Сouleurs sombres.

Из черного Mercedes S600 вышел мужчина в белой рубашке, черных брюках и длинном пальто с красным шарфом двинулся в направлении больницы тяжёлыми шагами. Будь кто возле него, он бы понял, насколько влиятельный это человек. У входа перед отделением Огаю уважительно кивают головой, опуская глаза в пол. Ему сейчас не до формальностей. У его сына проблемы. Звук каблуков его лакированных туфель эхом отражается от больничных стен, разбавляя тишину. Его сердце небольшой болью отдает в грудь при виде своего чада, склонившегося у стены без сознания, но ни единый мускул на лице не выдал его волнения. Он подошёл к парню и немного потрепал его по щеке. Чуя еле приоткрыл глаза и, завидев в силуэте напротив него своего отца, моментально подорвался с места. Но мужчина усадил его обратно. — Тише. Не хватало ещё, чтобы тебе стало хуже. Чуя, ты слышишь меня? — Мори на мгновение снял маску и его брови сместились на переносице, выражая волнение. — Да… Да, отец, прости, — Накахара выпрямил осанку, чтобы выглядеть лучше. Но, откровенно говоря, это вышло ужасно. Волосы слиплись и припали к лицу. Кожа опухла и покраснела, на фоне чего заплаканные глаза казались ещё более голубыми. Веснушки потускнели. — Что случилось? — Мы… Я… Блять, — в обычное время Чуя снова был бы оштрафован за мат, но Мори в этот раз игнорирует. Ситуация пока непонятна. — Моего друга сбила машина. Водитель скрылся. Машина синяя, номера не видел. Вроде… Тойота. Или… — Накахара склонился, пытаясь скрыть слезы. — Чш-ш, все хорошо. Я сейчас же приступлю к работе. Тебе лучше поехать домо– — Нет! — Неожиданно твердо. Вышло даже грубо. — Прости. Я не поеду. Мори устало потёр глаза. Морщины немного больше начали выделяться. Они не виделись всего год, однако Огай за это время будто постарел лет на пять. — Это может продлиться больше трёх часов, — мужчина прервался при виде лица сына. — Хорошо. Оставайся тут. Тебе принесут чай. Захочешь отдохнуть — вот ключи от моего кабинета. Чуя тихо шепчет слова благодарности и его взгляд снова устремляется в никуда, когда отец уходит. Он опять плачет. Чертов Дазай. Чертова машина. «Это из-за меня. Я его подгонял. Я бы мог обернуться. Прости, прости, прости-прости-прости!» Истерика накатывает с новой силой. Парень успокаивается достаточно быстро, ведь его отрезвляет факт того, что за дело взялся Огай Мори. Шло время. Чуя ещё раз заварил себе чай после того, как из-за стресса его час морозило и трусило. Немного, но помогло. Операционная освещала коридор через призму цветного стекла зелёным. Заснуть ему не давал страх. Он пробирается липкими щупальцами под кожу, мышцы, проникает в кости, разрушая их. Циферблат часов на телефоне капает минутами на мозг, с каждой секундой шансы на то, что все будет хорошо, уменьшаются. «Главное — это усилия. На втором месте — результаты. Разве ты не согласен?» Раньше Чуя соглашался с этим убеждением отца. Но теперь… Результат важен так же, как и усилия. Парень уже не помнит, сколько раз плакал. Может, вообще не переставал. Может, отрубался ещё несколько раз. Время перевалило за час ночи. Накахара слышит шаги, приближающиеся к двери с той стороны. Его мозг подкидывают дозу адреналина и сердце чуть не устраивает митинг в попытках убежать от нерадивого хозяина. Огай выглядит уставшим. Чуя мечется между тем, чтобы вскочить и подбежать или же смиренно ждать вердикта. Мужчина трёт переносицу, хмуря брови: — Стабилизировали. Он в коме. Состояние стабильное. Чуя, скажи мне, кем тебе приходится Дазай? — Он просто учите– — Ясно. Не хочешь — не говори. Ты бы не стал переживать из-за «просто учителя». Уставшие голубые глаза уставились в пол. Нехорошо. Отец приехал по первому же звонку, провел операцию, спас жизнь его любимому человеку… — Прости. Он мой дорогой друг, — Чуя все ещё отводит взгляд. — Хорошо, я поверю. Сейчас к нему нельзя — Мори отвечает на немой вопрос сына заведомо. — Он будет находиться под моим наблюдением до того момента, как придёт в себя. Мы не знаем, когда это будет. — Там… Насколько там все серьезно? — Накахара заранее знает ответ. Было бы