Сouleurs sombres.

— Пиздец… — Федор втыкает в невидимую точку на стене, осознавая услышанную информацию, и выдавливает из себя только это слово. Николай смотрит на Чую и в его глазах читаются абсолютно непонятные эмоции. Будто он пытается понять у себя в голове, правду ли ему только что рассказали: — И… Что, прям… Это случилось почти сразу после того, как мы ушли? — Да, — Накахара устало потирает глаза, стараясь вновь не заплакать. — Мы можем что-то сделать для Осаму или… Для тебя? — Федор наконец-то может говорить полными предложениями. — Да. Я понимаю, что для вас это тоже новость, но, раз уж ты спросил... Я не могу находиться дома. Что у себя, что у родителей. Могу я сегодня остаться у вас? Как раз расскажу вам немного… Больше, да, — голос предательски дрожит, руки не слушаются, а нос щиплет. — Просто пиздец, я д-до сих пор не могу в это поверить, — Чуя закрывает лицо ладонями и всхлипывает. Николай подходит к парню, кладя ему руку на плечо: — Мы тоже. Мы тоже, мелкий. С ним все будет хорошо, это же Дазай, верно? Мы его столько раз вытаскивали из жопы, он тварь живучая, — блондин пытается улыбнуться сквозь слезы, чтобы успокоить Чую. — Оставайся сегодня у нас. Мы завтра его проведаем, верно, Фёдор? Достоевский кивает и отворачивает лицо. Он никогда не плачет. Никогда, до этого момента. Все трое сидят еще несколько минут, раскладывая информацию по полкам. Пока Гоголь не говорит в попытке отвлечься: — Классное тату. Больно было? — Не больнее, чем… Ну, вы поняли. Поужинаем? Я закажу что-то. — Не стоит, рыжик, я приготовил сегодня днём спагетти с фрикадельками, будешь? — Да, спасибо, — Чуя вытирает мокрые дорожки на щеках и продирает осипший голос. Федор следует за своим парнем на кухню, оставляя Накахару одного. Их нет около десяти минут и рыжий уже думает пойти проверить, как они там, однако в этот момент Коля приносит тарелки в зал, а сзади него плетется Фёдор… Весь красный и опухший. Всё же, даже лёд в сердце этого человека не выдержал и треснул напополам после новости о его друге. Ужинают почти в тишине, расходятся так же. Чую отвели в ту же комнату, где они с Дазаем оставались на новый год. За это время здесь почти ничего не изменилось, только в углу добавился горшок с плющом. Через две двери можно было слышать приглушённые разговоры парней, но Накахара не вслушивался. Он вспоминает новый год и время, когда они были счастливы, даже если не замечали этого. Именно здесь они признались друг другу в любви, лёжа на этой постели. Сейчас же… Чуя обнимает одеяло и без всяких мыслей пялится в зашторенное окно. Он устал, выдохся и потерял все силы. Как будто все цвета и краски в его мире резко утратили какую-либо насыщенность. Что-то пустое и холодное, что-то безмерно скрипящее и царапающее изнутри давит на все тело. Завтра парень поговорит с отцом, чтобы всё-таки наведаться к Осаму. Чуя больше не может продолжать быть в неведении, он хочет увидеть своего самого родного человека. Надоело улавливать на улицах постоянные воспоминания о Дазае. Искать в каждом голосе его голос. Не суметь посмотреть на очередную парочку на улице. «Чувства, буквы, слова, мысли. Неужели я не заслужил быть живым человеком? Нет, не так. Я заслужил существовать в этом бесконечном потоке дерьма? Почему именно с Осаму этот пиздец должен был произойти? Блять, мое тело, моя голова ежедневно на протяжении всей жизни убивает меня. Нервная система насилует сама себя, разрушая все так трепетно выстроенное годами. Конечности будто не мои, я не узнаю себя в зеркале, меня постоянно тошнит. Я могу питаться заусенцами или сожрать тазик макарон, как сегодня — будет противное чувство тошноты, и, мне кажется, что оно не из-за питания. Лишь этот говнюк меня держал на плаву. Соберись, дебил, он тебя держит до сих пор! Если Дазай умрет… Я же просто не выдержу. И, все же понимают… Убивать себя страшно. Страшно понять, что может в этой ебаной голове появится хоть один намек на надежду, но будет уже поздно. Я существую, уничтожаю себя день за днём. Не могу нормально мыслить и связать предложения. Все из-за случившегося. Я устал.» Среди тьмы можно различить неоновый циферблат в углу. На часах почти полночь. И двигаться не хочется от слова совсем, как будто парня приковали