новая группировка «Поднебесье», и весь криминальный мир Японии будет подчиняться им. Надеюсь, что с братом я встречусь очень скоро, ведь очень соскучилась по нему, он единственный мой родной человек, Мимота. — Чего бы ты ещё хотела? — неуверенно приподнимает уголки губ Омори. — Чтобы Кента и я вновь стали друзьями. Я всё ещё чувствую вину за себя. Мне не стоило бросать его, мы должны были пройти этот путь вместе. — устало выдыхает Шимиро. — Это всё? — дрожит надежда в его голосе. — Нет, конечно. — усмехается она. — Я хочу завести кота, большого большого. — на щеках расцветает заметный румянец. — И рыжего. — добавляет. — А как же я? — стискивает челюсти Омори, вонзив свой взгляд прямо в тёмные глаза девушки. — Меня ты видеть в будущем не хочешь? — разочарованно поинтересовался он. — Мимота, — виновато протянула Мадараме, опустив голову в ноги. — я, конечно, хочу, чтобы ты был со мной. Не говори глупостей. Ты мне очень дорог. — Вот как. — обиженно фыркает парень, сложив руки на груди. — Ты же хочешь только рыжего кота, дождаться своего брата, а ещё снова общаться с Кентой. Может, он будет вместо меня? Зачем же я, Мимота, когда есть Кента? — раздражённо морщится он. Шимиро прикусывает внутреннюю часть щёки, жмурясь. — Мимота, ну прости. — поджимает тонкие губы она. — Я не подумала. Ты очень много для меня сделал, и Кента мне не нужен. Мне нужен только ты. — Проехали. — довольно отвечает Омори, и мимолётная улыбка расцветает на его лице. — По дозе? — Мадараме обречённо кивает. Мимота хлопает по карманам и из правого достаёт маленький пакетик с белым порошком. Он развязывает узелок и рассыпает по котацу небольшую дорожку, подравнивая края. Потом смачивает средний палец слюной и, обмакивая его в порошке, Омори подносит к десне и указывает взглядом Шимиро. — Что это? — замялась она. — «Дезоморфин». — закатывая глаза от наслаждение, он облизывается. — Как же хорошо. — и говорит, заметив колебания подруги. — Чего ты ломаешься? Пробуй. — Я никогда не пробовала дезоморфин. — признаётся Широ. — Я не буду. — Блять, всё когда придётся попробовать впервые. Тем более тут доза небольшая, не сдохнешь. Она тянется к белому «ковру» и, взяв немного на палец, стала повторять движения Омори, чувствуя наступающее расслабление мышц, помутнение сознания и лёгкое покалывание в груди. — Классно же, скажи. — широко улыбается Мимота, посасывая палец. — Ага. — протягивает Мадараме, ощущая, как дрожит нижняя губа. — Но мне, кажется, плохо. — Это пройдёт. Всегда так. — отмахивается Омори, облокотившись об спинку дивана. — Ладно.. — успевает проговорить заплетающимся языком Широ, когда её веки тяжелееют, а голова опускается на мягкую подушку. — Сука.. — протягивает хриплым голосом, видя перед собой лишь размытые пятна. *** Шимиро чувствует под собой приятную ткань одеяла, горячие пальцы Мимоты касаются её холодной щеки, создавая между ними некий контраст, проходивший по клеткам лица импульсом. И приоткрыв глаза, она замечает парня, сидящего напротив неё на кресле, подперев щёку кулаком. Он, имея на лице лёгкую улыбку, достал из свёрнутой бумажки маленькую таблетку и положил на язык. — Поставки «Крокодила» заметно повысились на рынке. — нарушил молчание Мимота, поглаживая ладонью покрытую множеством вздутых вен шею. — Будешь? Угощаю. — Мадараме отрицательно помотала головой. Омори хмыкнул, прищурившись. Её радужки осторожно сверкнули в тёплом свете свечей, и она сжалась, ощущая, как по опухшим венам разливается кровь, распространяясь вплоть до кончиков пальцев. Сжав мокрые ладони, Широ громко