Сапфировые слёзы

Чёрная туша дракона упала на подлёте к замку. Слуги, бежавшие к правителю на помощь, были откинуты мощной волной магии. Изрыгая пламя, он рычал на всех, кто пытался к нему подойти. Чёрный окрас чешуи сменялся на сиреневый при каждой новой волне боли. Синий дракон опустился рядом с правителем, уклоняясь от пламени, что было направлено на него. Мощной лапой он наступил на морду Хосоку, вдавливая её в землю, чтобы тот больше никому не причинил вреда. — Вот ты вроде умный и сильный, а по факту, слабый и беспомощный. Прекрати сопротивляться. Правитель взвыл, выворачиваясь, рыча и скалясь, но голову оторвать от земли не мог — сил уже не хватало. Хосок уже не понимал, что происходит, пока сквозь толщу боли не услышал голос, которому он безоговорочно верил. — Хосок! Услышь меня. Ты не зверь, верни контроль. И перестань сопротивляться. — Больно, — прохрипел уже не дракон, а человек. Намджун тут же перекинулся, подхватывая его на руки. Быстрым шагом он шёл во дворец. Прислуга, что осталась на ногах, разбегалась в разные стороны, гонимая животным страхом. Давящая аура правителя стелилась, приказывая всем безоговорочно подчиниться. Намджун только хмыкнул. — Нет, ты посмотри на себя: сам на грани, а всё продолжаешь запугивать всех, кто рядом. Хосока ломало, он не знал, что происходит. Ему казалось, что внутри него множество разных личностей, которые пытаются завладеть его разумом. Подавить, занять его место. Чон не хотел просто так сдаваться. Затуманенный разум уже не понимал, где он и что он. Чужие пальцы на его лице чувствовались чем-то прохладным и так необходимым в этот момент. Уложив Хосока на кровать, Намджун обхватил лицо Чона обеими руками. Оседлав его, прижимая своим телом к кровати, не позволяя вырваться, Джун стал выпускать свою силу. — Открой глаза. Посмотри на меня. Блять, Хосок, ты рано сдаешься! Меня Джин кастрирует, если я позволю тебе сейчас сдохнуть. Ты не имеешь права лишить моего супруга такого удовольствия, как прибить тебя собственноручно. Давя своей аурой, Намджун пытался подчинить себе Хосока, заставить хотя бы услышать себя. Минуты шли медленно, казалось, что уже ничего не поможет, и тело, бьющееся в агонии, разрываемое магией, просто сгорит. — Какого хрена ты сидишь на мне? — тихий хрип. — Слава создателю, разум на месте, — усмехнулся Намджун, но не встал, а продолжил всё сильнее удерживать Хосока. — Ты уже на грани, перестань сопротивляться. Я сколько раз тебе говорил. Не разделяй свою суть и магию на две разные личности. Но ты же самый умный. И что в итоге? — Наджун, перестань, — продолжал хрипеть Чон, он чувствовал, как его обратно затягивает, в ту бездну, из которой он на минутку вырвался. — Никто из вас не сможет подавить, или заменить другого, потому что вы — одно целое. Прими тот факт, что и ты можешь быть мягким и чутким, и позволь своей магии стать частью тебя. Потому что пока, всё, что ты делаешь, это сопротивляешься ей. И от этого ещë больнее. Дальше Хосок его уже не слышал. Он был уже не в замке. Чёрные, как смоль, волосы развевались на ветру, то и дело мешая смотреть вперёд. Перед глазами только море из пепла и проклятый замок за спиной. Тот самый, в котором он провел своё детство, который, как две капли воды, похож на замок в реальности.Озноб прошелся по телу, черный костюм что был на нем блеснул в лучах восходящего солнца. — Солнце?! Его же здесь никогда не было. — Раньше не было, а теперь есть. Точная копия стояла рядом, только в отличии от Хосока, он был в белоснежном наряде, и его волосы, словно редкие сапфиры нежно-сиреневого цвета, также развевались на ветру. Магия, что родилась одновременно с повелителем, которая приняла его облик, сейчас стояла рядом с ним. — Мы здесь одни? — Хосок задал вопрос, не ожидая ответа, а может это был и не вопрос, а просто констатация факта. — Да. Теперь мы здесь одни. Мы разрушили барьер. Вернее, ты. — Ты это я. А я это ты. Так всегда говорил Намджун. Когда мы стали отдельными личностями? — тихий вздох Хосока. — Не знаю? Наверное, тогда, когда я впервые смог вырваться из заточения, — ответила магия. — Раздельно существовать мы не можем. Да и смысла в таком существовании я не вижу. К тому же, у нас есть тот, ради которого и разрушили барьер. — Он красивый. Как прекрасна его магия — словно расплавленное золото на его крыльях. — Да, он прекрасен. Но один я не смогу его добиться. Мне нужен ты. Прости, я