Сапфировые слёзы

Полумрак в комнате, еле трепыхаются пару свечей. — Ты меня звал? — Ты что-нибудь видел? — Что я должен был увидеть? Я здесь, в пустыне, средь потерянных душ. Тут только пепел от разрушенных надежд и больше ни хрена нет. — Ты меня прекрасно понял. — Нет, не видел. Как обычно, только небо и ветер. Я звал того, кто бы смог меня услышать. Но видать, ты не тот король, кто разрушит это проклятье. Хотя если учесть, что ты достаточно силен, чтобы на один день выпускать меня из заточения, то, может быть, и тот. Просто не пришло время. — Тут не только я силен. Если бы ты был слабым, то у нас бы нихрена не вышло. — Я не могу выбраться из этой проклятой пустыни. Я каждый день с ними и только на один день выбираюсь. Я не знаю, сколько еще смогу продержаться. — На этот день твоë место занимаю я, мне там тяжелее находиться, чем тебе. Весь проклятый год я коплю для этого силы, но становится только сложнее — с каждым разом их всё меньше. И кулак врезался в зеркало, в котором отображалась почти идентичная копия. За одним исключением: волосы, что обрамляли родное лицо, были не черными, а цвета редкого сапфира — нежно-сиреневого оттенка. — Я — это ты, а ты — это я. И мы одинаково чувствуем боль, так что пожалей своё тело. Надо заново изучить записи о проклятьи. — Я не уверен, что я там найду что-то новое. Штора опустилась, скрывая зеркало от посторонних глаз, а черный дракон в который раз взял манускрипт, в надежде что-то увидеть в нём. « Ты забыл моё дитя. Ты бросил своё дитя. Ты не заслуживаешь божественного покровительства. Пусть отныне твой правящий род несет на своих крыльях тьму. Без души и без любви парить вам вечно. До тех пор, пока душа, разделившаяся на части, не воссоединится вновь. Только боль от потери спасет твой род.» — Бред! — И в очередной раз записи полетели на пол. Распахнув балконные двери он вышел на свежий воздух. Чон Хосок, правитель этих прекрасных земель и последний из проклятого рода, сейчас был слаб, словно мышонок. Пустыня вытянула все силы. Его аж передернуло от воспоминания об этом. Ведь не зря её называют «Пустыней боли». Вместо песка там пепел, да не простой, а из душ, что не смогли выбраться. Раньше это была просто копия дворца, но дворца давно уже не видно. Только черная пыль, что на ветру забивается повсюду, куда только сможет долететь. Когда дракон рождался, боги дарили ему благословение. И в момент, когда он расправлял впервые крылья, под лучами солнца они окрашивались в яркий цвет. Цвет, что нёс в себе магию, индивидуальность дракона и его характер. Но, после того как Луна прокляла правящий род, ни одно благословение не дошло до адресата. Оно попадало в эту пустыню. Часть души дракона оставалась парить в полумраке параллельной вселенной, а после смерти дракона осыпалась пеплом несбывшихся надежд. Не многие знали про это, но правитель ведал, он нёс это проклятье в своем сердце. Ведь его род был виновен в том, что в лучах солнца больше не играют блики от разноцветной драконьей чешуи. И рык дракона прорезал дождливое небо. Черные крылья поднимали зверя к грозовому небу. Он был слаб, но он упорно поднимался туда, где молнии врезались в облака и заставляли их проливать слезу. Пару зарядов его не убьёт, но силенок прибавится. И мощное тело врезалось в первый электрический заряд. Боль. Всё тело застыло от пронизывающей боли, и драконья туша полетела вниз. Крылья не расправлял, знал что будет хуже. Где-то в замке за черной шторой рычала от боли, его душа. Хосок закрыл глаза, и уже когда столкновение должно было произойти, он резко перевоплотился и по инерции пробежал пару метров. — В этот раз пронесло, — прохрипел он стирая кровь с лица. — И как долго мне будет везти? — вопрос, заданный в никуда. Вальяжной походкой он шёл к замку, а навстречу ему уже бежал стражник с плащом. Обнажённое тело в лучах сверкающих молний было прекрасно. Легкая