Гонорары и гонор

***

Этот контракт, ранее воспринимавшийся как нечто халтурно-будничное, в сущности своей является порождением чистейшего зла. А его терновые рамки всё больше смахивают на чёртов филиал ада на Земле с семью кругами смертных грехов, где главный — чревоугодие Денджи, который ест и ест, будто готовится к возможной голодовке. — Блятф, как же вкуфно! — восклицает он между укусами. Аки участливо кивает, смахивая крошки со стола салфетками. Их подружка, Пауэр, уже бегает где-то на улице — оскорбилась или что-то там ещё, — а Ёшида вяло наблюдает за этим раздражающе-заботливым действом и думает, что бы он сделал на месте Хаякавы. Скорее всего, подложил бы тарелку, чтобы Денджи свинячил на неё? Так ведь эффективнее. Хотя нет, эффективнее взять навынос и потащить Денджи чудить к себе домой. Там всё-таки безопаснее и спокойнее, пускай это и не входит в условия его с Макимой договора. — Ты когда-нибудь научишься не пачкать рубашку? — от укоризненного вопроса встряхивает даже Хирофуми, но Хаякава решает продолжить без промедления: — Я, блять, уже устал толдычить тебе о том, что эти пятна не отстирываются. Кусок бургера повисает в воздухе. Денджи таращится на соус, въевшийся в ткань. Затем на своего собеседника. — И чё? Аки перехватывает его взгляд в полёте и снова направляет к манжете. — То, что эту рубашку придётся выбросить. И вот. Юношеские щёки действительно краснеют. Было бы здорово, произойди это из-за кетчупа, размазанного по белоснежной одёжке, но какой смысл обманываться, если Денджи смотрит на длинные пальцы придурка с хвостиком. Неясно ухмыляется. Вспыхивает, как сигнальные огни. — Может, с руки меня покормишь, а, Хаякава-семпай? В груди что-то сжимается, Хирофуми роняет лицо на кулак, чтобы никто не заметил, как его снова перекашивает. По столу крайне строго хлопает чужая ладонь. — Нет. Не прикидывайся бытовым инвалидом, руки-ноги на месте, — морщится Аки. Румянец с лица Денджи переходит на смуглую шею. Диковатые глаза вспыхивают то ли дерзостью, то ли смятением — Хирофуми не успевает рассмотреть, — и прикрываются взхлохмаченной чёлкой. Денджи откладывает свой обед в сторону, выворачивает грязную манжету наизнанку. — Ну раз не хочешь… Короче, заверни хлеборезку тогда, усёк? — бубнит он. Аки так и зависает с разинутым ртом. Тёмные брови сходятся у переносицы, и вторая ладонь с треском приземляется на стол. — Не боишься, что я тебе язык оторву за такие слова? Денджи надменно хмыкает и глуповато выпячивает губы, будто специально нарывается на скандал. Хирофуми непрерывно анализирует, и что-то на подсознательном подсказывает, что Денджи просто привлекает к себе внимание, как часто делают проблемные подростки. — …Ну без языка мне жить уже не впервой, поэтому хуйня твои угрозы, — нарочито-равнодушно отмахивается он, упираясь ладонями в ребро стола. Похрустывает шеей, скалится: — Чё хочу, то и делаю. Придурок с метёлкой вместо нормальных волос отводит взгляд в окно и цокает языком. — Ты невыносим. Объект охраны криво ухмыляется, вскидывается со всей возможной для себя гордостью, а затем победно скрещивает руки под криво завязанным галстуком. — Ты тоже невыносим, нытик-Хаякава. Вот и какого хрена меня Макима к себе забрать не может? Аки заметно напрягается в плечах, но не отвечает, давая понять, что разговор окончен. Денджи приподнимает бровь, косится на его профиль. Тускнеет в глазах, подминает нижнюю губу под верхнюю. — Если что, нытиком я тебя не со зла называю. Просто… Огрубелые пальцы обвивают руки чуть выше локтя. Хаякава не оборачивается, но ведёт шеей в сторону. — Забей, — говорит. Денджи потупляет взгляд и немного мрачнеет. — …Ладно. Невооружённым глазом можно прочесть, на сколько процентов он расстроен, но Хирофуми отчасти рад такому исходу. Пускай где-то глубоко внутри себя. Пускай. Зато теперь можно рассмотреть этого интересного странного парня со всей дотошностью. Потому что Денджи какой-то не такой. Какой-то особенный. Плечи под его рубашкой широкие, крепко сложенные и слегка сутулые, шея