что-то простое, Огай бы передал дело своим коллегам. — У него повреждение медиальных височных доль. Реабилитация будет тяжёлой. Подумай, нужна ли тебе эта ноша, — врачи всегда должны быть беспристрастными. Таким Мори старается остаться, даже глядя на лицо сына, что всего за пол ночи осунулось и стало выглядеть более худым, несмотря на отёк. — Я не буду обещать, что все будет хорошо. Но он будет жить, это гарантирую. И это главное. Дыхание потихоньку приходит в норму. — Спасибо, отец. Я справлюсь, не переживай. И… Ещё раз спасибо. Прости, что вырвал тебя из дел– — Чуя, ты — мой сын, помнишь? — Да… Да. — За оплату лечения не беспокойся, возьму это на себя. Я знал Осаму раньше, был его должником после одного дела когда-то. Считай это возвращением долга. Ничего более. Дела? Хотя, сейчас это не имеет никакого значения. Дазай будет жить — это главное. Даже если больше никогда не будет так, как раньше. — Заезжай к нам иногда. Рюноскэ скучает. Это все, чего я сейчас от тебя про— Мужчину прерывают. Чуя утыкается тому в плечо, обнимая. Как же давно это было в последний раз. Рыжие волосы спутались, напоминая мочалку. Белая рубашка тут же мокнет от ещё не высохших — или уже новых — слез младшего. Мори сначала немного теряется, но позже на мгновение обнимает сына в ответ. Скованно. Непривычно. Но он старается. — Тебе нужно поспать. Я отвезу тебя домой. — Пап… — Чуя отстраняется, морщась и топчась на месте, — я не смогу быть один сейчас. Можно я переночую у вас? Ему даже не нужно слышать ответ. Парня бережно придерживают за предплечье, пока ведут к машине. Сколько он не был дома… Он и не помнит. В салоне автомобиля прохладно, это не даёт заснуть по дороге. Рюноскэ уже спит. На часах за два ночи. Лишь мать обеспокоено сидит на кухне, теребя край книжной страницы. Завидев за спиной мужа рыжую макушку, она с удивлением и облегчением вздохнула. С ним всё в порядке. Она подходит ближе, но Чуя пока не готов ее обнять. Он слишком устал, поэтому желает всем доброй ночи, на автомате говорит слова любви, которые были обычно адресованы Дазаю перед сном, и уходит на второй этаж в свою старую (ныне не тронутую) комнату. У него нет сил всматриваться в детали, поэтому как только голова парня коснулась подушки, он моментально вырубается. *** Спокойно. С ним всегда спокойно. Осаму невесомо прикасается к рыжим локонам, после чего приглаживает их и заправляет за ухо Чуи. Накахара лежит у парня на коленях, лениво перебирая травинки возле них. Небольшой ветер щекотал кожу, щебет птиц напоминал своеобразную мелодию, а прикосновения Дазая будто лёгким шелком обдавали лицо. Чуя чуть ли не мурлычет от расслабления и наслаждения. На улице конец июня. Хоть и вечереет, но солнце всё ещё достаточно сильно припекает. Парень прерывает незамысловатое пение Осаму, дёрнув его за край чёрной футболки. — Да, душа моя? — Та самая улыбка, оголяющая десны. Чуя скучает за ней. Он хочет ее увидеть ещё раз. Необъяснимое чувство грусти овладело парнем совсем на мгновение, тот быстро прогнал его, слегка помотав головой. — Хочу купаться. Вода теплая, — Накахара поднимается, снимая гавайскую рубашку и шорты. — Ну же, тут все равно никто нас не увидит. Дазай не слишком долго думая соглашается. Его за руку ведут к берегу. Приятный контраст воды освежает. Чую немного трясет, какой бы теплой она ни была, все равно прохладно. Осаму же сразу заходит в воду и окунается. Его волосы отросли, вьются плавными волнами вокруг лица, мокрая челка падает на глаза. Ему хорошо. Он подзывает Чую к себе махом руки, но тот ещё немного колеблется. Ему потребовалось около двух минут, чтобы зайти в воду полностью. Они дурачатся в воде, маленькие капли брызг на солнце создавали ощущение парящих в воздухе кристаллов. Завораживающее зрелище. Точнее, могло бы им быть, если бы двое парней не увлеклись попытками понарошку друг друга утопить. После устраивают заплыв на скорость к другому концу реки и обратно. Она неширокая, что очень хорошо для такого сердечника, как Дазай. Думается, не стоит даже говорить, что победил младший. — И так, как победивший я имею право на