верхний слой пыли

      Чонин нетерпеливо раскачивается из стороны в сторону, стоя на пыльной щебёнке, которая печальным серым цветом оседает на белых конверсах, купленных накануне как раз по причине прихода в эту непроглядную глушь.       Мысль «а нужно ли мне вообще здесь находиться?» пытается достучаться до глубин чониновых психологических травм, но не находит ни единого отпечатка пропавшей без следа социальной неловкости. Которая, кстати, покинула этот храм (чонинову голову) раз и навсегда, стоило Яну как-то поскользнуться посреди улицы и в прямом смысле упасть в грязь на глазах у его тогдашней влюблённости.       У небольшого складского помещения, где Чонин трётся уже добрые пять минут, растёт маленький кустик какой-то дикой ягоды, всеми силами пробившийся когда-то из-под треснувшего асфальта. Вокруг как на кладбище — тихо, и ветер завывает, принося запах отчаяния, срывающийся с Яна и циркулирующий по воздуху над ним же.       Дверь в здание новая, хоть и выглядит потёртой и убогой, всё же заметно, что появилась она здесь относительно недавно, чтобы отрезать случайных проходимцев от лакомой возможности заглянуть внутрь. Но Чонину везёт: это же не лотерея и не бюджетная основа в институте, поэтому дверь оказывается приоткрытой ровно настолько, чтобы туда смог пролезть когда-то белый чонинов кед.       Ян ещё раз оборачивается по сторонам на предмет хвоста, которого нет ни за ним, ни у его первого питомца, подобранного с улицы в далёком 2007 году, затягивается ещё раз своей отвратительно приторной электронкой со вкусом ванили и аккуратно пихает дверь.       Внутри помещение выглядит практически так же печально, как и снаружи. Тусклый свет мог бы добавлять таинственности, но всё же даёт только нечеткие очертания старой мебели и каких-то одиноко стоящих предметов «декора», которые обычно по вынужденным мерам отправляются доживать свои годы в гаражи своих хозяев. В принципе, когда-то бывший склад действительно выглядит как гараж, в котором поселилась семья без определённого места жительства, о чём можно догадаться по странным картинам на обшарпанных стенах, парочке коробок, которые по задумке «создателя» должны заменять стойку для обуви, и обветшалый торшер, придающий внешнему пространству нотку винтажного изыска.       Чонин проходит глубже, брезгуя дотронуться хоть до чего-то руками, с каждым шагом достигая намеченной цели, сидящей вокруг «стола» из коробок на коричневом диване, с расцарапанной чьим-то котом обивкой. Однако цель замечает его немного раньше, чем Ян самостоятельно даёт о себе знать. — Эй, — слышится неуверенный тонкий голосок, дрожащий в попытках привлечь внимание остальных присутствующих, — мы разве заказывали пиццу? — светловолосый парень дёргает за плечо близ сидящего и наконец вереницей обращает всеобщие взгляды на стоящего в паре метрах Чонина.       Семь парней постепенно начинают с интересом изучать его, вынуждая встать в более уверенную позу, которую Ян обычно использует для чего-то более важного, как, например, новая фотография в инстаграм. — А разве я похож на того, кто таскает пиццу? — чонинов голос разрушает появившуюся на пару мгновений тишину, делая его появление по-настоящему кинематографичным. Если быть честным, Ян был готов к такой реакции на его появление, когда обдумывал увлекательный проезд до этого места ещё неделю назад.       Чонин разводит руками, показывая на свою кожаную безрукавку от «zara», высветленные волосы и узкие джинсы, замечательно оттеняющие его цветные линзы, благодаря которым он и видит весь окруживший его мрак когда-то заброшенного склада и небольшой группы парней, смотрящих на него как на последний кусок пиццы, которую Чонин, к сожалению, не развозит.       Ответа на вопрос, кстати, не следует. Все в комнате напрягаются, шёпотом слышно, как кто-то винит некого Джисона за то, что тот вечно оставляет дверь открытой, хотя Ян не видел ничего, похожего на замок с обратной стороны двери. Возможно, таковым является тот самый изысканный торшер с перегоревшей лампочкой. — Это же «стая», верно? — Чонин говорит чуть громче, пытаясь заглушить тишину, неприятным туманом путающую мысли, — я вообще туда пришёл? — Смотря кто спрашивает, — наконец подаёт голос парень, сидящий с самого краю их импровизированного пиршества, и аккуратно поднимается, давая тусклому свету пробежаться по отросшим корням волос и съехать вниз по массивному носу. Парень, по личным наблюдениям Чонина, выглядит как тот контингент, пьющий по утрам вторника и называющий всех своих друзей мерзким словом «кореш».       Решает он это по накаченным рукам и синякам под глазами. С выводами у Чонина пока что сложно. — Ты полицейский? — Вновь раздаётся тонкий голос совсем рядом от первого парня, а после волна тихих переговоров, из которых Чонин разбирает только «а так он тебе и скажет». — А я разве похож на полицейского? — Чонин дублирует конструкцию своего же вопроса и для подтверждения этих слов поднимает ногу за щиколотку, демонстрируя кеды, которые слишком быстро приняли поношенный вид и действительно делают его кем угодно, кроме сотрудника правоохранительных органов. — Похож, не похож, какая к чёрту разница? — вновь подаёт голос парень с большим носом, и Чонин с ним в корне не согласен, разница определённо есть и разница очень сильно поджимала карман, когда Ян покупал эту безрукавку на последние деньги, — кто ты и что тебе нужно? — кажется, будто бы в любую секунду парень схаркнёт на пол, настолько недружелюбно он настроен. Остальные предпочитают помалкивать, видимо всецело доверяя ведение переговоров ему. — Я хочу к вам… — Чонин пытается подобрать нужное слово, будто бы не проделывал тоже самое часом ранее, пока добирался до сюда на трёх автобусах, — в банду, — лёгкая улыбка трогает его лицо и так же незаметно пропадает, не вызывая отклика в чужих недоверчивых взглядах. — Как ты на нас вышел? — незнакомец засовывает руки в карманы старых треников, пытаясь внушить своим видом ещё больше страха, хотя Чонина могло хватить и на этапе «ты кто такой», если бы он не придумал все вариации развития этого диалога заранее. Позади раздаётся закономерная волна шёпота, брошенные чуть громче обрывки фраз «он точно коп», «что делать», и Чонин всё же не выдерживает, не совсем явно прыская в кулак. — Я очень преданный фанат, — Ян принципиально держится на расстоянии, хоть и позволяет себе во время диалога смотреть куда угодно, кроме как в глаза собеседника, копаясь носком кеда в разном пыльном мусоре, лежащем на полу. — Как ты нас нашёл? — не унимается парень, вскидывая голову, захватывая этим простым, казалось бы, движением всё внимание Чонина. Он, наконец, берёт себя в руки, хотя и был совершенно готов к сопутствующим вопросам. — У меня есть связи, — Ян стоит с заведёнными за спину руками, — ну как связи, я довольно общительный, плюс любил Шерлока Холмса в детстве, — голова наклоняется на бок, глаза смотрят в глаза, — да и вы, если честно, не так хорошо скрываетесь от тех, кто действительно следит за каждым вашим шагом, — Чонин прерывает свой монолог яркой улыбкой, — но я про фанатов, а не копов, так что не волнуйтесь, можете меня обыскать, — «сдаваясь», поднимает руки и, не увидев реакции, пожимает плечами, — можете с особым пристрастием. — Я так и понял, что рукава у него обрезаны не просто так, — доносится из-за чужой спины голос, который Яну ещё не доводилось сегодня слышать. Этот комментарий, кажется, не понимает никто. — Докажи, что ты наш фанат, — снова новый голос и снова лицо стоящего парня меняется в эмоциях, становясь настороженнее с каждой секундой, — что, «Хёнджин»? Мы должны знать наверняка, — отмахивается голос, и Чонин подходит ближе, чтобы разглядеть в полутьме его обладателя. — Нет смысла доказывать, «стая» не нуждается в новеньких, — строго заявляет незнакомец, увеличивая громкость своего голоса, как только оборачивается назад. Судя по всему, атмосфера в этой банде пропитана горьким вкусом тоталитаризма. — Я же должен доказать, почему потратил столько времени, чтобы найти ваш штаб, верно? — Чонин смягчается в эмоциях и избирает другую тактику. — Я наблюдаю за вашим аккаунтом в инстаграме последний год точно, вы избирали в «жертвы» тех, кто в большей или меньшей мере перешёл мне дорогу, я не мог оставить вас без внимания и благодарности, — Ян дует губы, зная, что это безотказный трюк. Его речь совершенно не вяжется с тем, что он пытается донести, — актёр Им Ёнсу, которого вы поймали на измене, разбил мне сердце своей игрой в «День Любви»… — Очень смешно, — перебивает незнакомец, и Чонин вскидывает руки. — Я шучу! На самом деле из-за владельца компании «LOTTE» моя мать потеряла когда-то давно работу, из-за чего я познал всю горечь жизни в шестнадцать лет, поэтому я премного благодарен вам за его разоблачение, — Чонин говорит убедительно, и незнакомец, наконец, смягчается, складка между бровей постепенно исчезает, — то, что вы делаете, не только справедливо, но и очень смело, к сожалению, я слишком поздно решился привносить в этот мир что-то хорошее, однако надеялся начать в компании бесстрашных парней вроде вас. — Очень красиво и трогательно, но не отменяет того факта, что нашему составу не нужны новые лица, — отчеканивает незнакомец, не давая Чонину как следует оценить чужую реакцию на его проникновенную речь. — Хён, да брось, — снова слышится из-за его спины, и Ян немного отходит, чтобы внимательнее рассмотреть говорящего, — давай посоветуемся для начала, м?       