Дом для Мажорчика

       Сегодня заметил у Лизы на футляре смартфона самодельный брелок из бисера в виде трискеля. Аскетично, в нужных цветах, без всяких там финтифлюшечек и завитушек, которые отличают БДСМ-эмблему от кельтского знака. Кому надо — тот поймёт. Так, на практику к нам приходят на втором курсе. Сколько ей сейчас? Девятнадцать-двадцать? В её возрасте мне тоже хотелось быть «тру». Кожа, цепи, трискели, ошейники, обращение «Господин»… В результате мой сабмиссив не носит ошейник, называет меня по имени-отчеству, и наибольший откат от наших Тематических отношений я получаю не из заезженных этикетных установок, а из невольно созданных нами с ним общих ритуалов. Например, когда Илья помогает мне разуться, а потом идёт мыть нашу обувь вне зависимости от погоды и того, будем ли мы выходить на улицу ещё раз или нет. Или когда мы прощаемся перед сном. То, как он помогает мне на кухне, отпрашивается на свои гулянки и даже то, как невольно мнётся, чтобы попросить меня проверить его знания перед очередным опросом.        Трискель невольно напоминает мне про вчерашнее беспокойство и Мажорчика на остановке. Сегодня, когда подвозил Илью в университет, бросил машинальный взгляд на лавочку. Естественно, никого там не было, но осадок внутри никуда не делся. Илья вчера делился новостями с работы и в том числе упомянул, что Мажорчик едва не разругался с администратором за ночные смены. «ХЗ» работает почти круглосуточно, а ночные смены оплачиваются выше. Кальянщиков в их заведении трое, в ночную они выходят по очереди. Людей меньше, а платят больше.        — Вот Серый и полез в бутылку, Мажорчик-то и так богатенький, зачем ему ещё ночные занимать? — рассуждал Илья, удобно устроившись на диване у меня под боком.        И действительно, зачем? Перед глазами снова возникла съëжившаяся фигурка на лавочке. Разве что дело не в деньгах, а ему некуда идти? С другой стороны, а как же пресловутая папина квартира?       Днём, во время обеда, не выдержал и набрал Наташу. Она ответственная за подбор гостей в том клубе, где мы были с Ильёй. Девяносто процентов, что со своим любопытством я был бы очень тактично послан куда подальше, но мне повезло попасть в недостижимые десять. Такое тоже бывает, когда посетители дают согласие на передачу информации о себе.        — А, ты про Алекса? — деловито спрашивает она, и кудрявый Мажорчик наконец-то обретает имя. — Очень тактильный и чувственный мальчик. Только немного невоспитанный, а так — очень приятный. Кстати, сейчас один. Дать его контакты? Он как раз в поисках Доминанта.        — После того, как предыдущий разбил ему нос? — задумчиво спрашиваю я. Вопрос Наташи немного сбивает меня с толку. Я и сам не понимаю, почему звоню и интересуюсь. Мне слишком комфортно и хорошо с Ильёй, чтобы искать себе кого-то ещё.        — Откуда ты знаешь? — сразу настораживается собеседница.        — Был случайным свидетелем, — честно отвечаю я, — теперь из головы не выходит.        — Там было какое-то не очень хорошее расставание. Я так понимаю, Алекс оказался слишком зависим от своего партнёра. Он, конечно, утверждал, что сам во всём виноват и фактически вынудил себя ударить, но в нашем заведении такое поведение неприемлемо. Хотите темачить — пожалуйста, а вот выяснять отношения — это не к нам. Не уверена, что Алекс сталкер, но если он тебя заинтересовал, то имей в виду.        Мы говорим ещё немного, я узнаю, что Алекс — это сокращение не от Александра, а, весьма неожиданно, от Алексея. Не получив от меня конкретного отказа, Наташа ненавязчиво его расхваливает, а потом даже отсылает стандартную опросник-анкету. Я просматриваю её по диагонали: ничего особенного. Разве что Алекс лояльно относится к деперсонализации, пет-плею и публичности.       Затем как-то невольно перескакиваем на прошедшее мероприятие: Наташа просит, чтобы я написал отзыв для их телеграмм-канала, я соглашаюсь, и на этой ноте мы тепло прощаемся. Чувствуется, что она довольна разговором, а я, наоборот, кручу в голове эту ситуацию и всё ещё пытаюсь обосновать причины своего внезапного интереса.        — Денис Игоревич, — в кабинет заглядывает пришедшая с обеда Елизавета, — я вернулась.        — Разбери, пожалуйста, почту; инструкция есть на рабочем столе, — говорю я, — образцы с ответами в папке «Ответы на входящие». Там для каждого адресата свой раздел, в нём примеры. Потом надо будет зайти в 303 кабинет к Анне Сергеевне, забрать заявки. Она как раз часам к трём подготовит пакет. Закончишь — маякни, будем сводить предварительный отчет. Excel знаешь?        Лиза отрывается от телефона, на котором вбивает задачи, чтобы что-то не забыть и не запутаться. Я невольно снова заглядываюсь на брелок.        — Знаю, — она ловит мой взгляд, почему-то краснеет и прикрывает брелок ладонью.        — Отлично, тогда дерзай, — заканчиваю я, невозмутимо возвращаясь к компьютеру. Очень хочется улыбнуться, но я держу лицо. Лиза со скоростью метеора исчезает из кабинета.        Остаток дня мы работаем без происшествий. Я объясняю ей, как вносить заявки в отчёт, показываю одну в качестве примера. Первые минуты три ей неловко, потом Лиза включается в работу, забывает про свой конфуз, и до шести часов мы на пару успеваем вбить почти половину. Отлично, значит завтра вечером сформированный отчёт можно будет нести на согласование и пускать в работу.        Ровно в шесть я решительно выключаю компьютер и выгоняю с рабочего места свою новую помощницу. Делу время — потехе час. Это у неё приступ трудоголизма, а меня дома ждёт Илья, ужин и уютный вечер под какой-то ненавязчивый сериал про преступников. Это из тех бесконечных лент, где в каждой серии новый сюжет, можно не смотреть картинку, а слушать, уткнувшись в какую-нибудь игрушку на телефоне.        Первое, что бросается в глаза, — знакомая фигура на остановке. Невольно кошусь на часы — полвосьмого. Самый час пик для общественного транспорта. Народ жмётся под козырек, потому что на улице ледяной ветер с мелким дождём; на молодого человека, пристроившегося в углу, никто не обращает внимания. Ну что же, вероятнее всего, здесь живёт кто-то знакомый. По крайней мере, сегодня Алексей не будет мёрзнуть: благо маршрутки у нас ходят хорошо.        Квартира встречает меня умопомрачительным ароматом запечëнного мяса. Илья в форменном чёрном фартуке, который он выпросил у кого-то из поваров в «ХЗ», выбегает встречать меня с лопаткой наперевес, но быстро возвращается, чтобы вернуть её назад на кухню.        — Не успел? — улыбаюсь я, глядя, как он спешно стаскивает фартук через голову.        — Почти успел, — отвечает он, — осталось разложить по тарелкам.        Каждый раз, когда он опускается на колени, чтобы разуть меня, я ощущаю себя бутылкой шампанского. Кайф бьёт резко и остро, растекается по венам, заполняя изнутри и зарождая волну возбуждения. Хочется схватить его за волосы, откинуть голову назад, пометить его шею жестким полуукусом-полузасосом. Но я каждый раз гашу в себе эту волну, не даю ей заполнить себя, с каким-то мазохистским удовлетворением ощущаю, как запираю зверя внутри. Мне кажется, я боюсь, что однажды мне это приестся, станет пресным, обыденным, поэтому отпускаю себя достаточно редко. А потом снова и снова наслаждаюсь каждой каплей, как в первый и последний раз.        — По какому поводу праздник? — вместо этого притягиваю его к себе, зарываясь носом в макушку. Сегодня он не выходил на работу, поэтому ожидаемо пахнет шампунем и маринадом для мяса.        — Просто так, — расплывается в щенячьей улыбке Илья. Я скептически поднимаю бровь, и он добавляет:        — А ещё я вчера пропустил свою очередь, поэтому решил компенсировать неудобства.        — Темнишь, — улыбаюсь я и иду переодеваться. К моменту, как я возвращаюсь на кухню, стол уже накрыт: картошка и мясо ждут своего часа, салат заправлен, а во френч-прессе заваривается чай. Обожаю, когда Илья играет в послушного мальчика.        