гвоздями к кровати, не дав даже шанс на то, чтобы лечь поудобнее. Кажется, если дёрнется, все снова нахлынет с новой силой. Чуя утыкается лицом в подушку и сдавленно мычит, обессиленный из-за всего. Так и засыпает — укутавшись в кокон из одеяла, обняв его, как будто тот сможет защитить от чего-то, и в собственных слезах, откуда-то появившихся уже во сне. *** Стеклянное солнце и бирюзовые облака плыли по горизонту, мешая памяти воспроизвести сцены из когда-то цветущего разума. Атласные ленты травинок щекотали ступни, а кинжалы сосновых игл не давали забыть то, где оно и кто. Существо парило шлейфом кровавых бинтов над мшистыми камнями и грозными лапами ветвей, что норовили забрать к себе навеки, упрятав в мягком коконе ночи. Росинки на паутине отражали свет, во всем лесу будто сверкали драгоценные камни из капель на чьем-то обеденном столе. Осаму огибал каждого живущего здесь, чтобы не потревожить чей-то покой. Тонкие длинные пальцы осторожно скользили по тонким нитям, древесной коре и одеялам мягкого мха. Ноги ускоряются будто сами, как только вдалеке видна граница между лесом и жизнью. Свободой и вечной тьмой. Существо спешит, всеми парами глаз уставившись на цель. Оно блуждает тут не первое столетие, пугая одиноких путников и ищущих добычу хищников. Лишь иногда удается хоть одним из множества глаз увидеть настоящую жизнь здесь. Пушистую шерсть лисиц, проворных и сильных зайцев, маленьких серых белок. Возможно, если повезёт, даже мирно дробящего дерево дятла. Оно любит наблюдать за жизнью. Но саму ее никогда не испытывало. Лишь боль в ступнях от сосновых игл даёт надежду на чувства и давно потухший огонек надежды загорается вновь. И вот, прямо сейчас, создание забывает про ноющие ноги, свой внешний вид и почти летит к выходу из этого места. Солнце обретает свой истинный облик, на мгновение радуя своим теплом кожу рук и… Стена. Невидимая, такая тонкая и крепкая, самая несуществующая в мире. Она останавливает, давит назад, отталкивает обратно в лес. Руки нарушают привычный покой, пытаются ее проломить, но ломаются сами. Вой, такой длинный и протяжный разносится эхом в округе, отпугивая свободу ещё на многие века. Осаму здесь навеки. *** — Ох, мальчик, просыпайся побыстрее, — Мори сидит возле парня, склонив голову. — Чем же ты так дорог для Чуи? — Мужчина невесомо проверяет швы и сверяет состояние со вчерашним днём. Почти никаких изменений. Дазаю повезло — не пришлось делать переливание крови. С его 4-й это было бы проблематично. Сейчас показатели в норме. Насколько это понятие конечно можно использовать для человека в коме. Огай выходит из помещения и направляется на второй этаж. Четырнадцатый кабинет. Мужчина стучит в дверь, снова потирая глаза. В последнее время они слишком начали краснеть и уставать. — Юкичи, здравствуй. Не отвлекаю? — За деревянным офисным столом сидел беловолосый мужчина в очках, светлых брюках и такого же цвета рубашке. На плечах у него болтался черно-золотой хаори. Фукудзава поднял на вошедшего серые глаза и вопросительно уставился в чужое лицо: — Приветствую. Не ожидал тебя увидеть в моем кабинете. Что-то случилось? — Да. Есть вероятность, что мой пациент потеряет память. Сейчас он в коме, но после потребуется твоя помощь. Психотерапевт удивлённо поднимает брови: — Обычно ты не обращался ко мне в таких случаях. Что-то изменилось? — Этот пациент — Дазай Осаму. Ты понимаешь, что это значит. В кабинете повисло молчание. Фукудзава о чем-то задумался, а Мори присел на стул напротив и ждал ответа. Не то, чтобы Огай ждал отказа, но такая вероятность все же была. — Хорошо. Я за него возьмусь. Какие прогнозы насчёт его пробуждения? — Мы ещё не знаем. Как минимум — неделя, как максимум… Ну, ты понимаешь. Брови сместились на переносице, врач прекрасно понимает, о каком исходе идёт речь: — Я на связи. Скажешь, как смогу приступать к работе. — Благодарю. С меня причитается, — Мори развернулся на пятках и направился в сторону выхода из кабинета. — Не сомневаюсь, — психотерапевт снова утыкается в бумаги и медицинские карты своих пациентов. Работы у него не мало, но он готов подвинуть график. Всё же, сам Огай Мори попросил его о помощи. Между ними были не только деловые отношения, но и приятельские. Если