Чонин чувствует себя подростком, пришедшим к другу домой в гости без разрешения, вынужденный слушать, как вся его «полноценная» семья совещается, думая, впустить ли чужого ребёнка в дом. Мнения явно расходятся, потому что обрывками фраз до Чонина долетает и «нам реально иногда нужна помощь», «он ведь нас нашёл, значит, он хорош», «выглядит добрым», «я ему не доверяю» и ещё куча всего, что под общим тихим галдежом смешивается в нечто похожее на некачественный асмр блоггера новичка.       Мыслей о том, что будет настолько нелепо, у Чонина не было, даже когда он с уверенностью проговаривал собственную «историю» минуту назад. — Не думай, что мы так просто тебя примем, — главарь «стаи», а Чонин начинает думать, что именно он их лидер, поворачивается слишком резко, заставляя Чонина уткнуться носком кеда прямо в острый камень, который он подпинывал секундой ранее, — ты должен будешь пройти вступительные испытания. — Прямо как в голодных играх, — вырывается из Яна быстрее, чем он успевает подумать, прокручивая в голове сюжет этого фильма, — в смысле я согласен. — Ещё бы. — Так, когда мне приходить? Или устроим всё сейчас? — уточняет Ян, пытаясь встретиться взглядом с кем-то помимо этого грозного парня, и у него получается. — Завтра в это же время, и оденься поудобнее. Твоё имя?.. — Чонин. Ян. Ян фамилия, если что. — Я понял, спасибо за уточнение. — А ты?... — Сначала заслужи наше доверие, и не смей никому рассказывать о том, где мы находимся, иначе мы обязательно тебя найдём, Ян Чонин.       «И будем злобно смотреть, пока ты не заплачешь» — проносится в мыслях у Чонина, но он послушно кивает, будто бы школьник, отчитанный учителем за неподобающий внешний вид. Остальные почему-то всё ещё предпочитают молчать, будто бы им попросту не прописали реплики, но Ян этому даже рад, терпеть этого парня в купе с кем-то ещё, возможно, было бы труднее. — Ну, тогда до завтра, «стая», — Ян вновь задерживается взглядом на худощавом пареньке в надежде получить заранее его расположение, но не получает в ответ даже лёгкой улыбки.       «До завтра» — разбивается о глухие стены, и Чонин быстрыми широкими шагами выходит из помещения, передёргиваясь всем телом за закрытой дверью от того, насколько эти десять с чем-то минут были социально неловкими. Чонин прогоняет в голове все предыдущие реплики и пытается успокоиться, понимая, что чужая грубость вполне себе имеет место быть. Им действительно опасно приближать к себе всех подряд. Особенно таких людей как Чонин, чей мозг не всегда понимает, когда нужно дать рту команду «заткнуться». — Чонин, постой, — в спину на полной скорости влетает парень, с которым Ян так старательно выстраивал зрительный контакт минутой ранее, кажется, он был тем, кто предложил главарю сперва «посоветоваться», — ты прости Чана, он просто слишком мнительный, — если бы они были в аниме, над головой парня явно материализовалась бы голубая капля, — меня зовут Джисон, кстати. Хан Джисон. — Приятно познакомиться, Джисон, — Чонин радостно протягивает руку, добавляя в список своих личностных качеств «умение стрелять глазками». — И мне приятно, Чонин, — руки у Джисона холодные, что в принципе не удивительно, учитывая место, где они проводят большую часть своего времени, — я просто не хотел, чтобы ты испугался нашего грозного Чанни-хёна и не пришёл завтра, вот и решил поддержать.       Если Чанни-хёна так называют, значит не такой уж он и грозный, — думается Чонину, и эти мысли вселяют уверенность в завтрашний день. — Да я всё понимаю, сам вёл бы себя так же, — они проходят пару шагов, после чего синхронно замирают, потому что идти, по большому счёту, некуда, — думаю, что смогу растопить его сердце, уж очень хочется к вам присоединиться. — Это самое главное, Чонин! Ничего страшного завтра не будет, не бойся, просто оденься в спортивное, — Джисон пару раз кивает головой и закусывает губу, будто бы сам не верит в правдивость своих слов.       «Не бойся, просто оденься в спортивное» — говорил когда-то физрук в университете, где учился Чонин, а потом заставлял бегать три километра на время, чтобы дотянуть средний бал до позорной отметки в 3,6.       Они обмениваются парой бесполезных фраз и прощаются с мелкими похлопываниями по чониновому плечу. Джисон убегает обратно на склад и закрывает, наконец-то, дверь, подпирая её ручку древним торшером, стоящим слишком далеко от входа. — Ну, чо, все наши секреты успел новенькому распиздеть? — спокойно спрашивает Минхо, отрываясь от экрана собственного мобильника. — В первую очередь рассказал ему, где ты хранишь носок со своими накоплениями, — огрызается Джисон в ответ, и подходит ближе к сидящему на диване Чану, который сейчас похож на оригинал статуи Родена «Мыслитель».       В помещении вновь воцаряется тишина. Кажется, что после ухода Джисона никто не поддавался обсуждению парня вслух, хотя это излюбленная практика в их компании, где темы для разговора выдерживают тонкую грань между вопросами «есть ли жизнь после смерти» и «видел ли кто новую селку Чонгука». — Я не понимаю, зачем вы убедили меня, — чанов голос разрезает воздух спокойным тоном, затыкая шепчущихся в углу Хёнджина и Феликса, — думаете, у меня времени свободного вагон, чтобы проверять этого парнишку? — он не выглядит злым, скорее уставшим и задумчивым, — или нам действительно так нужна помощь кого-то восьмого? — Хён, да ладно тебе, — рядом оказывается Чанбин, ловко приобнимающий друга за плечи, чановы морщины от этого простого, как казалось бы, действия немного разглаживаются, — он выглядит милым, возможно, быстро бегает, вон будет помогать Сынмину, а то вечно ему одному достаётся, — кивает в сторону самого молчаливого, который, кажется, заинтересован меньше всех. — Руки у него с виду сильные, а вот бёдра нет, его бы точно не в разведку, — отзывается парень, будто бы они все действительно рассчитывают на то, что Чонин придёт завтра и останется здесь навсегда. — Пока он не пройдёт проверку об этом даже говорить бессмысленно, — недовольно бурчит Чан, получая в ответ усиленные объятья. — Прекрати бухтеть, — Чанбин смеётся, ведь знает брата, как пять своих пальцев, — все мы когда-то сами пришли к тебе, вот и он пришёл. Прямо как мы.       Чан не находит, что на это ответить, будто бы брошенная Чанбином фраза идеально располагает к воспоминаниям, в которые все присутствующие ныряют с головой, разветвляя эту историю на несколько временных отрезков.       Как и историю государства принято начинать с её основателя, так и история «стаи» прямиком и полностью зарождается в глубинах одного из бедных районов Сеула, в котором родился и вырос Бан Чан, ещё с раннего детства буквально физически ощутивший на себе фразу «жизнь несправедлива».       Мать, заболевшая раком в самом рассвете сил, отчаявшийся отец, жестокий старший брат и обстоятельства, вынуждавшие Чана встать один на один против жестокого мира и избрать ту сторону, которую многие могут назвать неправильной.       Есть ли что-то по-настоящему неправильное, когда ты всю жизнь проводишь в нищете, наблюдая за тем, как твои сверстники, родившиеся с золотой ложкой во рту, никогда не слышали грубости и не знают, что такое физическая боль?       