взглотнула, когда нетерпеливый парень встал с нагретого места и уверенно направился к ней. Приготовившись к жёсткому удару, она крепко сомкнула челюсти, но ожидаемого не последовало. Вместо этого на столе появилась воздушная булочка с шапочкой из заварного крема, а под блюдцем лежал листок бумаги, с напечатанным рисунком. Мимота был на прежнем месте, подрагивая правой ногой. — Что это? — отодвинув посудину с выпечкой, спросила Шимиро, аккуратно взглянув на Омори. — Политическая карта мира, милая. — он в один миг оказался рядом с девушкой, разворачивая лист, и она не успела понять, как стала жевать свежеиспечённую выпечку, параллельно слушая монолог. — Сначала мы полетим в Италию, там отпразднуем свадьбу, вилла будет готова через два месяца, раньше уж никак. — фаланги пальцев юноши торопливо бегали по напечатанному рисунку. — Потом отправимся на Филиппины, — взгляд устремился на острова жёлтого цвета. — далее посетим Германию, и это только медовый месяц. Представляешь? Ну, а после нас будет ждать дом в самом центре Эквадора, там я хочу провести года два-три семейной жизни, когда же родится ребёнок, то лучше переехать в Финляндию, там наилучшие условия для воспитания детей. — Мимота со вздохом опустил светлую макушку на девечье плечо. Мадараме, проглотив сладкую пищу и округлив глаза, произнесла, и голос её стал хриплым: — Ты сумасшедший. Не думаешь, что насильно удерживать меня ты не имеешь право? — и опустив взгляд, она заметила несколько маленьких таблеток в начинке булочки. Проморгавшись, Широ ощутила тошноту. Её голова резко повернулась в сторону Омори. — Ты что-то мне подсыпал?.. Потрясение ударило в голову так сильно, что девушка стала задыхаться в попытке сделать вдох, а воздух стал тяжёлым и в ноздрях образовался комками. В горле её пересохло и засаднило от колющих чувств. В груди стало жарко, как будто сердце лопнуло, и кровь хлынула потоками кипятка по тканям. — Это немного для спокойствия души, милая. Не волнуйся. — уголки губ образовали ласковую улыбку. — Ты и так сильно нервничала последнее время. Шимиро, исказившись в гримасе ярости и обиды, вскочила с места и отошла от Мимоты в противоположную сторону. — Я живой человек, а не подопытная крыса! — она швырнула тёплую пищу в парня, и точно попала ему по глазу, глазурь оставила на мужском лице приторный след. — Подонок! Подсыпаешь всякую хрень в еду и говоришь: «Это для душевного спокойствия»! Конченный! Хочешь колесить по миру? Так езжай, я тебя не держу, только оставь меня в покое! — на её шее и лбу выступили синие вены, а щёки обрели пунцовый цвет. — Меня нельзя увезти из Японии без моего согласия, как домашнее животное! — вдруг в голове что-то ёкнуло, распространяясь внизу живота странной болью. Проскрипев сквозь зубы непонятное, Мадараме опёрлась об стену и сползла вниз, дрожа от наслаждения. Под подбородком затряслась артерия, превращаясь в неутолимую боль в висках. — Милая, ну что ты? Это для твоего благополучия. — сквозь пелену она разглядывает в его глазах тягучую ложь и щекочущую в ушах иронию. — Успокойся, всё будет хорошо. Он медленно встал на ноги. И Шимиро, истерически смеясь, прокричала: — Не подходи ко мне, ублюдок! — глотку стало приятно поглаживать. — Я.. Что со мной? Её передёрнуло. По спине прошёлся ощутимый холод. Обратив свой взор на ободранные, щиплющие ладони, она стала шипеть, ведь её чувства сильно обострились. — Я знаю, знаю, что это.. — прошептала Мадараме, и глупая ухмылка неосознанно расползлась на лице. — Ты же знаешь, сука, знаешь ведь.. — сухой кашель со смешком вырвались