сухая, жилистая, с рельефным кадыком. Тёмная кожа на костяшках даже визуально шершавая. На сетчатке Хирофуми отпечатываются очертания узловатых дорожек вен, убегающих под рукава. Он не фанатик — даже близко нет, — но ладони Денджи чудовищно хочется потрогать. — …Доедай быстрее, нам скоро выходить, — вновь заговаривает Хаякава, продолжая разглядывать прохожих сквозь стекло. — Слышь, я бы уже давно закончил, если бы не твои нравоучения, — шипит Денджи из-под соломенной чёлки. Ёшида улавливает его неопределенное сопение, переводит взгляд на салфетку, скомканную в чужом кулаке до состояния крохотного шарика. Вздыхает. Итак, вторым по значимости грехом — пока что только теоритически — вырисовывается чистейшая зависть. Чья, спросите? Ах, блядский блять. Хоть микрофоном избейте, Ёшида стиснет зубы покрепче и не станет рассусоливаться о своих недостатках сверх меры. Скажем так, он давно подозревает исчерпывающую жадность как одну из основных черт своего характера, потому что денег вечно мало, но остальное… Всё, достаточно. Эти загоны чреваты появлением ненавистных лишних вопросов. Спустя несколько минут ножки стульев синхронно проезжаются по полу, а копошение Денджи смещается по левую руку на пару с ворчанием Хаякавы. Безучастный Хирофуми снова решает держаться в стороне. Вряд ли его внезапное желание поглазеть на стайку ворон в небе можно обозначить как тоску, но некое неопознанное чувство берёт за горло прямо у выхода из кафе и заставляет дёрнуть подбородком выше. Заодно дёрнуть самого себя. Чисто механически. За волосы. Обычные короткие волосы без этого стрёмного хвостика. Денджи даже не посмотрит. Ёшида разжимает пальцы и методично покусывает губу. Такое ощущение, словно он провалился в дерьмо. Причём сразу по локти. Ладно, что там по итогу с досугом, который спланировала Макима-сан? Какой можно сделать вывод? Разумеется, дерьмовый, ведь поездки и прогулки в сцепке с поехавшими трудоголиками из Бюро Общественной Безопасности трудно описать в положительном ключе. В каком-нибудь другом — пожалуйста. В рабском, например, вполне, поскольку эти странные личности до кошмарного верны своей начальнице. Сказано им идти и исполнять приказы Макимы за доброе слово — идут. Сказано использовать Денджи как приманку — используют. Сказано о высоких шансах умереть — всё равно прут напролом. Подумаешь, жизнь, невелика цена, да? Без обид, конечно, но насчёт её стоимости Хирофуми бы поспорил — они вообще в курсе, сколько можно выручить бабла с продажи органов на чёрном рынке? Кстати, Хаякаву бы за дорого не купили, он насквозь прокуренный. А вот Денджи можно было бы купить целиком. Не разделяя его на составляющие. Да и денег у Хирофуми хоть жо… Стоп. Стоп-стоп-стоп. Оторопевший от своих мыслей Ёшида немного зависает. Моргает, прогоняя их прочь, и заостряет внимание на окурках у ливнёвки. Шаркает подошвой, поддевает один из них носком кед, толкает к прорезям в металлической заслонке. Изжёванный фильтр исчезает в сплошной черноте токийских коллекторов, пока фоновых голосов охотников в чёрно-белых костюмах за спиной становится все больше. Закрыться бы в сейф из титана, чтобы оставаться вне зоны досягаемости, пока не истекут сроки давности, но нет — мало того, что присутствие посторонних не даёт абстрагироваться, снижает общую работоспособность и мешает анализу ситуации, так ещё и прибавляет самой натуральной головной боли. Особенно сильно стреляет в висок резкий визг тормозов. Следом по — глухой удар. Спустя несколько секунд — крики чёртовой Пауэр вперемешку с испуганными визгами той бедолаги с родинками. Ёшида отшатывается к стене, непонимающе смотрит на вмятину на капоте. Кровь? В груди поднимается тревожный стук, перекошенная морда Аки Хаякавы подталкивает подмести взглядом пятачок пыльного асфальта. И прежде чем понять, зачем вообще это нужно, Хирофуми смотрит. Хотя предпочел бы не видеть. Не видеть того, как Денджи, неестественно изломанный в суставах, лежит в свежей луже крови. Своей крови. Металлический запах просачивается