Свой путь Чан никогда не считал неправильным, ведь вовремя сумел встать на среднюю тропу, у начала которой его поджидал сводный брат, пришедший в жизнь их семьи вместе с одной любящей женщиной, всеми силами пытающейся заменить родную мать и верную супругу.       С Чанбином пришла ясность, забота и общение, с Чанбином Чан смог на пару мгновений почувствовать себя обычным подростком, с Чанбином даже жизнь в бедности казалось незабываемой роскошью, потому что он, наконец-то, не был один.       В школе к ним прилип совершенно несуразный парень, видимо так же печально потерявший в детстве попытки настроить адекватные коммуникации со сверстниками. Никто не дружил с безучастным Минхо, плевавшим на всех и всё, никто не дружил, кроме двух забитых мальчишек, вечно попадавшихся под горячие руки учителей и насмешливые взгляды одноклассников.       Граница между "хорошо" и "плохо" всю жизнь была расплывчатой, постепенно пропадая, когда мать Чанбина умерла, попав под навороченные колёса дорогой машины, во время как Чан наконец-то начал к ней привыкать.       Сколько бы не сходил с ума чанов отец, сколько бы не плакал навзрыд Чанбин, это никак не помогло заставить владельца машины взять ответственность за совершенный проступок. Просто потому что ему повезло чуть больше. Просто потому что в этом мире есть что-то гораздо важнее чести и справедливости, невесомое, лёгкое «что-то», что зовётся деньгами и славой. Два сказочных для Чана явления, которые он возненавидел так же, как и осознание того, что Санты не существует, а даже если бы он существовал, не смог вытащить их семью из этого непролазного дна.       Граница между правильным и неправильным исчезает окончательно, когда Чан и Чанбин вынашивают план мести. Границу никто давно не видит, посвящая всё своё подростковое время слежке за высокопоставленным человеком и выяснению способов свергнуть его с вершины социальной пирамиды.       Одержимость идеей не спадает, когда свою помощь предлагает Минхо, чем, несомненно, укрепляет их дружеские отношения, подставляясь пару раз, будто бы сам не настрадался за всю жизнь, будто бы сам не знает, что такое «больно».       Владелец машины остаётся в живых, но лишается чего-то гораздо более важного, чем жизнь в наше время. Им всё же удаётся донести до всего мира проступки человека, количество которых не останавливается на цифре «один». Пусть нечестными путями, пусть ведомые местью, но убийца лишается свободы, и эта новость — единственное, что вызывает на лице отца Чана улыбку, которую дети не видели последние несколько лет.       Свершившаяся месть не уменьшает горесть утраты, но возрождает в парнях какое-то эфемерное чувство, которое никто даже не может назвать. Чан понимает, что этот поступок принёс мимолётную радость не только в их семью, и что-то внутри него хочет увеличить эти масштабы.       Так к «стае» присоединяется Джисон.       Подросток, ставший жертвой очередной жизненной несправедливости, не способный уберечь себя и свою мать от отчима, совершенно не умеющего контролировать собственные эмоции и конечности, замахивающегося слишком сильно на женщину, просто пытающуюся жить.       Отчим Джисона стал второй целью Чана в то время, будучи довольно известным телеведущим, о котором ходило множество разных слухов, которые быстро подтвердились, стоило их компании овладеть парочкой социальных сетей и донести тем самым нужную информацию в более современной манере.       До смерти перепуганный Джисон был настолько благодарен, что не смог оставить равнодушным Чанбина и директ их инстаграма, куда бешеным потоком присылал все накопившиеся в себе эмоции и горящее как огонь желание тоже творить «добро».       Инстаграм аккаунт требовал времени, сил и знания всей подноготной, а на объявление о поиске ай-ти специалиста (Чан был полностью уверен, что это называется именно так) откликнулся стеснительный парень по имени Феликс, побоявшийся ехать на собеседование в какую-то глушь без компании лучшего друга.       Хёнджин, узнавший всю их историю от начала до конца, остался безоговорочно, хотя не обладал тоскливого прошлого за плечами, но довольно виртуозно вёл свой инстаграм и имел кучу свободного времени, которое не могли заполнить даже набитые до отвала карманы. Феликс, ищущий подработку, сначала порывался уйти за неимением платы за свой труд, но быстро проникся любовью Чанбина к тому, чем они занимаются. Проникся чужим желанием «улучшить» этот мир.       Так в списке «жертв», павших от рук «стаи», стало появляться всё больше новых лиц, инстаграм аккаунт рос, росла и популярность, чужая радость достигла неслыханных масштабов, а все люди, познавшие фразу «жизнь несправедлива», наконец стали верить в то, что парочка неизвестных смогут внести каплю этой самой справедливости в их существование.       Чан перестал вспоминать о помутневшем разуме отца, о своём старшем брате и вскоре отпустил вымученную улыбку матери перед смертью. Ему хотелось верить, что выбранная им дорога, — единственная правильная, хоть и включает в себя шантаж, сталкерство и мелкое дебоширство, нравящееся так сильно не только его травмированному мозгу. По этой причине их и нашёл Сынмин, проходя в дверь старого сарая так же тихо, как и Чонин сегодняшним днём. — У вас на доске по завоеванию мира ошибка, «дебош» пишется через «е». Ошибка на доске действительно присутствовала, но завоевание мира не входило в планы Чана на ту неделю. Сынмин никогда не обосновывал своё рвение вступить в «стаю», хотя все приняли его существование как должное, а Чан продолжал неустанно радоваться тому, что их компания становится больше.       Радовался, когда их было трое, когда стало пятеро и даже семеро, но почему-то перестал радоваться, когда Чонин вошёл в дряхлую дверь складского помещения, которое никому не было нужно, пока Чан не приложил к нему свою руку.       Радовался, когда их популярность росла, пусть никто и не знал, кто они, как выглядят и о чём на самом деле думают, но сейчас, всё чаще наступая на стёртую границу между хорошим и плохим, Чан перестаёт радоваться любому интересу в их сторону. Потому что Сынмин однажды еле успел скрыться от полицейских машин, потому что они с каждым днём начали привлекать совсем не то внимание, которое планировали. Потому что Чан, испугавшись очередной неудачной вылазки, начинает сквозь зубы подозревать тех, кто когда-то совершенно так же вошёл в эту старую невзрачную дверь.       Точно так же как и Чонин сегодняшним днём.       Только Чанбину удаётся внушить, что все подозрения — беспричинные и волноваться, выискивая среди своих чужого — слишком глупо. А Чан рад бы в это поверить, ведь знаком с каждой эмоцией, характером и чувствами, которые подделать невозможно, да не хочет принимать тот факт, что в этом случае неудача их недавних вылазок — целиком и полностью на его плечах. Легче поверить в глупое стечение обстоятельств, в то, что кто-то не чист на руку, чем в то, что предусмотрительный лидер «стаи» допустил оплошность в своём очередном досконально выверенном плане. Чан настолько запутался в своих мыслях, попросту не понимая, что из этого может быть хуже.       В первую очередь, конечно же, в Чонине Чан видит чужака, слепо доверять которому не позволяет пройденный жизненный опыт, особенно в условиях того, насколько огромна толпа людей, желающая «стаю» рассекретить и любезно передать в доблестные руки полиции. Только потом уже Чан в Чонине видит ещё одну пушечную мишень, за которую придётся отвечать ему и только ему, которую вдобавок ко всему нужно вписывать в уже слаженную систему и надеяться, что в этот раз сбоев в её работе не будет.       Остальные к подобному относятся гораздо проще, остальные попросту не знают чановых чувств и не до конца представляют масштаб ямы, в которую они упали и, вместо того чтобы выбраться, продолжают синхронно рыть глубже. Но почему-то всё равно искренне удивляются, когда Чонин, как и обещал, приходит на следующий день в чёрном спортивном костюме и со своей самой доброжелательной улыбкой, за руку, наконец, знакомясь с остальными, пока Чан стоит в стороне и проклинает Джисона за забывчивость касательно входной двери.       