из открытых губ-ниточек. — Знаю, милая, знаю. — соглашаясь, кивал головой Мимота. — Но не злись. — он неспеша подошёл к ней, сел на корточки и молча посмотрел в девечьи расширенные зрачки. Шимиро, скорчившись в наркотическом удовольствии, ссутулилась и облизнула потрескавшиеся губы. Развязно охнув, она, невнятно бормоча, подняла голову и уставилась в потолок. Пальцы ног сжались, а из-за рта брызнула вязкая слюна, стекая по шее на горловину свитера. Ласкающие ощущения забрались под рёбра, шевелясь там большинством маленьких червячков, и ей стало тошно. Невидемые ладони прошлись ледяными мозолями по плечам, опускаясь на грудь, талию, низ живота, и продолжаясь по ляжкам, коленям, икрам, лодыжкам, и заканчивая стопами. Необъяснимое наслаждение было таким сильным, что участки девечьего тела парализовало, и она обмякла, съехав на пол. Грудь стеснил корсет разума, частички которого старательно собирались в пазл, распадались и вновь собирались. И Шимиро, зажмурившись, выдохнула и утеряла что-то очень важное в темноте, что настала за занавесом век. *** — «У неё сегодня день рождение». Риндо поднял голову, и несколько блондинистых прядей упали ему на лоб. Книга в твёрдом переплёте была оставлена на столе, а он поднялся с нагретого места и приблизился к окну. За тонким тюлем и толстым слоем стекла кружился вальс снежинок, их огромное количество оседало на крыши ярких построек, маленьких зданий и полных остановок, без малейшего намёка на скорый приезд автобуса. Солнце, оставляя за собой шлейф разноцветных разводов от кислого красного до ослепляющего жёлтого, уходило за горизонт. Оно пропадало в небе среди серых пушистых облаков, сгущающихся между собой. Звёзды, горящие именно сегодня ярче чем вчера, высвечивались через пелену туч, и толпы людей шли по широким тротуарам, торопясь и не замечая никого. Хайтани младший поморщился, ощутив на языке мимолётный вкус горечи. Оттянув горловину тёплой водолазки пальцами, он тихо вздохнул, ещё несколько минут смотря на токийский пейзаж за окном. И внезапно Риндо почему-то стало холодно, от чего по шеи до икр поднялись мурашки. Он поёжился, и сняв круглые очки, помассировал переносицу, пытаясь сосредоточиться на сюжете антиутопии, название которой было настолько невыносимо жалким, что Хайтани не смог вспомнил где её приобрёл, и после неудачной попытки в его голове возродился силуэт девушки. И вновь её худой овал лица у его глаз, и вновь колющая игла шевелится где-то в предсердии, и вновь он чувствует растекающиеся по телу приятные ощущения любви, что была между ними. Риндо не желает возвращаться к реальному настоящему, где сердце всё ещё бьётся за то, что Шимиро рядом, никуда не уходила и не пропадала. Всегда была рядом. Но разум нахально посмеивается, внушая самые отвратительные мысли, от которых кровь бурлит в жилах, а злость рвётся наружу. И он не может уснуть, позволя страху и отчаянию зайти в дверь его спальни на несколько ночных часов. Он закрывает веки, оперевшись об подоконник. — Риндо. — слышится её голос. — М, давай посмотрим следующую серию в субботу? — лёгкий, немного сухой смех. — Я люблю тебя. — тонкая улыбка, такая искренняя и ласковая, что у него сводит челюсть. Зажмурившись, Хайтани надел очки, и через линзы мир будто бы обрёл свою обыденную серость. Он последний раз взглянул на улицу, и устало вздохнул, вернулся на стул, открывая книгу на нужной странице и продолжая читать мелкий текст. Хлопок входной двери происходит, когда Солнце полностью скрылось из виду, а на полотне ночи сверкает россыпь созвездий, и сияет