это можно было так назвать. Они учились в школе вместе, Фукудзава часто защищал друга от всяких нападок, и Мори, восхищённый его храбростью, назвал мальчика Серебряным Волком. Это прозвище закрепилось по сей день и иногда используется в более неформальной обстановке. В баре, например. Мори решает сделать звонок. — Приветствую, какие-то новости есть? — Огай максимально серьёзен. — Добрый день, сэр, мы нашли несколько машин, попадающих под описание. Сейчас проверяем их. — Работаете медленно. Я вам плачу не за то, что вы друг другу яйца чешете, — мужчина явно раздражён, сжимает подол рабочего халата и хмурится. — Простите, сэр, мы делаем все возможное. На днях бу— — Мне нужен результат ваших поисков как можно скорее, а не ваши извинения. Посмотрим, что у вас там «на днях» будет, — Мори кладет трубку, чуть ли не сгибая телефон в руках напополам, — Безмозглые идиоты, — шепчет себе под нос и направляется к себе в кабинет. *** Чуя просыпается с дикой болью в теле. Он снова плохо спал. Во рту пересохло и парень кое-как слазит с кровати, не обращая внимания на звёзды перед глазами, и почти ползет в сторону кухни. На часах шесть утра. Внутренний будильник парня работает на отлично, в следствии последних нескольких дней, чему он впервые рад. Пора выдвигаться домой, а после идти на учебу. На кухне уже сидят Федор и Николай, пьют кофе и пытаются соображать. У них же раннее пробуждение давалось намного тяжелее. — Утра, — Накахара отодвигает стул и садится рядом за тонкий стол, больше напоминающий барную стойку. — И тебе, мелкий, — Коля лениво набирает воду и ставит чайник. Достает три чашки: — Будешь чай или кофе? — Есть три в одном? — Конечно. Парни раздупляются за завтраком, после вместе курят на балконе, даже Федор делает пару затяжек сигаретой. Чуя собирает низкий хвост, укутывается шарфом сильнее и выходит из дому раньше всех. Ему ещё нужно зайти домой за вещами, которые парень приготовил ещё вчера. Ах, да, а ещё появиться у матери и показать, что он ещё жив и его никто не похитил. Накахара вызвал такси к своей квартире, быстро собрал вещи и погрузил их в багажник. Захватил ещё бутыль перекиси, чтобы отбелить косулю, подобранную в лесу накануне. Теперь к родительскому дому. Экран телефона показывает половину восьмого, а это значит, что остался всего час до начала уроков. Он успевает. Хоть снова сесть в машину ему далось очень тяжело, это сэкономило ему кучу времени. Проезжая мимо злосчастного перекрестка, Чуя закрывает глаза, жмурясь. — Спасибо, хорошего дня, — расплачивается за поездку и направляется к воротам. Теперь он может получше рассмотреть двор. Появились пару новых туй, газон косили совсем недавно, добавились несколько плющей, что повесили на крыльце, поставили маленькую детскую площадку для Рюноскэ. Почти ничего не изменилось, за исключением этих вещей. — Я дома! — Кричит и не стесняется, ведь знает, что уже никто не спит. Из кухни выбегает растрёпанный, ещё немного сонный Рюноскэ и бежит обниматься: — Братец, я так рад тебя видеть! Мы с мамой переживали, что с тобой что-то случится! — Как видишь, все хорошо, малыш. Ты кушал уже? Где матушка? — Мамуля в библиотеке! А мы сегодня пойдем кушать вафли? — мальчик смотрит прямо в душу своими серыми, почти черными, глазами. Ей богу, на щенка похож. — Пойдем-пойдем, но после школы. Беги кушай, я сейчас вещи разберу и спущусь, — Чуя треплет брата по волосам, после чего тот радостно прыгает завтракать. Вместо того, чтобы разобрать сумки, парень просто принимает горячий душ и переодевается. Он надел белую рубашку с длинным рукавом, черные брюки, разноцветные носки и уложил волосы. Прядь скоро снова нужно будет осветлять, корни отросли достаточно сильно. К тому времени, как Чуя спустился вниз, матушка уже была на кухне. — Где ты был? — грозно спрашивает женщина. — Ты мог хотя бы позвонить и предупредить меня! Ты же знаешь, что у меня больное сердце! Я тебя не так воспитывала! — Рю, закрой ушки, малыш, — младший послушно выполняет просьбу. — Значит, слушай сюда. Твое воспитание — это пиздить меня все детство, потому что я ел суп десертной ложкой, и орать из-за торчащей нитки и прочей хуйни. Я не обязан перед тобой отчитываться, ты сама, считай, от меня отреклась. Мы все прекрасно