одно желание! — Чуя радуется, как радовался бы маленький ребенок, которому дали сладости, и Дазай готов каждый раз проигрывать ему, лишь бы видеть эти эмоции на лице Накахары. — Хэй, мы о таком не договаривались, маленький ты говнюк! — Осаму в очередной раз надувает губы. Чуя подходит к парню ближе. — Я же знаю, что тебе это нравится, Осаму. Мое желание не будет чем-то запредельным, — рыжий тянет старшего немного вниз, заставляя наклониться, после чего медленно целует, зарываясь пальцами в мокрые волосы Дазая. Конечно же тому нравится, такое от Чуи не нравиться не может. Так всегда. Обычно все поцелуи начинаются достаточно нежно, но потом это переходит в соревнование: «кто кому прокусит губу первым». И Дазай не против. Он берет парня на руки, а тот в свою очередь обхватывает чужие бедра ногами, чтобы держаться крепче. Выходят из воды, не разрывая поцелуй. Это приятно: ощущать кожу человека, которого любишь; смотреть, как выражение лица Чуи меняется после смены положения рук на его талию; ощущать всего Чую; в небольших перерывах слышать слова любви, такие тихие и почти неразличимые, прошёптанные прямо в губы. *** Накахара просыпается в слезах. Телефон лежит рядом с ним, подключенный к проводу и с полным зарядом батареи, хотя Чуя точно уверен, что не ставил его на зарядку. Наверное, это сделал отец. Часы на экране показывают 6:24 утра. Обычно в такое время Мори уже уходит на работу. Парень кое-как встаёт, опираясь на всё, что попадется под руку, и подходит к окну. Машина во дворе, а это значит, что Огай все ещё дома. Парень спускается вниз, на середине лестничного пролета почти падает в обок, но доходит. С коридора доносятся звуки. Завидев сына, мужчина здоровается. — Тебе нужно ещё поспать. Я оставил на столе снотворное. До вечера отдыхай, — Мори, не дав ничего ему сказать, скрывается за дверью. Но парень и не хочет. Ему попросту нечего говорить. Попытаться заснуть снова? Может быть. Ему и вправду это нужно. Чуя не понимал, насколько не выспался, до того момента, как не подумал об этом. Ноги ватные. Заставляет себя направиться на кухню и выпить таблетки. Целых две. Отец знал, что даже это может не помочь, когда их оставлял. Накахара тихо шаркает на второй этаж. Чертова лестница будто бесконечная. По пути заглядывает в комнату брата и, завидев мирно спящего Рюноскэ, немного задерживается в проходе. Он скучал за мелким. Надолго не остаётся, чтобы не разбудить. У мальчика есть удивительная способность — просыпаться, если чувствует на себе взгляд. Парень заходит к себе в комнату и теперь ее можно немного осмотреть. Свою прошлую жизнь. Тут просторно, в дальнем верхнем углу устроен турник для подтягиваний — когда парень забивал на спорт, то он служил вешалкой для вещей. Справа находится учебный стол, ныне чистый, а до этого вечно заставленный мангой, учебниками и банками с перекисью. Слева возле кровати шкаф, а по центру стены множество небольших крючков для трофеев в виде найденных черепов. Кровать достаточно большая, чему Чуя бесконечно был рад, когда тут жил. Да и сейчас это будто маленькая спасительная территория, на которой можно укутаться гусеницей в одеяло и немного поплакать. Но сначала парень находит на полках чистую домашнюю одежду, которую оставил специально на случай ночёвок дома. Серые штаны и большая черная футболка почти по колено. По размеру напоминает вещи Дазая. Черт… Голова снова начинает болеть и ком постепенно подбирается к горлу. Чуя трясет головой в попытках избавиться от вот-вот подступающих слез. Вроде получается. Ложится в кровать, укутываясь в одеяло. Без объятий сзади уснуть тяжело, но у Накахары все же получается. Он проспит ещё девять часов, остаток дня прорыдает и снова уснет, но уже в двенадцать ночи. Не выйдет из комнаты на ужин, заперев ее. Ему опять приснится счастье и разобьёт парня в дребезги, оставшись лишь грёзами. Он не хочет абсолютно ничего, лишь бы все было хорошо. С позволения Мори он вернётся к учебе с середины недели, как только немного придёт в себя. Кажется чем-то запредельно нереальным — прийти в себя. Но Чуя должен. Ради Дазая должен.