был не прав. Всю жизнь убегал от тебя, от твоей мягкости и уязвимости, забывая, что ты — моя сила. Отказывался от тебя, не принимая, оскорблял и смеялся. Я боялся признаться самому себе, что вот это Чон Хосок, он такой же ранимый и чувствительный, как и все. Допустить то, чтобы меня считали слабым, было для меня сродни смерти. — А сейчас? — магия с любопытством смотрела на Хосока. — Сейчас всё очень просто: я осознал, что пытаясь не казаться слабым, я им по сути и оставался. Убежать от самого себя нельзя, это уже не жизнь, а существование. — Значит, всё это время ты не жил? — Нет. Жалкое существование озлобленного на весь мир дракона. Знаешь, когда родственные нити восстановились, я же их собирался выжечь. — Знаю, — и теплая улыбка, от которой защемило сердце. Хосок даже не подозревал, что он так сильно похож на своего отца, и вот сейчас, в своей копии, он увидел родной и тёплый взгляд, полный любви. — Не смог. — Почему? Ты просто скажи, это не страшно — признаться самому себе. — Мне нужна была эта любовь, которую я отталкивал. Забота, которой окутывает Намджун, оберегает словно тёплые руки отца. Я от него тоже всегда отворачивался. Но когда я прочувствовал эту связь, я не смог отказаться. Я — живое существо, что нуждается в том, чтобы его тоже любили. — Ты не слабый. Ты просто забыл, что ты живой. Смотри, солнце уже высоко, эта пустыня скоро перестанет существовать. Она тоже забыла, что живая. Хосок оторвал свой взгляд от горизонта, где под лучами восходящего солнца, пепел, что всегда был серым, сейчас переливался всеми цветами радуги. Магия, что так и не смогла соединиться с тем, кому предназначалась, сейчас искрилась и наконец-то согревалась под лучами солнца. Его взгляд был теперь устремлëн на свою собственную магию. Настолько сильную, что смогла стать его точной копией и самостоятельной личностью, вот только она не может существовать самостоятельно вне пустыни. — Давай попробуем стать одним целым. Не подавляя друг друга, а именно едиными во всём: и в мыслях, и в действиях, — Хосок с надеждой смотрел на Сапфирового. — Ты уверен? Если ты меня не примешь, я просто также растворюсь среди этого разноцветного пепла, а ты продолжишь существовать дальше. — Я не хочу существовать, только будучи одним целым я могу жить. Ветер, что до этого момента слегка трепал волосы, теперь не на шутку разошёлся, снося всё на своём пути. Вихрь поднимался к самому небу, а в центре его стояли два силуэта, что неотрывно смотрели друг другу в глаза. Победителей не будет, это не битва за власть, это шаг к принятию себя, таким, какой есть. Хосок смотрел в сиреневые глаза напротив, в такие же, как его. Нет, он смотрел в свои собственные глаза. — Обещай никогда не сомневаться в правильности принятого тобой решения. — Обещаю, — слова с губ Хосока слетели прежде, чем он успел подумать, ведь они были произнесены самим сердцем. Ветер усиливал обороты, нарастая и кружа вокруг них. Уже ничего не было видно из-за плотности стихии. Только Сапфировый стал растворяться в этой стихии, крупица за крупицей. Тело словно таяло на глазах, и вот уже не крупицы, а нити чистейшей магии вплетались в бушующую стихию. Теперь только Хосок стоял в центре неё, и стихия шептала «Ты обещал». Оглушающая тишина, будто время замерло, но мимолетное явление мгновенно исчезло. Стихия, что переплелась с магией, ударила в самое сердце правителя. Хосок стоял, раскинув руки и кричал, что было силы, позволяя магии занять причитающееся ей по праву место. А в реальном мире Намджуна, что пытался привести в чувство Чона, откинуло от него с такой с силой, что он прошиб стену. — Я понимаю, что покои тебе тесноваты стали. Ну, нахера мной-то их расширять?!— рычал Намджун, возвращаясь в комнату, стряхивая с себя остатки стены. Хосок парил над кроватью, тишина окутывала. Вдруг его тело стали пронизывать сиреневые нити магии, вплетаясь в его тело, соединяясь с ним. Чем сильнее магия, тем болезненней её вплетение в тело. Но правитель молчал, он не кричал, не издавал не единого звука, потому что там, в мире, где рождалась и умирала магия, Чон Хосок стоял на краю утеса и захлёбывался криком. Сапфир, что висел на его груди, полыхал ярко-ярко. Будто внутри него сама магия, словно пламя колыхалось внутри. Тихий всхлип, и тело опустилось на кровать. Глаза правителя резко распахнулись. На мир взглянули чёрные, как ночь глаза с вкраплениями сиреневых звезд...