Гонорары и гонор

***

Что есть хорошо распланированный досуг? Ёшида Хирофуми редко задаёт себе подобные вопросы. Не, не так — скорее не задаёт вовсе, потому что относит себя к числу тех людей, кто в принципе не видит смысла о чём-то спрашивать. Там, где есть лишние вопросы, появляются лишние дополнения, а следом за ними неминуемо приходят и лишние проблемы, из-за которых приходится долго стоять под душем, заливать раны перекисью, полоскать футболку отбеливателем и нарушать соблюдение точно расписанных инструкций. Видите ли, Ёшида Хирофуми — серьёзный парень, не нуждающийся в бестолковых заскоках. Кредо у него соотвествующее. Простое, как прыжок под холодную воду после случайной гибели союзников, запоминающееся, как их же предсмертные хрипы, нерушимое, как вера в собственноручно составленную методичку. В ней всё разложено по порядку, даже придраться не к чему, ведь Ёшида Хирофуми знает — делать дела нужно тихо, отрабатывать спланированные действия важно строго по пунктам, и импровизировать — если уж вдруг — максимально аккуратно, чтобы не запачкать руки или недавно купленные кроссовки. А остальное — бесполезное, неприменимое на практике, такое, как галимые факты и доводы, или подростковый гонор — куда тут без него, — необходимо держать глубоко в голове, куда не добраться без непреодолимого желания и десятка забытых паролей. Ёшида Хирофуми ещё молод, но уже точно уверен в том, что он всегда будет ступать исключительно по проторенной дорожке. В случае несоблюдения — смерть. Впрочем, нарушение правил опасно не только многократным повышением рисков закончить рабочий день не на диване, а в чёрном полиэтиленовом мешке. В первую очередь — для прагматичного Ёшиды Хирофуми, конечно, — оно опасно сокращением внушительного гонорара в конверте. Такого труднодоступного в условиях экономического спада, что гнушаться и кривить душой строго противопоказано. Макима вручает этот самый конвертик счастья вместе с контрактом на охрану некоего Денджи — собаки, с её слов, но где-то здесь есть неувязка, — опускается в глубокое кожаное кресло, смотрит пристально — глаза в глаза — и любезно улыбается. — В остальном вас всё устраивает, верно? — уточняет она, укладывая острый девичий подбородок на изящную ладонь. Говоря по чести, Ёшиду Хирофуми, торчащего на ковре посреди трёх глухих стен и одного панорамного окна, устраивает далеко не всё. Например, не устраивает гнетущая обстановка вокруг, могильный холодок по щиколоткам, и то, как за толстым стеклом водят хороводы несколько крупных ворон. Профессиональная деформация шестого чувства никогда не подводит Ёшиду Хирофуми, и с новым ударом сердца у него невольно создаётся гаденькое впечатление, словно они, вороны эти, смотрят на него заодно с Макимой. Потяжелевшие веки с трудом смаргивают странное наваждение, по ощущениям похожее на тесный контакт с окоченевшими пальцами мертвецов, и вот Ёшида Хирофуми уже вытягивается по струнке и любезно улыбается мадам «Я тебя в три секунды грохну» в ответ. — Да, я со всем ознакомился ещё при нашей первой встрече. Спиралилевидные радужки замыкаются в тугую цепь и коротко сверкают. Макима расплывается в миловидной лыбе и подталкивает конверт ещё ближе. — Не пытайтесь вмешиваться в то, что происходит вокруг него, и тогда я буду очень рада нашему с вами сотрудничеству.