За Чонина никто не беспокоится, Чонина просто хотят узнать поближе, потому что под словом «проверка» представляют обычную тренировку, во время которой Чан и Чанбин обычно поднатаскивают всех в плане физической подготовки. Чан в слово «проверка» вкладывает абсолютно другой смысл. — Нам в «стае» нужны только хорошо подготовленные люди, — Чан останавливается напротив Чонина, когда тот заканчивает обмениваться любезностями с остальными, даже Минхо успевает пару раз по-дружески хлопнуть его по плечу, — поэтому мы можем отказать тебе, если ты не дотягиваешь, — армейский тон смешит Джисона, наблюдающего за всем с дивана, — дотягивать тебя нет ни времени, ни желания. — Если говорить человеческим языком, — быстро перебивает его Чанбин, дабы не спугнуть Чонина, — посмотрим, как ты сможешь ориентироваться в случае, если надо будет быстро убегать, в спешке куда-то залезать и так далее.       Чонин послушно кивает, совершенно не реагируя на показушное доминирование со стороны Чана, лишь пару раз оборачивается, подтверждая свои мысли о том, что на это всё представление зачем-то будут смотреть остальные.       Постепенно со временем успешного выполнения всех подготовленных упражнений интерес участников к чониновой «проверке» угасает, потому что смотреть на то, как Ян без проблем отжимается и качает пресс, вовсе не интересно. Наблюдать остаётся только сидящий неподалёку Джисон, время от времени громко спорящий с Минхо о количестве выполненных Чонином подходов.       Чонин рад и этому, потому что это всё же немного отвлекает от совершенно без эмоционального Чана и слишком улыбчивого Чанбина, которые надоедают синхронно где-то после первых двух упражнений. Ян подтягивается на какой-то ржавой трубе, пока Чанбин одобрительно кивает каждый раз, как чонинова голова дотягивается до уровня балки. Они не обмениваются даже звуками — все хотят побыстрее с этим закончить.       С подтягиваниями у Чонина сложнее — получается подтянуться лишь раз пятнадцать с небольшими перерывами, с дивана слышится негромкая усмешка — Минхо, судя по всему, на этот раз выиграл в своих предположениях. На лице Чана естественным путём вырастает ухмылка, заметив которую, Чанбин, наконец, просит Чонина слезть. — У тебя очень хороший результат! — Чанбин подходит ближе и зачем-то хватает чужие руки, будто бы пытаясь нащупать силу, что в них скрыта, — главное хотя бы один раз подтянуться, так что это уже неважно, ты молодец, по тебе и не скажешь, — судя по всему, делать комплименты он не умеет.       Чонин кивает, надеясь, что на этом всё это притворство закончится, хотя по лицу Чана видно, что так просто от него сегодня не отделаются. Становится интересно, как подобные «проверки» проходил тот же Феликс, габариты которого ещё меньше чониновых.       Пресс болит, руки мелко подрагивают, Чонин всегда плохо переносил несколько упражнений подряд, да и посещение зала игнорировал какое-то время в силу обстоятельств. Усталость накатывает медленно, и где-то в глубине души всё же хочется верить в то, что на этом фантазия Чана закончится. — Посмотрим теперь, как ты бегаешь, — подаёт голос старший, наблюдая за всем из-за угла, как тренер за боксёрским рингом, — Сынмин, сбегайте наперегонки, а мы посмотрим, — и нахально улыбается, надеясь, что знатно измотанный Чонин на этой фразе вскинет руки и выйдет в дверь, которую кто-то уже успел подпереть торшером.       Но Чонин принимает вызов, расценивая всё это как игру, цель которой сделать всё, чтобы у Чана не оставалось и слова вставить поперёк. — Почему я? — слышится сбоку, и под светом ламп появляется Сынмин, которого отвлекли от явно успешной партии в уно, за которой остальные коротали всё это время, — толку вам смотреть, это не олимпийские игры, — не останавливается ни на секунду и сразу движется к двери, — пойдём, сам посмотрю, какой ты быстрый, — Сынмин бросает это через спину, и Чонин послушно выходит следом, мысленно радуясь тому, что никто за ними не последовал. Кажется, будто бы Чан проворачивает это всё, просто чтобы высосать из Чонина последние жизненные силы.       На улице прохладно, и ветер медленно заползает под треники, сталкиваясь мимолётными поцелуями с мокрой от пота кожей. Чонина неприятно передёргивает, но он всё равно останавливается, чтобы вдохнуть полной грудью и стереть рукавом толстовки капли пота со лба. — Если честно, мне неинтересно, как быстро ты бегаешь, — Сынмин останавливается и поворачивается в пол-оборота, засовывая руки в карманы синего бомбера, — да и к тому же от тебя пахнет электронками, бёдра у тебя тощие, да и выглядишь ты как человек, которому необходимо оставить последнее слово за собой, — он кивает в сторону, и Чонин, ошарашенный такой честностью, послушно идёт следом, — поэтому не думаю, что ты пробежишь быстрее меня. Но мы можем просто пройтись и наврать Чану, что ты это сделал. Это должно его позлить.       Чонин выдыхает, нагоняя старшего за два шага. Сынмин странный, от того не хочется строить перед ним невесть что, особенно после таких слов. — У вас тоже были такие «проверки»?       Они быстрым шагом движутся вокруг склада, не отвлекаясь даже не то, чтобы подметить изменчивость природы. Чонин радуется, что у склада нет окон, и Чан не сможет рассекретить их ложь, даже если захочет. — Не-а, я просто пришёл, и меня просто приняли, — Сынмин подпинывает камень, всем видом показывая, что вынужденная прогулка с Чонином ему не интересна, Яну на это откровенно наплевать, — ты здесь оказался в неподходящее время, поэтому тебя будут мучить, — парень пинает щебёнку, попадая ей в панельные стены склада, немного зарываясь кроссовками в пыль, — сделай вид, что устал, а то нам не поверят.       Круг вокруг склада они проходят довольно быстро, и возле двери Сынмин скрипит обувью по земле, создавая видимость быстрого финиша, бросает в воздух нелепые фразы о том, что Чонин хорошо постарался. Ян проделывает тоже самое и задирает штаны до колен, быстро подделывая учащённое дыхание. — Почему так долго? — якобы безучастно интересуется Чан, подпирающий задницей подлокотник дивана, на котором расположились остальные, попросту забыв про существование новенького. — Разминались перед началом очевидно, — отзывается Сынмин и скидывает с себя бомбер, старательно входя в роль человека, только что пробежавшего кросс на короткое расстояние, — он довольно быстрый, но на финише я всё равно его обогнал, — спокойно пожимает плечами и уходит к остальным, оставляя Чонина в одиночестве посреди импровизированного коридора.       Ян усмехается, но активно поддакивает на чужую ложь, когда не видит довольно ожидаемой ухмылки от Чана. Такое ощущение, что они в комнате остались один на один. Прямо как в клетке с тигром. — Неплохо, — хмыкает и проходит к месту, где одиноким свидетелем всех событий лежит замызганный пыльный ковёр, — теперь посмотрим, как ты дерёшься. — Чего? — Чонин ловит себя на мысли, что это первая фраза, брошенная им Чану за последний час, — это как мне пригодится? Вы что, часто дерётесь? — Мы часто обороняемся, — спокойно отвечает Чан, вскидывая с вызовом одну бровь, — а хорошая оборона — это как минимум один твёрдо поставленный удар, который сможет оглушить противника.       Чонин непроизвольно закатывает глаза. Чан на протяжении часа заставлял его пройти девять кругов ада, приседать, отжиматься, подтягиваться, да и к тому же бегать, а теперь хочет проверить его навыки в боевых искусствах. Как Чонин с дрожащими от напряжения руками должен обороняться от такого бугая как Чан? Да и вообще слабо верится, что хоть кто-то кроме их лидера (ну, может быть ещё Чанбина) сможет поставить даже подножку. — Так бить в ответ нужно или нет? — Чонин подходит ближе и якобы восстанавливает дыхание после бега, — бить будешь ты, а я уворачиваться? — зеркалит позу старшего, под светом ламп замечая, как от предвкушения горят чужие глаза. — Верно, — кивает Чан и встаёт в позу атакующего, не утруждая Чонина в предупреждении того, что они уже начали.       И сразу же наносит первый удар.       Кулак летит чуть ниже чонинового плеча, и тот пугается больше факта неожиданности, хоть и должен бояться количества силы, которую Чан вкладывает даже в простой замах. Уклониться в сторону не составляет труда, и Чонин спокойно выдыхает. Со стороны слышатся шорохи: остальные бросают свои «дела» и нетерпеливо сбегаются посмотреть. — Реакция неплохая, — отмечает про себя Чан, и Чонину думается, что тот слишком много на себя берёт, — а что с ответными ударами?       