Сапфировые слёзы

Вроде ничего не изменилось, но всё же многое стало чувствоваться по-другому. Ощущение одиночества пропало, теперь будто кто-то всегда был рядом. Словно окутанный силой и защищенный. Непривычное чувство, когда ты всю жизнь один, а здесь и сейчас за тобой кто-то стоит и оберегает. Как будто даже при самом сильном ветре тебя от него закроют. Юнги замер, разглядывая себя в зеркале, слегка прикрыл глаза и попробовал дотянуться до тех нитей, что его окружали. Одна, словно фейерверк — яркая, такая теплая и наполненная беспокойством за него. Вторая, как сталь — прочная, непоколебимая, дышащая огромной уверенностью в себе. И на сердце стало так тепло и радостно. Он был не один. Черный костюм сидел идеально, подчеркивая его фигуру, что слегка смущало. Ладони потели и слегка подрагивали. Юнги волновался очень сильно. Ему бы ту уверенность, которую обычно транслировал Намджун. Неторопливо спускаясь по ступенькам, он всё же думал, что отец передумает. Но он его ждал уже за накрытым для завтрака столом. — Присаживайся. Есть разговор, — газета, которую так усердно изучал Джун, была отложена в сторону. Они завтракали в полном молчании. Только звук столовых приборов эхом отлетал от стен. — Верни тарелку на место и всё съешь, — тихо сказал Джун, когда заметил, что Юнги отодвигает от себя запеченное мясо. — Но… — Никаких «но», ты растишь дракона внутри себя. А драконы не питаются травой. Сын, пойми, ты и так слишком хрупкий, и мы не знаем, когда твой дракон решит расправить крылья. Твое тело не выдержит трансформацию. Мы с папой не хотим, что бы ты пострадал. Поэтому: через «не могу», через «не хочу» учись есть мясо. — Это непросто. — В прошлый раз оно тебе понравилось. Это просто дело восприятия. Тебе необходимо перестать себя ассоциировать с эльфом. И привыкать к тому, что ты — дракон. Ты просто закрой глаза и представь, что это листики ваши. — Мы не питались листиками, — фыркнул Юнги, оживляясь. Его задело, что Джун так пренебрежительно отнесся к его рациону в деревне. И не заметил, как отец улыбнулся, увидев, что Юнги наконец-то перестал зажиматься и переживать. — Я попробую. Мясо было насажено на вилку и отправлено в рот. Зажмурив глаза, Юнги ожидал, когда появится рвотный позыв, но этого не происходило. Наоборот, вкус сочной курицы просто взорвал все рецепторы. Он даже не заметил, как стал урчать, поглощая столь вкусное блюдо. Зато это заметил Джун, чему был очень рад. Им ещë откармливать и откармливать омежку. Когда завтрак закончился, Юнги поинтересовался, где Джин. И в этот момент омегу аж покачнуло от той волны любви, что обрушилась на него. — О, проснулся, — усмехнулся Намджун, глядя на Юнги. — Папа проснулся и послал нам волну любви. А теперь, пока он не спустился и не застукал нас здесь, предлагаю по-быстрому сбежать. — Почему? — Да потому что. Тебя он никуда не отпустит, а поведет знакомиться с бутиками и местным бомондом. Короче, не знаю, как тебе, по мне так целый день обсуждать моду — очень скучно. И не успел Намджун договорить, Юнги уже стоял в дверях, ожидая его, чем вызвал громкий смех отца. Перед тем, как дверь захлопнулась, Джун прокричал на весь дом: — Сокджин солнце моё, ты — самое лучшее, что случилось в моей жизни. Потом был просто побег и хохочущий Джун. Юнги было так комфортно, он чувствовал любовь всё время. И чтобы убедиться, что это ему не снится, он каждый раз погружался в себя и прикасался к родственным нитям, что бы раз за разом ощутить эту связь. Но комфортная поездка скоро закончилась. Замок правителя только издали казался белоснежным, в реальности это были мрачные серые стены. Карета обогнула главный вход, и продолжился путь дальше. Заходя с черного входа, Намджун взял его за руку, так как Юнги снова стало трясти. — От меня — ни на шаг, — строгий приказ. — Хорошо, — нервно теребя манжет рубашки, ответил новоиспеченный Ким. Темные холодные стены давили, здание так и бурлило мощной энергией, что заставляло насторожиться. И хоть Юнги привык общаться с альфами, но он не был готов к такой давящей ауре. Но тут сила Намджуна просто расплылась по помещению, и некомфортные ощущения тут же пропали. Окутывая