Дом для Мажорчика

       Когда Лиза берёт трубку, голос у неё ошеломленно-сонный. Я запоздало вспоминаю, что вообще-то ещё утро, возможно, я позвонил ей за пять минут до будильника, лишив самых сладких минут сна.        — Денис Игореви-е-э-ич? — спрятать зевок ей не удаётся, и мне становится стыдно.        — Доброе утро, Елизавета, прошу прощения, если разбудил…        — Ничего страшного! — торопливо отвечает она и подтверждает мои опасения. — Всё равно вставать через три минуты.        — У меня тут возникли кое-какие дела, я в офис приеду к трем. Ты поняла принцип, как мы вчера забивали заявки в отчет?        — Да, — тон Лизы становится профессионально-цепким.        — Мне нужно, чтобы ты доделала то, что мы не закончили вчера, хорошо?        Естественно вчера не обошлось без вопросов «зачем?». Учитывая, что вопрос о деньгах, я постарался максимально серьёзно донести помощнице, насколько важно, чтобы нигде не было накладок по срокам, чтобы сумма каждого отчёта не превышала определённых цифр, но в то же время и не была ниже конкретного минимума, иначе начинается свистопляска с налогами и трудовым кодексом.        — О… Да, конечно! — последнее слово воодушевлённая доверием Лиза произносит с каким-то придыханием. — Я всё сделаю, Денис Игоревич, не беспокойтесь!        — Если что — я на связи, не стесняйся звонить и спрашивать, — её восторг вызывает у меня смутное беспокойство. — Начальство я предупрежу, за это не переживай.        Следующим делом я вызываю платного врача на дом. Девушка на том конце провода меня внимательно слушает, задаёт парочку вежливых уточняющих вопросов и интересуется, в какое время мне было бы удобно, чтобы подъехал доктор. А ещё: нужно ли будет открывать больничный лист и будем ли мы делать анализы у них или где-то в другом месте? Подобный сервис вызывает у меня печальную улыбку — я всё ещё помню время, как стоял с полугодовалой Кристиной в очереди в государственной поликлинике. Врагу не пожелаешь.        Заканчиваю разговор, называю адрес и кладу трубку. Обернувшись, обнаруживаю, что Кудряшка уже не спит, а смотрит на меня усталыми слезящимися глазами. Поймав мой взгляд, он тут же отводит свой.        — Я думал, вы мне приснились, — после бухыкающего кашля его голос звучит сипло и еле слышно. Мне даже приходится напрягаться, чтобы его услышать.        — Доброе утро, — пытаюсь заглушить зарождающуюся неловкость деловым тоном, — как себя чувствуешь?        Он растерянно пожимает плечами, мол, сами видите, отчего у него съезжает футболка, обнажая трогательную ямку на плече.        — Уже лучше, — сипит он, — только жарко, в пот бросает.        — Значит, температура падает, — удовлетворённо заключаю я. — В уборную нужно? — Алексей смущённо отводит глаза и кивает.        — Хорошо, пошли проведу… Стоп! Куда босиком? Там тапки есть!        Мажорчик тянется за тапками, но вестибулярный аппарат его подводит, и он едва не грохается на пол, еле успеваю его подхватить. Вот и соблюдай после этого тактичность, не влезай в чужую зону комфорта! Мысленно ругаю себя, а сам достаю из ящика пушистые носки Ильи и присаживаюсь перед кроватью на корточки.        — Не надо, — поспешно одëргивает он ногу, — я сам…        — Сиди уже! — решительно натягиваю на него сначала носки, а затем тапки.        — Но вы же…        — Так, угомонись! — аккуратно подхватываю за талию и помогаю подняться. Алексей послушно замолкает, и мы неспешно доходим до туалета. Время от времени его ещё штормит, но обратно до кровати он доходит практически сам.        — Кто такая Сонечка? — выбираю относительно нейтральную тему для разговора. Если это близкий ему человек, она наверняка волнуется и стоит её предупредить.        — Откуда вы знаете про Сонечку? — искренне удивляется Мажорчик. При разговоре со мной он упорно смотрит вниз, отчего у меня невольно возникают подозрения, что он где-то накосячил и стыдится признаться. С другой стороны, он планировал ночевать на улице, значит что-то действительно произошло.        — Ты сам про неё вчера говорил.        — Да? Не помню. Сонечка — это моя жиличка, — на лице Алексея сама собой расцветает мягкая улыбка. — Я тогда жил не у себя, и, чтобы квартира не пустовала, сдал её Сонечке. Она мать-одиночка, у неё близнецы. К концу фразы его голос почти не слышен из-за сипа, а у меня начинает складываться картинка.        — Остановка — всё равно не самый разумный выбор. Пошёл хотя бы на вокзал!        — Там надо через рамку проходить и билет показывать, — с досадой шепчет Мажорчик. — Я хотел ночные смены взять, а потом снять хостел…        — Друзья, коллеги по работе? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ. Ещё по вчерашнему «мне некому».       Алексей независимо вскидывает нос, а в его голосе я впервые слышу нотки самодовольства:        — У меня репутация!        «Дурь у тебя в голове, а не репутация!»        — Я не буду вас стеснять, — пытается по-деловому говорить Мажорчик, но сип вместо голоса сводит на нет его попытки. — Буду очень благодарен, если разрешите остаться до завтра, а там я получу зарплату и заплачу вам и за ночлег, и за лекарства…        Очень хочется хлопнуть себя ладонью по лбу. Ну человеку уже третий десяток пошёл, а мозгов как у подростка. От ответа меня отвлекает звонок в дверь — платный врач приехал весьма оперативно, если б наши скорые так ездили… Солидных объëмов тётенька со сложновыговариваемым татарским именем споро осматривает больного, пишет кучу рекомендаций, рецепт и даже оставляет телефон для консультаций на случай чего. Когда она видит спину Алексея, то даже в лице не меняется, только фонендоскоп старается прикладывать так, чтобы не задевать заживающие следы.        Выпроводив врача, я иду греть бульон. В голове вертятся десятки вопросов, и только железно усвоенный принцип — не лезть не в свое дело — удерживает меня от того, чтобы не вцепиться в Кудряшку как клещ.        Сбрасываю Илье фотографию рецепта, чтобы по пути домой зашёл в аптеку. Алексея даже эта весьма недолгая вспышка активности быстро утомила. Он вяло выпивает бульон, спрашивает, что он мне должен за то, что я привел его к себе и вызвал врача, и отключается, не дослушав ответ. Мне почему-то вспоминается детство и подобранный на улице котёнок, который прожил у нас дома неделю. Мы тогда всей семьей его выхаживали, вытаскивали блох, купали, мазали мазью от лишая и умилялись. А потом он сдох по непонятным для нас и ветеринара причинам. Больше я «приблудышей» домой не таскал.        Когда в замке начинает шуршать ключом Илья, я уже собран и на низком старте. Алексей спит, температура пару раз поднималась и падала, поэтому он снова мокрый и липкий. Илья выкладывает на обувную полку пакет с лекарствами, с интересом вытягивает шею, пытаясь из коридора разглядеть, что там происходит в его комнате.        — Спит, — отвечаю на его незаданный вопрос. — На твоём столе рекомендации врача, только надо покормить перед тем как давать лекарства. Что там на улице?        — Дубарь, — честно отвечает Илья и тянется приложить ледяные пальцы к моей шее. Уворачиваюсь и сердито хмурю брови. Мой нижний в ответ лукаво улыбается. Будь его воля, он бы засунул мне свои ледяные лапы под рубашку, но я уже надел куртку. Легонько щёлкаю его по носу и вытаскиваю свои чёрные кожаные перчатки с верхней полки, где мы храним шапки, шарфы и прочую мелочь типа старых барсеток.       Илья задумчиво смотрит на то, как я натягиваю перчатки и разминаю пальцы.        — Что? — ловя его взгляд, спрашиваю я.        — Кажется, у меня новый фетиш, — снова задумчиво залипая на мои руки, говорит он.        — Перчатки?        — Ваши руки в этих перчатках, — выдыхает Илья таким тоном, что моя деловая сосредоточенность мгновенно испаряется. В голове сами собой складываются парочка сценариев, где чёрная блестящая кожа перчаток контрастирует с обнажённой кожей моего саба. — Интересно, а, если вы их наденете, ощущения от порки будут другие?        — Это легко проверить, — обещаю я, заражаясь его настроением. Перед глазами невольно возникают его покрасневшие ягодицы, которые так приятно сжимать пальцами, вызывая у Ильи болезненное шипение. Мои ладони обычно горячие, слегка гудящие от шлепков, кожа перчаток же холодная и грубоватая. Я практически физически ощущаю, как Илья вздрагивает от этого прикосновения, как невольная дрожь пробежит по его спине, как его пальцы судорожно вцепятся в мою штанину, и даже слышу собственный окрик: «Руки!».        — А когда? — Илья очень провокационно поднимает бровь. Не Саша Грей, у него получается это по-своему, но весьма многообещающе.       Жестко хватаю его за горло, вынуждая поднять лицо ко мне. Зрачки у Ильи расширяются, он сводит бровки домиком, но я сейчас больше оцениваю этот немного киношный беззащитно-волнующий вид: рука в перчатке на чужой шее. Прекрасный микс трепета и власти.        — Когда будешь меньше всего этого ждать, — обламываю его, целомудренно целую Илью в висок и подхватываю ключи с полочки. — Как там с дипломом?        — Меня есть за что похвалить, — «скромно» отвечает Илья, балансируя на цыпочках на холодном кафеле порога. Я уже у самого лифта останавливаюсь и подозрительно уточняю:        — А отругать?        Илья пытается невинно поморгать, но выходит скорее смешно. На самом деле понятно, что его научрук раскритиковал всё в пух и прах. Обычно, если хотя бы пятая часть работы не исчеркана его отвратительно мелким почерком с кучей восклицательных знаков, можно уже оптимистично заявить, что студент «не безнадежен». Насколько я знаю, Илья такой лестной оценки не заслуживал ещё никогда.        — Ой, сквозняк, а там Мажорчик болеет… До свидания, Денис Игоревич! — закругляется Илья и закрывает двери.        — Засранец, — ворчу я и захожу в лифт.        Уже когда я выезжаю с парковки, на телефон прилетают сообщения. На ближайшем светофоре листаю фотографии. Неведомый мне Фёдор Степанович пользуется гелевой синей ручкой, которая жутко мажет. Что-то почеркано, что-то раскидано стрелками абзацами выше или ниже, где-то жирно написано: «Литература???», где-то «Бред!». Из двенадцати страниц придирчивого преподавателя удовлетворил разве что предварительный вывод к главе, и то рядом с жирным восклицательным знаком дописано: «Молодец, у правильных людей воруешь мысли! Главу переделать, вывод — своими словами!».        «И у кого списал?» — интересуюсь я.        «Так у него же!»        Откладываю телефон и стараюсь не расхохотаться в полный голос. Последующая дорога не радует красными светофорами, поэтому до телефона добираюсь уже только тогда, когда доезжаю до служебной парковки. Илья, взволнованный моим молчанием, пишет:        «Он же написал «молодец»!»        «Только честно: он выглядел так, будто доволен тобой?»        «Ну, не очень. Но он никогда не выглядит так, будто кем-то доволен!»        «Отлично! Будем считать, что это вызов!»        На работе первым делом ругаю Елизавету. За весь день она ни разу мне не перезвонила, я очень сомневаюсь, что в процессе работы у неё не возникло ни одного вопроса. Скорее всего, делала на свой страх и риск. Пока я бегло проверяю заполненные ею отчеты, она обиженно сопит за своим столом. К чести Лизы откровенных косяков не так уж и много, я наметанным глазом нахожу несостыковки и возвращаю ей с бескомпромиссным:        — Переделать! На всё про всё — двадцать минут, пока я поднимаюсь наверх и согласовываю то, что уже есть. Пересылаешь вот на эту почту. Перепроверь трижды, накосячишь ещё раз — будешь битая. Ничего сложнее, чем принести кофе, больше не поручу, — грожу я и отправляюсь на встречу с начальством.        Двумя этажами выше, в приёмной, Амелия очень неодобрительно наблюдает за попытками приставленной ей в довесок практикантки напечатать документ. Ногти у девочки нарощенные, длинные, она цепляется ими за клавиши и тихо чертыхается себе под нос. В экран, понятное дело, не смотрит, иначе бы уже обратила внимание, что уже две строчки нащëлкала на английской раскладке. Амелия молчит и незаметно прикладывает палец к губам, чтобы я тоже ничего не сказал.        — Какая-то ты злая, — неодобрительно говорю я.        — Ага, тебе Влада нормальную привела, а мне эту «радость» подбросили, — проворчала Амелия. — Мозгов — чуть, а гонору выше крыши!        Амелия — бессменный секретарь нашего шефа уже несколько лет. Она исполнительна, ответственна и, что главное, одобряема его женой. К сожалению, новые девочки не всегда учитывают этот момент и время от времени пытаются подсидеть «старую клушу».        — Пообтешется, — фыркаю я. — Кстати, сейчас тебе моя радость ещё четыре документа сбросит, распечатаешь, занесёшь незаметненько?        — Без проблем, а да… Я не говорила, что тебя не было сегодня днём, — понизив голос, предупреждает Амелия, ловко уезжая на стуле за своё рабочее место.        — Почему?        — Не в настроении… — она делает страшные глаза, а потом ладошками изображает распахнутую пасть дракона.        Практикантка, с интересом подслушивающая наш разговор, невольно выдает себя тихим хихиканьем, и Амелия снова становится серьезно-деловой:        — Карина! Тебе работы нет? Так я ещё добавлю!        То, что главный не в духе, понятно по неправильно завязанному галстуку, покрасневшей шее, сердитому стрекоту клавиатуры, по которой яростно стучат его пальцы, и терпкому запаху коньяка в кабинете.        — А, Денис, ты… — раздосадованно ворчит шеф, — опять со своей макулатурой? Кстати, я давно тебя хотел спросить, почему третьей бригаде не даёшь хороших заказов? Зато у второй — все сметы по максимуму, а?        При всём моём уважении к шефу, он из тех людей, которые предпочитают не перепроверять за сотрудниками, а увольнять провинившихся. Все документы, которые я приношу на согласование, он никогда не перечитывает — подмахивает не глядя. Следовательно, его осведомленность не к добру.        — Это вопросы не ко мне, а к начальнику гаража, — невозмутимо подсовываю ему стопку. — У нас в прошлом квартале трижды были неувязки со сроками из-за «неисправностей с оборудованием». Один раз нам это влетело в существенную копеечку. Поэтому, пока вопрос с «оборудованием» не решится, я на них ничего серьёзного не распределяю.        Шеф недовольно крякает и щурит глаза на мою подпись внизу очередного отчёта. Чаще всего «неисправность с оборудованием» случается после выходных. Ругаться с неподотчётными мне людьми я не хочу, а интеллигентный разговор они понимать не хотят.        — Прошу прощения, — в кабинет бочком ввинчивается Амелия, незаметно держа в опущенной руке распечатанные отчеты, — Александр Германович, там опять из технического пришли деньги на новые кондиционеры в кабинеты просить. Гнать?        — Гони их к лешему! — шеф сердито топорщит усы. — Скажи, у меня совещание! И завтра тоже! И послезавтра!        — Хорошо! — Амелия делает бескомпромиссно-строгое лицо и выходит. Я незаметно подкладываю отчёты в общую стопку.        — А то взяли моду… Каждый год обновки! Вот скажи, Денис, у тебя кондиционер когда в последний раз меняли?        — Понятия не имею, — честно отвечаю.        — Вот! — главный задирает к потолку палец. — И ничего! И со старым хорошо живётся… так! Тут твоей подписи нет, проворонил? И тут! Денис, ну почему я по десять раз за вами проверять должен? Ну, как малые дети! Ну, ладно бы, кто другой был, но ты-то!        Послушно киваю на его сердитую тираду и ставлю подпись на всех четырех отчётах, что донесла Амелия. С каким-то внутренним облегчением выдыхаю — при беглом осмотре косяков не выявлено.       Еще целых минут десять я покаянно выслушиваю о том, какие все безответственные и как бедному шефу тяжело всех контролировать и за всем уследить. И как обидно, когда такие проверенные сотрудники, как я, перестают быть проверенными. Пока у Германовича горит, я с нарастающим беспокойством ощущаю, как вибрирует телефон в кармане. Илья шлёт сообщения одно за другим, а достать сейчас телефон смерти подобно. Наконец шеф выдыхается и сердито указывает мне на дверь.