Лидер «стаи» резко приседает вниз и пробует вытянутой ногой сбить Чонина как кеглю в боулинге, при этом выглядя как настоящий кунгфуист, хотя на деле просто пытается показать всем своё превосходство, заметить которое можно даже невооружённым взглядом хотя бы на этапе внешнего сравнения.       Чужая нога успевает легонько коснуться Чонина, прежде чем он невысоко подпрыгивает, всё ещё с опаской наблюдая за тем, как Чан возвращается в прежнее положение. Ответные удары? Они же собирались посмотреть на то, как Чонин обороняется, разве нет?       Со стороны слышатся радостные возгласы, Минхо одобрительно завывает, и только Чанбин где-то совсем тихо просит быть осторожнее. — Ты просто хочешь побить меня, чтобы я с позором ушёл, верно? — Чонин подходит ближе и говорит тихо, чтобы другие не услышали. Чан берёт перерывы между ударами. — Если бы хотел, давно бы это сделал, — усмехается старший и снова бьёт, на этот раз целясь в живот. Чонин перехватывает чужую руку и быстро заламывает за широкую спину, второй за плечо прижимая «жертву» к своей груди.       Джисон восторженно ахает, а кто-то начинает, смеясь, аплодировать. Чан тушуется и специально отворачивает, чтобы никто не видел его лицо. — Где ты этому научился? — спрашивает Чан про самый банальный захват, осуществить который Чонину помогло чужое недооценивание собственного противника. — Натыкался на пару уроков самообороны в тик-токе, — улыбается Чонин, опуская чужие руки, хотя возможность сделать Чану больно кажется чем-то настолько манящим, как запретный плод, укусить который можно приложив минимум усилий. Возможно, старший ему поддался, но Чонину хочется верить, что это не так. — Допустим, уходить от ударов ты умеешь, но умеешь ли ты бить? — никак не унимается Чан, не сильно оскорблённый своим первым поражением, это вызывает в Чонине мимолётное одобрение, — ударь меня в плечо, со всей силы, что есть. — Я понял, ты просто мазохист, да? — улыбается Чонин, выставляя кулаки, это намного интереснее, чем просто подтягиваться, — плакать не будешь? — А ты заставь меня, — Чан зеркалит чужие эмоции и выставляет правое плечо вперёд. Чонин замирает, чувствуя, как из ушей пропадает фоновый шум в виде чужих перешёптываний. Остатки силы медленно сползают в кулак, а сам Ян прикладывает недюжинные усилия, чтобы не спугнуть настрой и фокусировку на цели, которая каждый раз плывёт перед глазами из-за отвратного освещения этой конуры.       От удара Чонина Чан немного отшатывается в сторону, теряя равновесие ровно на секунду, которой хватает Яну для чувства полной эйфории. По чужому лицу можно было понять, что вышло не больно, но Чонин на все сто процентов уверен в том, что рука у него тяжёлая, а значит, дискомфорт явно был доставлен чётко в цель. — Ну что? — Чонин наблюдает за тем, как Чан качает головой из стороны в сторону, раздумывая, — теперь-то я принят? — Принят? — парень смеётся, отряхивая место удара, — это было лишь начало. — С которым Чонин виртуозно справился! — Подключается Чанбин и вылетает на произвольный боксёрский ринг, размахивая руками в попытках сбавить напряжение, — я считаю, это уже нужно отметить! — Закажем пиццу за счёт Хёнджина? — интересуется сбоку Сынмин и получает тычок в спину, — ладно, если не пиццу, то хотя бы рамён. — Отметим походом в магазин, где состоится вторая проверка, — не унимается Чан. Агрессия в его взгляде сменяется лёгким интересом, который пропадает так же быстро, как и появляется. Чонин не может понять, что у этого парня на уме, — готов, Ян? — С вами на что угодно, — отзывается Чонин и отряхивает коленки, подделывая самую дружелюбную в мире улыбку, на которую только способен.       До места следующей проверки они доходят довольно быстро, оставляя на складе половину «стаи», которая интересуется возможностью уговорить Хёнджина оплатить доставку гораздо больше, чем тем, как будет развиваться очередное издевательство над Чонином и остатками его нервных клеток.       Чан горделиво шагает впереди всех и не замедляет свой шаг даже ради Чанбина, аккуратно семенящего позади на своих коротких, но довольно накаченных ногах. Чонин равняется с Джисоном и Минхо, мысленно подмечая, что эти двое больше всего претендуют на роль его будущих друзей, хотя глядя на Минхо, можно подумать, что он просто хватается за любую возможность поспорить с Джисоном и посмотреть на чужие унижения.       Пыльный, как и вся местность в округе, магазин встречает их потрескавшейся вывеской и вытоптанным ковриком, надпись «welcome» на котором со временем была стёрта с короткого ворса почти до остатка. Джисон обрывается на очередном вопросе, брошенным в сторону Чонина, когда Чан наконец останавливается, мгновенно обращая на себя всеобщее внимание. — Как ты уже знаешь, иногда мы совершаем не совсем правильные по своей сути поступки, — он обращается к Чонину, смотря на пожелтевшие листья у склонившегося к ним дерева, своими ветками пытающегося постепенно затянуть магазин в свои владения, — чтобы принять тебя, мы должны быть уверены, что ты пойдёшь и на такого рода поступки без колебаний, — вдыхает полной грудью, трогая в кармане прямоугольную коробку, Чонин предполагает, что это мятая пачка сигарет, — укради из магазина. Это покажет твой настрой, твою ловкость и то, насколько ты бесстрашен.       Остальные никак не реагируют на эту речь, задумчиво пожимая плечами, Чонин же, никогда в жизни не совершавший ничего «неправильного», театрально вздёргивает брови. — Конечно, ты должен будешь потом это вернуть, мы же не воры, — успокаивает его Чан и вытаскивает руку из кармана, приглашая войти, — укради стиральный порошок, его сложнее всего будет пронести незамеченным. — Может хотя бы пачку чипсов, а? — взмаливается Чанбин после детального изучения чониновых эмоций, — у него же даже рюкзака с собой нет. — У Джисона есть, — кивает Чан на друга, и тот быстро всучивает его Чонину совершенно пустым. Ради этого он тащил его всю дорогу?       Чонин оценивает ситуацию и заставляет свой мозг придумать кратчайший путь, в котором его задача — таскаться с килограммовым пакетом порошка туда и обратно и при этом не выглядеть полным придурком. Отступать даже мысли не было, хотя пальцы предательски подрагивают, выдавая лёгкий страх и какое-то больное предвкушение от предстоящей «миссии». Когда Чонин хотел «выйти из зоны комфорта», не думал, что выходить придётся так далеко, сворачивая с дорожки под названием «моральные принципы». — Мы подождём тебя здесь, чтобы не вызывать подозрений и не создавать лишнюю толкучку, магазин слишком маленький, — говорит Чан вместо «удачи», и Чонин чувствует, как Минхо подталкивает его ближе к входу в место замысловатого «квеста». — Не ссы, — звучит своеобразная поддержка, и Чонин заходит внутрь, даже не успев сказать и слово против, чтобы не показывать собственную слабость тем, кто ожидает этого больше всего.       Магазин и вправду маленький, за кассой сидит пожилая женщина, не поднимающая головы, даже когда звенит гирлянда на двери, оповещающая о приходе нового покупателя. Журнал в её руках наверняка гораздо интереснее, чем потерянный Чонин с округлёнными глазами и пустым джисоновым портфелем.       Парень изучающе проходит мимо стеллажей, оглядываясь на окно, в котором видно, как остальные о чём-то переговариваются, изредка проверяя, не упал ли загнанный в ловушку лис от страха в обморок.       Стеллаж с бытовой химией находится быстро, самый дешёвый стиральный порошок тоже, Чонин, якобы зевая, оборачивается вокруг своей оси, замечая круглое зеркало, позволяющее продавщице наблюдать за залом. Камеры наблюдения не обнаруживаются, а женщина слишком увлечена печатным изданием, чтобы обратить внимания на короткий звук молнии и быстрые движения ловких рук, без проблем заталкивающих товар в портфель, аккурат по размеру пакета. Что там Джисон таскает в обычное время? Кирпичи?       Чонин выходит из магазина спокойно, всем своим видом торжествуя о такой дурацкой «шалости», понимая, что всё равно вернёт всё, включая свои моральные принципы, на свои места. Чан выглядит удивлённым, когда проверяет портфель. — Почему она так удивлённо смотрела на тебя на кассе? Ты всё-таки купил его? — подаёт голос Джисон, который очень не кстати был единственным, кто не отрывал от Чонина взгляда через стеклянные двери магазина. — У меня нож из кармана выпал, она видимо напугалась, — отмахивается Чонин, запихивая порошок обратно, — на кассе я купил только жвачку, чтобы не вызывать подозрений, — в доказательство протягивает чек, который все с ноткой подозрения изучают. — Ты с собой нож таскаешь? Круто, — усмехается Минхо, зачем-то с улыбкой пихая Чана в плечо.       