белоснежный полумесяц. Риндо, перелистнув шершавую страницу, прислушался и понял, что Ран вернулся с очередного задания и направляется на кухню. Через несколько минут старший из Хайтани зашёл в помещение не раздевшись, и налив в стакан воды из прозрачного графина, уселся на противоположную сторону стола. — И тебе доброго вечера, Ран. — с нескрываемым сарказмом ответил на молчание брата младший. — Гм, гм. — кивнул Хайтани старший, глотая охлаждающую жидкость и, вытерев рукавом рот, сказал. — Тосва — сука, так нервы потрепала, я давно так не заводился. — Что случилось? — оживившись, поинтересовался Риндо. — Что-то серьёзное? — Если бы. — хмыкнул обладатель растрепавшихся кос, сбросив верхнюю одежду на спинку стула. — Изана всё не может отстать от Манджиро Сано, даже когда мы прижали его к стенке и обобрали до трусов. Ему не даёт покоя то, что Тосва какая-то уж «уверенная в себе», — закатил сиреневые глаза Ран. — поэтому он на пару с Кисаки придумали скрытый от всех план. Вся верхушка гадает над этим. А знаешь, что самое интересное? — младший из Хайтани поднял одну из бровей. — То, что даже Какучё не знает об этом. — Интересно. — посмотрел на брата Риндо из-под лба, отложив книгу на край стола. — И какие предположения? — Ни-ка-ких. — с нескрываемой раздражённостью ответил Ран. — Изана, как проклятый говорит, что это никого не касается, узнаем позже. — Странно. Разве раньше он что-то скрывал от нас? — нахмурился Хайтани младший. — Нет. — помотав головой, выдохнул старший. И Риндо, полностью потеряв интерес, отвернулся к окну, вглядываясь в светящиеся вывески заведений и серые здания офисов. Снег, тающий на ветру, прилипал к стеклу, превращаясь в мелкие капельки, и в груди у него что-то сжалось. Прикрыв глаза, он снова рисует её образ, худощавое телосложение и грустные, идентичные её брату, глаза. *** Мадараме старший, будучи в ужасном состоянии, вернулся в старый район, откуда когда-то вышел в криминальный свет и вернулся вновь известным в нём Небесным Королём. Он осматривает плесневелые углы, потёртые перила и уродские росписи на стенах, чувствуя засевший в этом подъезде запах девяностых. Прелестное чувство воспоминаний и жалкое сожалений окружают его, и заходя в квартиру, которую сильно ненавидел, но в которую хотел вернуться, Шион ощущает сквозняк и то, насколько ледяные батареи. — Забыли, что ли про людей, гниды? — сквозь зубы прошептал он, поёжившись, и натянув шарф на нос. Как будто этот дом без электричества и отопления, площадка с облупленной краской и печальные люди благополучно изчезли, испарились из воздуха, оставив всё это в памяти прошлого. И Мадараме, не разуваясь, проходит в зал, видя на диване запылившуюся гитару, обклееную большим количеством наклеек. Он усмехается, вспоминая, как только-только вернулся с колонии и как был рад родным стенам. Его внимание привлекают пакеты, лежащие на самом верху скрипящего шифанера. И он, не раздумывая, желает увидеть то, что в них находится. Зажигая бензиновую зажигалку, Шион раскрывает синий пакет, шуршащий под его ладонями, и достаёт из него толстую пачку фотографий и несколько писем. Перебирая фотоснимки, он замечает на изображениях двух молодых людей: черноволосую девушку худощавого телосложения, одетую в летний сарафан, и парня с каштановыми волосами, и этого человека Шион знал — это был его дядя в своей молодости. В незнакомке же Шион находил поразительно схожие черты лица, особенно со своей младшей сестрой. Он перевернул фото и прочитал потёртую надпись: — «Филиппины, 1985 год. Любимой сестре Шиджеко от брата