дымка, что окружала разгорячённое тело, словно пар, растворялась в холодном воздухе. Мышцы перекатывались при каждом движении, создавая ощущение, что он не идёт, а парит над землёй. Ему нужно отдохнуть, в последнее время он из крайности в крайность впадает. Накинутый плащ прикрыл обнажённое тело, раздражая чувствительную кожу. Аура опять вырвалась наружу, подавляя всех окружающих, требуя беспрекословного подчинения. Стоны окружающих его уже не волновали. Хосок шёл по своему замку, наслаждаясь силой, что бурлила сейчас в крови, перешагивая обморочных слуг. Не каждый мог выдержать подавляющую ауру чёрного дракона, а тем более, когда он в таком поганом настроении. Купальня встретила его гробовой тишиной. Горячая вода обнимала тело, голова откинута на бортик мраморной ванны. — И что это было? — Намджун, исчезни! Не до тебя сейчас. — Какого хуя ты творишь? — А ты?! Жить надоело? — Хосок даже не открывал глаза. Начальник его тайной канцелярии — не тот дракон, которого стоит остерегаться. Но это только для Правителя, остальные в обмороки падали при виде него. «Серая тень правителя», а некоторые даже «кровавой» звали: Ким Намджун — палач, судья и совесть повелителя крылатого народа. — Пока ты не сдох, я тоже буду жить. Так, что мне нечего бояться, братишка. Глаза Хосока распахнулись, и он пристально посмотрел на Джуна. Про их кровное родство он вспоминал редко. — Что случилось? — злость разом испарилась. — Ты случился. Мне дома проблем хватает. А тут твои слуги бегут ко мне со слезами на глазах. «Повелитель убился». Ты, блять, хоть народ бы не пугал. — Что дома? — Тему не меняй, — рычал Намджун, швырнув в правителя полотенце. — Я тебя жду в гостиной. Хосок зашëл в комнату, завязывая черный халат. Ким сидел в кресле, потягивая алкоголь. — Открой его, я так понимаю говорить будете вместе. Занавеска отлетела, открывая более злую копию повелителя. — А теперь рассказывай. — А что рассказывать? — фыркнул Хо, беря второй бокал. И подняв его в сторону зеркала, услышал тихий рык. — Тебе не предлагаю, по понятным причинам. — Мне повторить вопрос? — Последний полет прошёл не так. Он задержался, а я еле выбрался. Думал, вместе там останемся. Сил, как у мыши, да так мало, что сегодня решил пообниматься с молнией. Ну хоть чувствовать себя стал лучше. — А ты что скажешь? — злобный рык Намджуна в сторону зеркала. — И прошу, говори как есть! Ты знаешь, у меня, хватит сил разнести это проклятое зеркало, потом ещё десять лет будешь ждать, когда новое смогут сделать. — Было больно, душа в полете разрывалась. — Душа у него разрывалась. Тебя, блять, видели! — И что? Я часто летаю один, что тут такого, — удивился Хосок. — Видели сапфировые крылья, — тишина, нарушалась только треском поленьев в камине. — Я так понимаю кто-то просто хотел поджариться на солнце, — и два взгляда были устремлены в зеркало. — Хосок сказал правду. Стало сложнее. И не только в том, что сил не хватает, а в том, что веры не осталось. Я устал. Думал спеть для солнца последнюю песню. Не смог. Я не такой, как он. — Вы оба кретины. Когда вы начали себя разделять? Вы же — одно целое. Услышьте себя: чем больше вы будете считать себя самостоятельными личностями, тем больнее будет, когда придет время Сапфиру превратиться в прах. Намджун встал так, что кресло перевернулось и, уже выходя из покоев, прорычал: — Начни думать! И да, у тебя появился племянник. Дверь хлопнула, а Хосок и его тень в шоке смотрели на закрывшуюся дверь. А в дали зеркальной глади трепыхнулось в надежде пламя цвета индиго. И с тоской провожало того, на чьих крыльях оно бы мечтало растечься и стать единым целым. Чтобы крылья, словно драгоценный ультрамарин, сверкали в лучах восходящего солнца. Но проклятая пустыня так сковала, что душа Намджуна даже облик его принять не может. Вот если бы он еë услышал, позвал, тогда бы магия смогла принять столь желанный облик.