Чонин натыкается на вопросительный взгляд Чанбина, бегло осматривающего карманы его спортивного костюма, спрятать в который открытый нож будет если не сложно, то довольно проблематично. Опережая возникший в воздухе вопрос, Чонин уверенно отвечает: — Нож-бабочку, да, всегда беру его с собой ради собственной безопасности, ну и кто его знает, вдруг пригодится, — лёгкая улыбка касается его губ, и он принимается неотрывно смотреть на Чана, надеясь припугнуть его этим фактом, но этого, конечно же, не происходит.       Возвращать порошок на место получается не так успешно, как забирать, потому что вернувшийся обратно Чонин вызывает всё же вопросы у бедной женщины, и она, чуть ли не кряхтя, немного грубо интересуется тем, что парень второй раз забыл у убогого стеллажа с бытовой химией.       Приходится щенячьими глазками просить совета и прикидываться тупым, с поддельной улыбкой интересуясь, какой порошок лучше всего подойдёт для стирки цветных вещей. Женщину это немного успокаивает, но порошок всё равно приходится купить, вместе с прокладками для вымышленной девушки, историю про съезд с которой Чонин выдумывает на ходу для пущей убедительности.       Минхо смеётся над ним всю дорогу обратно, предлагая использовать прокладки вместо наколенников и прочего дерьма, которое они на пару с Джисоном изобретают, чтобы не идти в гробовой тишине.       Чан не обсуждает чониновы успехи и тем более не говорит о том, что он наконец-то принят, это бесит безумно, гораздо больше, чем безобидные подшучивания от остальных и факт того, что приходится тащить килограммовый мешок порошка обратно без помощи джисонового портфеля.       На улице уже давно стемнело, поэтому привыкнуть к освещению склада становится гораздо проще, и Чонин, проходя внутрь, понимает, что вместе с усталостью чувствует облегчение, молясь богам, чтобы проверки на этом закончились. — Ну как, успешно? — практически искренне интересуется Хёнджин, отправляя в рот очередной кусок пиццы, видимо его всё же уговорили, — не могли попозже вернуться, теперь придётся делиться. — Не строй из себя засранца, я знаю, что ты купил для всех, — вымученно улыбается Чанбин и падает на диван, похлопывая место рядом с собой так сильно, что из обивки вылетает облако пыли, — Чонин хорошо справился, поэтому, думаю, мы все заслужили… — Нет, — Чан вновь пользуется своей властью и способностью одной фразой заставить всех замолчать, — то, что он справился, означает лишь одно — послезавтра на дело он идёт с нами. И от успеха этой вылазки зависит то, останется ли он с нами.… До конца.       Лидер говорит так, будто бы Чонин не стоит рядом, будто бы его и этого грёбанного пакета с порошком в вялых руках вообще не существует. Слышно только то, как безучастно жуёт Сынмин, и напрягаются извилины в мозгах остальной «команды». — Спасибо за доверие, — если его вообще можно таковым назвать, думается Чонину, и он аккуратно подходит ближе, бросая к углу дивана пакет, внимание на который обращает лишь Феликс, непонимающе пялясь пару секунд, — я готов выполнить любую задачу и доказать своё желание здесь находиться, — Чанбин на это одобрительно кивает, внимательно следя за тем, как дальше поведёт себя Чан. — Отлично, — Чан проговаривает это без какой-либо эмоции и выкатывает в середину «зала» большую мелованную доску, до этого буквально сливавшуюся со стеной из-за плохого освещения, — тогда я расскажу о деле и заодно напомню всем их роли. Хёнджин, слушай внимательно на этот раз, чтобы не было как в прошлый.       Парень, услышав своё имя, показушно закатывает глаза, снова откусывает кусок от пиццы, при этом послушно разворачиваясь, чтобы лучше было слышно и видно. Чонин на это незаметно для всех усмехается.       На доске криво выписанными словами расползаются пункты плана предстоящего дела. В хаотичном порядке на круглые магнитики разных цветов и размеров прикреплены какие-то бумаги с текстом, вчитаться в которые Чонин не смог бы, даже если захотел.       Чан, ходя вокруг доски и тыча пальцем в выборочные обрывки фраз, рассказывает о малоизвестном агентстве, айдолы которого подверглись сексуальному и физическому абьюзу со стороны стаффа. «Достоверная» информация, которую они получили, содержит видеозаписи и слова неких «очевидцев» событий, указывающих на вину менеджеров и некоторых гримёров артистов.       Чанбин протягивает лидеру кусок пиццы, на что тот негативно отмахивается с просьбой не перебивать его такими «пустяками». Чонин за эту пятисекундную заминку успевает подумать, что всю нужную информацию «стае» предоставили сасэны, что немного ставит под сомнения её правдивость. — Агентство маленькое, фанатов мало, их петиции ничем не помогли добиться справедливости, — Чан показывает на мятый лист бумаги в углу доски, — наша задача дать этому делу большую огласку, чтобы всем, наконец, заинтересовались полицейские, — после последнего слова Чанбина передёргивает, Чан смотрит на это немигающим взглядом и возвращается к своей речи, — нужно сделать это в нашем стиле и желательно без потерь.       План до безобразия прост или только кажется таковым, потому что все роли давно прописаны, а Чан говорит так уверенно, что хочется надеяться только на самый лучший исход.       Действие запланировано на пять утра. Сынмин отвечает за то, чтобы выманить охрану из здания и отвести на приличное расстояние, в худшем случае воспользовавшись грубой силой. Хёнджин с Феликсом выключают или перерезают камеры наблюдения (тут уж как получится), Джисон стоит у здания и наблюдает за тем, чтобы полиция не появилась раньше времени. Судя по всему дом, где находится агентство на первом этаже, жилой, а «стая» предусмотрительно изучила его вдоль и поперёк пару дней назад. — Минхо и Чанбин будут охранять все выходы, пока я оставлю граффити на стене возле кабинета главного директора вместе с доказательствами, которые у нас есть, — Чан на секунду бросает тоскливый взгляд на остатки пиццы, — а ты, Чонин, поможешь мне и сделаешь фотографии законченного «послания», работёнка не пыльная, но пока что так.       Чонину становится интересно, что именно собирается писать Чан на стене агентства. Уставший мозг пытается выявить какие-то дыры в плане, но Ян предпочитает игнорировать панические отголоски где-то внутри подсознания. Он знает, как работает «стая» и верит в то, что план гораздо более продуман, чем кажется после такого краткого экскурса в дело.       Чан отворачивает доску обратно к стене, будто бы наказывая её за то, что не произвела должного впечатления на Чонина. Остальные моментально возвращаются к еде и принимаются обсуждать какие-то совершенно банальные вещи, даже не думая о том, что буквально через день будут вламываться в здание и портить чужое имущество. Чан задерживается взглядом на Чонине, который не сразу вовлекается в общую шумовую массу, кусает край губы, явно намереваясь что-то сказать, но в конечном итоге отворачивается, занимая своё почётное место на полу у дивана. Чанбин всё же всучивает ему кусок пиццы, который всё это время держал при себе, чтобы его не съели остальные.       В день «x» все собираются возле склада, чтобы отправиться к зданию агентства вместе, Чонин, приехавший на такси самым последним, удивляется чужой бодрости и некоторым улыбкам. Со временем всеобщий настрой передаётся и ему, избавляя ватное после сна тело от всяких сомнений. Неприметная машина, стоявшая всё это время чуть поодаль, принадлежит Чанбину, а два появившихся мотоцикла с явной разницей в ценовом сегменте занимает Хёнджин и Чан, вызывая у Чонина лёгкую улыбку от мысли как, наверное, круто будет ехать по пустой трассе со шлемом на голове. — Ты можешь поехать в машине или занять место на пассажирском сиденье рядом со мной или Хваном, — бросает Чан вместо приветствия, и по телу Чонина пробегают мурашки от прохладного утреннего воздуха. — Я хочу поехать с тобой, — моментально отвечает Чонин, хватая шлем, стоящий на сиденье более старого мотоцикла и молча получает чёрную маску, которая спрячет лицо и укроет от возможного распознавания после попаданий на камеры наблюдения где-либо.       