в ноздри, забивает весь объем лёгких, и в брюшине очень странно сводит. Похоже на тошноту, изжогу или на отравление химикатами. Потому что Денджи больно. — Денджи-кун, — будто на пробу слетает с губ, падает куда-то в пятки вместе с барахлящим сердцем, сгущается чернью в венах. Барабанные перепонки перекрывает сплошной белый шум. Хирофуми заторможенно пялится на дёргающийся кадык своего подопечного. Улыбнись, не строй такое взволнованное лицо — откровенно издевается внутренний голос. Эмпатия отвалилась за ненадобностью уже давно — ещё первых порах наёмничества, — но пальцы на руках сами собой начинают дрожать. Хирофуми не верит своему организму. Не верит, да, а зрачки всё равно приковываются к Денджи, раскатанному лепёшкой по дороге. Приколачиваются строительным пистолетом, забиваются кольями вокруг, просверливаются квадратными ногтевыми пластинами на мальчишеских пальцах. Из побледневшего рта, точно из горлышка опрокинутой бутылки с вином, толчками льётся кровь. Она же пробивается из носа и застывает на мягких щеках, которые только что были набиты едой. Она же темнеет на губах, тех самых, что буквально несколько минут назад смеялись, а затем кривились от раздражения. Она же въедается в погнутый капот, в сплетения нитей на мятой рубашке. Кровь. Кровь. Кровь. И шумные толпы зевак-мудаков вокруг. Ёшида Хирофуми впервые хочет выделиться из их числа, искренне собирается вмешаться — какая ирония судьбы, он же никогда не реагировал на зовы о помощи, а тут и зова никакого нет,— но воспоминания о словах Макимы заставлять его застыть на месте. Как ни крути, он не похож типичного проблемного подростка, готового вмазаться в самую гущу событий, но… Сердце с десяток раз с упрёком ударяется о рёбра. Оценка возможных рисков внезапно посылается на три весёлые, и подошвы кед всё-таки срываются с кромки тротуара. Делают шаг. И ещё один. И ещё. Лишь бы не увязнуть в этом дерьме полностью. Пожалуйста. Центр принятия решений упорно сопротивляется, боль в висках усиливается, вороны делают круг почёта и присаживаются на прорезиненные провода. Ёшида бросает на них короткий взгляд, чувствует неприятный холодок по спине, и инстинктивно притормаживает. Дальше, значит, уже нельзя. — …Один из трёх братьев, заключивших контракт с демоном кожи, — голос Тамиоки возвращает в реальность эффективнее нашытыря и хлёстких пощёчин. — Насколько я знаю, если они прикоснутся к трупу, то смогут скопировать его внешний вид. Теперь-то Хирофуми замечает второго пострадавшего в аварии. А. Минуточку, уже погибшего. Руки на автомате суются в карманы, Ёшида подбирает нужную степень цинизма для грядущих высказываний. — Значит, контракт есть у трёх братьев, — примерно такая, отлично. — Осталось ещё двое. Они, кстати, уже могли подменить любого из нас. Последние слова как бы невзначай швыряются в направлении макушки с дурацкой метёлкой, потому что Аки Хаякава всё ещё стоит с разинутым ртом и даже не пытается вмешаться. Может, его тоже подменили? Или, может, он просто ждёт, что Денджи его попросит? Бред. Потому что Денджи не может просить — он хрипит и задыхается, пытаясь подняться. Сумасшедшая идиотка Пауэр пулей влетает в кадр, загораживает тело собой и сгребает в охапку. Из окровавленного рта вырывается протяжный стон. Громкий и измученный настолько, что крохотный мирок Ёшиды Хирофуми, подвязанный на всём легко продаваемом и так же легко покупаемом, расходится разрушительным ядерным взрывом. — Денджи, я за тебя отомстила! Хирофуми давится нервным смешком, не пропуская его дальше голосовых связок. О, дорогуша, это ещё не месть. Не хочется признавать, но перспектива сломать свои устои ради соломенной головы накатывает быстрее, чем мозг успевает выстроить непробиваемый заслон из аргументов «против». Ёшида больше не смотрит ни на окруживших Денджи уродов, ни на ворон вдоль улицы. Ёшида молниеносно ускользает из поля зрения временных союзников, делая в голове засечку не возвращаться до тех пор, пока не придушит хотя бы одного из ублюдков. И как же. Это. Странно.