и защищая, он возвышался над омегой и о чём-то усердно думал. — Повторяю, не отходи: либо рядом со мной, либо в моем кабинете и ни ногой оттуда. Похоже, Джин был прав: хреновая идея тащить тебя в здание, кишащее одинокими альфами. И Юнги, стараясь не поднимать взгляда, шёл за отцом, пока не врезался в его спину. — Это мой сын. Зовут Ким Юнги. За любое поползновение в его сторону откушу и хвост, и крылья. И вы знаете, я не шучу, сил у меня хватит. И не забывайте, он также является племянником короля. А ещë, вы знакомы с моим мужем. И Луна нас упаси, ему появиться здесь. «Охуенное представление» — подумал Юнги, поднимая взгляд и застывая. Семь альф стояли по стойке «смирно», не шелохнувшись. Смелея, он вышел из-за спины отца и слегка поклонился, помня слова Джина о том, что поклон должен быть еле заметный. «Низко кланяться будешь повелителю, только он выше нас. А остальные тебе в ноги падать должны.» Резкий всплеск ауры Намджуна, заставил всех низко склонить головы перед омегой. Им это не нравилось, но они волей-неволей подчинились . — А это, сын, элитное подразделение тайной канцелярии правителя. За работу! — рык разлетелся эхом. — Джисон, за мной. Заходя в кабинет, Джун указал Юнги на кресло рядом со столом. И устремил взгляд на альфу, что стоял и ждал указаний. — Сон, тащи слепого на допрос. — Он ничего не скажет, это только трата времени. — О, нет. Теперь у нас есть возможность узнать то, о чем он думает, — Юнги вздрогнул от слов Намджуна и во все глаза уставился на него. — Отец? — Джисон, у тебя мало времени, я жду, — и добавил, когда за следователем захлопнулась дверь. — Не трусь. — Я не смогу, — испуганно. — Ты сказал, что ты читаешь то, о чём громко думают. А теперь представь, когда ему будут задавать вопросы, он будет эту ситуацию прокручивать в голове. Я не прошу лезть вглубь, твоё здоровье важнее. Но ты сможешь услышать то, что сверху. Давай попробуем, отказаться ты всегда успеешь. Не прошло и пятнадцати минут, как Джисон зашел в кабинет. Он сообщил, что преступник доставлен. Следуя за Намджуном, Юнги оказался в темной комнате, а напротив было стекло, за которым сидел связанный дракон, и над ним возвышался Джисон. — Не бойся, нас не видно, стекло зачаровано. А теперь слушай, и слушай не меня или Джисона, а именно того, что связан. А дальше начался кошмар, так сначала показалось омеге. Сначала связанного избили. Потом на него посыпался град вопросов. И если Юнги сомневался в результате, то Намджун оказался прав. За каждым вопросом следовало молчание дракона, и чем тише молчание, тем громче он думал. И через 5 минут уже Юнги говорил всё, что слышал. Он говорил и не мог остановиться. Слово за словом. Каждые урывки, которые слышал, он рассказывал. Джун в это время просто записывал за ним. И когда последняя мысль была поймана, а дракон упал в обморок, Юнги покачнулся. Но тут же был прижат к надежной груди, и тепло разлилось по его замëрзшему телу. — Ты молодец, а сейчас тебе надо подкрепиться и отдохнуть. Вечером еще один допрос. Там поважнее информация будет. И мне надо кого-то закрепить за тобой. — Няньку мне не надо, — фыркнул Юнги, пытаясь распрямиться так, чтобы не тошнило. — А вот поесть я бы не отказался. Они вышли в коридор, и Джун отдал записи Джисону. — Изучай, здесь всё, о чем он не хотел говорить. И принесите нам еды в кабинет. И потянулись дни за днями. Юнги уходил с Джуном чуть ли не засветло, чем они оба бесили Джина. И омега помогал, как мог, развивая свой дар, который не хотел признавать. А скоро у Юнги появилась должность — следователь. Его боялись наравне с Намджуном, ведь сплетни про него ходили одна страшнее другой. И уже он не прятал взгляд, а ходил с гордо поднятой головой. Он — сын своего отца. И его способности уже не раз помогали следствию, зашедшему в тупик. К нему шли на поклон и с просьбами о помощи. Но каждое дело только с разрешения Отца. Тот строго следил за тем, чтобы сын не перетруждался и чувствовал себя хорошо. Но нянька у Юнги всё же появилась. Телохранитель, секретарь и нянька в одном лице, уже взрослый альфа, у которого были свои дети, словно тень, следовал за ним везде. Если первое время