Ужин — один из самых важных и любимых мною приëмов пищи. Обедаем мы, логично, отдельно, за завтраком оба сонные, к тому же мне надо на работу, а ему — на пары, а это не добавляет нам энтузиазма. Зато ужинать можем вместе, поэтому мне нравится, когда это проходит максимально красиво. Сервированный стол, уютная домашняя одежда, никакой грязной посуды в мойке или остатков продуктов в рабочей зоне, никакого телевизора фоном и ни в коем разе никакого телефона. В идеале ещё, чтобы мы готовили ужин вместе, но такое бывает только по выходным. Опять же: с утра мы слишком невыспавшиеся, чтобы приём пищи перерос во что-то большее, вечером же можно и немного поиграть.        Последние пару недель у нас появился новый ритуал. Он возник совершенно случайно: мы с Ильёй здорово поругались и несколько дней буквально игнорировали друг друга. Соответственно, завтракали и ужинали тоже отдельно. И вот, когда молчание стало совершенно невыносимым, он подошёл и очень робко попросил разрешения сесть за стол. А я уже говорил, что в подобные моменты, когда он смотрит на меня снизу вверх взглядом потерявшегося котенка, у меня сносит крышу? Помириться мы, конечно, помирились, но на следующий вечер Илья повторил свой трюк снова. Казалось бы, что такого возбуждающего в обычном разрешении сесть за стол? Условная передача власти? Сама возможность того, что я могу не дать ему это сделать? Или тот факт, что в этом случае он меня послушается и действительно будет просто стоять рядом и наблюдать за тем, как я ем?        За ужином делимся новостями: я рассказываю про Лизу и её брелок, он — про то, как прошёл день, и жалуется, что завтра ему идти к научному руководителю сдавать вторую главу дипломной работы. Учитывая, что рядом такие мотивационные факторы как я и паддл, писать диплом для Ильи проблемы не составляет. Проблема в научруке — очень придирчивом, вредном и токсичном. Даже если работа хороша, он дотошно высосет мозг и доведёт студента до нервного тика. Зато все, кто защищался у него, гарантированно получают пять, поскольку после такой вот «тренировки» никакая комиссия с каверзными вопросами уже не страшна.        Мы уже заканчиваем ужин, когда мне звонит Оля. Она говорит по громкой связи, и на заднем фоне я слышу, как щёлкают поворотники её матиза.        — Денисыч, ты в курсе, что вчера у нас зонт забыл? — Ольга редко утруждает себя приветствиями и прочими этикетными танцами.        — Теперь в курсе, — соглашаюсь я, придерживая ухом телефон и начиная собирать со стола. Илья мягко отбирает у меня тарелки и взглядом показывает, что уберёт сам. Благодарно киваю и выхожу.        — Хотела завезти тебе на работу сегодня на обеде, — говорит бывшая жена, — но забыла. Минут через десять буду мимо вас проезжать; выбеги на остановку, забери?        Я кошусь в окно: дождь и ветер усилились, на улице пустынно, не считая редких огней проезжающих машин. Идти ради зонта в объятия ледяного и стылого февраля мне совершенно не улыбается.        — А давай ты под подъезд заедешь?        Молчание на той стороне трубке становится скептическим.        — Денис, я не умею заезжать в твой двор, не создавай мне сложностей. Тут идти пятьдесят метров. Давай, я на светофоре подожду.        Оля — из тех людей, которых за руль лучше не сажать. Нет, она дотошно выполняет правила, едет очень осторожно и всегда в скорости потока. Но моя жена слишком не уверена в себе, и любые внештатные ситуации могут вызвать у неё совершенно нелогичные реакции. Поэтому она усиленно их избегает. Например, Оля будет стоять в пробке по три часа, но упрямо поедет по знакомой дороге. Перед тем как освоить новый путь, она выдëргивает меня или Лёню и заставляет сидеть рядом с ней в качестве страховки. И, только изучив дорогу с кем-то из нас, она ездит по ней сама.        Ворчу себе под нос и иду одеваться. Илья, стараясь не улыбаться, стоит в дверях и допивает чай.        — Будешь и дальше смотреть на меня так ехидно, отправлю тебя, — шутливо грожу ему, застëгивая молнию на куртке.        — Ольга Александровна всё равно мне ничего не даст, — с невинным видом говорит Илья, — еще и назовёт вас тираном, деспотом и эксплуататором, а мне потом придётся вам это передавать.        — Поэтому ты решил обозвать меня так заранее? — фыркаю я.        