***

Денджи не такой уж интересный. Тем справедливее выглядит мысль о том, что он не заслуживает столько внимания от человека, никогда прежде не распалявшегося на других забесплатно. Вероятность правдивости этих утверждений составляет примерно восемьдесят процентов. Нет, девяносто. Хотя ладно, чего мелочиться — сто тысяч сразу. От Денджи разит собачьей преданностью, его досуг вертится центрифугой вокруг хитровыебанных ухищрений Макимы, он не осознаёт этого и даже близко не пытается осознать. Так какой смысл заострять внимание на убогих? Ответа нет. Вместо него есть примечательный вывод: о голосе Денджи, звонком, грубом, не до конца сломавшемся в силу возраста, Ёшида думает и тогда, когда слышит нервные обрывки фраз из переулка. Шагает тихо, крадучись, чтобы не выдать себя раньше положенного — знаете ведь про эффект внезапности? — и почти довольно улыбается. Ведь он, судя по всему, нашёл. — Да какого хрена! Как можно сохранять спокойствие после такого? — кричит кто-то там номер раз. Так, к слову, касаемо способов избавления от стресса даже Хирофуми без понятия — лично он и конкретно сейчас не в ладах с собой от слова «совсем». В венах бурлит, мысли пузырятся и лопаются, как алое и горячее лопалось на некрасивом лице Денджи. Некрасивом, но… — Я этого полудемона прикончу! Ёшида вырастает из-за угла и дёргает кулаком чужую футболку. — Уверен? — выпаливает он почти шёпотом. На ненастоящей роже — а может и настоящей, похуй, — отражается смесь из ярости, страха и омерзения. На собственных губах красуется плохо скрываемая жажда насилия. Пальцы свободной левой скрещиваются. — Осьминог. Убей. Щупальца вырываются из-за спины. Проходят над плечом. Обвивают тело. Голову. Затыкают рот. Давление усиливается, черепушка сдается первой и лопается, точно шарик с водой. Характерный металлический запах снова кружит голову, демон-осьминог проникает в нарывы, вонзается в тело ниже солнечного сплетения, оплетает внутренние органы. Дёргает на себя. Какой мерзкий звук. Даже нижнее веко дёргается — Ёшида до сих пор не привык. К такому в принципе сложно привыкнуть, не лишившись рассудка. Зато осьминогу нравится — по его лоснящейся коже проходится приятная дрожь, с присосок льются чернила вперемешку с кровью. Затем испаряются целиком, не дожидаясь вежливого «спасибо». Хирофуми невозмутимо переступает осиротевшую груду фарша. Светлые кеды безбожно залиты алым, но пройти дальше невозможно, не запачкав их ещё сильнее. Тело само заворачивает за угол, Ёшида замечает испуганное лицо в полумраке проулка. Улыбка на губах сейчас почти что искренняя, только вот интонации подменить не получается. — С вами всё в порядке? — с лёгким налётом сарказма интересуется он. — Вы ужасно выглядите, — и здесь уже прослеживается откровенная издёвка. Братец номер три — а это определенно он — тараторит что-то с трясущейся от ужаса челюстью. По его щекам катятся слёзы, рот открывается шире. Хирофуми не слушает. Хирофуми считает до десяти, глубоко вдыхает душок человеческого страха. Мерзость. Как не стыдно? В конце-концов… — Профи не вырвало бы. Профи в принципе не поддались бы эмоциям. Надо признать, сам Ёшида всё же поддался. И это не прописано в условиях его договора с Макимой-сан, это чёртова незапланированная самодеятельность, противостояние которой никак не поддаётся контролю.