***

По всему Токио просто кошмарно воняет бродячими собаками. Конкретно в этом тесном переулке ими разит настолько сильно, что Ёшиде Хирофуми, обычно стойкому к любым внешним раздражителям, разъедает глаза. Он слегка морщится, долго моргает, дабы убрать режущую сухость на сетчатке, оглядывает каменные лица временных напарников. Не проживут и года — моментально диагностирует внутренний голос. Макима, идущая впереди их скромной процессии, без лишних слов указывает на тупик в проулке. Запах мокрой псины усиливается, Ёшида Хирофуми проходится прямиком по обглоданным рыбным костям, и натянуто улыбается, несмотря на рациональное желание заткнуть себе нос. Видите ли, он хорошо знает вязкий водянистый запах, что опоясывает его с головы до ног. Знает, что точно так же пахнет подавляющее большинство людей, относящихся к породе тех, кто привык жить по чужой указке. Естественно, Ёшида Хирофуми не уважает этих бесхребетных неудачников, не поддерживает их высокопарные стремления и надуманные ценности, зато вполне оправданно уважает силу, которой наделены многие вышестоящие над ним. Да, и здесь иерархия, а вы что думали? Объективный факт — с ней совершенно без толку бодаться. Поэтому сегодня — и ближайшие недели — именно иерархия Бюро Общественной Безопасности будет планировать его досуг, и пока с вершины её административной цепочки сыплются баснословные деньги, Ёшида Хирофуми будет покорно мимикрировать под законченного дебила и примерять на себя собачью шкурку. К сожалению — или всё-таки к счастью? — в его практичных мыслях потрескивают не только детали заключённого договора, не только шелест купюр, заранее пропитанных чужой кровью, но и короткое, достаточно стрёмное умозаключение. Теперь тебя пасут как самую настоящую овцу, парень. Ёшида Хирофуми ни капли не идиот — просто старательно им прикидывается, — оттого предельно осторожно наблюдает за тем, как над его головой роятся всё те же жирные вороны. Он отчётливо слышит, что в тёмных углах подворотни пищат голодные до мертвечины крысы, понимает — выдавать себя нельзя. Макима оборачивается, бросает расфокусированный взгляд в лицо, произносит скользящее «Сейчас Денджи подойдёт», и возвращается в прежнее положение, скрещивая руки за спиной. Вороны хлопают крыльями, приземляясь на карнизы, крысы вырываются из-под своих укрытий, подбираются к свету, перебирая лапами по сырому бетону, а тяжёлая цепь, повисшая на неоднократно переломанных плечах Ёшиды Хирофуми, неслышно замыкается. Да. Всё именно так, как мыслит мудацкое подсознание. Кстати, загон для убойного скота не самый удобный. Хотя он и не должен быть удобным, радовать или приносить пользу — на этот случай есть греющие душу цифры на счетах, и вот ради них уже можно и потерпеть. А ради собственной безопасности, ради приобретения нового опыта и имитации хорошего настроения, натянутая улыбка не сползёт с якобы добродушного лица Ёшиды Хирофуми до тех пор, пока засов в загончике не откроется. В поле обаятельного влияния этой самой улыбки внезапно попадает будущий подопечный. Всё-таки не псина, хотя вроде бы Денджи. Тёмные брови слегка дёргаются — кажется, ему совершенно до лампочки на тех, кто стоит за спиной его хозяйки. Чёлка некстати цепляется за ресницы и закрывает обзор. Ёшида Хирофуми сдувает её, приветственно кивает всем присутствующим, но в частности — самой частной частности, — кивает этому самому Денджи. — Ёшида, — с натянутым весельем произносят мягкие губы. — Надеюсь, сработаемся. У Денджи, немногим старше него самого — а может, и младше, в пунтках договора это не оговаривалось, — светлые лохматые волосы, похожие на высушенную траву, мятая рубашка, дерьмово завязанный галстук и самая тупая на свете улыбка. Невооружённым взглядом заметно, насколько она заискивающая и в то же время дерзкая, но Ёшида Хирофуми, чего уж греха таить, хочет посмотреть на неё ещё немного. Это иррациональное хотение отностится к категории допустимых погрешностей, в нём нет ничего подозрительного или рискованного, только вот Макима неслышно выходит вперёд и откровенно мешает разглядеть Денджи получше. И от этого становится как-то не по себе. Приходится забить. Приходится послушно стоять на месте, опасаясь двинуть даже пальцем — Макима, какой бы невинной ни казалась, восседает на самой вершине пищевой цепочки, и Макима, пардон за прямоту, сожрёт Ёшиду Хирофуми, если он сделает хотя бы один неверный шаг. Ага, теперь пора бы и признаться — насмехается внутренний голос — очередная денежная авантюра отчётливо попахивает дерьмецом, а въедливой собачатиной пасёт не откуда-то из-за поворота, где располагаются дефолтные офисные помещения. Собачатиной пасёт от этого одичалого, безобразного Денджи. Он закидывает руки за голову, несёт какую-то околесицу и неразумно храбрится, изредка выглядывая из-за плеча рыжей бестии. Ёшида Хирофуми не слушает их диалог — там явно нет ничего полезного — и растягивает пухлые губы в улыбке до такой степени, что начинают болеть щёки. Никто не должен догадаться о том, что он, якобы беззаботный — и совершенно точно беспринципный, — Ёшида Хирофуми, очень ждёт, когда это соломенное чучело закончит выпендриваться и наконец осмотрит своих сопровождающих. Когда, в конце-концов, доберётся до него, Ёшиды Хирофуми, очевидного козла — просто козла, без отпущений — и перестанет светить перед Макимой своей довольной физиономией. Бесит. Почему так бесит?