знаем, что с твоим здоровьем всё в порядке и, услышь меня, мразь, не смей орать на меня при Рюноскэ. Говорю в первый и в последний раз: я тебе не сын, — Накахара говорит спокойно и тихо, но угроза ощущается в радиусе десяти метров, осторожно огибая брата. Мать таращится на парня, пока тот набирает себе еду в тарелку. Чуя подходит к младшему, гладя по голове, чтобы тот убрал руки. Был бы тут Мори — рыжий не позволил себе при нем так выражаться, однако его тут нет. Огай осведомлен про их отношения, но не лезет в них, ибо прекрасно понимает сына. При отце все равно не хочется выливать свою злость. Женщина замолкает, принимая во внимание слова Чуи. Кажется, что если она поднимет голос при Рю, случится что-то плохое. Хотя Накахара даже никогда не орал на нее в ответ и никогда не спорил, когда она его била. Однако сейчас, после переезда, Чуя показывает клыки. Он знает, что Йосано на его стороне, отец — тоже, в случае чего прокормить себя он сможет благодаря заказам и их помощи. Так что сейчас он может не бояться дать отпор, чего ради спорить, сам не прочь вывести ее из себя. Но не при младшем брате. Он всего лишь ребенок и не заслуживает быть в этом дерьме. Чуя поднимается к себе в комнату, по пути здоровается с Хигучи, запирает двери и усаживается в кресло за свой стол. Возможно, он переборщил по отношению к матушке. С другой стороны, как ещё относиться к человеку, что испортил тебе детство безумным контролем и пытается манипулировать с помощью своего «больного» сердца? Она проболталась разок этой фразой при Мори и была тут же отправлена на все возможные обследования. Не стоит такое говорить при директоре самой крупной больницы в городе. Естественно, все оказалось ложью. Как говорится, «с таким здоровьем хоть в космос летай». Чуя завтракает бутербродами, творогом с фруктами и шлифует все чаем. Вот что-что, а бутерброды он обожает. Хигучи это, естественно, помнит. У младшего же питание более сбалансированное, чтобы он запасался силами. Курица с рисом и на десерт шарлотка с соком. Но, как было когда-то сказано, у Накахары хороший аппетит, он съел целых три штуки и не наелся. Поэтому приходится набирать достаточно много еды. Весь накопленный стресс выливается в сильное желание заесть его. Теперь со спокойной — в пределах ситуации — душой парень может идти на учебу. Перед выходом закидывает череп косули в перекись, хватает с собой кожанку и вылетает из дома в кедах. Он слишком не любит опаздывать и приходит обычно всегда раньше назначенного времени. С Дазаем пунктуальность зашла на второй план, ибо тот даже если и вставал раньше Чуи, все равно умудрялся ошибиться со временем, тем самым задерживая и самого рыжего. *** Школьный день прошел тихо и спокойно. С последнего урока парень сваливает, не в силах отсидеть все семь. Набирает отцу, на нервах кусает губы и крутит прядь волос: — Слушаю. Что-то случилось? — Мори как обычно задаёт этот вопрос в первую очередь. — Нет. То есть, почти. Я хочу навестить Осаму. Сил моих нет уже терпеть. На том конце провода привычно тяжело вздыхают. Огай слишком занят работой, чтобы запрещать и потом разъяснять, почему. — Хорошо. С пяти до семи можешь приходить. За тату получишь по шапке, — мужчина немного смягчает голос: — если мне не понравится, конечно. Чуя на автомате улыбается: — Не переживай, пап, она шикарна. Тебе матушка рассказала? — Ага. И то, что ты препирался с ней утром. У нас уже были разговоры на эту тему, Чуя. — Она начала орать на меня с порога при Рю! Ты знаешь, что он всего лишь ребёнок! — Я тебя понимаю, но это не даёт тебе права крыть ее матами. И пока ты у нас, предупреждай хотя бы меня, когда не собираешься ночевать дома. Позже поговорим, — трубку сбрасывают. Чёрт, рассказала же, змея. Ну и хрен с ним, мысли Накахары были заняты только тем, чтобы поскорее навестить Дазая. Рассказать что-то, даже если тот не услышит. Увидеть его, прикоснуться к нему. Парень спешит домой с немного поднятым настроением. Он знает, что пробудет у родителей недолго. Что Осаму обязательно скоро проснется, потом поправится и они снова смогут быть рядом. А ещё Чуя знает, что скоро сможет "поболтать" с глазу на глаз с ублюдком, который сотворил это с его любимым человеком. Впереди много интересного…