***

Мысли достаточно быстро обретают прежнюю стойкость. Удовлетворённый частичной расправой, Хирофуми не парится насчёт крови на одежде и своего полоумного взгляда. Хирофуми выходит к месту аварии и намеревается похвалиться всем — а в частности Денджи, — что сделал с теми, кто пытался пробраться в Обещебез под видом союзников. Можно в красках, можно без, а можно примерно с той же льстивостью, с какой преданные охотничьи псы подносят добычу своему хозяину. Уставшему, пыльному, вытянутому вдоль асфальта на оскудневшем без посторонних людей тротуаре. И хорошо, что уже целому — Денджи теперь точно не больно, хотя он всё ещё грязный от своей запёкшейся крови. Рот открывается, роняет второе по счёту, не менее честное, но чертовски уязвимое: — Денджи-кун… Но адресат обращения не реагирует. Его большие дикие глаза блаженно прикрыты, пальцы обеих рук крепко сжимаются вокруг чужого запястья, а зазубрины клыков плотно всаживаются прямиком в подставленную ему кожу. Хирофуми сглатывает. С пониманием своих чувств, мягко скажем, у него плоховато, но, кажется, он в полной растерянности. Потому что Аки Хаякава. Рядом с Денджи. Опять. Этот хрен совершенно не обращает внимания на алые дорожки, льющиеся из вскрытых вен — вытягивает ноги на обочину, медленно затягивается сигаретой, задирает рукав ещё выше, и сгибает руку в локте. — Ну, теперь уже обе рубашки выкидывать, — вполголоса сокрушается он. Денджи мычит и слегка взбрыкивает ногами. Правая ударяет Хаякаву в лодыжку, и по всей логике вещей соломенная голова должна огрести увесистый подзатыльник, но… — Тише, сейчас подавишься, — неожиданно-мягко произносит Аки. Сигарета мелькает в уголке рта, освободившаяся ладонь зарывается в жёсткий волос и слегка надавливает: — Лучше приляг, давай, нам ещё… Денджи обессиленно падает на его угловатое плечо. Вгрзыается в плоть сильнее, оглушительно пыхает носом и тихо урчит. Щёки опять горят. Острые коленки разъезжаются. Под чернью в глазах что-то искрится и щёлкает. Кажется, Хирофуми зря попал на этот праздник жизни. Зря согласился сотрудничать с Общебезом. Неужели именно в эти процессы Макима и запрещала вмешиваться? — Ёшида, да? Тело инстинктивно встряхивает, и Хирофуми, сделав вид, что так и было задумано, слегка качает головой. Потому что на него глядят два синих глаза. Раздражающе-строго и в то же время спокойно. — Извини за то, что мы промолчали. Тут как бы видишь… — Хаякава указывает взглядом на Денджи и глубоко затягивается без рук. — Ты что-то хотел сказать? Ёшиду, правда, не интересует практически ничего из сказанного. Мы? Серьёзно? Тогда уж не сказать, а послать всё на хуй — гогочет проблемный подросток в голове. Мозг практически свыкся с тем, что нужно постоянно придумывать какой-нибудь пиздеж, но сейчас Ёшиде как-то особенно противно вытягиваться по струнке и указывать пальцем позади себя. — В переулке труп ещё одного из братьев. Третий пока на свободе. С проводов слышится шелест птичьих крыльев. Волосы на затылке инстинктивно шевелятся. Хаякава хмурится и зовёт кого-то из своих коллег. А Ёшида, выгадав для себя несколько секунд, наконец замирает. И смотрит. Смотрит на то, какой у Денджи поплывший взгляд и лихорадочно-красные щёки.