Черные уши, белый хвост

Говоря прямо, это всегда была история одной собаки, которая гонялась за собственным хвостом. Или, с иной точки зрения, одной лисы, которую за этот хвост тащил тот же пес из норы. Так или иначе, погоня за частью одного целого в этой истории фигурировала всегда. Никто не знает, когда это началось, только всегда говорили люди, что есть на небе волшебный зверь. Добрый он или злой — никто знать не знал, да и белый он или чёрный тоже никто, пожалуй, как ни спрашивай, вспомнить не мог. Словом, ясно было одно: зверь это с длинным хвостом, да непременно волшебный. Ну и вправду: какому обычному зверю под силу сожрать целую луну? Да и помочь заплутавшему ребенку или исцелить от болезней простой псине или лисице, пусть и была бы она хули-цзин, не под силу. Почти божественный был он, этот зверь. Или дьявольский. Кто б его знал, говорят. Когда старики рассказывали эту сказку малышне, они смеялись: сам этот зверь толком не разберёт — бес он или божество и какого цвета у него хвост — даром что он вечно за ним гоняется. Видать, потому и бегает, что поймать да вспомнить не может. Может, говорили, морда у него черная и собачья, а хвост лисий да белый. Морда злющая, луну вот сожрала, да не отпускала, пока всех собак чуть не потравили, а хвост добрый: как взмахнёт — все болезни излечит, да согреет заодно. Только сказки всё это, конечно. Ма Ань вот в сказки не верил. Когда у тебя больная мать, да двоюродный братец — нахлебник, тут не до сказок. Раньше Ма Ань был с матушкой вдвоём: жили они, конечно, не богато, но и не бедно, хватало и на еду, и на конфеты с городской ярмарки по праздникам. Домик их стоял на отшибе, почти в лесу, и до ярмарки надо было долго идти, но Ма Ань не жаловался: дурак он, что ли, жаловаться, когда можно идти, ощущая сквозь тонкую подошву не листья и ветки, а укатанную дорогу, и по сторонам глазеть. На дома, на людей, на то, как повозки едут, как дети городские бегают. Даже если на ярмарке ничего купить не удавалось, кроме волшебных травок для матушки — матушка его была больна сколько он себя помнил, и ей всегда требовались особые травы, чтобы хоть немного приходить в себя — он был рад просто прогуляться и хоть на чуть-чуть вырваться из сумрака их халупы. Дом свой, Ма Ань, конечно, любил, но халупой в мыслях звал не раз — крыша у них текла так часто, что проще был подставить горшок, чем чинить. Заодно вода всё ж набиралась. Словом, жил Ма Ань с матушкой славно, а потом все покатилось куда-то в Диюй. Когда на очередной ярмарке матушка пошла к лекарской лавке за травами, Ма Ань постоял немного в городской толчее, получил пару пинков и здраво рассудил, что травы матушка, когда в относительно ясном рассудке, выбирает долго и придирчиво, а путь до лавки лекаря он знает лучше, чем до своего дома, и пошел к ребятам играть в Хоу И и солнца около ворот. Солнц надо было много, поэтому брали всех и без вопросов. Только Ма Ань приготовился бежать от лопоухого Чжу Фэня, сына ткачихи, у которой матушка всегда покупала полотно, так его по плечу хлопнула чужая большая ладонь. Ма Ань ойкнул от неожиданности и дал дёру, сам не поняв от кого: то ли от "Хоу И", то ли от незнакомца. Ткачиха зарабатывала неплохо, даром что была вдовой, поэтому Чжу Фэнь был куда упитанней щуплого Ма Аня и за ним не поспевал: да и куда там, когда рядом еще десяток мальчишек крутится. А вот незнакомец бегал неплохо: не успел Ма Ань добежать до угла, как его цапнули за ворот. Он было открыл рот, чтоб заверещать, но его тут же отпустили, так быстро, что от удивления он даже передумал орать. Мужчина, что гонялся за ним, выглядел не как бандит. Совсем нет: он, напротив, носил доспехи городской стражи. Ма Ань похлопал глазами и очень вежливо поклонился. Кланялся он медленно, а думал быстро: чего такого он натворил, что за ним аж стража пришла? Воровать он не воровал, а если одну сливу с прилавка, то это не считается, так все мальчишки делают. Да и давно это было, на прошлой ярмарке... Стражнику, тем временем, надоело ждать, пока Ма Ань докланяется: — Чего это ты расцеремонничался? Я тебя не узнаю, наглец. Сначала стрекача дал, теперь кланяешься. Неужто тебя ифу твой наконец манерам выучил? Говорил стражник грубо, но улыбался весело, будто Ма Ань ему непутевый племянник. Он хлопнул глазами и осторожно выпрямился. Значит, не слива...Неужто его с кем-то перепутали? Оно немудрено, все они мальчишки из бедноты на одно лицо, особенно со спины, но теперь то в лицо ведь видно должно быть, что обознался? — Ифу? Стражник почесал в затылке: — Головой ты что ль приложился? Забыл, как отца приемного зовут, Фэн Ан? Хотя, оно и немудрено — столько по теткам да дядькам таскаться из города в город. Ма Ань еще раз хлопнул глазами и откашлялся. Пересилив себя, глянул взрослому прямо в глаза: хоть ему было и 14, ростом он был низковат, даже слишком — торговки его порой за девятилетнего принимали. Но оно и к лучшему: больше подарков перепадало, да матушке иногда делали скидку, разжалобившись. Стражник смотрел на него с легким удивлением, но все с той же улыбкой, адресованной кому-то другому. Не какому-то там Ма Аню. Стало даже грустно. — Э-этот недостойный просит прощения, но господин стражник меня с кем-то путает. Меня зовут Ма Ань, и я живу у матушки один. Теперь хлопал глазами уже стражник. Впрочем, о чём бы он ни думал, соображал он быстро: вскоре на лице его оформилась какая-то идея. Ма Ань был за него, конечно, рад, но ему стоило идти: матушка уж точно уже должна была вернуться, а потеряйся он, трепки и лишения еды на пару дней не избежать. Стражник был интересный и совсем не злой, но есть Ма Аню хотелось немного больше. Он собрал все свои манеры, выученные от детей слуг в благородных домах, которые обычные играли князей и генералов, в кучку и еще раз поклонился: — Я, то есть, этот недостойный Ма Ань должен идти и извиняется за потраченное впустую время. Выпалив это, Ма Ань припустил прочь к лекарской лавке, оставляя стражника в глубоком недоумении. История, впрочем, не была бы историей, если бы звездам не было суждено свести этих двоих на одной дороге вновь.