Омуто». Шион удивлённо вскинул брови, поднеся непослушный огонёк и прочитав предложения ещё и ещё. Взяв в руки ещё три портрета, Мадараме старший опять увидел эту женщину: вот она в школьной форме с портфелем, вот стоит с букетом свежих роз на оживлённой улице, и на последнем фотоснимке она, ярко накрашенная и широко улыбающаяся, обнимает мужчину, курящего сигарету, одетого в костюм тройку, старше себя самой и гадко вылизанного. Шион, отложив фотографии, перебирает конверты, читая находящиеся в них письма: — «Дорогой братик, Омуто, я сожалею о своём поступке и прошу у тебя прощения. И детям передай от меня то, что мама любила их и просила прощения, они должны меня понять, когда вырастут. — и будто бы Мадараме услышал женский всхлип. — Омуто, я больше не вернусь в Японию никогда. Он преследует меня повсюду, он хочет моей смерти и смерти Шиона и Шимиро. Я не могу рисковать своими детьми. Они и ты очень дороги мне. Я поменяю имя и фамилию, оборву все связи и завтра покину страну, билет уже куплен. Я не знаю куда поеду, то есть, не хочу говорить. Не подвергай моих малышей опасности, прошу тебя. И оберегай их как своих родных, люби, сделай их счастливыми. Я не хочу им такой же судьбы, как у меня. Я не смогу дальше жить, если почувствую, что они пострадали из-за моей глупости. Материнское сердце чувствует беды… — последовало многоточие. — У меня не было выбора, Омуто, пойми и не держи зла. Прощай, твоя старшая непутёвая сестра. Мадараме Шиджеко. 1989 год, 15 марта». Шион опешил, бегая глазами по старой бумаге и корявому почерку своей матери. — Мама? — он перевёл взгляд на портреты и, не сдержавшись, засмеялся. Он ощутил лишь отвратное чувство ненависти и презрения к женщине, что восемнадцать лет назад его родила. И бессовестно бросила, покинув Японию, сбегая от своего неприятеля, оставив своих детей на брата. Шион не знал мать, не видел её на фотографиях, не слышал её голоса и сейчас пожалел, что идентичными ей глазами узнал, увидел и даже представил жалостливый молодой голосок. Он, сморщившись от сосущего ощущения в груди, откинул письмо от себя, и стал читать следующее: — «Шион и Шимиро, пишет это письмо Ваш дядя, Омуто Мадараме, и сожалеет о том, что оставил, ушёл в дождливую ночь июля. Я так и не дождался тебя, Шион, с колонии, и не сумел быть для Шимиро защитой. Я принимаю свои грехи, и, конечно, обязательно за них расплачусь. Я плохой человек, и Вы в праве меня возненавидеть. Я не отличаюсь от Вашей распутной матери, и не отрицаю своих поступков. — некоторые слова стёрлись или расплылись. — Я надеюсь, что Вы будете жить в благополучие, Вы очень дружные и сильные, я уверен, что Вы сможете. Ведь, сможете? Конечно. Пожалуйста, не ищите меня и не жалейте, Вы можете только ненавидеть или простить, я запрещаю себя любить как раньше. — чернила одного предложения стёрлись, но Мадараме старший продолжал читать. — Шион, прошу тебя защитить Шимиро и быть ей другом; Шимиро, следи за Шионом, чтобы он не творил глупостей. Вы должны быть счастливы. Я рад тому, что Вы были моей семьёй. Омуто, 2001 год, 24 июля». — закончилось письмо. Шиона затрясло от неприятных чувств, он ни разу не испытывал такого: от кипящей злости до колючей обиды. Его ладони жутко вспотели и сжались, скомкав пожелтевшую бумагу, ярость бурлила в висках, а обида щекотила в ушах, обида проходила зудом по телу от воспоминаний, обида казалась особенно больной из-за сестры, которую ни дядя ни он не сумели защитить. Мадараме старший поднёс зажигалку к бумаге, и огонь мгновенно съел её, оставив на полу лишь пепел.