Оля Тему не любит. И не скрывает своей иронии касательно наших с Ильёй отношений. Она считает, что он по молодости бесится, а я ему потакаю, вместо того чтобы направить на путь истинный. К счастью, ей хватает такта не заходить дальше закатывания глаз и лёгких подстëбывающих шуточек.        Когда добегаю до светофора, её красный матиз уже стоит перед светофором и недовольно моргает аварийкой. Дворники бешено смахивают мелкий, мгновенно тающий, снег, а заднее стекло снова запотело. Надо будет намекнуть Лёне, чтобы посмотрел, что там с задним обдувом.        — Держи! — Оля открывает окно и быстро передает мне пакет. Помимо зонта внутри ещё какой-то из рисунков Кристины. — Ты что в следующее воскресенье делаешь?        — Ещё не знаю, — я заслоняю рисунок от падающего снега и пытаюсь разобрать, что там нарисовано. Похоже, дочь пыталась изобразить Текну и Брендона. Снизу аккуратно гелевой пастой с блестками подписаны имена, но освещение слишком плохое, чтобы разобрать буквы. Странно. Разве Текна встречалась с Брендоном?        — К Лëне приедут родители, а ты знаешь, как они относятся к Кристине. Погуляешь её немного?       Не то чтобы родители Лëни обижают нашу дочь, но пассивной агрессией от них фонит за километр. Оле тоже достаётся, но ей-то чхать с высокой колокольни. А Кристя обижается.        — Погуляю, — киваю я, а потом не выдерживаю и спрашиваю:        — А разве Брендон парень Текны?        Оля несколько секунд смотрит на меня с укоризной. Нельзя быть отцом семилетней девочки и не знать, кто есть кто во вселенной фей.        — Брендон встречается со Стеллой, Денис, но твоя жена, если ты не заметил, недавно покрасилась и подстриглась! Ребёнку пришлось подстраиваться под изменённые реалии!        — А! — до меня доходит. Я подсвечиваю телефоном буквы и вижу «мама» и «папа» вместо имен героев. — А кем она изображает Лёню?        — Никем. По её мнению, он похож на Тимми, но не носит очки и, цитирую, «не умный», — фыркает Оля, а я мысленно обещаю дочери незабываемое воскресенье. Знает малышка, как потешить папино самолюбие. — Ладно, я поехала. Созвонимся ещё.        Оля закрывает окно, и я досадливо морщусь, слушая, как она перегазовывает перед тем, как тронуться с места. Наверное, я счастливый человек, потому что все, кто мне дорог и меня окружают, — адекватные и приятные. Ни токсичных родителей, ни пилы-жены, ни капризного партнёра… С трудом удерживаюсь, чтобы не поплевать через левое плечо.       Проводив взглядом Ольгу, я уже разворачиваюсь, чтобы идти домой, когда снова вижу на остановке его.        Мажорчик всё так же сидит на лавочке. Он явно замёрз, потому что весь нахохлился и скукожился, но при этом куртка распахнута, шея открыта, а шарф повязан кое-как. Парень вцепился в свой рюкзак и, судя по его тяжёлому дыханию, ему не очень хорошо. Несколько секунд я еще колеблюсь, а потом решительно иду к остановке. Уже около десяти. Если бы Алексей хотел уехать, он бы уже раз десять уехал — остановка пуста: холод и дождь разогнали людей по домам.        — Эй, парень, — немного неловко спрашиваю я, — у тебя всё хорошо?        Когда подхожу ближе, становится понятно, что «хорошо» — категорически неверное слово. Кудряшка приоткрывает красные, воспалённые глаза и, прижав к себе плотнее рюкзак, кратко отвечает сиплым голосом:        — Отъ*бись.        Ага. Бегу и падаю. Решительно выдëргиваю рюкзак из окоченевших рук. Мажорчик не просто замерз, его заметно трясёт. Но лицо лихорадочно красное. Когда я пытаюсь коснуться его лба, он слабо пытается увернуться и вцепляется в лямку рюкзака.        — Не тронь! Жить надоело? — Его попытка угрожать мне выглядит настолько жалко, что я даже не улыбаюсь. Он пытается подняться, но ему слишком плохо. Лоб мокрый и горячий, он болен и весьма серьёзно. Подхватываю его, не давая свалиться с лавочки:        — У тебя температура. На улице слишком холодно, а ты явно горишь. Тебе есть, куда идти? Где твой дом?        Второй рукой ищу в кармане телефон. Вызову ему такси. Наверное, стоит даже поехать с ним. Только предупрежу Илью, чтобы не беспокоился.        Алексей поднимает на меня взгляд и тихо, даже немного безумно, смеётся:        — Нет у меня Дома. Он меня выгнал.