омега ещë сопротивлялся и капризничал, то после умоляющих глаз Сокджина и слов, что ему будет так спокойнее за своего малыша, он смирился. И всё шло своим чередом, пока в один из дней Джин всё же не решил, что пора бы устроить званый вечер у правителя. Давно стены замка не сотрясали музыканты. На тихий протест Юнги получил пространный ответ: — Ты с отцом проводишь больше времени, чем со мной. Вы буквально поселились в подземельях дворца. Твоя бледная кожа стала ещë бледнее, она не видит солнечного света. Поэтому сейчас ты со мной во всём соглашаешься, и больше этот вопрос не обсуждается. Званый вечер приближался, словно снежный ком с высокой горы. Вот только вроде до него было далеко, а уже сегодня. Сокджин был занят подготовкой почти всё время, единственное, что он требовал от сына — это вовремя приходить на примерку наряда. Юнги стоял перед зеркалом в белоснежно-серебристом костюме: красивый и недовольный. — Тебе нужны камни на твою прекрасную шею. Чтобы подчеркнуть, как прекрасна твоя кожа, — Джин стоял в дверях и не мог налюбоваться на сына. — Я не хочу, — и Юнги замер, дрожь пошла по телу, он бросился к шкафу. Истерика накрывала с каждой выброшенной вещью всё сильнее, пока в его руки не выпал сапфир. Сиреневый блеск ослепил на время, а слëзы высохли. Горячий камень будто пульсировал в руках, словно сердце, что бьется в груди. — Я забыл, — тихо всхлипнул он. — Прости. Я забыл про тебя, но больше это не повторится. Я обещаю. А Джин всё не сводил глаз со своего сына, на груди которого переливался сапфир, словно капля, сорвавшаяся с неба, так и недолетевшая до земли, а застывшая в полёте. Он даже спрашивать не стал. Тем более, столь незамысловатое украшение идеально подчеркивало наряд Юнги. Но на душе у него было неспокойно. Сапфир покачивался на груди, согревая и будоража кровь. И чем ближе к замку, тем сильнее он нагрелся, и казалось, что вот-вот прожжёт одежду. Распахнувшиеся двери дворца встретили непередаваемым шумом. Громкие голоса, музыка до невозможности раздражали. Юнги не любил драконов, вернее, он не любил их внимание к себе. Так как на прием нельзя было взять телохранителя, ему приходилось везде следовать за отцом и папой. И тем самым, внимания ему уделяли, довольно много. Грубая лесть, чужие мысли, что сшибали с ног. Он вроде уже и научился контролировать свой дар, но такое большое количество драконов в одном месте просто выбивало из колеи. Устал он быстро. Сбежать — это единственная мысль, которая преследовала его. Увернуться из-под контроля родителей получилось легко. И вот, он уже брëл по пустым коридорам замка в надежде найти проход в дальнюю часть, где кабинет отца. Замок, словно лабиринт, запутывал и кружил. Когда Юнги уже был готов сдаться, камень на груди просто обжëг, заставив вскрикнуть, и тут он услышал их. Они звали, молили их выпустить. Боль. Тоска и безнадежность. Лавина чужих мыслей просто сшибла с ног. Он покачнулся и приземлился на колени. Ему потребовалось время, чтобы отдышаться и суметь подняться обратно на ноги. Он шёл к ним, к тем, кто его звал. Слёзы душили и обжигали, как и камень, который всë сильнее пульсировал на груди. Тёмные покои, в которые он распахнул двери, встретили его холодом и мраком. Но Юнги уже ни на что не обращал внимания, ноги несли его к зеркалу, что стояло накрытое покрывалом. Содрав его, он уставился в пустоту. Он не видел свое отражение, лишь беснующиеся тени, что звали и молили о помощи. Просили их услышать, обратить на них внимание и помочь им освободиться от пут. Слёзы заливали прекрасное лицо. Руку, прижатую к зеркальной глади, обжигало холодом. Там была смерть. Прах и пепел. Там, внутри проклятого стекла, умирали надежды и души. Он не слышал шаги, и только рык привел его в чувство. — Кто ты?! — злобный, как сама тьма, рык. Юнги схватили за шею, прижимая к стене. Рука сжимала всё сильнее, заставляя воздух покидать лёгкие, и не давая притока новому кислороду. Дышать уже было невозможно. И когда он уже начал терять сознание, в чувство привел новый рык. — Я еще раз спрашиваю. Кто?! Ты?! И какого хрена ты делаешь в моих покоях? — а в душу смотрели глаза цвета самой темной ночи.