Они толком не разговаривают. Чан что-то обсуждает с Чанбином, пока все спокойно рассаживаются на свои места. Чонин, одевшийся слишком легко, увлечённо наблюдает за Хёнджином в кожаной куртке, седлающего мотоцикл с повседневной лёгкостью.       Ян не отказывает себе в мимолётном желании посмотреть на то, как Чан проделывает то же самое, после чего застёгивает свой шлем по чужому подобию без лишних вопросов, чтобы не прослыть в который раз дураком.       Сидеть на мотоцикле непривычно, ветер пытается проникнуть под свободную толстовку, в попытках отрезвить Чонина и заставить в полной мере прочувствовать, что он собирается сделать, в чём именно хочет принять участие. Ян отмахивается от прорезающих облака тонких лучей солнца, прижимаясь к чановой спине пытаясь согреться, с усмешкой ощущая, как под чужой одеждой напрягаются мышцы после каждого нового касания и попыток держаться покрепче, чтобы не слететь.       Чан уже не выглядит таким агрессивно настроенным, каким был раньше, хотя возможно причиной этому служит ответственность, тяжким грузом опустившаяся на плечи, и некая вовлечённость в предстоящее дело, которым заняты все мысли, вытесняя из головы факт присутствия Чонина и его рук, крепко сцепляющихся на талии.       Ехать по полупустой трассе в шесть утра оказывается вовсе не круто. Большую часть пути Чонина трясёт от холода и панического страха слететь с мотоцикла и оказаться пушечным мясом для колёс куда-то спешащих в такую рань автомобилей. С Чаном говорить не получается даже на светофорах, Чонин сжимает чужую куртку, прокашливается на пробу, но всё равно продолжает молчать, отрезая на корню желание дать голове отдохнуть на чужом плече. — Не цепляйся ты так, я не собираюсь тебя скидывать, — прикрикивает Чан как-то даже вполне дружелюбно, и Чонин на весь оставшийся путь расслабляется, будто бы действительно боялся такого исхода событий.       Они паркуются за квартал до нужного здания. Чан собирает всех в круг и совсем тихо, будто бы на пустой сонной улице их кто-то будет подслушивать, повторяет основные пункты плана, параллельно проверяя, на всех ли надеты маски. Хёнджина Чонин узнаёт не сразу: тот решил перевыполнить план и зачем-то напялил вдобавок солнечные очки, кажется, слишком волнуясь за собственную репутацию. Ян берёт на заметку после всего этого пробить парня и узнать за компанию, почему тот без зазрения совести разбрасывается деньгами и своими ли.       Чонин с Чаном заходят в здание спустя пару минут после того, как Сынмин по дешёвой маленькой рации даёт на это добро. Первый пункт плана выполнен успешно, Чонин отрывисто дышит, наблюдая за тем, как Феликс с нахмуренными бровями делает что-то на стационарном компьютере, пока Хёнджин взбирается на стул и перегрызает кусачками шнуры от камер видео-наблюдения. На полу валяется битое стекло, и Чонину очень интересно, как подобные махинации не пробудили ото сна охранную систему здания. Возможно, всё благодаря угрюмому Феликсу, который выглядит так, словно взламывает Пентагон или раскладывает самый сложный пасьянс в мире. — Мы пойдём к заднему входу, Джисон стоит в начале улицы, если что доложит, — бросает Чанбин, будто бы улыбаясь глазами. Чан в ответ кивает, вынуждая Чонина как маленького собачонка быстро плестись следом. — Я всё сделаю сам, ты главное следи по сторонам на всякий случай, — даёт отмашку Чан и бросает на пол огромную сумку, выуживая оттуда два баллона с краской. Чонин осматривается по сторонам, видя на ближайшей двери надпись «руководитель ASA Ent».       Чонин внимательно следит за тем, как Чан пытается выводить слова, и думает, что ему должно быть страшно или хотя бы волнительно, с неким расстройством понимая, что это не так. Ноги не дрожат, сердце не заходится в бешеном ритме, а разум совершенно чист, Ян успевает даже проверить чужие рисунки на орфографию и пунктуацию, к третьему слову примерно понимая, какую всё же фразу планирует написать Чан. — Копы едут, я слышу сирену, будут возле входа примерно через двадцать секунд, — раздаётся в рации, одиноко валявшейся на полу рядом с сумкой, голос Джисона, и Чан громко матерится. Чонина от этого передёргивает, что-то снова пошло не по плану. — Я не успею дописать, — Чан кидает всё, что валяется в кромешном беспорядке на полу, обратно в сумку, подсвечивая себе путь тусклым фонарём, — нужно уходить сейчас же. — Давай допишем, осталось всего три слова, — Чонин тушуется, пытается выхватить баллон из чужих рук и подбегает к стене. Теперь звуки полицейской сирены доходят и до них. — Я сказал, что нужно уходить, мне тебя за шкирку тащить? — Чан заметно злится, Чонин понимает, что есть на что, но остаётся на своём, встряхивая баллон с краской и на пробу ставя точку где-то с краю стены, — Чонин, идём, живо.       Чонин отмахивается свободной рукой и продолжает выводить буквы, мысленно думая, что Чан сам виноват в том, что они не успели: слишком уж красиво начало фразы выглядит рядом с тем, что Ян пытается вывести дрожащей рукой, никогда в жизни не держащей ничего, что хоть на каплю можно назвать принадлежностями для творчества. — Я сейчас уйду, я уже вижу мигалки, — предупреждает Чан, хватая сумку. — Можешь идти, но доказательства оставь, — Чонин, которого вновь перебивают, делает ошибку, матерясь, перечёркивает, но писать продолжает, намного быстрее. Затылком чувствуется, насколько сейчас зол Чан, — оставь доказательства, я успею убежать. — Ты ёбнулся? — Чонин не видит спиной весь спектр эмоций Чана, скрытых под плотной тканевой маской, но уверен, что они не сулят ничего хорошего, — Чонин.       Со стороны входа доносятся голоса полицейских. Рука Чонина дрожит, но он старается аккуратно (насколько это вообще возможно) вывести вопросительный знак, завершающий всё «послание». — Вон они, лови их! — Кричит рядовой полицейский, и Чонин чувствует, как его со всей силы хватают за руку, дёргая в сторону запасного выхода. Чан только грубо матерится себе под нос, пока Чонин пытается хотя бы изредка передвигать ногами вслед за старшим, который, кажется, сможет протащить его по полу без малейших усилий.       Они практически не отрываются, свет фонарей не пропадает, звук чужих шагов слышится на протяжении всей погони, пока перед ними не оказывается закрытая на ключ дверь. — Я убью тебя, я реально тебя убью, — любезно уточняет Чан, освещая фонарём возможные пути отхода, после чего замечает разбитое окно, торчащие стёкла из которого окрашены чем-то красным. Кто-то любезно помог им заранее, — лезь быстро, — Чан кидает в оконную раму свою сумку и всем взглядом даёт понять, что такое же произойдёт и с Чонином, если тот не сообразит как можно быстрее.       Чонин падает коленями и ладошками на асфальт и даже не вскрикивает от боли, Чан не даёт, падая следом и хватая за ту же часть руки, что и до этого. Полицейских почему-то не слышно, и им удаётся без проблем добежать до мотоцикла, стоявшего в полном одиночестве посреди пустой улицы. Остальные уже успешно уехали.       Два полицейских стоят напротив исписанной стены и водят фонарём по словам, смеясь вслух, когда видят слово «насилие», изначально написанное через «о».       Фраза «разве путь к успеху обязательно должен лежать через насилие?» совершенно ничего не значит для этих полицейских, зато будет значить (Чонин надеется) бесконечно много для тех, чьи имена звучат на маленькой флешке, впопыхах брошенной к плинтусам.       Сидя практически в гордом одиночестве посреди того самого пыльного складского дивана, Чонин невольно вспоминает школьные годы и попытки директора вразумить взбунтовавшегося подростка, бунт которого в принципе проходил тихо, имея последствия лишь для структуры волос, которые постоянно мучили краской. Если тогда директор выглядел как человек, желающий ударить Яна, но ни в коем случае не сделавший бы это, то Чан сейчас выглядит как человек, который хочет и может ударить парня в любую секунду, постоянно разминая кулаки в подтверждении этих мыслей.       Ладони разодраны в мясо и постоянно пульсируют на пару с кровавыми коленями, выглядывающими в дырки из-под рваных джинс, это помогает немного отвлечься от общего настроения и отвести взгляд от пыльного Сынмина, перепуганного Джисона и спокойного Минхо, с кулака которого капает кровь прямо в крохотную лужу на и так уже грязном полу, волнуя кого угодно, кроме него самого.       