***

По завершении каждого из этапов бессмысленных формальностей, ставших для Ёшиды Хирофуми чем-то вроде продолжительной засады — ведь с Денджи не удаётся перекинуться и парой невинных слов, — настаёт чёред познакомиться с новыми коллегами. Их много. Имена у всех разные — с первого раза не запомнить, — физиономии — тоже. Но каждого из них, ряженых в одинаковую в униформу Общебеза, отличает всё тот же запах блохастой собачатины. Ёшида Хирофуми не брезгует касаться её — вытягивает руку в приветственном жесте, делая забавный для себя вывод. Почти все из тех, кто здоровается с ним, отчитывает Денджи и потакает нытью той рогатой девчонки-изверга, прилипшей к его широким плечам, отмечены въедливым клеймом. Совершенно точно не жильцы. Сдохнут самой паскудной смертью, потому что не следуют правилам жизни — хладнокровно рассуждает Ёшида Хирофуми, присаживаясь за стол. Ногти впиваются в мякоть ладоней, дежурная улыбка сияет всем и каждому, но чернильные радужки, в которых нет и намёка на доброту, косятся вообще не туда, куда стоило бы коситься равнодушному. Они направлены на Денджи, жрущего свой чёртов гамбургер. Почему? Вопрос ведь объективный и вполне оправданный, но ответа нет. Ёшида Хирофуми не может обнаружить его ни в одной дискете внутри своей черепной коробки. Зато натыкается на другое — на сладкую истому между бёдер, — когда он замечает, что глаза у этого Денджи большие, по-детски искристые и безумно влюблённые. И любовь эта явно направлена не к еде, как полагается голодным цепным псам. И не к любезной Макиме, которой тут нет. И даже не к той стрёмной Пауэр, плюющейся овощами прямо на пол. Любовь эта — или, быть может, какое-то бессмысленное восхищение — направлена на кое-кого третьего. На того, кто не следует правилам, на того, кто обвит цепями по горло, на того, кого вскоре вынесут ногами вперёд, потому что он слишком человечный. Как его зовут? А… А впрочем, пошёл он к чёрту. В груди мучительно пробивается некое гадко-блядское чувство. Ёшида Хирофуми зубоскалится и множит его на два, ведь его нешуточно интересует Денджи. Радужки у него красные-красные, как зёрна граната, раздавленного под прессом из жизненных тяжб, незнакомых тому, кому плевать на человеческие отношения. Не сказать, что Ёшиде Хирофуми хочется окунаться в них — и так по уши в зловонной трясине, — но он случайно сталкивается с ними своими — чёрными, точно закопченные пожарами кости. Денджи не держит связь и двух секунд — фыркает и отворачивается к тому, на кого впору ставить крест — желательно в грудную клетку, — а Ёшида Хирофуми не без удивления чувствует, как внутри него что-то жжётся раскалённым железом и намертво замыкается. Замыкается не так, как замыкаются цепи на глотке этого парня с хвостиком. Замыкается так, как замыкается сердечный ритм, как замыкается диафрагма и всякие мыслительные операции, выдающие непредвиденное желание доебаться и отхватить внимание Денджи себе.