Чанбин мельком посматривает на Чана, молчаливо меряющего склад шагами, всё же протягивая Минхо какой-то затрёпанный носовой платок, надеясь остановить кровотечение.       Кажется, будто бы всей этой ситуации в здании агентства попросту не было, будто бы она приснилась Чонину или пришла ему в пьяном видении. Чан снова включает в себе злого цербера с попытками показать собственное влияние, каким был в первую их встречу. Остальные так же удручающе молчат, а все события последнего часа всё больше начинают казаться помутнением рассудка, настолько всё быстро и скомкано пролетело сквозь жизнь Яна.       Чонин понимает, по какому поводу на него сейчас будут кричать и понимает, что его вины в том, что времени было так мало — попросту нет. Скорее всего, что-то пошло не так на этапе «отвлечь охрану», но сейчас это вряд ли кого-то будет волновать больше его поступка. — Ты хоть понимаешь, что ты сделал? — Чан начинает спокойно, но все присутствующие мурашками на теле чувствуют, как быстро чужой тембр пойдёт по нарастающей, — ты хоть понимаешь, чем рисковал? — Понимаю, — Чонин смотрит на содранные ладони, — но у меня нет сожалений. Сейчас я поступил бы точно так же. — А если бы тебя поймали? — Чонин начинает закипать одновременно с Чаном, — если бы из-за твоей вольности пострадали другие? — Но они ведь не пострадали? И меня не поймали, — Ян шумно выдыхает, и Чанбин на всякий случай подсаживается ближе, слыша как чужой голос в любую секунду готов сорваться, — я не мог так просто убежать, зная, что от этого зависит успех дела и чья-то судьба. — Мы вернулись бы в другое время. — В другое время они могли улучшить свою охрану или удалить все улики, — Чонин пытается говорить тихо и медленно, потому что знает: спорить бесполезно, — можешь кричать сколько угодно, я всё равно не успел сфотографировать. Всё было зря.       Чан усмехается. Его вспышки гнева кажутся мимолётными и очень сильно напоминают какое-то психическое расстройство, благо Чонин быстро понимает, что тот просто хорошо умеет сдерживать себя. Жизнь научила. — Я успел, — выуживает из кармана штанов телефон и показывает всей «стае» во главе с сидящим посередине Чонином на редкость тёмную и слегка смазанную фотографию, сделанную в последние секунды впопыхах, — просто, чтобы все знали, что ты написал слово «насилие» через «о». — Для инстаграма хватит на самом деле, — очень не вовремя смеётся Хёнджин, — и опечатку я смогу отфотошопить, есть в этой фотке свой вайб, — эта реплика разряжает атмосферу и нарастающее напряжение, Чонину даже кажется, что Чан успокаивается, но пока что старшего слишком тяжело прочитать. — Это нихуя не отменяет того факта, что Чонин позволил себе поставить на кон всё, забив на всеобщую и собственную безопасность, — Чан не может и не хочет отпустить это, не хочет сгладить углы, не хочет принять во внимание факт, что «ничего же не случилось». Все прекрасно понимают, что лидер не злился бы так сильно, если бы однажды точно так же не «обжёгся». — Я понимаю и готов понести наказание, — Чонин проговаривает это, как когда-то у директора. Боль в ладонях отступает на второй план, и на Чана поднимается пара совершенно бесстыжих, ни о чём не сожалеющих глаз. — Да какое наказание? — подаёт голос Чанбин и вскакивает с нагретого места, — не будем же мы бить его, что за глупость? Правда ведь, Чан? — повисает неловкая тишина. — Чан?       Чан закатывает глаза и скрещивает руки на груди, будто бы Чанбин разрушил все его планы, но вопреки всему выдаёт: — Ещё раз такая хуйня, — он матерится только когда злой, или Чонин его просто мало знает? — повторится, и пеняй на себя. — Ещё раз? — удивлённо спрашивает Чонин, совсем не акцентируя внимания на том, что такой образ Чана пугает его где-то в глубине сердца, — значит, я могу остаться? Проверок больше не будет? — Остаёшься, — бросает Чан через силу и смотрит в упор, всем видом показывая, что Чонину придётся ещё тысячу и один раз пожалеть о содеянном и о желании зайти в эту дряхлую дверь в принципе. Чонин вымученно улыбается, понимая, что наладить отношения с Чаном и понять, что у того в голове — задача первой степени важности.       Домой Чонин возвращается, будто бы отработав три ночных смены подряд — выжатый, как лимон, из которого несмышлёные дети всеми силами пытались извлечь все соки. Радует, что дома никто никого нет: любого домашнего питомца ждала бы на редкость удручающая участь в виде жалкой смерти от голода и недостатка внимания.       Кровавая и пыльная одежда отправляется в стиральную машину, хотя после всего произошедшего просто обязана покончить с жизнью в переполненном мусорном ведре. Мысли постепенно собираются в кучу, вынуждая посмотреть на настенные часы, громким тиканьем указывающие на то, что сегодня можно уже не ложиться. Телефон слабо вибрирует новым оповещением в групповом чате «стаи», куда Чонина закинул Джисон сразу же после чанового «одобрения». Сил разгребать почту нет, однако Чонин всё равно открывает крышку ноутбука, экран которого освещает пустую, пропитанную одиночеством квартиру.       Писать отчёт капитану в формате электронного письма кажется дикостью, но другого выбора у него нет: появляться в отделе ему строго настрого запретили, чтобы не дай бог не заруинить всю операцию. Кажется, что Чонина отправили на это дело, просто потому что он успел заколебать всё отделение своими дурацкими шуточками и детским отношением к работе и своей должности младшего детектива полиции в частности.       Написав корявое вступление, Чонин на секунду задумывается, пытаясь понять, насколько правдоподобно он вжился в «роль» и сколько себя отдал, общаясь с «стаей» под прикрытием. Вспышки воспоминаний дают понять, что актёр из него никудышный, потому что «настоящий» Чонин рано или поздно проскальзывал, чем явно мог навлечь сомнения в лицах всех парней.       Ян отгоняет от себя все непрошеные мысли, вспоминая, что первая часть операции прошла успешно: его приняли быстро и практически без потерь, если содранные ладони и колени можно считать чем-то поистине рисковым. Быстро постукивая по плоской клавиатуре, Чонин рассказывает обо всём, что ему удалось выяснить. Главная цель миссии заключалась в том, чтобы выявить связь «стаи» с кем-то «извне», кто мог бы пользоваться подобным прикрытием с целью свергнуть некоторых политиков, которые почему-то, заволновавшись от такого пустяка, решили действовать через полицию, а не через другие методы выявления таких прорех в собственной репутации.       Чонин докладывает, что политикам можно не волноваться и с вероятностью в девяносто процентов «стая» работает исключительно из своих интересов и интересов нуждающихся людей, изредка подкидывающих новых «жертв» в директ инстаграма. Однако считает нужным потратить на чёткие доказательства побольше времени, чтобы выяснить наверняка всю подноготную и взять группировку с поличным в момент, когда они этого ждать будут меньше всего. Кажется, что «стая» навела достаточно шума, чтобы быть пойманными, однако полиции не удавалось выйти на нужный след, видимо недостаточно они и пытались: в городе и так много преступников и посерьезнее шайки мелких дебоширов.       Капитан отвечает на удивление быстро и соглашается с мыслями Чонина о том, что нужно копнуть немного глубже, зарываясь в самое ядро поступков и причин на их свершение, чем в очередной раз подтверждает мысли Яна о том, что в отделении его сейчас видеть хотят меньше всего. На самом деле на роль простого подростка вполне себе мог сгодиться такой же несуразный, как и сам Чонин, Ким Хонджун, однако кандидатура последнего не выдвигалась никем из участка, когда они обсуждали это дело месяц назад.       План дальнейших действий врывается в голову вместе с приливом энергии, появившейся совершенно неоткуда, когда часы слишком громко пробивают восемь часов утра. Пролистывая сообщения в общем чате, Чонин печатает о своей «спонтанной» идее отметить его появление в составе «стаи» за парочкой бутылок пива и снеков, которые он в свою очередь любезно готов оплатить. Эту мысль поддерживают все, кто так же не спит, кроме Чана, яркий кружок рядом с аватаркой которого тоже горит зелёным светом. Тот попросту игнорирует все сообщения, лишь желая «спокойной ночи», когда солнце до конца поднимается на небо, оповещая всех о наступлении нового этапа в жизни «стаи» и операции Чонина.